Стремительный поток

Глава 6

Джин Рэндолф остановилась на пороге будуара, глядя на графиню, которая полулежала в шезлонге среди голубых подушек. Она давно покинула сцену, но так и не вышла из образа Великолепной Фанфани. Помада, тени и румяна нанесены виртуозно, тональный крем идеально сочетается с рыжеватым цветом волос, уложенных в замысловатую прическу. Все как всегда. «Живой экспонат в музее воспоминаний», – подумала девушка, окинув взглядом знакомый интерьер. Яркий солнечный свет смягчался, просачиваясь сквозь витраж в розовых тонах. Фотографии знаменитой дивы и живописные портреты рядами висели на стенах. Ее снимали и рисовали в образе самых знаменитых оперных персонажей: Джульетта, Астрофиамманте, Королева Ночи из «Волшебной флейты», Тоска, Фиделио, мадам Баттерфляй; Кармен, смуглая как цыганка; белоликая Розина в черной мантилье… За стеклом красовалась золоченая туфелька с высоким каблуком, из которой один наследный принц пил за здоровье певицы. Коллекция изумительной красоты вееров, подаренных обожателями королевского происхождения, соседствовала с очаровательными рамочками, в которых помещались стихи, посвященные «божественной Виттории», «великолепной Фанфани», сочиненные и подписанные поэтами на итальянском, французском, английском, испанском. Подарки из самых разных стран мира, дань голосу и очарованию женщины, томно возлежавшей сейчас на подушках, заполняли полки и столики. Над камином висел написанный яркими красками портрет яркой личности – покойного графа.

– Вы посылали за мной, графиня?

– Да. Я хочу узнать, что говорят девушки, с которыми ты общаешься – Сью Калвин и ее товарки—о моем пожертвовании.

– Ничего. По крайней мере, мне. Возможно, они жужжат об этом, как мухи, но сразу умолкают, как только появляюсь я. Но, если хотите знать мое мнение, любой дар, опутанный колючей проволокой в виде условий, – весьма скверный дар.

Великолепная Фанфани вспыхнула.

– Да что ты можешь знать о филантропии? В девяти случаях из десяти от пожертвований тянутся ниточки. – Она хитро усмехнулась. – А может, тебе не нравится, что я разбазариваю свое состояние? Dio mio! Когда твоя мать об этом услышит, то-то поднимет шум. Но она из моих денег в любом случае ничего не получит – у нее своих достаточно. А у меня есть план… Что такое, Карлотта? – капризным тоном обратилась она к появившейся на пороге смуглой женщине в черном платье и вышитом переднике.

– К вам пришел мистер Уинн, мадам. Он сказал, что вы за ним посылали.

Графиня поправила прическу, оценила свое отражение в зеркальце с замысловатой серебряной рамкой и развернула кружевной носовой платок, источавший тот самый приторный аромат, который так хорошо помнила Джин.

– Приведи его, Карлотта.

Когда горничная покинула будуар, Джин встала.

– Сиди, сиди, детка, – остановила ее графиня. – Ты же не боишься священников, а?

– Я ничего не боюсь. – Девушка сердито плюхнулась обратно в кресло.

– Тогда почему ты такая красная? Входите, мистер Уинн.

Джин показалось, что Кристофер на долю секунды нерешительно замер на пороге, когда увидел ее. Но это, конечно, воображение разыгралось – он бы не смог улыбнуться и кивнуть самым дружеским образом, если бы у него сердце дрогнуло так же, как у нее. Он был в обычном костюме, который носил в день судебного разбирательства. Раньше Джин почему-то считала, что священники одеваются в точности, как служащие похоронных бюро.

Кристофер Уинн сел в кресло рядом с шезлонгом, спиной к окну. Графиня посмотрела на него с плохо скрываемым торжеством и осведомилась:

– Как проходит кампания по увеличению денежного фонда?

Его глаза, ясные, серые, немного озорные, спокойно выдержали ее взгляд.

– Обратитесь за информацией к женской ассоциации и попечительскому совету.

Графиня досадливо поморщилась, однако Джин знала ее достаточно хорошо, чтобы понять: она уже празднует победу.

– Но по какой же причине вам ничего об этом не известно? Разве это не часть вашего долга – встать во главе вышеозначенной компании?

– Когда вы предложили свое пожертвование с условиями, вы знали, что я откажусь просить деньги у паствы?

– Я не сомневалась, что вы готовы на все ради церкви. Разве не так, дитя мое?

Прежде чем Джин смогла возмущенно возразить, Кристофер Уинн опередил ее:

– Оставим мисс Рэндолф вне нашей дискуссии. – Он слегка наклонился вперед в своем кресле, сцепив пальцы на одном колене. – Я действительно ставлю интересы церкви очень высоко, но выше всего для меня – интересы паствы. Если я озабочусь финансовыми проблемами, у меня не останется ни времени, ни сил помогать людям.

– Dio mio! Помогать кому? Толпе девиц, посещающих церковь только потому, что они по уши в вас влюблены?

КристоферУинн, белый как полотно, поднялся.

– Я уверен, что утомил вас разговорами, и…

Графиня подскочила на подушках.

– Вы прекрасно знаете, что это не так! Вы знаете, что дело в вашем проклятом упрямстве! Вы могли бы стать знаменитым, богатым, обожаемым, а вы… вы… – Ее голос странным образом дрогнул, губы вдруг посинели, она разинула рот, словно ей не хватало воздуха, чуть слышно пробормотала: – Мое… сердце, – и вцепилась в рукав склонившегося к ней Кристофера Уинна. – Не дайте мне умереть! Я не могу… я… я… боюсь.

Держа руку на запястье графини, он проверил пульс и взглянул через плечо на Джин:

– Зовите горничную, мисс Рэндолф!

К тому времени, как итальянка подоспела к своей хозяйке, та лежала на подушках – бледная, дрожащая, но к ней снова вернулась присущая ей злость.

– Я… не умерла… на этот раз. Я все равно… отправлю вас туда, где ваше место, чтобы вы очаровывали… тысячи людей своим голосом… если… если Господь даст мне на это время.

Уинн рассмеялся:

– Вот такие вы, эгоисты. Доходя до крайности, взываете к Господу. А почему бы ему не быть на моей стороне, так же как и на вашей? – Он взял стакан из рук горничной и осторожно, бережно поднес его к губам графини.

«Прирожденный врач, – подумала Джин. – Боже ты мой, ну с какой стати ему понадобилось сворачивать на узкую дорожку служителя церкви?»

– Выпейте все до капли. А теперь расслабьтесь и полежите несколько часов. Берегите себя. Посылайте за мной в любое время, когда я вам понадоблюсь.

– Так вы не собираетесь работать… ради этих денег?

– Нет.

– Тогда Лютер Калвин… добьется вашей отставки, – В голосе графини прозвучало торжество.

– Я не уйду в отставку, – невозмутимо заявил Кристофер и добавил, покачав головой: – Вы несправедливы к мистеру Калвину. У него тяжелый характер, но он искренне верит в то, что проповедует. Мисс Рэндолф, не позволяйте ей перенапрягаться. – На пороге он помедлил. – Вы не оцените эти слова по достоинству, если я произнесу их по-английски, так что скажу по-итальянски: andante con Dio.[4] – Прежде чем выйти в холл, он обернулся и улыбнулся.

Удивительно, как ему удалось сохранить такое хладнокровие, несмотря на все нападки графини! «Столь же невозмутимым он был, когда я бросила вызов правилам дорожного движения в городе Гарстоне», – вспомнила Джин. Ничего, когда-нибудь ее внутренняя сила сравняется с его силой. Он сам напрашивается на противостояние. Возможно, в этом противоборстве она проиграет, но… Ее размышления прервал пристальный, пронзающий взгляд графини. Почему она так смотрит? Ее лицо по-прежнему было бледно, глаза полыхнули лихорадочным огнем, когда она фыркнула:

– Пф-ф! «Бог да пребудет с вами»! Если Всевышний будет со мной достаточно долго, чтобы привлечь этого молодого человека в оперу, я построю храм ему в благодарность. Этот сердечный приступ я симулировала, – похвалилась она и внимательно присмотрелась к девушке в поисках признаков возмущения. – Когда у тебя будет муж, Джин, ни в коем случае не прибегай к слезам, чтобы получить то, что хочешь. Слабость или немощь пробуждают в мужчине инстинкт защитника, а слезы приводят в бешенство. Я выяснила то, что хотела: Лютер Калвин добьется отставки Уинна, если тот не будет делать, что ему велят. Калвин пользуется достаточным влиянием, чтобы склонить остальных членов попечительского совета к своей точке зрения. Тогда наш молодой священнослужитель испытает такую ненависть к церкви и ее диктаторам, что бросится в другую крайность – в оперу!

Джин была поражена ее фанатической экзальтацией. Хьюи прав: графиня всегда добивается того, чего хочет, идет к цели напролом, превращаясь в одержимую.

Девушка попыталась скрыть свою озабоченность, непринужденно спросив:

– Зачем мистеру Калвину добиваться его отставки? Ведь благодаря Уинну церковь заполняется каждое воскресенье.

– Заполняется? Битком набивается! Но Лютер Калвин с самого начала был против объединения, к тому же он возмущен современным толкованием Библии, предлагаемым Уинном, а еще… еще он сделал Констанс Уинн предложение, и та его отклонила. Калвин – человек недобрый. Вот он и отомстит Констанс, отыгравшись на ее брате.

– Странно, что такая красивая женщина до сих пор не замужем.

– Ее жених погиб на войне. Если бы он вернулся с поля боя и она вышла за него замуж, то теперь, без сомнения, пожалела бы, что его не убили. Гораздо легче хранить верность тому, кто остался в памяти, чем живому человеку, дитя мое, – желчно усмехнулась графиня и с прищуром взглянула на портрет покойного графа. – А тебе ведь уже двадцать пять, да, дитя мое? Неужто ты никогда не была влюблена?

Джин вспыхнула: проницательная Фанфани ударила по самому больному месту.

– Влюблена? Я? А может, вы думаете, что я мечтаю выйти замуж? Нет уж, спасибо: судьба моей матери меня как-то не вдохновляет.

– Dio mio, вы с матерью совершенно не похожи. Маделин вообще не знает, значения слова «любовь». Любовь – это экстаз, агония, страдание, самоотречение. Она же от себя никогда не отрекалась – ни ради тебя, ни ради своего мужа. Ее вполне устраивают мелкие страстишки. Она пошла в отца, но я… я… любила с колоссальной силой. И думала, что ты тоже на это способна. Я кстати, ожидала, что тебя ждет участь всех здешних девиц, что ты с головой уйдешь в церковную работу.

– В церковную работу? Я? А что я могла бы делать?

– Ну, играть на органе или… – Графиня задумалась. – Ты могла бы звонить в колокола, это же тоже искусство! Так ты работала бы в самом храме – кабинет Кристофера Уинна именно там. У тебя было бы преимущество перед другими девушками… В чем дело, Карлотта? – недовольно спросила она, когда горничная появилась в дверях с подносом. – Посетитель в такой неподходящий час! Ты же знаешь, что я никого не принимаю до чаепития.

– Это не к вам, мадама. К синьорине.

– Ко мне? – Джин взяла с подноса визитную карточку и, прочитав имя, с трудом удержалась от довольной улыбки.

– Чего стоишь и облизываешься, как кошка? – проворчала графиня. – От кого это?

– От Гарви Брука.

– От того южанина, который постоянно увивался за тобой прошлой зимой, изображая Уолтера Рейли?[5]

– Он вовсе не похож на Уолтера Рейли, а вы видели его всего один раз, – вспыхнула Джин, но, вспомнив, что возможность кого-нибудь уколоть доставляет бабушке ни с чем не сравнимое удовольствие, проглотила обиду и сказала: – Он пришел как раз вовремя, чтобы спасти меня от участи всех старых дев города Гарстона, влюбленных в преподобного Уинна.

Графине не нравились остроты, за исключением ее собственных.

– А я-то рассчитывала, что преподобный Уинн влюбится в тебя и это поможет оторвать его от церкви, – сердито пропыхтела она. – По-моему, он самый подходящий кандидат в мужья.

Джин несколько секунд переваривала эти слова, наконец оправилась от шока и разбушевалась:

– Чтобы я вышла замуж за священника?! Да я скорее затею интрижку с архангелом Гавриилом! Когда я найду себе прекрасного принца, это будет… это будет нормальный мужчина!

Графиня прыснула от смеха. Скрипнула половица – на пороге стоял Кристофер Уинн, немного побледневший, с веселыми глазами. Ошарашенная, Джин с трудом оторвала от него взгляд и открыла пудреницу. Она смотрела в зеркальце так пристально, что отражавшиеся в нем губы расплылись в подобие кровавого пятна на ее лице.

– Я принимаю ваш вызов, мисс Рэндолф, – пряча улыбку, торжественно заявил Уинн.

– Вызов?

– Я готов доказать, что мужчина может быть священнослужителем и одновременно хорошим любовником – под словом «нормальный» вы подразумевали именно это, не так ли? – Он обратился к графине, злорадно наблюдавшей за внучкой: – Я вернулся, чтобы сообщить, что ваша уловка сработала идеально. Попечительский совет церкви выдал ультиматум. Мне надлежит решить, согласен ли я уделить время увеличению фондов, пожертвовав своими прихожанами.

– И что же? – Графиня, сгорая от любопытства, села прямо и даже забыла поправить прическу. – Вы согласны?

Кристофер Уинн усмехнулся:

– Об этом говорить пока рано. Мисс Рэндолф, у дверей стоит сверкающий родстер и нетерпеливо бьет копытом.

Джин вышла из состояния комы, в которую ее вогнало заявление о том, что мужчина может быть священнослужителем и любовником одновременно. Что он имел в виду? И почему произнес это таким голосом, что ее будто пламенем обдало? Джин поспешно поцеловала бабушку и бросилась вон из комнаты.

– Не в эту дверь, мисс Рэндолф. Это стенной шкаф. Вот сюда.

Графиня захохотала. Вне себя от ярости и унижения, Джин с вызовом взглянула в глаза Кристоферу Уинну, проходя мимо него.

На ступеньках особняка Гарви Брук – светловолосый, прилично одетый молодой человек – весело приветствовал девушку:

– Вот и я, Джин, вовремя явился, чтобы спасти мою спящую красавицу от чар колдуна! Господь всемогущий, ну и скучный городок. Он напоминает мне карусель – все вертится, вертится, но так и остается на месте. Я пробыл здесь десять минут, но мне показалось, будто они длились вечность – без тебя. Запрыгивай скорее!

Устроившись в роскошном дорогом родстере, Джин глубоко вздохнула. Она действительно чувствовала себя заколдованной, причем в роли колдуна выступил христианский священник.

Когда Кристофер Уинн появился на крыльце, девушка повысила голос, чтобы он услышал:

– Гарви, ты просто ангел, как хорошо, что ты пришел мне на помощь. Здесь нет ни одного нормального мужчины, сделанного из плоти и крови!