Глава 19

По нашему с Флафи мнению, ничто так не успокаивает нервы, как хорошая поездка за город. Сидишь себе с распущенными волосами, по машине гуляет ветер, из приемника несется музыка — рок или, может, что-нибудь слегка хулиганское, вроде Бонни Рейта. В такие моменты мы становимся особенно близки друг другу. Женская дружба — вот как я это называю. Думаю, Флафи чувствует то же, что и я, потому что, когда я на нее смотрю, она улыбается. Или это просто ветер треплет шерсть на ее мордочке? Мне больше нравится думать, что она счастлива, более того, мне просто необходимо верить, что она в восторге от того, что я собираюсь сделать с ней, с моей лучшей подругой.

Я потратила целое утро, листая телефонную книгу в поисках собачьего парикмахера по имени Айрис. В конце концов я ее нашла — к счастью, такая оказалась всего одна, — и вот теперь мы подъезжали к Уевахитчке. Я рассудила так: поскольку Руби убили в ее родном городе, я должна разузнать все о ее прошлом, о ее корнях. Первые три года жизни девочки, которые она провела с биологическими родителями, до сих пор оставались для меня загадкой.

По дороге я обдумывала возможные проблемы, которые могли возникнуть в последнюю минуту, а Флафи любовалась голубым небом с редкими пушистыми облаками. Я посмотрела на собачку, и мне стало немного грустно, но то, что я собиралась сделать, в конечном счете пойдет на пользу нам обоим. В конце концов, мы ведь разыскиваем убийцу, а в таком деле чем-то приходится жертвовать. Родная мать Руби могла знать нечто важное и пролить свет на мотивы убийства. Если даже ей ничего не известно, по крайней мере в результате Флафи будет выглядеть чистой и ухоженной.

Я затормозила перед зданием, над которым висела вывеска “Собачий дворец любви и заботы”, и заглушила двигатель.

— Флафи, — серьезно сказала я, — наверное, мне следовало предупредить тебя заранее, но, боюсь, тогда бы ты сбежала.

Теперь Флафи определенно не улыбалась. Она почуяла в воздухе запах собачьего страха, ушки встали торчком.

— Понимаешь, я не смогла придумать другого предлога встретиться с родной матерью Руби.

Флафи глухо зарычала, рычание шло откуда-то из глубины ее маленького тельца.

— Знаю, знаю, дорогая, ты терпеть не можешь парикмахеров. Если уж на то пошло, мне в моей работе тоже не все нравится, но иногда девушка должна делать то, что от нее требуется, даже если это означает, что кто-то будет стричь волосы в твоих ушах.

Флафи залаяла, вернее, завизжала от ужаса так, что стекла задребезжали. Больше всего на свете она ненавидит походы к собачьему парикмахеру, для нее это примерно то же, что для меня — визит к дантисту или гинекологу.

Я быстро взглянула на часы. Мы были записаны на полдень и прибыли как раз вовремя. Открывая дверь левой рукой, правой я подхватила Флафи. Лучше не тянуть резину, от этого Флафи еще сильнее разволнуется, а покончить с этим делом как можно скорее.

“Дворец” на деле оказался небольшим бунгало, покрашенным розовой краской. Местами краска облупилась, но это было не очень заметно, потому что перила веранды и вся боковая стена были густо увиты плющом. Дом стоял на теневой стороне улицы в окружении дубов. Место казалось бы даже романтичным, если бы не многоголосый собачий лай и не запах дезинфицирующих средств.

Мы подошли к веранде, в это время дверь открылась, и из дома вышла престарелая дама. В каждой руке она держала по белому карликовому пуделю. Стоило Флафи увидеть два одинаковых розовых бантика на собачьих головах, как она стала вырываться.

— Не волнуйся, Флафи, я не позволю им прицепить тебе дурацкий розовый бант, — пообещала я, но мы обе знали, что это ложь. Ради того, чтобы побольше узнать о Руби Даймонд, я была готова на все.

Едва мы вошли в дом, как Флафи стала бить дрожь. Перед нами возникла вылитая Дороти Ламур, только на сотню фунтов тяжелее, в ее волосах красовался огромный искусственный цветок магнолии, вокруг необъятной талии был повязан ярко-розовый передник.

— Это, должно быть, Флафи! — взвизгнула она.

— А вы, должно быть, Айрис Стоукс, — сказала я и шагнула ей навстречу, улыбаясь широкой неискренней улыбкой.

Найти мать Руби оказалась несложно, в телефонном справочнике была всего одна Айрис Стоукс, и когда я увидела рядом с этим именем название “Собачий дворец любви и заботы”, мне стало ясно, что у меня есть надежное прикрытие, которое позволит задавать любые вопросы, какие только в голову придут.

Айрис протянула руки к Флафи. Я затаила дыхание, мысленно приготовившись услышать визг парикмахерши, когда моя малышка вонзит в ее пухлую руку свои острые зубки. Но ничего не случилось: Флафи была парализована страхом.

— Иди ко мне, дорогая, — проворковала толстуха, направляясь в отдельный кабинет. — Я знаю, ты немного испугана, но тетя Айрис о тебе хорошо позаботится, вот увидишь.

Передник колыхался, цветки лотоса, нарисованные на нем, покачивались. Айрис заученным движением поставила Флафи на металлический столик и пристегнула к ее ошейнику короткий поводок, который не давал четвероногому клиенту сбежать. Заглянув в уши Флафи, Айрис покачала головой.

— Ай-ай-ай, вижу, что тобой давно не занимался личный парикмахер.

Собачка испустила громкий, полный ужаса вой. Я подошла ближе.

— Послушай, Флафи, леди до тебя еще даже не дотронулась!

Флафи посмотрела на меня выпученными глазами.

— Обслуживание по полной программе? — спросила Айрис.

Я кивнула. Моя подружка начала скулить.

— Ничего, если посижу рядом? — спросила я. — Иногда это ее успокаивает.

И многозначительно посмотрела на Флафи в надежде, что та по моему взгляду поймет — если не станет сопротивляться, ей будет обеспечен прекрасный уход.

Айрис меня, похоже, не слышала. Она деловито перебирала заколки, расчески, бутылочки, аэрозольные баллончики и прочие принадлежности, предназначенные для того, чтобы превратить Флафи в настоящую леди.

— Хэм! — вдруг рявкнула Айрис.

Из подсобки появился худощавый мужчина. Он был очень стар и передвигался осторожно, словно боялся переломиться пополам.

— Этой красавице нужно принять ванну, — с улыбкой сказала Айрис. — Позаботься, чтобы она провела некоторое время и в джакузи.

Флафи снова заскулила. Айрис отстегнула ошейник и передала собачку в руки Хэму. Тот пробурчал что-то нечленораздельное и ушел, унося под мышкой своей костлявой руки мою малышку. Я догадывалась, что это небольшое путешествие обойдется мне недешево.

— Откуда вы о нас узнали, дорогая? — вежливо спросила Айрис, разглядывая меня, как экзотическую птицу. В этом не было ничего удивительного: на мне были черные брюки-стрейч со штрипками, тонкая безрукавка тигровой расцветки и черные туфли на пятидюймовых каблуках. Я считаю, что любой выход в свет надо рассматривать как возможность рекламы.

Я вспомнила о Руби, загрустила, и это отразилось у меня на лице.

— Мне рассказала о вас мать Руби Даймонд.

С парикмахершей произошла разительная перемена. Дороти Ламур исчезла, на ее месте появилась скорбящая мать. Айрис старалась скрыть свои чувства, но безуспешно, ее глаза наполнились слезами. Женщина засуетилась, принялась бесцельно перекладывать вещи с места на место и уронила на пол ножницы.

— Она говорила вам обо мне? — тихо спросила она и замолчала, ожидая, в каком ключе я пойму ее вопрос.

Я подошла еще ближе — так, что могла прикоснуться к мягким складкам ее платья.

— Мы с Руби были почти как сестры, — ответила я, — и я хочу выяснить, кто ее убил. А вы?

В комнате стало тихо, мы обе затаили дыхание. Из глубины дома послышалось шарканье Хэма и звук льющейся воды. Наконец Айрис выдохнула.

— Я бы ни за что ее не отдала, но у меня не было выбора, — тихо сказала она и заплакала. — Это было давно, много лет назад, у меня не было родных, некому было помочь. Мой муж сошел с ума и бросил нас, у меня уже был маленький мальчик. Как я могла прокормить двух малышей? Я не знала, что делать.

Горе Айрис было искренним, она взволнованно теребила подол платья, застывший взгляд был обращен в прошлое.

— Мой сын был старше, он уже мог о себе заботиться, но Руби Ли была совсем малышкой. Я даже не могла оставить девочку дома, чтобы пойти на работу. — Айрис задрожала, все ее массивное тело сотрясалось от воспоминаний о пережитых страданиях. — И я приняла самое трудное решение за всю мою жизнь. Я одела Руби в нарядное розовое платьице с перламутровыми пуговками и такой же розовый летний капор и отнесла ее в приют. Я оставила дочку у них.

В это время вернулся Хэм с Флафи — она была завернута в розовое полотенце, из которого выглядывала только головка. Мы с Айрис посмотрели друг на друга и обе расплакались. Хэм замялся, недоумевая, почему вид чихуахуа в полотенце поверг нас в такое уныние, и сделал то же самое, что любой мужчина на его месте — притворился, будто ничего не заметил.

Он подошел к металлическому столику, осторожно поставил на него дрожащую Флафи и пристегнул ее к ремешкам. Выполняя эту операцию, он временами поглядывал на Айрис, на его лице появилось сочувственное выражение, но он ни разу не посмотрел ей в глаза. Наконец Хэм закончил свою работу и в растерянности вышел. Айрис, казалось, вообще не заметила, что Хэм входил в комнату, но машинально подошла к столику.

— Все будет хорошо, дорогая, — ласково сказала она. — Никто не причинит тебе вреда.

Она обращалась не к Флафи.

— Для нее нашли хорошую семью, — продолжала Айрис. — Уева — городок маленький, можно было ожидать, что они постараются отправить девочку подальше. Сначала так и сделали. Руби временно отдали в семью, которая живет где-то в нашем округе, там ждали, что я передумаю или у меня появятся средства, и я смогу ее забрать, но деньги не появились.

Глаза Айрис были полны боли и отчаяния. Она взяла щипчики и начала брить мою малышку. У Флафи с самого начала было не так уж много шерсти, поэтому я решила, что если ее якобы побреют, это ей особо не повредит. У самой Флафи, по-видимому, было на этот счет иное мнение, но она стояла неподвижно.

— А что случилось с отцом Руби? — спросила я. — Почему он не помогал вам деньгами?

Айрис прервала работу и подняла на меня взгляд, потускневший от безнадежности.

— Мужа поместили в психиатрическую лечебницу. К тому времени когда я встала на ноги, Руби была для меня потеряна.

Айрис выбрала из батареи бутылочек и баночек баллончик с аэрозолем и побрызгала Флафи одеколоном. Собачка громко фыркнула.

— Я, конечно, знала, где она. У Джейн Даймонд, которая всю жизнь мечтала о ребенке, но не могла его родить, вдруг откуда ни возьмись появилась маленькая девочка. Она могла только мечтать о темноволосой девочке с большими глазами, пока у нее не появилась моя. — Айрис пожала плечами. — Я получила то, что заслужила. Мы все получили по заслугам.

— Что вы имеете в виду?

— Я потеряла мою малышку и сама в этом виновата. А Джейн Даймонд ее получила. Она любила девочку как родную, и со временем они стали родными. Я могла только наблюдать со стороны за тем, как растет моя дочка, как она заканчивает школу, идет на выпускной бал… — Айрис впервые за все время разговора посмотрела прямо на меня. — Не поймите меня превратно, я не хочу сказать, что все должно было быть по-другому. Что я могла дать своей девочке? — Она обвела взглядом помещение собачьей парикмахерской и покачала головой. — Я вышла замуж во второй раз, из этого тоже ничего не получилось. Мой муж даже усыновил моего сына, но… примерно через шесть лет он сбежал. К тому времени я открыла салон красоты для собак.

Айрис вздохнула и занялась ушами Флафи.

— Есть такая пословица: обманутый однажды достоин сожаления, обманутый дважды достоин презрения. Когда номер второй сбежал, я была к этому готова. Мы с Майклом кое-как продержались. А потом появился Хэм.

Меня вдруг осенило: Хэм — ее третий муж. Старый, тощий как жердь Хэм. Айрис словно прочла мои мысли.

— Да, это он. Намного старше меня, примерно в возрасте моего первого мужа, но по крайней мере он не сумасшедший. — Женщина усмехнулась своим мыслям. — Хэм, конечно, немного туговато соображает, но зато любит меня и никуда не денется. Все, кого я любила, исчезли. — Она перестала работать и вздохнула. — Даже Майкл. У него какие-то неприятности, и теперь он со мной не разговаривает.

Словно по сигналу, Хэм в подсобке замычал свой бесцветный мотивчик.

— А что случилось с отцом Руби? — спросила я. — Он так и не вышел из психлечебницы?

На лице Айрис появилась гримаса отвращения.

— Ну а как же, вышел! Умники из Таллахасси решили, что нехорошо держать сумасшедших в сумасшедшем доме, где им самое место, и придумали такую штуку, называется “деинституционализация”. Знаете, что это значит? — Она не стала ждать моего ответа. — Что “мы больше не тратим на вас деньги налогоплательщиков, возвращайтесь туда, откуда вас забрали, и отравляйте жизнь нормальным людям”.

Мое сердце забилось быстрее. Безумный отец Руби вернулся в Уевахитчку! Интересно, как он отнесся к тому, что Руби удочерили?

— Он вернулся сюда, в Уеву?

Айрис медленно кивнула, одновременно открывая пластиковую коробку с разноцветными бантиками.

— Да, он вернулся и ведет себя так, будто его возвращение для нас — большой праздник, вроде как День независимости и Рождество, вместе взятые. Все такой же псих, как и раньше.

— Как долго… — Я запнулась, вопросов у меня было так много, что я не знала, какой задать раньше.

— Он провел в психушке пятнадцать лет. Посмотрели бы вы на него — волосы торчат во все стороны, глаза горят. Пожелал, видите ли, взглянуть на своих детишек! — Айрис фыркнула. — Даже не помнит, что развелся со мной! Много было проку от его лечения!

— И где он сейчас?

— Да везде, во всем городе. Во всех “Новостях”, в журнале “Тайм”, повсюду.

Я озадаченно посмотрела на нее.

— Что-то я не пойму, о чем вы.

— Девочка, вы когда-нибудь слышали о художнике, написавшем “Посигналь, если любишь Иисуса”?

— Уоннамейкер Льюис? Отец Руби — Уоннамейкер Льюис?

Айрис кивнула. Выбрав ярко-желтый бантик, она отклеила маленький квадратик с изнаночной стороны и решительно прилепила украшение на макушку голой, как бильярдный шар, головы Флафи.

— Он самый, единственный и неповторимый, — подытожила Айрис. — Папочка-мультимиллионер. — Она негромко рассмеялась. — Вот только Руби он не вернет ни за какие деньги. Конечно, он заработал их лишь после того, как его выпустили, но факт остается фактом, Руби мертва, а он жив. По-моему, это как-то несправедливо.

Айрис снова переключила внимание на Флафи.

— Ну разве не прелесть? Давай-ка протрем эту шкурку, чтобы она заблестела. — Айрис взяла небольшой тюбик с каким-то маслом и выдавила немного. Масло оказалось прозрачным, а его запах почему-то напомнил мне о публичном доме. — Вот это тебе подойдет! — с энтузиазмом сказала она. Флафи застонала…

— А Руби не знала, кто ее настоящие родители? Айрис подняла голову, ее взгляд стал колючим.

— Нет! Я бы ни за что не позволила Руби пройти через этот ад дважды! Не знаю, откуда ее папаша, вернее, жалкая пародия на отца, о ней узнал, но могу сказать, на его месте любой порядочный человек оставил бы дочь в покое. О том, кто взял Руби, знали только я, Майкл, Хэм и он. И это правильно.

Айрис снова переключила внимание на Флафи, которой уже до смерти надоели и “собачий дворец”, и его хозяйка. В данный момент бедняжка передними лапками пыталась стряхнуть с головы ненавистный бант.

— Дорогая, — воскликнула Айрис, — настоящие леди так себя не ведут! Успокойся.

Опытной рукой женщина нацепила ошейник Флафи, украшенный фальшивыми бриллиантами, на место и одновременно отстегнула поводок, который держал ее в плену. — Ну вот, возвращайся к мамочке.

Айрис бережно передала мне Флафи и встала передо мной, глядя мне в лицо покрасневшими, припухшими от слез глазами.

— Я не возьму с вас платы за услуги, — сказала она, — поскольку вы ищете убийцу моей девочки. Когда найдете, сообщите мне, я сама его убью. Я не смогла оставить дочку у себя, не могла ее спасти, но, клянусь Богом, я за нее отомщу!

Глаза Айрис вспыхнули, крупное тело затряслось от гнева, лицо вдруг стало таким красным, что я испугалась, как бы с ней не случился удар, и хотела уже звонить в Службу спасения. Но тут в комнату, шаркая, вошел Хэм, и напряжение спало.

Несколько секунд мне казалось, что сам воздух парикмахерской насыщен гневом и насилием, но это ощущение прошло так же внезапно, как и возникло, словно облачко на миг набежало на солнце и проплыло дальше, и все вокруг снова стало светлым, розовым. Опасность стала казаться мне такой же далекой, как детство Руби. Но, как и детство, иллюзия безопасности прошла очень быстро. Нам с Флафи предстояло столкнуться с большими неприятностями, я это сознавала, и разве это давало мне право втягивать в переделку моих друзей и родственников?

Загрузка...