Свадебный водоворот

Глава 14

Остин проснулся, сквозь сон почувствовав нежное прикосновение рук. Он с трудом приоткрыл один глаз и был вознагражден великолепным зрелищем нежной округлости груди, увенчанной розовым соском. Решив, что это требует внимания, он открыл второй глаз и, к своему восторгу, увидел и почувствовал свою обнаженную жену, которая сидела рядом, осторожно поглаживая его.

Она словно каштановым облаком была окружена своими роскошными волосами, падавшими ей на плечи, спускавшимися по бедрам, вьющиеся концы их касались ее ног.

То, что эта картина возбудила его, нисколько не удивило Остина — все последние три дня он пребывал в таком состоянии.

Но сегодня все переменится. Остин обратился на Боу-стрит, и ему сообщили, что до сих пор никто не получал от Джеймса Кинни никаких известий.

А вчера поздно вечером пришло новое письмо от шантажиста, в котором тот требовал, чтобы Остин приготовил фантастическую сумму в пять тысяч фунтов и ждал дальнейших указаний. Остин допросил мальчишку, принесшего письмо, и узнал, что «франка» выложил за доставленное по адресу послание целый шиллинг. Заплатив оборванцу крону, Остин узнал также, что этот самый «франка» часто посещает несколько заведений в порту. Описание человека, которое дал мальчишка, не оставляло сомнений: это Гаспар. Остин собирался днем посетить упомянутые места в надежде встретиться с негодяем лицом к лицу. Поэтому, как бы восхитительно ни проводил он время со своей женой, настала пора заняться другими делами.

— Доброе утро, ваша светлость, — поздоровалась Элизабет и, наклонившись, поцеловала его. — Или, может быть, мне следовало сказать «добрый день»?

Она осторожно пощекотала его живот. Стоило ей дотронуться до него, как Остина охватывала волна удовольствия, заставлявшая его мышцы сокращаться. Мозг же напоминал ему, что он собирался встать и заняться совершенно другими делами.

— Ты собираешься снова заснуть?

— Я проснулся и весь в твоем распоряжении, — заверил ее Остин.

Его голос перешел в хриплый вздох, когда она, сидя на нем, сжала его в своей шелковистой влажной глубине. Протянув руку, он за волосы пригнул ее голову и прижался к ее губам. Язык проскользнул внутрь, рука гладила ее бедра. Его пальцы ласкали ее, и она тяжело дышала. Ее оргазм наступил быстро, поглощая все ее существо. Уткнувшись лицом в его плечо, Элизабет снова и снова повторяла его имя и словно таяла в его руках.

После этого он перевернул ее и теперь лежал сверху, между ее раскинутыми ногами.

Опершись на руки, Остин смотрел на ее прекрасное лицо, медленно и ритмично двигаясь, пока она не начала беспокойно извиваться. Она абсолютно не таилась от него. С распущенными волосами, в приступе страсти, Элизабет выглядела поразительно эротично. Глубокий стон вырвался из его груди, когда она обхватила его своими длинными ногами и впилась пальцами в его мощные плечи.

— Остин, — простонала она, изгибаясь под его телом, и, достигнув вершины блаженства, сжала его ногами.

Остин в последний раз погрузился в нее, извергая семя в самую глубину. Затем, не выпуская ее, он повернулся на бок и прижался к ее благоухающим волосам.

— Вот это действительно приятное пробуждение, — прошептал он, снова обретя дар речи. Легкими движениями он гладил ее поясницу и округлые ягодицы.

— И для меня тоже приятное, — лукаво улыбнулась она, вызвав у него ответную улыбку.

Да, эти три дня были самыми счастливыми в его жизни. Они выходили из дома всего лишь один раз, накануне: неторопливо проехались в карете по Гайд-парку, а затеи полюбовались витринами магазинов на Бонд-стрит. У модного ювелира Остину понравились бриллиантовые с жемчугом серьги, и он купил их своей жене, несмотря на ее бурные протесты. Затем Элизабет заметила маленькую книжную лавку на мощеной улице и затащила в нее Остина.

— Ты говорила, что не любишь ходить по магазинам, — поддразнил он, когда она стала выбирать книги.

— Я не люблю покупать вещи, а это книги.

Остин не был уверен, что понимает, в чем тут разница, но был счастлив доставить ей удовольствие. Он купил ей более дюжины томов и с удивлением отметил, что ее больше обрадовали книги, а не фантастически дорогие серьги.

За исключением вчерашней прогулки, они проводили все время исключительно в его спальне. Обнаженные. Познавая друг друга. Наслаждаясь друг другом. Сливаясь телами. Им даже приносили еду в спальню, и в парадной столовой они только обедали. Но как только обед заканчивался, они скрывались в своем, только им принадлежавшем мирке, где он обучал жену искусству страсти и где ему открылось, что, имея многих любовниц, он никогда не испытывал такой нежности, как это было с Элизабет.

Однажды в полночь они вместе спустились в личный кабинет Остина, находившийся на втором этаже. Это была их вторая ночь вместе. Сказав, что приготовил ей сюрприз, Остин попросил ее закрыть глаза и за руку ввел в кабинет. В камине горел огонь, освещая комнату теплым мягким светом. Она открыла глаза и, оглянувшись, увидела свой рисунок висящим в рамке на почетном месте над его столом.

Он встал позади и обнял ее за талию.

— Каждый раз, когда я поднимаю глаза, я вижу его и думаю о тебе, — тихо произнес он.

Затем он целый час учил ее танцевать вальс и обнаружил, что вальс намного более чувственный танец, чем он предполагал. Возможно, Элизабет оказалась менее грациозной, нежели его предыдущие партнерши, но он никогда еще не испытывал такого удовольствия от танца.

Урок закончился на пушистом ковре перед камином, где они продолжали познавать друг друга, и Остин подумал, что отныне всякий раз, когда он войдет в этот кабинет, перед ним будет возникать образ Элизабет, лежащей на ковре с затуманенными глазами и призывно протянутыми к нему руками.

Сейчас она коснулась губами его шей. Боже, она сделала его счастливым — эта мысль одновременно беспокоила, смущала и окрыляла его. За последние дни они провели вместе так много счастливых часов, смеясь, болтая, и все же она не раскрыла ему своей тайны, которая заставила ее покинуть Америку. Однажды Остин заговорил с ней об этом, но Элизабет тотчас перевела разговор на другое. Ее нежелание поделиться с ним беспокоило Остина, и он ждал, когда же она расскажет ему. Он надеялся, что расскажет.

— Чем бы ты хотела сегодня заняться? — спросил он, лаская ее нежную кожу.

— Мм… Я как раз этим и занимаюсь сейчас.

— Правда? И чем же?

— Обнимаю тебя. Чувствую тебя рядом с собой. Чувствую тебя внутри себя. — Откинув голову, она посмотрела на него потемневшим чувственным взглядом и с нежностью дотронулась до его лица. — Трогаю тебя. Люблю тебя.

Она сказала, что любит его? Или «люблю тебя» означало лишь «занимаюсь с тобой любовью»? Он этого не понял, но, хотя никогда раньше не жаждал женской любви, неожиданно обнаружил, что хотел бы услышать слова любви из уст Элизабет.

Нельзя было отрицать, что его брак по расчету развивался в совершенно неожиданном направлении. Однако его настораживали эти непонятные трепетные чувства, возникающие в нем.

Элизабет провела пальцем по его лбу.

— А чем бы хотел заняться ты?

— Мне бы хотелось остаться здесь с тобой и весь день посвятить любовным занятиям, но, боюсь, мне предстоит кое-какая работа.

— Могу я сделать что-либо, чтобы помочь тебе?

Остин улыбнулся, поняв, как ей этого хотелось.

— Боюсь, что нет. Моя работа состоит из нескольких поездок и кучи скучной переписки.

— Может быть, я могу поехать с тобой?

— К сожалению, я должен ехать один. — Он не собирался брать ее с собой в порт. — Ты бы слишком отвлекала меня. Я бы думал о тебе, а не о деле.

Она приложила ладонь к его щеке.

— Ты что-то скрываешь от меня. Ты едешь куда-то, куда не хочешь меня брать. — Она вздохнула. — Остин, разреши мне помочь тебе.

Проклятие! Неужели эта женщина способна видеть, что происходит в его душе? Вопрос вызывал по меньшей мере беспокойство. Не может ли она заметить его растущее к ней расположение?

Расположение? Как мало этим сказано! Мысль, что она может видеть или чувствовать то, чем он еще не готов с ней поделиться, приводила его в замешательство. Но Элизабет больше не упоминала о своих видениях или способности читать его мысли.

Он нежно погладил ей переносицу. О том, чтобы взять ее с собой в те места, куда он собирался отправиться, не могло быть и речи. Он не мог подвергать ее опасности или…

— Ты не хочешь подвергать меня опасности, я понимаю. Но я буду с тобой. Мне ничего не может угрожать.

— Я не могу взять тебя с собой, Элизабет. Это довольно подозрительные места. Совсем не такие, куда могла бы поехать леди.

— Что именно ты собираешься делать?

Остин считал, что не следует открывать ей правду, но, как ни странно, лгать ему тоже не хотелось.

— Помнишь, в развалинах я говорил тебе, что нанял сыщика с Боу-стрит, чтобы он собрал сведения о французе, которого я видел с Уильямом незадолго до его смерти?

— Да. В ту ночь ты должен был встретиться с этим сыщиком.

— Верно. Так вот, я узнал, что француза, которого я ищу, известного мне под именем Гаспар, недавно видели в пивной игорного дома около доков. Я еду туда, чтобы найти его.

— Зачем?

«Затем, что этот ублюдок угрожает всему, что мне дорого. Он может погубить мою семью, к которой теперь принадлежишь и ты».

Остин понимал, что вопреки своему решению он обязан солгать.

— У меня есть основания думать, что он украл вещи Уильяма. Я хочу их вернуть.

— Почему бы не предоставить твоему сыщику найти его?

— Я хочу отправиться по горячему следу, пока он не затерялся.

Элизабет посмотрела на него серьезным внимательным взглядом:

— Я хочу сопровождать тебя.

— Исключено.

— Разве ты не понимаешь, что я могла бы помочь тебе? Не можешь ли ты хотя бы попытаться поверить в то, что я это могу? Если я дотронусь до чего-нибудь, к чему он прикасался, или до человека, с которым он говорил, то, возможно, я смогу почувствовать… где он.

— К черту! Я знаю, что ты хочешь мне помочь, и хотя я не могу отрицать, что ты обладаешь редкой интуицией, ты все же не волшебница. И не стоит настаивать на твоей поездке в лондонские трущобы. Я ценю твою заботу, но…

— Но ты не позволишь мне поехать с тобой.

— Нет. В доках опасно. Если с тобой что-нибудь случится, я никогда себе этого не прощу.

— В то время как сам ты подвергаешься опасности.

— Для мужчины риск не так велик.

Она посмотрела на него с отчаянием:

— Что я должна сделать, чтобы доказать тебе, что могу помочь?

Доказать, что ее так называемые видения приведут его к Гаспару? К человеку, которого не в силах найти самый лучший сыщик с Боу-стрит? Он бы чертовски хотел поверить в это, но уже давно перестал верить в чудеса.

— Ты ничего не сможешь сделать, — тихо сказал он, ненавидя себя за ту боль обиды, которую увидел в ее глазах. Но у него не было другого выхода.

Элизабет не могла помочь ему.

В этом он был уверен.

Элизабет спустилась по лестнице. В руках у нее был роман «Разум и чувствительность» — одна из книг, купленных для нее Остином накануне. Читать ей не хотелось, но от тревоги за Остина, уехавшего в порт, у нее ныло под ложечкой, и ей просто необходимо было отвлечься.

Остановившись посреди мраморного холла, она в нерешительности огляделась по сторонам: может быть, ей найти сначала кухню и стащить там чашечку сидра?

— Могу я помочь вам, ваша светлость? — раздался глуховатый голос.

— Ох! — Она прижала руки к груди. — Картерс! Вы меня напугали.

— Пожалуйста, простите меня, ваша светлость. — Он низко поклонился, затем выпрямился и застыл так, что она подумала, не привязали ли к его спине доску.

— Пустяки, Картерс, — улыбнулась она, но не увидела ответной улыбки. — Не скажете ли, где кухня?

Лицо Картерса было лишено какого-либо выражения.

— Кухня, ваша светлость?

От его недружелюбного тона Элизабет стало не по себе. Она взяла себя в руки и снова улыбнулась дворецкому:

— Да. Я хотела бы выпить сидра.

— Вам нет необходимости идти на кухню, ваша светлость. Я немедленно распоряжусь, чтобы лакей принес вам сидр.

Он повернулся и пошел — очевидно, чтобы позвать лакея. Элизабет заметила, что Картерс прихрамывает. Она была уверена, что при их первой встрече он не хромал. Некоторое время Элизабет смотрела на удаляющуюся от нее фигуру, пытаясь определить причину хромоты.

— Картерс?

Дворецкий остановился и повернулся к ней:

— Да, ваша светлость?

— Надеюсь, вы не обидитесь. Но я не могла не заметить, что вы хромаете.

На долю секунды на его лице мелькнуло удивление. Затем оно снова превратилось в лишенную всякого выражения маску.

— Это пустяк, ваша светлость.

— Глупости. Это явно не пустяк!

Элизабет подошла к нему — и едва удержалась от смеха: макушка его лысой головы оказалась на уровне ее носа.

— Может, какой-то несчастный случай?

— Нет, ваша светлость. Это всего лишь из-за новой обуви. Кожа очень жесткая, и туфли еще не разносились.

— Понятно. — Она взглянула на его начищенные до блеска черные туфли и понимающе кивнула. — Вас мучает мозоль?

— Да, ваша светлость. У меня мозоли. — Он гордо поднял голову. — Но они никогда не мешали мне исполнять мои обязанности.

— Господи, у меня и в мыслях такого не было! Всем известно, как великолепно вы с ними справляетесь. Меня только беспокоит, что это причиняет вам страдания. — Она улыбнулась, глядя на его угрюмое лицо. — Кто-нибудь лечил ваши мозоли? Может быть, доктор?

— Разумеется, нет, ваша светлость, — обиделся Картерс.

Он еще больше расправил плечи и выпрямился так, что Элизабет поразилась, как ему удается стоять, не опрокидываясь на спину.

— Понимаю. А где библиотека, Картерс?

— Третья дверь по коридору налево, ваша светлость.

— Прекрасно. Пожалуйста, приходите туда через пять минут.

— В библиотеку, ваша светлость?

— Да. Через пять минут. — И она побежала наверх.

— Ты не знаешь, что случилось с герцогиней? — входя быстрыми шагами в холл, спросил Остин лакея. Вернувшись из доков, он уже почти четверть часа безуспешно разыскивал Элизабет.

— Она в библиотеке, ваша светлость.

Остин оглядел холл: больше никого поблизости не было.

— А где Картерс?

— Думаю, он в библиотеке с герцогиней, ваша светлость.

Остин вошел в библиотеку и застыл на пороге. Его жена стояла на коленях перед дворецким, сидевшим в любимом глубоком кресле Остина. Картерс был босиком, и из его подвернутых штанин торчали тощие волосатые ноги.

Не веря своим глазам, Остин наблюдал, как Элизабет осторожно положила голую ногу Картерса себе на колени и принялась втирать какую-то мазь в его пятку и стопу. Не успел Остин подумать, что больше его уже ничем не удивишь, как произошло нечто совершенно неожиданное, заставившее его раскрыть рот.

Он увидел, что Картерс улыбается. Улыбается!

Более вышколенного, мрачного, непогрешимого дворецкого, чем Картерс, не существовало во всей Англии. Остин даже не видел, чтобы он хоть раз усмехнулся. У него и намека на улыбку не появлялось на губах. До сего дня.

Но то, что произошло дальше, заставило Остина раскрыть рот еще шире. Он услышал глуховатый смешок, вырвавшийся из горла Картерса. Этот человек смеялся!

Остин потряс головой. Если бы он не был уверен в обратном, то поклялся бы, что представшая его глазам сцена явилась лишь результатом слишком большого количества выпитого бренди. Но он был совершенно трезв. Так что ему это не померещилось. Справившись со своим изумлением, он прошел в комнату.

— Что здесь происходит? — спросил он, подойдя к жене, которая не переставала его удивлять, и дворецкому, которого он, оказывается, совершенно не знал. Элизабет с беспокойством вопросительно посмотрела на него. У Картерса был совсем убитый вид. Остин кивнул Элизабет, ободряюще посмотрев на нее, и напряженное выражение исчезло с ее лица.

— Ваша светлость! — воскликнул дворецкий, весь покрывшись красными пятнами. Он попытался встать, но Элизабет покачала головой.

— Сидите, Картерс, — твердо приказала она. — Я почти закончила.

Картерс кашлянул и забился обратно в кресло. Она опустила его ногу на пол и взяла другую, осторожно смазывая ее небольшим количеством мази, которую брала из деревянной баночки. Ее сумочка с лекарствами, открытая, лежала рядом с ней на полу.

Остин хмыкнул.

— Что ты делаешь с Картерсом, Элизабет? — спросил он, не отрывая глаз от необычайного зрелища: герцогиня смазывает ноги его грозному дворецкому.

— У бедного Картерса ужасные мозоли от новых башмаков, — объяснила она, накладывая на ногу чистую повязку. — Они кровоточили и легко могли воспалиться, поэтому я вычистила ранки и приготовила заживляющую мазь, которая избавит его от боли.

Элизабет закрепила концы повязки и опустила подвернутые штанины Картерса.

— Ну вот! Я закончила. Можете надеть свои чулки и башмаки, Картерс.

Дворецкий поспешно выполнил указание.

— Как теперь ваши ноги? — спросила Элизабет.

Картерс встал, несколько раз переступил с пятки на носок, затем сделал несколько осторожных шагов. На его худом лице было написано изумление: «Надо же, совсем не болят, ваша светлость!» Он прошелся по комнате перед Элизабет.

— Отлично. — Она протянула Картерсу баночку:

— Возьмите к себе и накройте мокрым платком, чтобы не засохла. Намажьте перед сном и утром. Не заметите, как мозоли исчезнут.

Картерс взял у Элизабет баночку и нерешительно покосился на Остина.

— Спасибо вам, ваша светлость. Вы были так добры.

— Рада была помочь, Картерс. Если вам потребуется помощь при перевязке, скажите мне. А я приготовлю те припарки, которые нужны вашей матери, чтобы вы отнесли их ей завтра. — Элизабет наградила его ангельской улыбкой, и Картерс как завороженный улыбнулся в ответ.

— Это все, Картерс. — Остин выразительно кивнул в сторону двери.

Услышав голос хозяина, Картерс явно опомнился. Он выпрямился, одернул ливрею и стер с лица всякое выражение. Повернувшись на каблуках, он, почти не хромая, вышел из комнаты и закрыл за собой дверь.

Как только дверь закрылась, Элизабет вскочила на ноги и спросила:

— Ты что-нибудь узнал?

— Нет. Я лишь смог убедиться, что Гаспар действительно появлялся в этих местах, но я не нашел его.

— Мне очень жаль. — Она вгляделась в его лицо. — С тобой все в порядке?

— В полном. Только разочарован. — Он обнял ее за талию и привлек к себе. Так приятно было держать ее в объятиях, что он решительно выбросил из головы всю ту грязь, которую видел днем. — И еще я поражен. Я никогда не видел у Картерса даже усмешки, а ты заставила его смеяться. — Он поцеловал ее в нос. — Невероятно.

— Он совсем не такой страшный, как я думала, — заметила она, положив руки ему на грудь. — На самом деле он очень милый.

— Картерс? Милый? Боже милосердный, теперь я уже слышал все! — Он поднял глаза к небу, и она засмеялась. — Должен признаться, увидев тебя на коленях перед моим дворецким, лечащей его ноги, я был шокирован.

— Почему же?

— Это не то, чем обычно занимается герцогиня, Элизабет. Тебе не следует фамильярничать со слугами. И уж конечно, класть их голые ноги себе на колени. — Остин улыбнулся, чтобы смягчить упрек, но она сразу же обиделась.

— Картерс страдал от боли, Остин. Ты не можешь ожидать от меня, что я позволю кому-то страдать только по той причине, что я герцогиня и, следовательно, для меня неприлично оказывать помощь. — Элизабет гордо подняла голову и посмотрела на него с вызовом. — Боюсь, у меня есть собственные убеждения.

Смешанное чувство радости и раздражения наполняло его. Он не привык, чтобы с ним спорили, но ведь с первой их встречи было ясно, что Элизабет не придавала никакого значения его высокому титулу и положению в обществе. То, как она стояла перед ним — со сверкающими глазами, не отводя взгляда, не страшась вызвать его гнев, — вызывало у него уважение и восхищение. Она умела лечить людей и собиралась заниматься этим и впредь, нравится ему это или нет.

А кто, черт побери, он сам, чтобы обвинять ее в нарушении приличий? Только Богу известно, сколько раз он сам их нарушал. В последний раз — когда сделал герцогиней американку. К черту все! Ему захотелось обнять ее. Конечно, ей не обязательно о том знать. Он придал своему лицу соответствующее серьезное выражение.

— Ладно, думаю, раз уж помощь тем, кто страдает, так для тебя важна…

— Уверяю тебя, очень.

— И тебе было бы приятно получить мое благословение и одобрение?

— Очень.

— А если я откажусь?

Она не колебалась ни секунды.

— Тогда я буду вынуждена помогать людям без твоего благословения и одобрения.

— Понятно. — Несмотря на ее непокорность, он готов был аплодировать ее силе духа и смелости.

С нежностью дотронувшись до его лица, она сказала:

— Пожалуйста, пойми меня, Остин. У меня нет желания противоречить тебе или сердить тебя, просто для меня невыносим вид страдания. Как и для тебя. Я же знаю, что ты добр и благороден и не можешь допустить, чтобы люди страдали.

Безмерно довольный тем, что жена считает его добрым и благородным, Остин привлек ее к себе.

— Я так рада, что ты дома, — прошептала она. Ее теплое дыхание щекотало ему щеку, волна удовольствия пробежала по его спине. — Я так волновалась… Я бы не перенесла, если б с тобой что-нибудь случилось.

«Чувство Элизабет» нахлынуло на него, словно прорвавшая плотину вода. Она беспокоилась за него. И если за него беспокоилась эта необыкновенная женщина, значит, не так уж он и плох.

Волнение душило его. Он взял в ладони ее лицо и нежно провел пальцами по гладким щекам.

— Я прекрасно себя чувствую, Элизабет. — Он лукаво усмехнулся. — Возможно, я не столь крепок, как ты, но тем не менее я чувствую себя прекрасно. Пожалуйста, с моего благословения и одобрения можешь лечить кого пожелаешь. При одном условии.

— А именно?

Он приблизился к ее губам:

— Я настаиваю, чтобы самая большая доля твоего лечения принадлежала мне.

Она обвила руками o шею.

— Слушаюсь, ваша светлость. — Прижавшись к нему, она ощутила его возбуждение. — Боже! Кажется, ты нуждаешься в помощи прямо сейчас. Думаю, следует приступить к лечению. Немедленно.

— Прекрасное предложение, — согласился он хрипловатым голосом и впился в ее губы. Элизабет выдохнула его имя, и чувство вины словно петлей сжало ему горло.

Остин понимал, что не обрадует ее, когда сообщит, что вечером он собирается еще раз отправиться в доки.