Свадебный водоворот

Глава 5

Большую часть дня Остин провел в своем кабинете, проверяя отчеты из своего корнуэльского поместья. Однако он не мог сосредоточиться на работе, и столбцы цифр сливались вместе, отказываясь складываться в правильные суммы. У него голова шла кругом от вопросов. Не может ли шантажист быть каким-то образом связан с французом Гаспаром? А может быть, шантажист и есть Гаспар? У Остина имелись основания подозревать, что так оно и есть, и в этом случае Гаспар, вероятнее всего, находится в Англии, и Остин надеялся, что сыщики с Боу-стрит найдут его.

«Свяжись со мной снова, ублюдок. Я так хочу тебя найти. Ты собираешься написать мне в Лондон после первого июля, но, возможно, я найду тебя раньше».

Он хотел закончить это дело, чтобы ничто более не угрожало его семье. И ему было необходимо выяснить, какую роль играла в нем мисс Мэтьюз.

Нуждаясь в передышке, Остин распрямился и подошел к окну. Он взглянул вниз на лужайку и увидел Каролину и мисс Мэтьюз, развлекавшихся с Чертвозьми и еще тремя котятами, которых, насколько он помнил, звали Чтобтебя, Галиматья и Белиберда. Хотя иногда их трудно отличить одного от другого: вполне возможно, что это были Пропадипропадом, Исчадие и Придурь.

Покачав головой, он подумал, что если мисс Мэтьюз и Каролина и впредь намерены забавляться с кошками, ему придется предупредить Мортлина, чтобы тот изменил кошачьи клички на более благозвучные.

Остин приоткрыл окно, и до него донесся женский смех. От нежного смеха Каролины у него потеплело на душе. Именно этого смеха ему не хватало в последние месяцы, после смерти Уильяма. Он перевел взгляд на мисс Мэтьюз, и на мгновение у него замерло сердце. От улыбки на ее щеках появились ямочки, а ее великолепные волосы блестели на солнце. Она казалась юной, беззаботной, невинной и невероятно привлекательной.

И она сумела развеселить его сестру.

Забывшись, Остин почувствовал прилив благодарности. А ведь ему следовало помнить, что мисс Мэтьюз явно не только такая, какой сейчас кажется. Да, она развеселила Каролину, но что еше она могла поведать его сестре? Будем надеяться, что она не рассказывала сказки про то, что Уильям жив, и не несла чушь о своих видениях.

В то же время, если Каролина с ней подружится, то, может быть, сестра поможет ему поглубже заглянуть в душу мисс Мэтьюз. Да, ему просто необходимо поговорить с Каролиной.

И как можно скорее.

Вечером, перед обедом Остину представился случай переговорить с Каролиной наедине. В гостиной, отведя сестру в сторону, он небрежно заметил:

— Кажется, у тебя появилась новая подруга?

Каролина взяла у лакея бокал шерри.

— Ты говоришь об Элизабет? — Остин кивнул, и она продолжала:

— Мы провели вместе почти весь день. Она мне очень нравится. Она совсем не такая, как все, кого я знаю.

— В самом деле? И что же в ней такого необыкновенного?

— Все, — не задумываясь ответила Каролина. — Ее знание медицины, ее любовь к животным. Она обладает чувством юмора, но ее шутки никого не высмеивают. За весь день она ни о ком не сказала недоброго слова.

— Это нельзя назвать необыкновенным, — пробормотал Остин, обрадованный тем, что мисс Мэтьюз, совершенно очевидно, не сказала ничего, что расстроило бы Каролину. — Это чудесно. Особенно если принять во внимание, как к ней отнеслись в свете.

— Ты прав. В ней странным образом сочетаются застенчивость, неловкость и смелый ум. И в то же время я почувствовала ее грусть. Она скучает по дому.

— Ты встречалась с ней до вчерашнего вечера?

— Нас представили друг другу, но у меня не было случая поговорить с ней подольше.

— Слышала о ней какие-нибудь сплетни?

— Только то, что она плохо танцует и что ее считают в некотором роде «синим чулком». Я видела, что большинство джентльменов не замечает ее, но, думаю, я могла бы это исправить.

Остин насторожился:

— Что ты имеешь в виду?

Каролина со свойственной ей живостью махнула рукой:

— Я просто поделилась с ней моими взглядами на моду, а затем вечером отправила мою горничную сделать ей прическу. — В ее глазах вдруг вспыхнуло любопытство. — А почему ты спрашиваешь об Элизабет?

— Просто интересно. Сегодня я видел, как вы играли с котятами. — Он улыбнулся. — Так приятно было слышать твой смех.

— Не помню, когда мне в последний раз было так весело. Я верю Элизабет и буду ей лучшей подругой. Тебе приходилось с ней разговаривать?

Он изобразил на своем лице полное равнодушие.

— Да.

— И что ты о ней подумал?

— Подумал, что она…

Слова замерли у него на губах при виде входящей в гостиную Элизабет. Совершенство.

Без сомнения, это очаровательное создание не могло быть той самой женщиной, которую не замечали светские джентльмены. Как мог мужчина, увидевший ее, не желать ее? В простом платье цвета слоновой кости, она была словно прекрасная струящаяся статуя из алебастра, не нуждающаяся ни в каких украшениях. Рядом с ней многие из присутствующих дам выглядели слишком нарядными и перегруженными украшениями.

Ее каштановые волосы были элегантно уложены на макушке. Один локон был переброшен через плечо и спускался чуть ниже талии, обольстительно сверкая на бледном фоне платья. Остин и не подозревал, что у нее такие длинные волосы. Он подумал о том, как бы она выглядела с распущенными волосами, падающими ниже спины. Совершенство.

Элизабет замешкалась на пороге, с беспокойством оглядывая гостей, пока наконец не увидела Каролину. Ее глаза потеплели, но Остин заметил, что взгляд ее изменился, едва она обнаружила рядом с Каролиной его.

— Разве она не великолепна? — в восторге воскликнула Каролина. — Я знала, что в подходящем платье и с такой прической она будет выглядеть потрясающе. Да я превратила ее в лебедя! — Взглянув на Остина, Каролина прошептала:

— Перестань хмуриться, Остин. Я договорилась с Элизабет встретиться здесь, у камина, а ты отпугиваешь ее.

— Я не хмурюсь.

Каролина бросила на него лукавый взгляд:

— Твое лицо мрачнее тучи. Хочешь, принесу зеркало?

Он заставил себя расслабиться.

— Нет.

— Так-то лучше. Но ты так и не сказал мне, что ты думаешь об Элизабет.

Остин следил, как Элизабет, пробравшись среди гостей, остановилась поговорить со своей тетушкой. Его руки сжались в кулаки, когда он заметил, что все мужчины, будь они прокляты, тоже не сводят с нее глаз. Она взглянула в ту сторону, где стоял он, и их глаза встретились на несколько мгновений, прежде чем она, чуть вздернув подбородок, отвернулась.

Поняв, что она явно не желает говорить с ним, Остин почувствовал, как его шея краснеет. Не сводя глаз с Элизабет, он сказал сестре:

— Мисс Мэтьюз поразила меня своим необычным поведением. Это, бесспорно, связано с тем, что она воспитывалась в колонии.

— Необычным? — тихо повторила Каролина. — Да, полагаю, этим все и объясняется.

— Что объясняется?

— То, что с того момента, как она появилась в дверях, ты не можешь от нее глаз отвести.

Остин резко повернулся и натолкнулся на насмешливый взгляд синих глаз Каролины. Стараясь ответить ей ледяным взглядом, он произнес:

— Прости, что ты сказала?

Протянув руку, она нежно потрепала его по щеке:

— Остин, дорогой. Ты знаешь, что меня не пугает твой ледяной взгляд. А сейчас, если позволишь, я присоединюсь к Элизабет и леди Пенброук.

Она удалилась, и Остин одним глотком допил шампанское. Он видел, как мисс Мэтьюз с приветливой улыбкой встретила Каролину, и подумал, что бы он сам почувствовал, если бы она с такой же теплотой приветствовала его. От одной этой мысли волна возбуждения пробежала по его телу, заставив его рассердиться на самого себя.

Он вспомнил слова Каролины: «С того момента, как она появилась в дверях, ты не можешь от нее глаз отвести». Не может отвести от нее глаз? Что за нелепость! Конечно, может. И сделает это. Как только она отвернется и он больше не будет видеть ее улыбки. Или ее губ. Или этого очаровательного локона, струящегося по ее платью.

А пока ему необходимо следить, наблюдать за ней, узнавать о ней все, что только возможно.

Конечно, только в интересах расследования.

За обедом Элизабет сидела между тетушкой и лордом Дигби. К ее удивлению, лорд завел с ней длинный разговор о ведении фермерского хозяйства в Америке. Она имела слабое представление об этом, но вежливо слушала, время от времени согласно кивая, что, впрочем, не мешало ей наслаждаться роскошным пиршеством из десяти блюд и успешно избегать страусовых перьев тетушки.

В то время как лорд Дигби увлеченно описывал процесс стрижки овец, ее внимание было приковано к месту во главе стола, где сидел герцог. Он был великолепен в вечернем костюме, и у нее замирало сердце, что страшно ее раздражало: она не хотела признавать, что этот тупица так привлекателен.

Он непринужденно беседовал с сидящими вокруг гостями, но она заметила, что он редко улыбается, и ее раздражение улеглось, а сердце сжалось.

За видимым всем лоском скрывалась мятущаяся душа, но он умело прятал ее. Не прикоснись она к нему, ей и сейчас была бы открыта только внешняя сторона. Она бы не узнала о его печали, одиночестве и чувстве вины, не почувствовала бы нависшую над ним угрозу.

Элизабет не осознавала, что не сводит с него глаз, пока он не посмотрел на нее. Их взгляды встретились, и мурашки побежали у нее по спине от его пристального взора. Ее охватил жар, она понимала, что должна отвести глаза, и не могла. Она так хотела помочь ему. Если бы только он согласился ее выслушать!

Боже, как бы ей хотелось увидеть что-нибудь еще, чтобы узнать, какая беда ожидает его и когда! Не случится ли это сегодня ночью? А если так, то как она сможет этому помешать?

Взгляд Остина пронзал ее, словно проникая сквозь кожу. Она с трудом заставила себя оторваться от этого смущавшего ее взгляда и обратить внимание на лорда Дигби. Но она уже приняла решение.

Она сделает все необходимое для того, чтобы герцог не пострадал.

Вскоре после полуночи Остин, расстроенный, не находивший себе места, подошел к конюшне с одним желанием — оседлать Миста и быстрой скачкой развеять свое беспокойство и непонятное раздражение.

Оно возникло в тот момент, когда он увидел Элизабет в дверях гостиной — потрясающе красивую, улыбающуюся всем… всем, кроме него. И как бы ни было неприятно ему в том признаться, он весь вечер не сводил с нее глаз.

Даже когда ему удавалось переключить свое внимание на что-то другое, он каждую минуту ощущал ее присутствие — он знал, с кем она разговаривает, что она ест. А когда их глаза встретились, он почувствовал себя так, словно кто-то нанес ему удар прямо в сердце.

Ее присутствие волновало Остина весь вечер, и он вздохнул с облегчением, когда около одиннадцати Элизабет удалилась. Но радость оказалась преждевременной, потому что он не мог избавиться от мыслей об этой проклятой женщине — ее глазах, ее улыбке, ее соблазнительных губах. У него вызывала досаду необходимость постоянно напоминать себе, что она знает то, чего не должна знать и не может знать. Если же она это знает, то какое этому может быть другое объяснение, помимо, как она говорит, «видений»?

Однако каждый раз, когда он пытался убедить себя, что она своими разговорами о «видениях» чего-то добивается, что она, может быть, замешана в шантаже и ей нельзя доверять, все в нем восставало против этого. В ней были доброта, невинность и честность, которые отметали его подозрения, не давая им укрепиться.

Могло ли быть, что она слишком верила в свою собственную бесспорную интуицию, называя ее «видениями»? Не были ли и на самом деле ее слова и поступки продиктованы стремлением помочь ему?

Войдя в конюшню, Остин направился к стойлу Миста, но остановился, почувствовав легкий аромат. Аромат, которого не могло быть в конюшне, где пахло кожей и лошадьми. Сирень.

Прежде чем он успел сообразить, откуда это, Элизабет вышла из тени и остановилась, освещенная лунным светом.

— Добрый вечер, ваша светлость.

Он рассердился на самого себя за то приятное волнение, которое ощутил, увидев ее. На ней все еще было кремовое шелковое платье, в котором она появилась за обедом, и та же каштановая прядь снова приковала его внимание.

— Мы снова встретились, мисс Мэтьюз.

Элизабет приблизилась, и он увидел выражение ее лица. Она была явно встревожена.

— Зачем вы здесь, ваша светлость?

— Я мог бы спросить вас о том же самом, мисс Мэтьюз.

— Я здесь из-за вас.

«А я здесь — из-за вас, потому что не перестаю о вас думать».

Скрестив руки на груди, он пристально рассматривал ее с нарочитым равнодушием. Хотел бы он знать, черт побери, как понять эту женщину!

— Что же со мной такое, что привело вас в конюшню в столь поздний час?

— У меня возникло подозрение, что вы можете поехать верхом. — Она чуть приподняла подбородок. — Я здесь, чтобы помешать вам.

Остин не сумел скрыть своего недоверия.

— В самом деле? И как же вы собирались это сделать?

Она нахмурилась:

— Не знаю. Думаю, я надеялась, что у вас хватит ума прислушаться к предостережению о грозящей вам опасности, когда вам вздумается ехать ночью. Очевидно, я ошиблась.

Проклятие! Что эта женщина о себе думает? Он медленно подошел к ней и остановился, когда их разделяли каких-нибудь два фута. Она не отступила ни на шаг — просто стояла и наблюдала за ним, что еще больше возмутило Остина.

— Не думаю, что кто-либо когда-либо сомневался в моих умственных способностях, мисс Мэтьюз.

— Правда? Значит, вы, вероятно, не слушали, ваша светлость, потому что я только что это сделала.

Внезапный приступ гнева охватил его. Он более чем достаточно терпел эту проклятую женщину. Однако прежде чем он успел обрушить на нее все, что она заслуживала, она взяла его руку и сжала ладонями.

Дрожь пробежала по его руке, не дав ему произнести гневные слова.

— Я снова вижу это, — прошептала она, глядя на него широко раскрытыми глазами. — Опасность. Вы ранены. — Отпустив его руку, она приложила ладонь к его щеке. — Пожалуйста. Пожалуйста, не ездите сегодня ночью.

Ее мягкая ладонь обжигала кожу, ему хотелось повернуть голову и прикоснуться к ее ладони губами. Вместо этого он схватил ее за запястье и сбросил ее руку со своего лица.

— Не знаю, в какую игру вы играете…

— Я не играю с вами! Что я должна сделать, что я должна сказать, чтобы убедить вас?

— Начнем с того, что вы мне расскажете все, что вам известно о моем брате и о том, каким образом вы это узнали. Где вы с ним встречались?

— Я никогда не видела его.

— И в то же время вы знаете, что у него был шрам. — Он неторопливо смерил ее с головы до ног подчеркнуто оскорбительным взглядом. — Вы были его любовницей?

Ужас в ее не правдоподобно расширившихся глазах был слишком естественным, чтобы посчитать его притворством. Остин почувствовал, как у него отлегло от сердца, но предпочел не задумываться почему.

— Любовницей? Вы с ума сошли? У меня было видение, я видела его…

— Да-да, именно так вы и сказали. И вы также умеете читать чужие мысли. Скажите мне, мисс Мэтьюз, о чем я сейчас думаю?

Элизабет колебалась, пытливо вглядываясь в его лицо.

— Я не всегда могу рассказать. И мне надо… дотронуться до вас.

Он протянул руку:

— Трогайте. Убедите меня.

Несколько мгновений она смотрела на его руку, затем кивнула:

— Я попытаюсь.

Когда его рука оказалась зажатой между ее ладонями, он закрыл глаза и нарочно постарался сосредоточиться на чем-нибудь пикантном. Он представил ее в своей спальне: ее освещают пляшущие золотистые огоньки в камине; он протягивает руку и расстегивает инкрустированную жемчугом пряжку, скалывающую прическу Элизабет, — шелковистые пряди струятся через его пальцы, падают на ее плечи и ниже, ниже…

— Вы думаете о моих волосах. Вам хочется потрогать их.

Его опалило жаром, и глаза чуть не вылезли из орбит. Первое, что он увидел, очнувшись, были ее губы — эти необыкновенные, созданные для поцелуев губы. Если он немного наклонится, он почувствует их вкус…

Она выпустила его руку.

— Вам хочется поцеловать меня.

Произнесенные ею едва слышным шепотом слова заставили его сердце забиться быстрее. Черт побери, конечно, ему хочется поцеловать ее! Ему необходимо. Он должен. Конечно, одного поцелуя хватит, чтобы удовлетворить необъяснимую жажду узнать вкус ее губ.

Уступив своему желанию, Остин больше не мог разбираться в своих чувствах или бороться с ними; он наклонился к ней.

Элизабет отступила.

Он приблизился, но она снова отступила. В ее выразительных глазах он увидел нерешительность. Черт, эта женщина ни разу не отступала перед ним, сталкиваясь с его гневом, сарказмом или подозрением! Но мысль о его поцелуе заставила ее отшатнуться.

— Что-то не так? — тихо спросил он, снова приближаясь к ней.

— Не так? — Она сделала шаг назад и чуть было не наступила на подол платья.

— Да. По-английски это означает «неладно». Вы, кажется… нервничаете.

— Нет. Конечно, нет, — возразила она, пятясь от него, пока не уперлась в деревянную стену. — Мне просто… э… жарко.

— Да, здесь очень тепло. — Два неспешных широких шага, и он оказался перед ней. Упершись локтями в стену по обе стороны от ее плеч, Остин лишил ее возможности двигаться.

Вздернув подбородок, Элизабет смотрела на него, как ему показалось, с прекрасно разыгранным вызовом, и лишь участившееся дыхание выдавало ее волнение.

— Если вы пытаетесь напугать меня, ваша светлость…

— Я пытаюсь поцеловать вас, что будет теперь намного проще, поскольку вы перестали ходить туда-сюда.

— Я не хочу, чтобы вы меня целовали.

— Нет, хотите. — Он придвинулся почти вплотную; аромат сирени опьянил его. — Вас когда-нибудь целовали?

— Конечно. Тысячу раз.

Вспомнив ее негодование, вызванное его вопросом, не была ли она любовницей Уильяма, он поднял бровь:

— Я имею в виду мужчину.

— О, сотни раз!

— Я не говорю про вашего отца.

— О, в таком случае… однажды.

Неожиданно это вызвало у него раздражение.

— В самом деле? И вам понравилось?

— Честно говоря, нет. Было как-то суховато.

— Ну, значит, вы не познали приличного поцелуя.

— А вы желаете показать мне, что такое приличный поцелуй?

— Нет. — Он наклонился и прошептал ей на ухо:

— Я собираюсь показать вам самый неприличный поцелуй.

Заключив Элизабет в объятия, он прижался к ее губам. Боже милостивый, она была совершенством! Губы мягкие, пухлые, теплые и восхитительные.

Когда он провел языком по линии ее сжатых губ, у нее перехватило дыхание. Ее губы раскрылись, и его язык очутился в сладостной теплоте ее рта. Земляника. Вкус земляники. Сладкий, ароматный, соблазняющий.

Остин крепко прижал к себе ее стройное обольстительное тело и наслаждался необычным ощущением, целуя такую высокую женщину.

Рассудок предостерегал его и требовал остановиться, но Остин не мог. Черт! Он хотел бы презирать себя за то, что целует ее, он не должен испытывать интереса к этой наивной девушке, раздражающей его своей невинностью.

Вместо этого он увлечен, возбужден и нетерпелив. Когда она робко дотронулась до его языка, из его горла вырвался глухой стон, и Остин, с силой прижавшись к ее губам, упивался ее дыханием, прерывавшимся легкими стонами. Он потерял всякое представление о месте и времени, способный думать лишь о женщине в его объятиях. Он ощущал ее теплоту и нежность, сладкое опьянение, легкий аромат цветов, исходивший от нее.

Возбуждение вызывало боль, а желание нарастало с такой силой, что он с трудом вырвался из чувственного плена. Он должен остановиться. Сейчас же. Иначе он овладеет ею прямо здесь, в конюшне.

Собрав остатки самообладания, он оторвался от ее губ.

Она медленно открыла глаза:

— О Боже!

Действительно — о Боже! Остин не задумывался над тем, чего он ожидал, но, уж конечно, не предполагал, что эта женщина пробудит в нем такую вспышку страсти и он целиком окажется во власти своих желаний. Сердце громко стучало у него в груди, руки дрожали. Вместо того чтобы удовлетворить его любопытство, ее поцелуй только разжег его аппетит, его желание, угрожая поглотить его самого.

Ее нежные груди прижимались к его груди. В паху пульсировала боль, и только приобретенная за годы привычка сдерживать себя позволила ему найти силы, чтобы опустить руки и на шаг отступить от нее.

Услышав ее глубокий прерывистый вздох, Остин почувствовал, что она потрясена не меньше его самого.

— Господи, — дрожащим голосом произнесла Элизабет, — я не предполагала, что неприличный поцелуй такой…

— Такой… какой?

— Такой… не суховатый. — Она еще несколько раз вздохнула, затем обратилась к нему:

— Теперь вы верите, что я читаю ваши мысли?

— Нет.

Кровь прилила к ее щекам, в глазах мелькнул гнев.

— Вы отрицаете, что вам хотелось поцеловать меня?

На мгновение его взгляд остановился на ее губах.

— Нет. Но любой мужчина захотел бы поцеловать вас.

И черт побери, он убил бы любого мужчину, который бы это сделал!

— Вы все еще намерены сейчас ехать верхом?

— Это вас совершенно не касается.

Элизабет только посмотрела на него и покачала головой:

— В таком случае мне остается лишь надеяться, что вы передумаете и прислушаетесь к моему предупреждению. И молиться, чтобы с вами ничего не случилось. По крайней мере сейчас нет дождя, как в моем видении, так что, вероятно, с вами все будет в порядке. На этот раз. Спокойной ночи, ваша светлость. Не буду больше беспокоить вас своими видениями.

Остин смотрел, как она исчезла в темноте, сдерживаясь, чтобы не броситься за ней. Что-то в ее голосе, когда она произносила последние слова, встревожило его. Запустив руки в волосы, он ходил взад и вперед. Черт бы все побрал, как она может думать, что он — что кто-нибудь вообще — серьезно воспримет ее видения и чтение чужих мыслей? Все слишком не правдоподобно и нелогично, чтобы обращать на это внимание.

Но он не мог себе не признаться, что в одном она была права: ему хотелось поцеловать ее. Хотелось так сильно, что он сам поразился. И теперь, после того как он узнал вкус ее поцелуя, ему хотелось повторить его еще раз.

И еще раз.