Я даже не заметил, как быстро пролетело восемь месяцев!
Мы с Липой то и дело, несмотря на ее положение, выбирались куда-нибудь отдыхать. Беременность проходила легко. Ее животик был такой маленький, будто игрушечный, и подрос только ближе к концу срока.
На мое удивление, Липа наотрез отказалась ездить на осмотры в ведомственную клинику, или в частную, как я предлагал ни раз. Осталась наблюдаться у того самого доктора, который не пускал меня к ней по приезду с командировки.
А сейчас эта же самая женщина не пускала меня к жене, которая мучилась со схватками, даже когда я пообещал скупить всю аптеку, подарить ей машину и фиг знает что еще в бессильной ярости оттого, что не могу находиться рядом с любимой в тот момент, когда я ей очень нужен.
Я метался в холле больницы туда-сюда, изводя охранника и, скорее всего, вызывая головокружение и тошноту.
Мы приехали вечером, а сейчас уже было далеко за полночь.
Я ловил каждую проходящую мимо медсестру и спрашивал, родила Липа или нет.
Одна пообещала сделать мне наркоз, чтобы я отстал до утра.
В смысле, до утра? Разве можно так долго рожать?!
Я не первый раз собирался бросить курить, а сейчас радовался, что не бросил, иначе бы точно закурил снова. Все нутро раздирало от неизвестности. Все ли хорошо? На каком этапе? Внимательно ли следят за самочувствием жены и ребенка, который, почему-то, не торопится увидеть отца!
Липа обещала написать при первой же возможности, но не писала и не читала мои сообщения. Ее я старался не отвлекать и писал раз в час о том, что люблю, волнуюсь, скучаю, хочу быть рядом. А хотелось написать о том, что я уже готов выть от страха и отчаяния!
Рыдать, кусать кулаки, скулить под дверями отделения, лишь бы убедиться, что все в порядке!
Мог ли я позволить себе написать такое? Признаться, что меня размазало от чувств и я сейчас слабее самого слабого? Нет, конечно же! Ни Липе, ни персоналу. Никому, кроме самого себя.
Чувствуя, что меня самого уже тошнит от очередного круга, я устало опустился на кресло и, задрав голову, уставился в белый потолок.
Ну, пожалуйста!.. Пожалуйста!
— Эй, отец-молодец! — отразилось эхом от стен и я тут же подпрыгнул на ноги.
Доктор с усмешкой смотрела на меня, оперевшись плечом об дверной косяк.
— Мальчишка, три килограмма, пятьдесят сантиметров. Здоров. Иди спи.
— А жена? — я быстро подошел к ней.
— Сорок восемь килограмм, метр шестьдесят пять, если мне не изменяет память. Здорова, если можно так сказать про женщину после родов. Все? Успокоился?
Я усмехнулся и молча рассмеялся, зажмурившись.
— Я очень хочу их увидеть, — шепнул, открывая глаза. — Пожалуйста…
Женщина тяжело вздохнула и вдруг молча кивнула, чтобы шел за ней.
Я аккуратно заглянул в палату и на цыпочках подошел к кровати, где с закрытыми глазами лежала моя Липа. Несмотря на ночь, у нее горел приглушенный свет.
Я присел на корточки и аккуратно погладил любимую по влажным волосам, с тревогой вглядываясь в бледное лицо.
Почувствовав прикосновение, Липа с трудом приоткрыла веки и удивленно вскинула брови, облизав сухие губы.
— Андрей, как ты здесь оказался? — слабо, сорванным голосом, прошептала она.
— Чшш, отдыхай, — шепнул я в ответ, касаясь губами ее виска. — Меня пустили к тебе на минутку, чтобы я перестал всех доставать и свалил уже домой. Как ты себя чувствуешь?
— Бывало и лучше, — усмехнулась Липа. — Но все уже хорошо. Я люблю тебя.
— Я очень скучал! И волновался! Любимая моя девочка! — быстро шептал я, сжимая слабую руку и усыпая ее поцелуями, пока не услышал тактичный кашель сзади.
Я обернулся и тут же встал, потому что в палате стояла медсестра с прозрачной пластиковой каталкой, в которой лежал маленький сверток. Это что, наш ребенок? Я удивленно вскинул брови и сделал пару шагов навстречу, а медсестра вдруг достала его и вложила мне в руки.
— Я… не умею, — вытаращил я глаза, испуганно замерев.
— Что ты, кота никогда в руках не держал? — усмехнулась женщина.
Сверток в моих руках зашевелился. Я перевел на него взгляд и завис.
Сын… Он был таким крохотным… И сейчас, похоже, собирался начать орать, потому что недовольно хмурил брови и кривил губы…
Это было самое красивое недовольное лицо, что я когда-либо видел!
А еще я слышал, что дети очень вкусно пахнут.
Я чуть склонился и принюхался, закрывая глаза от удовольствия…
А когда открыл, вдруг понял, что ничего не вижу от срывающихся с ресниц слез.