Свободная любовь

Глава седьмая

«Ребенок»?

Наблюдая за лицами ошеломленных членов семьи, Дори подумала, что объявление о грядущем рождении заставило их, словно попугаев, повторить произнесенное ею слово.

— «Ребенок?» Неужели это все, что вы, друзья, можете сказать? — спросила она. — Неужели никто не скажет: «Дори, что за замечательная новость!»?

Ее отец, в несвойственной ему манере, издал нечто нечленораздельное, не имеющее ничего общего со словами, и неловко поежился в своей качалке, на которой восседал словно на троне; лицо матери покраснело, как будто ей угрожал апоплексический удар. Ее рука лежала на горле, и она даже не пыталась говорить. Аделина сидела в плетеном кресле в позе модели, с отрешенным выражением красотки-конкурсантки, словно вся эта неприятная ситуация не имела к ней никакого отношения.

Сергей, добрый Сергей, выглядевший как типичный преуспевающий хирург, поднялся с тахты, подошел к Дори, обнял ее и спросил:

— Когда случится это грандиозное событие?

— В конце мая — начале июня, — сказала Дори, с благодарностью отвечая на его ласку.

Судья помедлил, уминая в трубке табак.

— Значит, это ускорит событие, не так ли? Так в каком месяце?

Дори бросила на него недоумевающий взгляд.

— Я не знаю, что ты имеешь в виду. Для таких вещей есть график.

Сергей нервно рассмеялся.

— Дори, он спрашивает о свадьбе. Когда тебя со Скоттом свяжут узы брака?

Дори предполагала, какой будет реакция, но не была готова к гробовому молчанию, особенно перед взрывом бомбы, которую она собиралась бросить. Ее щеки запылали, она облизнула губы и, откинув голову, произнесла:

— Мы со Скоттом не собираемся жениться.

Ее отец стукнул трубкой по пепельнице.

— Этот сукин сын Гатор!

Дори приготовилась ответить на унизительное замечание отца, когда ее мать выдохнула:

— Дори, как ты могла! Незаконнорожденный ребенок! Меня выгонят из гильдии музыкантов. — Она помедлила, оценивая ситуацию, и добавила: — Я не перенесу этого.

— Ты помогала организовать симфонический оркестр Таллахасси, мама. Ты — это целый институт. Они вряд ли исключат тебя из рядов струнных исполнителей за неблаговидное поведение твоей дочери. Особенно после скандала с этой виолончелисткой пару сезонов тому назад.

— Она играла в оркестре только один сезон, — парировала миссис Кэрол.

Дори была слишком заведена, чтобы сменить тему.

— По крайней мере я знаю, кто отец моего ребенка. Он был зачат в любви. Твоя маленькая протеже была настолько помешана на полицейских, что даже не знала, на кого из ночных дежурных показать пальцем.

— Дори! — произнесла ее мать.

— Довольно разговоров, юная леди, — проворчал судья. Затем, подумав, добавил: — Это, конечно, великая вещь — знать отца ребенка, когда этот негодяй не собирается жениться на тебе.

— Ты знаешь, как обстоят дела у нас со Скоттом!

— Папа! — Она повернулась к отцу, бросив сердитый взгляд.

— Ты беременна, — упрямо повторил он. — Я знал, что ничего хорошего не выйдет из твоих свиданий с этим чертовым Гатором.

Дори в отчаянии закатила глаза.

— Это не имеет ничего общего со смешным соперничеством двух колледжей. — Она устало выдохнула: — Тебе нравился Скотт, ты сам это признавал.

— Нравился, — проворчал судья. — Но это было, когда я думал, что он мужчина.

Аделина вскочила с кресла и сложила руки на груди, временно отказавшись от отрешенной холодности модели.

— Я только надеюсь, что комитет по стипендиям не узнает про это.

Дори повернулась к Сергею с вызывающей усмешкой.

— Ну, старший брат, а как насчет тебя? Что ты можешь сказать по поводу грядущего благословенного события?

Не найдя слов, он успокаивающим тоном произнес ее имя.

Дори переводила взгляд с покрасневшего от гнева лица отца на оскорбленную мину матери, с искаженного праведным гневом лица сестры на Сергея, единственного симпатизирующего ей.

— Мне нужен свежий воздух, — выпалила она и выскочила на крытое крыльцо.

Несколько минут она стояла около ограды, глядя на кусты роз, посаженные матерью, которые были в полном цвету, хотя уже стоял ноябрь. Красные розы — словно шипы — пронзили ее память. Возможно, ей стоило подождать, пока Скотт не будет с ней, чтобы рассказать все семье. Она глубоко вздохнула. Или, возможно, не стоило женщине сообщать своим родным, что ей предстоит стать матерью-одиночкой .

Ироническая улыбка появилась у нее на губах, когда она вспомнила предсказание Скотта относительно реакции ее отца. Он знал отца лучше ее.

Усталая, Дори плюхнулась на плетеную кушетку, подняла одну из потрепанных подушек и прижала ее к груди. В дальней комнате начали играть на фортепьяно, потом запели: Аделина усердно занималась вокальными упражнениями. Мать Дори аккомпанировала.

На крыльце были слышны приветственные возгласы любителей футбола, доносившиеся из телевизора. Все эти звуки сливались в странную, но знакомую какофонию. Самодовольство и вульгарность, с горечью отметила Дори и подумала: а я?

Дверь приоткрылась, и Сергей осторожно высунул голову.

— Тебе нужна компания?

Добрый славный Сергей. Дори похлопала по кушетке рядом с собой.

Какое-то время они сидели молча и слушали звуки, привычные для дома Кэролов.

— Аделина в хорошей форме, — равнодушно заметила Дори.

— Ты, конечно, не ждала, что она прервет свои музыкальные занятия ради такого незначительного события, как День Благодарения?

— Ей следует быть готовой.

— К чему?

— К выступлению в «Метрополитен-опера», конечно.

— Или к следующему конкурсу на звание «Мисс Флорида», в зависимости от того, какая возможность представится первой, — подхватил Сергей.

— Как зло, — заметила Дори, но рассмеялась. Однако она тут же посерьезнела: — По крайней мере один из нас поступил так, как этого от него ожидали.

Сергей потрепал ее по руке.

— Эй, малыш, возможно, мы не пошли по стопам наших знаменитых тезок, но нас с тобой никак нельзя назвать неудачниками.

Помолчав, Дори сказала:

— Ну кто бы мог подумать? Как могли два достаточно прогрессивных и свободомыслящих человека, назвавшие своих детей в честь Айседоры Дункан, Сергея Рахманинова и Аделины Патти, быть столь ограниченными и связанными условностями?

— Ты загоняешь их в угол, Айседора.

— Что дальше? Я услышу лекцию, что им надо дать время? Позволить им приспособиться?

Сергей оставил ее риторические вопросы без ответа. Прошла минута, прежде чем он произнес: «Дори?»

Тон его голоса заставил Дори взглянуть ему в лицо.

Он сказал:

— Я знаю тебя, знаю твое благородство, но это особое событие, Дори. Если хочешь, я могу устроить тебя к своему приятелю. Это не клиника, где все выстраиваются в очередь. Он сделает все тайно, в своем кабинете.

— Отлично! — воскликнула Дори. В ее голосе звучал неприкрытый сарказм. — Это очень важно, чтобы все прошло тайно.

Она сидела очень тихо, испытывая глубокую боль от предательства брата, глядя прямо перед собой ничего не видящими глазами. Сергей положил руку ей на плечо, но она отпрянула от него.

— Не трогай меня, Сергей. Не трогай.

— Я только пытался помочь. Дори повернулась к нему.

— Как ты мог? Помнишь Юлия Цезаря: «И ты, Брут?» Это как раз то, что я испытываю сейчас. «И ты, Сергей?»

— Я просто пытался помочь тебе, — повторил он. — Я не знал, насколько сильно твое чувство по отношению к этому.

— «К этому»? Сергей, чему они учат вас, парней, в медицинском колледже? Я думала, акцент делается на сохранении жизни, но теперь я уже не уверена; сначала мой доктор, сейчас ты. Ты, Сергей, мой любимый брат! Как ты можешь говорить «это», когда речь идет о твоей племяннице или племяннике?

Сергей поднял руки вверх.

— Ладно, Дори. Я совершил ошибку. Можешь отрубить мне голову, но сердцем я чист. Если ты хочешь этого ребенка — а, очевидно, так оно и есть, если то, что ты испытываешь, не чувство долга, — тогда я буду наилучшим дядей, о котором только можно мечтать.

— Ты правда так думаешь? — спросила Дори, обратив к нему блестящие от слез глаза.

Сергей обнял ее за плечи.

— Конечно. Ты — Айседора с двумя левыми ногами, а я — Сергей, которому медведь наступил на ухо. Мы должны держаться друг друга, малышка.

— Это слишком печально, чтобы быть забавным, правда? — сказала Дори. — Двое трудяг чувствуют себя неполноценными из-за того, что они не родились с талантами, соответствующими их обязывающим именам.

Сергей пожал плечами и хихикнул.

—Но все же есть Аделина и «Метрополитен-опера».

— Или следующий конкурс на звание «Мисс Флорида», в зависимости от того, что наступит первым.

Они засмеялись, затем вновь стали серьезными.

— Они здорово наехали на тебя, — сказал Сергей.

— Лицемеры! Они бы не ополчились так на Аделину, если бы она забеременела от того дилетанта композитора, с которым флиртовала в прошлом году. Я просто слышу, как мама рассыпается насчет того, какую прекрасную музыку сочинит будущий ребенок.

— Ты не очень высокого мнения о юном маэстро.

— Признай за мной хоть какое-то право на собственное мнение. Он помпезный, претенциозный зануда. Если говорить о созидании в современной классической музыке, то на фоне его сочинений «Фермер в Делле» звучит как образец творческого гения.

— Я никогда не знал, что ты так страстно можешь рассуждать о музыке.

— К черту музыку! Этот Дон Жуан прогрессивной симфонии облапал меня на кухне.

Сергей расхохотался.

— Что сделал? Не может быть!

— Пока мама в гостиной мечтала о совершенном браке между ее младшей дочерью и маэстро, маэстро находился на кухне, пытаясь соблазнить ее старшую дочь. Если этот малыш не станет дирижером, то не потому, что у него не быстрые пальцы.

— Господи, Дори. Ты сказала об этом Аделине?

— Ты шутишь? Она перестала бы со мной разговаривать. Она гений! Думаю, она рано или поздно раскусит его. Или по меньшей мере ей надоедят его занудные мелодии.

После веселой болтовни вновь наступило молчание, затаенное и тяжелое.

— Они отойдут, — уверил ее Сергей. — Отец грозен только на вид, и ты знаешь, как мама относится к детям.

— Она великолепна с ними, но не более десяти минут.

— С внуками ее хватит на двадцать минут.

— Даже с незаконнорожденными?

— Дори, когда она будет держать в руках внука или внучку и детеныш прижмется к ее груди, ей плевать будет на какую-то бумажку, и ты это знаешь.

Дори подняла голову.

— Как образно ты заговорил.

— Я в свое время занимался акушерством и наблюдал самые разнообразные ситуации. Скотт вернется.

— Я так боюсь, — призналась она. — Не за ребенка, не за свою беременность, а за Скотта.

— Как я понимаю, ты скажешь «да», если он сделает предложение.

— Если на это будут веские причины.

— Разве ребенок не достаточная причина?

— Это не та причина. Я могу заставить его жениться на мне. Я знаю, я смогла бы. Но я хочу, чтобы он захотел жениться на мне, а не совершил бы это просто из чувства долга.

— Так, как ты хочешь этого ребенка.

— Так, как я хочу этого ребенка и Скотта.

Она уронила голову на руку.

— Ты мужчина, Сергей. Раскрой мне мужскую точку зрения: я хочу слишком многого?

— Мое мнение не в счет, Дори. Ты моя младшая сестренка. Мне бы так хотелось, чтобы ты получила все, чего желаешь. Многого ли ты хочешь от Скотта или нет — решать тебе с ним.

— Ну и помощник из тебя.

— Послушай, я хирург, а не психотерапевт. Если это тебя утешит, я предсказываю, что этот ребенок решит проблему.

— Это предсказание не требует ясновидения.

— Хочешь поговорить об этом еще?

Она покачала головой.

— Я провела три самых грустных дня в моей жизни, думая об этом. Можно говорить до одурения, но все равно это ни к чему не приведет.

— Слава Богу, — сухо сказал он.

— Мне бы хотелось поговорить о ребенке, — сказала Дори. — Я немного почитала об этом. Знаешь, когда рождается ребенок, родители считают пальчики на его ручках и ножках, чтобы убедиться, что он совершенен.

— Забавно, правда?

— Нет. Совсем нет. Это очень мило. Во всяком случае, я обнаружила, что у моего ребенка, моего малыша, уже есть пальчики на руках и на ногах. Он всего длиной в три дюйма, но у него уже есть ноготки. Ногти, Сергей. Подумай только!.. Над кем ты смеешься?

— Над тобой. Ты действуешь в жизни как бульдозер. Я слышал о женщинах, очарованных беременностью, но я никогда не слышал, чтобы они поднимали столько шума из-за ногтей.

— Но мы же говорим о моем ребенке, — с чувством сказала Дори.

Сергей решил перевести разговор в иную плоскость.

— Давай поговорим о чем-то действительно важном для клана Кэрол. Как ты собираешься назвать ребенка?

— Если родится мальчик, я собираюсь назвать его Рефрижератор, в честь Рефрижератора Перри. Он будет играть за Университет во Флориде и будет первым в истории Гатором, который выиграет Премию Ломбарда. А если девочка...

Сергей застонал.

— Знаешь, я понял, что мне вовсе не хочется это знать.

День, наступивший после праздника Благодарения, ничего хорошего не обещал Дори. Она проснулась оттого, что ее мутило, и ей пришлось перенести такой приступ тошноты, за который, она была уверена, ее можно было занести в книгу рекордов Гиннесса. Должно быть, ноготки, думала она, прижав к лицу прохладную, мокрую салфетку.

Часам к десяти она достаточно оправилась, чтобы принять душ и одеться, если можно назвать одеждой старые, потрепанные джинсы и старую университетскую майку. Она села перед телевизором, переключая программу за программой, пока не нашла интервью со знаменитостями — передачу, представляющую в тот день людей, состоящих в трех видах брака. Одна группа состояла из двух мужчин и одной женщины, другая — из двух женщин и одного мужчины. Они обсуждали проблему верности, бисексуальности и структуру нетрадиционного брака. Дори резким щелчком выключила телевизор. Извращенцы! Если она когда-нибудь и пойдет со Скоттом под венец, то определенно не будет настолько «великодушна», чтобы делить его с другой женщиной. Или с другим мужчиной, если уж об этом зашла речь.

Она попыталась читать, но не могла сосредоточиться, пыталась уснуть, но здесь зазвонил телефон. Ошиблись номером. Импульсивно она набрала номер домашнего телефона Скотта, но никто не ответил. Она хотела бы поработать, но для этого у нее уже не было сил.

Она не чувствовала усталости, так как хорошо спала накануне. Она просто была эмоционально истощена оттого, что слишком многого желала, слишком во многом нуждалась. И в добавление ко всему ей чего-то не хватало. Это напомнило ей, что она на целую неделю пропустила время, которое могла провести со Скоттом в спальне. Отсутствие Скотта — вот от чего она страдала.

Когда раздался звонок в дверь, она решила не открывать. Возможно, это была миссис Вискаунт, которая постоянно что-то пекла и приносила ей печенье, пироги или другие кулинарные изделия. Но, поддавшись чувству долга, Дори слезла с кушетки и прошлепала к двери. Поскольку миссис Вискаунт была человеком щедрой души, то самое меньшее, что Дори могла сделать, — это принять принесенное угощение и выслушать подробный отчет о том, что происходило накануне с детьми и внуками этой женщины.

Она открыла дверь, настолько уверенная, что увидит миссис Вискаунт, что прошло несколько секунд, прежде чем она узнала Скотта. На какое-то мгновение она остолбенела и неподвижно стояла, глядя на него.

Скотт, осторожно обойдя Дори, вошел в квартиру с чемоданом в руках.

— Я собирался домой, но машина не захотела ехать в Гейнсвилл. И не успел я опомниться, как оказался на улице Монро, — произнес он.

Дори буквально прыгнула ему в объятия, повиснув у него на шее. Смеясь, Скотт обнял ее за талию, пытаясь сохранить равновесие, затем подошел к краю софы и упал на нее спиной, увлекая за собой Дори. Она целовала его лицо, шею, дуя в его ухо и покусывая мочки.

Продолжая удовлетворенно смеяться, Скотт пытался расцепить ее руки.

— Ха, Дори, я надеялся, ты будешь рада увидеть меня.

— Что заставило тебя так думать? — Она приблизила голову к его лицу и провела языком по его губам.

Ее поцелуй не позволял ему ответить. Жар ее тела, пока она, прильнув, лежала на нем, проникал в Скотта. Он застонал и запустил руки в ее волосы, перебирая их, поддерживая ее голову над собой. Дори почувствовала горячую твердость на своем бедре и всхлипнула. Оторвавшись от его рта, скользнула губами к впадине его горла, затем нежно коснулась кадыка. Скотт просунул руку под ее рубашку и пробежал пальцами по спине. Дори вскрикнула и прошептала:

— Да, да, ласкай меня. Пожалуйста. Мне нужно знать, что ты действительно здесь. — Он готов был произнести ласковые слова, но Дори приложила кончики пальцев к его губам и заставила замолчать. — Молчи. Ты здесь — и этого достаточно.

Он целовал ее пальцы, нежно покусывал ее соски, затем взял ее руку в свою и провел языком по ладони.

Со вздохом Дори прижала голову к его груди и слушала участившееся биение сердца. Его запах возбуждал ее — уникальное сочетание лосьона после бритья, дезодоранта, мыла и запаха мужского тела, присущего только ему одному. Она извивалась, лежа на нем и раздразнивая его. Восторженный стон зародился в его груди, у нее под ухом, поднялся к его горлу — звук, который мог издать только он.

Скотт. Ее любовник. Ее друг. Отец ее ребенка. Не важно, что ждало ее в будущем, ничто не могло отнять у них их прошлое, любовь, которой они занимались, близость, которая между ними существовала. Она закрыла глаза, просто слушая, чувствуя, вдыхая его запах, дорожа этим моментом, вбирая его в себя.

Скотт схватил подол ее рубашки, готовясь снять ее. Дори остановила его.

— Нет. Пока нет. Давай останемся в одежде и какое-то время будем вести себя как подростки.

— Дори, я возбужден, как подросток. Ты знаешь, как давно это было? Как я скучаю по тебе, когда мы в разлуке?

— Сделай мне одолжение, — сказала она, проводя кончиком языка по его ушной раковине.

— Ты что, всерьез? — недоверчиво спросил он. Ее лицо было на расстоянии нескольких дюймов, они смотрели друг другу в глаза.

— Ты не представляешь, как хорошо, что ты здесь, ведь я так нуждалась в тебе. Это такой сюрприз. Мне хочется наслаждаться каждой минутой, радоваться тому, что мы рядом.

— Мы будем наслаждаться друг другом и без одежды, — в отчаянии сказал он. — Поверь мне.

— Тогда идем на компромисс, — сказала она, поднимая его рубашку и обнажая его грудь. Она опустила голову и дунула в волосы на его груди. Медленно опускаясь, она подула на его правый сосок, пока он не затвердел, затем провела по нему языком и взяла в рот. Потом она проделала то же с его левым соском.

Скотт прошептал ее имя, и в ответ она подняла свою рубашку и опустилась на него. Ее наливающиеся от беременности груди прижались к нему, и она томно вздохнула.

— Как подростки, — прошептала она, улыбаясь. Скотт провел руками по ее обнаженной спине.

— Подростки занимаются этим из любопытства. Дори, это пытка, если не привык к длительным предварительным играм.

Дори подняла голову и посмотрела на него сверху вниз.

— Когда ты почувствуешь, что готов потерять над собой контроль, ты можешь отвезти меня куда-нибудь на ленч.

— Ленч? В такую минуту?

— Я умираю с голоду.

Он обнял ее еще крепче, сильнее притягивая к себе.

— Я тоже, дорогая.

— Действительно умираю. От голода. Я целый день ничего не ела. У меня и крошки не было во рту.

— А я голодал по тебе в течение недель, — возразил Скотт, привлекая к себе ее лицо и целуя в губы. Его поцелуй был настойчивым и страстным, как и его руки, которые, словно в чаши, заключили ее груди и поглаживали их. Дори села, согнув колени и ощущая твердую плоть под брюками. Чувственные ласки вызвали в ней бурю желаний, но она хотела продлить сладость их соединения, сделать эти драгоценные минуты незабываемыми.

Правой рукой он нащупал пояс ее джинсов, расстегнул пуговицу и потянул за язычок молнию. Дори тотчас изменила свое решение. Оторвавшись от его рта, она настойчиво произнесла:

— Ласкай меня, ласкай еще немного.

И она вскрикнула, когда его рука коснулась особенно чувствительного места. Она немного изогнулась, так что у них обоих перехватило дыхание, затем мягко отвела его руку.

— А теперь, — заявила она, — веди меня на ленч.

— Ты шутишь, — сказал он, судорожно глотая воздух. — Пожалуйста, Дори, скажи мне, что ты шутишь.

— Как подростки, — сказала она, быстро поцеловав его в нос.

— Знаешь, как называют девочек, подобных тебе? — проворчал он. — Это нехорошее слово.

— Я не говорю — нет, я говорю — позже. В этом вся разница.

— Я хотел бы, чтобы ты объяснила это той части тела, на которой ты сидишь.

— Тогда я слезаю, — сказала она и скатилась с него. На мгновение она задержалась на софе рядом с ним, но затем, схватившись за него, начала падать спиной на пол.

Когда она падала, их взгляды встретились, и она прочитала ужас в его глазах. Упав, она почти не почувствовала удара, но Скотт запаниковал, опустившись на колени рядом с ней.

— Дори, ты не ушиблась?

— Нет, — ответила она. — Я подпрыгнула, как резиновый мячик.

— Не шути, Дори. Ты должна быть осторожна. Обняв его, она рассмеялась от радости, которую доставила ей его забота. Он не упомянул ребенка, но его беспокойство было искренним и ненаигранным.

— Что с тобой? — в отчаянии спросил он. — Что здесь смешного?

— Я смеюсь над тобой, — сказала она. В ее словах звучала любовь. — Я упала с софы, а не с горы.

— Я уж решил, что сексуальная неудовлетворенность отразилась на твоем разуме. Почему бы не дать мне возможность исправить это?

Она шутливо отпихнула его.

— Позже, плейбой. Теперь, если ты поможешь мне подняться, я переоденусь.

— Я помогу, — отозвался он.

Она бросила на него укоризненный взгляд.

— Ни в коем случае. Садись на софу и терпеливо жди меня. Я буду готова через десять минут.

— Это ненормально, — возмущенно произнес он ей вслед. Она не снизошла до ответа. — Ты сказала — десять минут, — пожаловался он, когда она вернулась в гостиную в брюках и свитере. Он демонстративно посмотрел на часы: — Прошло четырнадцать.

— Несколько минут у меня ушло на то, чтобы сменить простыни, — сказала она, получив удовольствие от восклицания, которое услышала в ответ.

— Ну, — произнес он позже, когда они устроились в машине. — Ты, кажется, сделала выбор. Так куда мы едем?

Улыбка, которую она подарила ему в ответ, была в высшей степени соблазнительной.

— Как насчет студенческой столовой на улице Адаме?

Она дразнила Скотта и подшучивала над ним во время ленча, прижимаясь к его ноге под столом, пробегая кончиками пальцев по его бедру, когда он не ожидал этого; ее глаза говорили о сексе.

Наконец, раздразненный до предела, Скотт спросил:

— Ради Бога, Дори, что ты со мной делаешь?

— Я соблазняю тебя, неужели не ясно?

— Тебе совсем не нужно заниматься этим. Я был готов с той минуты, как ты открыла мне дверь. Даже раньше. Я всегда хочу тебя. К чему эти игры?

На ее лице появилась еще одна сокрушающая улыбка, приглашающая в постель.

— Название этой игры — предварительные забавы. Здесь отлично кормят, — отметила она. — Тебе не хочется есть?

Скотт мрачно потянулся за своим сэндвичем.

— Мы уже установили, чего мне хочется, — произнес он и свирепо откусил кусок.

Это так похоже на Дори, думал Скотт. И как он ни старался рассердиться на нее, он слишком ее любил, чтобы поддаться этому чувству. Как бы сильно ни было его разочарование, ее уловки делали свое дело. Она умело использовала предвкушение, и он как никогда сильно желал ее в этот момент. Он никогда не уставал от нее. Она была особенной, и время, проведенное с ней, было необыкновенным.

По пути домой Дори попросила его остановиться у супермаркета, чтобы сделать какие-то таинственные покупки, и настояла, чтобы он ждал ее в машине. Он сидел, нетерпеливо постукивая пальцами по рулю, слушая радио и чувствуя себя изгнанником, пока она не вышла из магазина с большим коричневым пакетом, который казался пустым.

Он наблюдал, как она приближается к машине, отметил грацию ее движений, женственность походки, то, как свитер облегал грудь, улыбку, которая осветила ее лицо, когда она заметила, что он смотрит на нее. Возбуждение снова охватило его. Они направлялись к ее квартире, где они будут одни, где она сменила простыни в предвкушении того, что они займутся любовью, где он оставил в ней частичку себя и они стали частью друг друга.

— Нашла, что искала? — сухо спросил он, когда она каким-то образом умудрилась толкнуть его колени своими, пока застегивала ремень.

— Угу, — ответила она. Она выглядела как изящная кошка, только что проглотившая канарейку. Когда они выехали на автостраду, она потянула за его рубашку и вытащила ее из брюк.

— Дори, — сказал он. — Я пытаюсь вести машину.

Ее рука коснулась его живота ниже пупка.

— Поезжай дальше, — сказала она. — Я не держу тебя. — Ее рука не двигалась, она не ласкала и не массировала и не опускалась ниже. Она держала ее на прежнем месте, и ее прикосновение как бы передавало информацию, зажигая его плоть, затем сказала: — Ты слишком горячий, Скотт; у тебя не лихорадка?

Он взглянул на нее и правой рукой обнял за плечи.

— Меня лихорадит лишь потому, что я хочу быть с тобой.

— Я знаю, — сказала она и потерлась лбом о его руку. — Я хочу этого так же, как и ты.

— Ну подожди, дай мне только войти в квартиру, — проворчал он и открыл дверцу машины.

Она с пакетом в руках шла впереди него, придерживая рукой ворот рубашки, и можно было подумать, что они незнакомы. Скотт нарочито держался позади, увеличивая расстояние между ними.

— Когда ты идешь, твоя попа виляет, — произнес он.

Все еще сжимая пакет, Дори остановилась у двери, ожидая, когда Скотт откроет ее своим ключом. Она вошла в квартиру первой и тут же направилась в спальню. Скотт последовал было за ней, но она обернулась и остановила его у двери. Она поставила пакет с продуктами, обвила руками его шею и нежно поцеловала в губы. Но когда Скотт попытался поцеловать ее крепче, она отстранилась.

— Мне нужно пять минут, — объяснила она.

— Дори!

— Пять минут, — повторила она, положив ладонь на его щеку. — Пожалуйста, Скотт. Я мечтаю быть с тобой, но я хочу быть... особенной.

— Но...

— Мне хочется надеть что-то сексуальное. Скотт простонал, с явной неохотой уступая ее требованию.

— Ты чертовски здорово выходишь из спора.

Дори улыбнулась, поцеловала его в щеку и шутливо вытолкнула за дверь, затем закрыла ее.

— Только пять минут, — крикнул он из-за двери, — и ни секунды больше.

Ровно через пять минут Скотт обнаружил, что дверь заперта. Он нетерпеливо подергал за ручку.

— Дори!

— Открой ее без ключа, — предложила она.

Открыть замок было несложно, требовался кончик отвертки или чтогто в этом роде.

Не в состоянии найти отвертку, Скотт попробовал кухонный нож.

— Я выбью ее, — прокричал он, когда нож оказался далеко не идеальным средством.

Замок неожиданно поддался, и Скотт буквально влетел в комнату.

— Ты ведь не захочешь разочаровать старушку Вискаунт?

Скотт шагнул туда, откуда доносился голос Дори, и замер на месте. Она лежала, опершись на локоть, и покрывало доходило ей до пояса. На ней была ее самая сексуальная атласная рубашка «а-ля беби». Она похлопала по свободному месту рядом с собой, где покрывало было приглашающе откинуто. И на подушке, его подушке, лежала красная роза с бантом на стебле.

Шторы были задернуты, и зажженные свечи на прикроватной тумбочке излучали нежное мерцающее сияние.

Прошло несколько секунд, прежде чем Скотт начал медленно раздеваться, а она наблюдала за ним жадным, плотоядным взглядом, как будто не видела его обнаженного тела много раз и не касалась его интимных мест. С нехарактерным для него приступом скромности, он остался в трусах, хотя их тонкая ткань не скрывала его возбуждения.

Дори встала на колени и подняла розу, пока он садился на край кровати. Она обняла его, прижав обтянутые атласом груди к его широкой спине, и предложила ему розу, проведя ею у него под носом. Он поднял руки, чтобы поймать ее ладони, поднес одну ладонь к губам и поцеловал ее. Она откинулась назад, увлекая его за собой, и он упал на постель, на гладкие, прохладные простыни, источающие тонкий аромат.

Устроившись рядом с ним, Дори очертила лепестками розы его профиль, от лба до подбородка, затем нарисовала ею какие-то узоры на его груди, наконец начала водить цветком по его соскам, с обожанием глядя на него.

Скотт поймал ее за запястье, их взгляды встретились. Затем, медленно, он взял ее лицо в руки и нежно притянул к себе.

— Моя попа не виляет при ходьбе, — прошептала она.

— Она изумительно виляет, — возразил он. — Мне нравится, как она виляет. — Их губы осторожно встретились, затем слились, легко и грациозно.

Время остановилось для них в освещенной свечами спальне, пока они нежно любили друг друга. Полдень перешел в вечер, вечер сменился ночью, но они были слишком поглощены друг другом, чтобы замечать время. Свечи отбрасывали танцующий свет на потолок, пока одна за другой не погасли, оставив струйки дыма. Скотт и Дори ласкали друг друга. В промежутках они засыпали, прижавшись друг к другу.

В какой-то момент Скотт проснулся и обнаружил, что Дори нет рядом, и нашел ее в ванной комнате. Запах мыла висел в воздухе вместе с паром, поднимающимся из ванны, и Скотт вдыхал его, чувствуя повсюду присутствие Дори; стоя в двери, он восхищался ее обнаженным телом.

Она улыбнулась ему и залезла в ванну. Подождав, пока она усядется, он спросил:

— Не возражаешь против компании?

— Ничуть.

Он опустился позади нее, обхватив ее бедра ногами и обняв за талию. Дори расслабилась, прислонившись спиной к его груди и положив на нее голову. Его подбородок мягко лежал у нее на макушке, и она чувствовала, как его дыхание колышет ее волосы. Его плоть, показывая, как сильно он реагирует на ее тело, прижалась к ней между ягодицами. Как бы между прочим она подумала, что могла бы провести остаток своей жизни здесь, с ним, и быть бесконечно счастливой.

В течение нескольких минут вокруг царила тишина, успокаивающая, как вода в ванне. Затем Дори пробормотала:

— Между нами все хорошо, правда?

— Больше, чем хорошо.

Сознание неизбежных перемен нарушило продолжительное молчание, которое последовало за их диалогом.

— Но между нами ведь больше, чем это, — сказала Дори. — Больше, чем сильное влечение.

— Мы занимаемся любовью с полудня, Дори. И секс только часть того, что происходит между нами. — Он крепко обнял ее и затем слегка приподнял руками ее груди. — То, что мы оба чувствуем сейчас, не просто секс. Мы ближе друг другу, чем когда-либо. Даже когда я скучаю по тебе в Гейнсвилле, сожалея, что ты далеко от меня, я ощущаю твою близость.

— Я рада. Я испытываю те же чувства, когда мы врозь. Когда я думаю о тебе, я ощущаю нас как единое целое.

Затянувшееся молчание было прервано вздохом.

Затем она сказала:

— Я думаю, это случилось здесь. Когда мы были вместе в душе. — Ее смех был нежным, тихим. — Когда был залит пол, помнишь?

Скотт засмеялся.

— Помню. — Минутой позже он спросил: — Почему ты думаешь, что это случилось тогда?

— Инстинкт. И время совпадает. Вода могла... — Она хотела найти подходящее слово. Она старалась не говорить о ребенке, пока он сам не коснется этой темы. Дори глубоко вздохнула, намереваясь продолжить разговор. Но Скотт начал первым:

— Вода, должно быть, размыла крем. Все время мы были так осторожны. И чтобы простая водопроводная вода могла...

Она ожидала услышать от него совсем другое, хотела иного отношения.

— Я надеюсь, это случилось в тот день. Тот день был таким памятным. Когда я думаю о нем, я вспоминаю, какой это был сюрприз, приятный сюрприз. Как твое появление сегодня.

— Я не мог не приехать, особенно после звонка Сергея.

Она подняла голову и с удивлением взглянула на него.

— Сергей звонил тебе?

— Он сказал, что, по его мнению, тебе нужен друг.

— Добрый милый Сергей.

— Но я все равно приехал бы. Я слишком скучал по тебе, чтобы дожидаться следующей встречи. — Он поцеловал ее в висок. — Да, кстати, я стал таким рассеянным... У меня не было времени сказать тебе. Через две недели в пятницу декан устраивает прием. Как ты думаешь, ты могла бы взять полдня?.. Как насчет того, чтобы приехать в Гейнсвилл? Майк и Сьюзен тоже собираются прийти. Может быть, после приема мы пообедаем вместе с ними.

— Звучит заманчиво. — А про себя подумала: Как будто ничего не случилось.

— Так ты приедешь?

— Я куплю новое платье специально для этого случая. Что-нибудь нарядное и сексуальное, чтобы всех потрясти.

Он обнял ее.

— С удовольствием посмотрю на него. А теперь расскажи мне о семье. Это было неприятно?

— Что тебе рассказал Сергей?

— Он не входил в детали.

— Ты был прав в отношении реакции отца. В настоящее время ты не в числе его любимцев.

— Я никогда не был его любимцем.

— Мама подумывает об уходе из гильдии. Аделина в истерике по поводу того, что стипендиальный комитет может лишить ее стипендии.

— Они действительно могут сделать это?

Дори ткнула его локтем под ребро.

— Ты шутишь. Лишить стипендии талантливую ученицу в связи с беременностью ее старшей сестры? Беременность — не уголовное преступление. Я не принцесса Ди и не леди Сара, и, как бы я ни любила тебя, ты не принц. Это будет обыкновенный, милый ребенок, а не сенсация на первых полосах газет.

Несколько минут они молчали, серьезно, задумчиво, потом Дори сказала:

— Вода остывает. — Она пошевелилась, собираясь встать, но он напряг руки и задержал ее:

— Не отталкивай меня.

— Я не отталкиваю. Вставай. Уже поздно. Мы вернемся в постель. Вместе. — Она вынула пробку, чтобы спустить воду.

Скотт с шумом поднялся и помог Дори встать.

— Осторожно. Ванна очень скользкая. Они вытерлись большой банной простыней, которую Дори специально держала для Скотта. Скотт с полотенцем, наброшенным на его широкие плечи, вел Дори, крепко прижав к себе. Когда он коротко поцеловал ее в губы, она ответила, обвив его руками за шею и импульсивно прижавшись к нему крепко-крепко.

—Я боюсь, Скотт, — сказала она. — О, Скотт, я так боюсь.

—Не за ребенка же?

Она покачала головой.

— Нет. За нас. За то, что у нас есть. Мы не можем потерять то, что есть между нами.

Пригладив ее волосы, он поцеловал ее в макушку и глубоко вздохнул.

— Я боюсь этого так же, как и ты, Дори.

Их любовные утехи, когда они вернулись в постель, были нежными, неспешными, после них осталось щемящее чувство с горько-сладким привкусом. С этим чувством они уснули и спали почти до полуночи.

Когда Дори начала убирать постель, она обнаружила, что лепестки розы увяли, а стебель согнулся. Она взяла цветок в ладони, словно это была антикварная ценность. Увидев это, Скотт сказал:

— Да, плохо. Нам надо было быть более аккуратными с ней. Давай я ее выброшу.

— Нет, — ответила Дори, закрывая цветок, когда он потянулся к нему. Затем, слегка смутившись, она пояснила: — Я хочу сохранить эту розу. Я засушу ее в книге.

Скотт поцеловал ее в лоб.

— Оказывается, ты романтик.

— Ага, — рассеянно согласилась она, думая про себя: Когда в следующий раз ты приищешь мне красные розы, они будут что-то значить.