Связанные страстью

Глава 3

Саманта отходила от сна и возвращалась к реальности довольно медленно. Все ее тело болело, но это была приятная боль, связанная с еще более приятными воспоминаниями…

Наконец она распахнула глаза и удивилась: вся комната была залита солнцем, проникавшим в номер сквозь раздвинутые занавески. Она лежала на постели с краю, вторая часть постели пустовала.

Осознав это, Саманта пришла в замешательство. Может, все, что произошло ночью, ей просто-напросто привиделось? Неужели она и вправду позволила Мэтту заниматься с ней любовью, как будто он был ее любовником, а не преступником, которого она собиралась вывести на чистую воду, для чего, собственно, и приехала в Уинстон?

Тем не менее свойственный Мэтту мужской запах все еще витал в комнате, а ее тело сладко ныло от любовных утех, каковой факт наводил на мысль, что они занимались любовью до полного изнеможения.

Еще больше сконфузившись, Саманта покачала головой. Какие уж тут сны… Мэтт обладал ее телом столь нежно, искусно и с такой страстью, что она до сих пор не могла в это поверить. Кроме того, она вдруг осознала, что отвечала на его объятия с ничуть не меньшей страстью.

Все так. Но куда же он подевался?

Минутой позже Саманта припомнила, что она, словно повинуясь какому-то импульсу, неожиданно открыла под утро глаза и увидела в предрассветном сумраке, как он одевается. Впрочем, девушка была так утомлена, что не придала этому значения. Единственное, что она помнила, как хлопнула дверь.

Окончательно избавившись от чар Морфея, Саманта, даже не набросив на себя халат, обыскала вею комнату в надежде обнаружить записку, объяснявшую неожиданное исчезновение Мэтта. Записку она довольно быстро нашла, поскольку Мэтт оставил ее на туалетном столике рядом с зеркалом, и прочла:

«Вчера ночью я получил привилегию, каковой не совсем достоин.

Благодарю тебя. Мэтт».

Саманта стояла нагая посреди комнаты с запиской в руке, отказываясь верить в то, что опять осталась в одиночестве.

Неужели она до сих пор так ничему и не научилась?

Позже она очень тщательно вымылась, словно желая смыть с себя даже само воспоминание о Мэтте. При этом у нее в ушах звучали наставления Тоби, оказавшиеся как никогда к месту.

«Да, ты способна пробудить в; нем интерес к своей особе, но помни, что это не продлится долго»: И еще:

«Мне представляется, что ты не столь уж мудра и всеведуща, как это тебе, возможно» кажется».

Увы, Тоби совершенно прав. Каким-то образом ей удалось убедить себя, что ее чувства к Мэтту способны убрать стоявшие между ними препятствия и недоговоренности и разрешить все проблемы. Именно по этой причине она отдалась ему душой и телом и теперь раскаивалась в этом.

Все еще раскаиваясь в содеянном, Саманта подумала: «Полный провал». А ведь она профессиональный сыскной агент. Что ж, на ошибках учатся. Больше она не повторит подобной оплошности.

Саманта мысленно повторила добытый ею компромат на Мэтта, надеясь в ближайшее время разоблачить его. К наиболее инкриминирующим относились факты его идентификации сотрудниками нескольких ограбленных банков. При этом, как ни странно, у Мэтта всегда оказывалось алиби, подтвержденное другими свидетелями, якобы видевшими его в день того или иного ограбления в совсем другом месте.

В этой связи возникал ряд вопросов.

Не слишком ли она самоуверенна? Не слишком ли много взяла на себя, решив, что умнее Мэтта и сумеет переиграть его?

Почему она сразу не приняла в рассуждение, что Мэтт, грабя банки, отлично умеет разыгрывать невинность и изображать кристально честного человека?

Почему не поговорила с ним серьезно, как намеревалась? Уж не его ли напускная страсть отвратила ее от этого намерения и заставила поверить в то, что он проявляет по отношению к ней отнюдь не сиюминутный интерес?

Когда Саманта оделась, причесалась и привела себя в порядок, у нее уже имелись ответы на все эти вопросы.

Интересно, что Мэтт так и не сказал ей те три заветных слова, которые она мечтала от него услышать. У него просто не хватило духу. Значит, она как минимум не слабее его, а раз так, она возьмется за него по-настоящему. А ошибки… Что ж, их допускают даже опытные агенты.

Успокоившись, Саманта надела свое самое нарядное платье, вышла на улицу и отправилась завтракать. Есть ей не хотелось, но чтобы победить в затеянной игре, требовались силы.

Когда утро окрасило небо в светлые розоватые тона, Мэтт мчался на рысях по едва различимой тропинке в прерии. Поднявшись с постели Саманты с первыми рассветными лучами, он повернулся и всмотрелся в ее лицо. Ночь, проведенную с ней, Мэтт вспоминал с восторгом. Он и сейчас готов был лечь с ней в постель и начать все сначала. Желание обладать ею снедало его.

При всем том его терзали муки совести. Как-никак его невестой считалась Дженни. Он знал ее с детства и даже был с ней обручен, но не стремился обладать ею, хотя любил ее и был ей предан.

Истина, однако, заключалась и в том, что он сразу же положил глаз на Саманту, когда в один прекрасный день вошел в салун «Трейлз-Энд». С осознанием того, что она ему понравилась, пришло и постоянно возраставшее желание физического обладания, которое, похоже, Саманта с ним разделяла. Так что он знал об опасности, которую она для него представляла, чуть ли не с первого дня их встречи. После их противостояния в темной аллее он дал себе зарок избегать ее, и лишь брошенная ею вскользь некая ремарка заставила его через неделю вернуться в салон, чтобы снова увидеться с ней.

Так ли это было на самом деле, он не знал, но постоянно внушал себе эту мысль, пока, как говорится, не попробовал Саманту на вкус. С этого момента все изменилось. Он допустил большую ошибку, полагая, что одноразовая физическая близость уменьшит его влечение к этой женщине. Но оно росло с каждым днем.

И Мэтт решил срочно заняться каким-нибудь делом, Возможно, это поможет ему не думать о Саманте.

Солнце уже высоко стояло в небе, когда Мэтт придержал лошадь на некотором расстоянии от одинокой, хижины, являвшейся целью предпринятого им путешествия. Соскочив с коня и достав из кобуры револьвер, Мэтт стал приближаться к хижине. Со стороны хижина казалась пустой и заброшенной, но за ней помещалось подобие сарая, в котором, судя по доносившимся оттуда звукам, определенно находилась лошадь.

Мэтт глубоко вздохнул. Сейчас или никогда!

Держа оружие наперевес, он ворвался в хижину и остановился как вкопанный, ибо увидел направленный на него револьверный ствол. И что интересно, в него целился человек, похожий как две капли воды на его собственное отражение в зеркале.

Переведя дух, Мэтт опустил оружие и прорычал:

— Такер! Какой же ты сукин сын…

— Да, это я. А что касается сукиного сына, братец, так ты ничуть не лучше меня.

Мэтт некоторое время смотрел в упор на своего брата-близнеца, думая о том, что если бы их безответственная легкомысленная мать забрала с собой не Такера, а его, то сейчас вся полиция штата разыскивала бы Мэтта Стрейта.

Заметив краем глаза, что нацеленный на него ствол тоже опустился, Мэтт двинулся навстречу Такеру Конрою.

Такер остановил на приближавшемся старшем брате холодный оценивающий взгляд. Они были похожи друг на друга как две капли воды, причем до такой степени, что сами подчас отказывались верить в столь разительное сходство. Даже стрижка-ежик по какой-то неведомой причине была у них совершенно одинаковая, не говоря уже об идентичном изгибе темных бровей, нависавших над светлыми глазами, и повторявших друг друга вплоть до мельчайших подробностей чертах лица, линии губ и подбородке. И хотя они зарабатывали себе на жизнь разными способами, да и думали по-разному, отличить их было практически невозможно.

Тем не менее Мэтт считался «избранным», то есть первым в плане старшинства, хотя и появился на свет всего на несколько минут раньше Такера. Иными словами, он был в семье первенцем, и отец, возможно, именно по этой причине решил оставить его у себя.

Когда они оказались друг против друга, первым заговорил Такер, словно выплевывая из себя короткие рубленые фразы.

— У меня пара вопросов к тебе, братец. Почему ты здесь и какого дьявола решил меня разыскать, хотя прежде никаких попыток к этому не предпринимал?

— Прежде я избегал тебя — поскольку, как мне казалось, ты точно так же не демонстрировал никакого желания встретиться со мной, — холодно произнес Мэтт.

— А знаешь почему? Потому что ты старший сын Джереми Стрейта. По этой причине он оставил тебя при себе, а мать и меня предпочел выгнать из дому.

— Предпочел выгнать мать и тебя из дому? — Мэтт покачал головой. — Ты сам-то веришь в то, что говоришь? Если мне не изменяет память, это наша мать сбежала из дома, когда дела на ранчо пошли совсем плохо. А тебя она прихватила с собой, чтобы использовать потом как предлог для примирения, если бы дела наладились или если бы ей вдруг захотелось вернуться.

— Она описала мне ситуацию совсем по-другому.

Мэтт криво улыбнулся:

— И ты ей поверил.

На красивом лице Такера проступил гнев, и он шагнул навстречу брату.

— Наша мать сделала все, что могла, учитывая те жалкие центы, которые у нее еще оставались. Джереми Стрейт обобрал ее — вот что я тебе скажу.

— Все это ложь от начала и до конца.

— Ничего подобного. Я являюсь доказательством правдивости этих слов.

— Возможно, ты и впрямь являешься своего рода доказательством, только чего-то другого, — помрачнев, протянул Мэтт. — Скажи, тебя никогда не удивляло, что мать оказалась совсем не той женщиной, за которую себя выдавала? Она отказалась выйти за отца замуж, даже точно зная, что беременна.

— Джереми Стрейт никогда не собирался жениться на ней!

Мэтт промолчал.

Неожиданно на губах у Такера появилась улыбка — точь-в-точь такая, как у Мэтта.

— Скажи, а тебя не удивило бы, если бы ты узнал, что мать сообщила мне о твоем существовании лишь незадолго до своей смерти, и что я пытался тебя разыскать? Но сразу же прекратил эти попытки, когда выяснил, что отец назвал тебя своим единственным сыном и наследником.

— Отец и впрямь считал, что после бегства матери у него никого, кроме меня, не осталось. Что же до наследства, то ранчо было разорено вчистую, и мне досталась от отца лишь пряжка литого серебра от пояса, которым он поддерживал брюки. Он еще в детстве обещал мне ее подарить — потому, должно быть, и не продал. Уж больно мне на ней узор нравился. Кроме того, он, лежа на смертном одре, рассказал мне и о тебе, и о матери, и выразил сильнейшие сомнения относительно того, что кто-то из вас двоих еще жив.

— Но найти меня все эти годы он даже и не пытался, верно?

— Он был слишком занят, ибо у него на руках остался крошечный ребенок, а ведь ему надо было еще спасать ферму, которую расточительные привычки матери довели до полного разорения. Он был в долгу как в шелку.

— Я тебе не верю.

— А я от тебя этого и не ждал.

Такера снова обуял гнев.

— Может, оно и к лучшему, что все так вышло. По крайней мере известие о том, что у Джереми Стрейта только один сын, сослужило мне неплохую службу. Я воспользовался этой тайной к своему преимуществу.

— Стало быть, все, что ты делал, было тщательно спланировано? — осведомился Мэтт с недоверчивой улыбкой.

— Разумеется! Да и жил я, не как ты. Я ушел из того подобия дома, которое смогла создать мать, как только у меня начали пробиваться усы, но никогда окончательно не терял ее из виду и приходил на помощь, когда ее положение становилось совсем уж невыносимым. Когда же вернулся к ней в последний раз, выяснилось, что она, пьяная, попала под колеса экипажа и находится при смерти. Однако прежде чем испустить дух, она успела рассказать о тебе.

— Значит, ты использовал наше поразительное сходство, чтобы ловчее и легче нарушать закон?

— Да, подумал, что быть твоим близнецом довольно удобно — особенно в некоторых щекотливых ситуациях.

— Сукин сын!

— Должен тебе заметить, что ты мог с легкостью снять с себя подозрения и расставить все точки над i, сообщив кому надо о брате-близнеце. Но ты, к большому моему удивлению, почему-то этого не сделал. Интересно, насколько тебя еще в этом смысле хватит, учитывая выпавшие по моей милости на твою долю неприятности?

— Пока я никому ничего не сказал.

— Потому что не хочешь публично признавать существование брата, могущего предъявить права на часть доставшегося тебе наследства.

— Ты прекрасно знаешь, что не в этом дело.

— А в чем же? Ответь!

Мэтт понизил голос, так что к его словам теперь приходилось прислушиваться.

— Если не догадываешься, то и объяснять незачем. Все равно не поймешь… — Тут он сделал паузу, перевел дух и снова заговорил в своей привычной решительной мужской манере. К тому же в его речи стали слышны угрожающие нотки. — Ну так вот: я приехал сюда для того, чтобы сказать одну вещь, о которой тебя давно следовало поставить в известность.

— Надеюсь, братец, эти сведения никак не связаны с твоей бабой из салуна, сделавшейся местной достопримечательностью?

Мэтт вспыхнул.

— Саманта Ригг — не моя баба из салуна, как ты изволил выразиться, но и не твоя тоже!

— Не могу не признать, что сплетни о твоей интрижке с этой женщиной звучат в моих ушах как музыка. Они доказывают, что ты отнюдь не такой цельный и положительный тип, какого из себя изображаешь. Короче, ты точная копия нашего отца.

— Не смей говорить об отце! Ты его совсем не знал и не представляешь, каким он был в действительности.

— Это не моя вина. — Удостоверившись, что его сарказм достиг цели, Такер продолжил: — Насколько я донимаю, милашка Дженни не в курсе твоих похождений и ничего не знает о Саманте, не правда ли? Ты демонстрировал по отношению к ней такую несокрушимую верность и преданность в прошлые времена, что у нее на этот счет даже малейшего подозрения не возникло. Уже одно это представлялось мне достаточно серьезной причиной, чтобы полюбоваться собственными глазами на женщину, которой удалось пробить твою оборону. Должен тебе, заметить, что мой визит к Саманте успешным никак не назовешь. Если не считать того, что ради нее ты притащился ко мне и нацелил на меня револьвер.

Мэтт с угрожающим видом шагнул к брату, и Такер поднял свой револьвер.

— Не подходи ко мне слишком близко!

— Как я предупреждал, нам нужно прояснить одну вещь, — сказал Мэтт, понизив голос, очень похожий на голос Такера. — Мне, честно говоря, плевать, как ты распорядился собой. Главное, чтобы ты не лез в мою жизнь. Иными словами, я не хочу, чтобы ты изображал перед Самантой меня. Считай, что она неприкасаемая.

— Это почему же?

Проигнорировав направленный на него ствол, а также вопрос брата, Мэтт сделал еще один шаг в его сторону.

— Говорю тебе: держись подальше от Саманты!

Такер не проронил ни слова.

— Ты мне не ответил.

— Я обдумываю твое заявление.

Мэтт снова шагнул вперед, но в следующее мгновение замер на месте, поскольку Такер неожиданно расхохотался.

— Хорошо. Считай, что мы заключили сделку. Начиная с сегодняшнего дня никаких контактов с моей стороны с Самантой не будет. Ты доволен?

— Как я смогу удостовериться, что ты соблюдаешь условия сделки?

— Тебе придется поверить мне на слово, братец, — ответил Такер.

Мэтт промолчал.

— Итак, раз уж ты сказал все, что хотел, то можешь выйти отсюда тем же путем, каким вошел.

— Послушай ты, придурок… — начал было Мэтт.

— Нет, это ты меня послушай! — неожиданно вспылил Такер. — Я всю свою жизнь был младшим братом, хотя и не знал об этом. Но из этого вовсе не следует, что я позволю тебе пользоваться эфемерными преимуществами старшинства. Стану поступать так, как мне будет угодно. Уяснил? Ну а коли уяснил, можешь проваливать.

— Не раньше, нежели утрясу с тобой все важные для меня вопросы.

— Только не надо мне угрожать.

— Я не угрожаю. Просто пытаюсь с тобой разговаривать. Если ты действительно заботишься о своем благе, придерживайся условий договора и не приближайся больше к Саманте. Ты не должен встречаться с ней, разговаривать. Это понятно?

— Как ты ее от меня защищаешь…

Мэтт некоторое время смотрел на своего брата-близнеца в упор. Он до сих пор не мог взять в толк, почему отец так долго скрывал от него существование Такера. Кроме того, ему не нравилось откровенно враждебное выражение, появившееся на лице его абсолютной копии.

Тут на него неожиданно нахлынуло чувство вины: Ведь он, Мэтт, несмотря на многочисленные трудности, выпавшие на его долю, прожил все эти годы гораздо лучше Такера и знал это. Пока он, как всякий честный фермер, в поте лица обрабатывал собственную землю, его брат стал грабителем банков, и ему удавалось ускользать от закона лишь благодаря потрясающему сходству с Мэттом. Последнему не нравилось, что его использовали подобным образом, но он также знал, что наставить брата на путь истинный не в его власти. Пусть так, но в своих попытках соблазнить Саманту Такер зашел слишком далеко.

— Предупреждаю тебя в последний раз, — произнес с клокотавшей в горле яростью Мэтт, — держись подальше от Саманты! Иначе ты здорово пожалеешь — будь ты хоть трижды мой брат!

Повернувшись к двери, прежде чем Такер успел как- либо отреагировать на его слова, Мэтт вышел из хижины, направился к своей лошади и вскочил в седло. Отъезжая от домика Такера, он втайне надеялся, что посещать это место ему больше не придется.

Такер наблюдал за тем, как его старший брат, повернувшись на каблуках, вышел из хижины и захлопнул за собой дверь. Чуть позже, когда затих топот копыт его лошади, Такером снова овладел гнев, и он за неимением собеседника стал разговаривать сам с собой, озвучивая владевшие им мысли так громко, что ему в пустой хижине вторило эхо.

— Не беспокойся, Мэтт. Я не нарушу договор и не стану больше строить куры Саманте. Я сделаю другое: докажу, что вопреки тому, во что верил наш отец, ты ничуть не лучше меня.

Тут Такер улыбнулся, и его лицо просветлело до такой степени, что его сходство с хмурым старшим братом основательно поубавилось.

— Странное дело, но ты забыл упомянуть о Дженни, — пробормотал он. — Милой доброй простушке Дженни. Причем совершенно невинной, насколько я понимаю.

Такер сделал паузу, и его черты снова посуровели и отвердели.

— Полагаю, настало время свести с ней знакомство.