Связанные страстью

Глава 8

Мэтт медленно въехал в Уинстон, мысленно отметив, что город ночью выглядит куда пристойнее и достойнее, чем днем. Должно быть потому, что все его недостатки скрывали густые тени. По крайней мере дощатый настил тротуара уже не казался неровным и таившим в себе опасности для незнакомого с его особенностями пешехода: Пустоты из-за нехватки булыжника на замощенной части Мэйн-стрит и даже глубокие ямы и колдобины, которые следовало избегать любой ценой, в темноте образовывали прихотливый узор, напоминавший разводы ковра. Галантерейный магазинчик, выглядевший при свете дня жалкой пародией на настоящий «Французский бутик», ласкал взгляд подсвеченной изнутри витрины шторой, казавшейся в сумраке скорее пикантной, нежели пестрой и вульгарно разукрашенной. Торговавшая припасами для ранчеро лавчонка, проход в которую был заставлен разнокалиберными ящиками и бочками, производила впечатление изобильного товарами коммерческого павильона, хотя всякий покупатель в городе знал, что это не так. И наконец салун — последнее в смысле расположения на улице, но никак не в смысле популярности здание — своими освещенными окнами с доносившимися из них музыкой и веселыми голосами представлялся истинным приютом усталого странника, а никак не дешевым притоном с девками и выпивкой, каким, в сущности, являлся.

Эффект, производимый ночным городом, разительно отличался от впечатления, которое оставляло его созерцание при свете дня, но это не шокировало местного обывателя, а скорее приносило ему успокоение и своего рода ощущение комфортности. Ощущение комфортности появлялось еще и потому, что многие местные жители возвращались в город только с наступлением темноты, сулившей приятное расслабление и отдохновение от дневных трудов. Медленно ехавший по Мэйн-стрит Мэтт испытывал сходные чувства, ибо Уинстон до определенной степени являлся и его родным городом, а возвращение в родные места действует успокаивающе.

Но вот у него в голове промелькнула некая мысль, после чего овладевшее им было чувство успокоенности мгновенно испарилось, а ему на смену пришла озабоченность. Он вспомнил, что ему необходимо прояснить одно дело, и если он этого не сделает, покоя ему не видать.

Соскочив с коня у салуна «Трейлз-Энд», Мэтт привязал его к коновязи и вошел в заведение. Там он с нарочитым спокойствием, которого не чувствовал, обозрел шумный зал, остановив наконец взгляд на красивой блондинке, стоявшей у стойки бара в окружении поклонников-ковбоев. Он вспомнил, что когда впервые увидел Саманту, тоже восхищался ею. Надо сказать, что это восхищение отнюдь не исчезло, а с течением времени трансформировалось в другое, куда более сильное чувство, хотя он всячески этому противился.

Глубоко вздохнув, чтобы успокоиться, Мэтт подошел к женщине и остановился у нее за спиной, помня, что до сих пор ему не приходилось объявлять о своем появлении или привлекать к себе внимание, ибо раньше она всегда чувствовала его присутствие. Хотелось бы знать после того, что произошло, это изменилось?

Саманте не требовалось смотреть на дверь или рыскать взглядом по залу, чтобы понять, что Мэтт здесь. Она чувствовала его приближение. Поскольку выбора у нее не оставалось, она повернулась к нему и, прервав на секунду беседу с поклонниками, словно мимоходом бросила:

— Рада видеть тебя, Мэтт.

— Мне необходимо поговорить с тобой, Саманта.

Голос Мэтта звучал спокойно. Прорывавшиеся в нем нотки возмущения, когда она узнала о существовании его брата-близнеца, сейчас полностью отсутствовали.

Поскольку их слушали, Саманта, изображая хозяйку положения, ответила:

— Буду рада поговорить с тобой, Мэтт, но, как видишь, в настоящее время я занята. Не возражаешь, если мы пообщаемся позже?

— Мне нужно сейчас.

— Это невозможно.

— Саманта…

— Ты ведь слышал, парень, что она сказала? — с вызовом произнес худощавый ковбой, расправив плечи. — Сейчас у нее для тебя времени нет. Она занята… хм… беседой с нами. Не так ли, Саманта?

Мэтт напрягся.

— Она в состоянии сама высказать свое мнение.

— Она его уже высказала. Сообщила, что пообщается с тобой позже.

Мэтт уже хотел было сказать в ответ что-то резкое, когда Саманта со смехом произнесла:

— Поскольку Мэтту необходимо поговорить со мной прямо сейчас, то чем раньше мы начнем, тем лучше.

Мэтт заметил, как при этих словах нахмурился худощавый ковбой, но Саманта что-то шепнула ему на ухо, и он рассмеялся.

Не зная, злиться ему или радоваться подобному разрешению ситуации, Мэтт тем не менее позволил Саманте взять его за руку и увести в угол зала, где они могли поговорить без свидетелей, насколько это возможно в подобном заведении. Повернувшись спиной к бару и напустив на лицо серьезное выражение, она спросила:

— Чего ты добиваешься, Мэтт? Кажется, ты уже сказал мне все, что хотел.

Владевший Мэттом гнев утих, как только он всмотрелся в ее глаза. В них не было больше золотистых искорок, вспыхивавших в глубине, когда он появлялся.

Мэтт, стараясь, чтобы его голос звучал убедительно, произнес:

— Я приехал сюда сегодня вечером, чтобы извиниться за свои слова. Признаю, я был в ярости. Не мог поверить, что ты специально приехала в Уинстон, чтобы вывести меня на чистую воду. Не хотел принимать за истину тот факт, что твоя заинтересованность мной шла не от сердца, а была хорошо продумана и сыграна. Когда я все это осознал, появилось ощущение, будто меня ограбили… или основательно надули.

— К чему все это? Разве ты не высказал уже то, о чем говоришь сейчас?

Мэтт подошел на шаг ближе и прошептал.

— Нет. Я должен объяснить тебе кое-что, о чем умолчал в гневе и теперь жалею. Истина же заключается в том, что, насколько я знаю, никто в течение многих лет не подозревал о существовании моего брата-близнеца. Даже я сам. И смею тебя заверить, что когда узнал об этом, то был поражен, более чем кто-либо. Я не знал, что мне делать, особенно учитывая тот факт, что моего брата разыскивала полиция. Но был уверен в одном — что не предам его, чего бы мне это ни стоило. И вот появляешься ты — женщина, которую я вожделел так сильно, что даже представить себе трудно. И полагал, что ты отвечаешь мне взаимностью. Поэтому когда ты увидела Такера и правда о твоей миссии выплыла наружу, это было для меня сильнейшим ударом.

Саманта сделала было попытку вклиниться в исповедь Мэтта, но тот жестом отмел ее поползновения и продолжил:

— После того как ты уехала, я подумал, что Такеру неизвестно о том, что ты имеешь отношение к агентству Пинкертона, и решил его предупредить. Однако у меня ничего не получилось, поскольку я не застал его в хижине, где он прятался, и мне неизвестно, где он сейчас. Но как бы то ни было, я совершил только одну глобальную ошибку — когда прогнал тебя. Я занимался с тобой любовью лишь по той причине, что сам этого хотел, и должен извиниться перед тобой.

Шум заведения словно растаял в ушах Саманты, когда Мэтт шепотом произнес:

— Я должен просить у тебя прощения, поскольку искренне сожалею о том, что тогда наговорил тебе. И еще одно: как бы ни жгла правда мне сердце, я по-прежнему хочу заниматься с тобой любовью. И полагаю, так будет всегда.

Саманта судорожно вздохнула. Она не могла рассказать ему о встрече с Шоном и о том, что тот является старшим агентом Пинкертона, который обязательно проверит ее действия и рано или поздно узнает все, что узнала она, пусть даже ей удалось на время спровадить его из города.

Она все еще надеялась изыскать способ изменить ситуацию, но сомневалась, что ей это удастся. И об этом она тоже не могла рассказать Мэтту.

Уклонившись от прямого ответа, Саманта произнесла:

— Есть вещи, о которых ты не имеешь представления, но которые всегда будут стоять между нами.

— Но сейчас ничего такого нет, Саманта.

Саманта ничего не ответила, только покачала головой:

— Всю жизнь я хотела стать сотрудником агентства Пинкертона, и ты был моим пропуском туда. Я сделала такое…

— Но я тоже много чего сделал, о чем сейчас сожалею, Саманта.

— А вот я не уверена, что сожалею о своих деяниях. В этом-то и заключается проблема, Мэтт!

С минуту помолчав, Мэтт не слишком уверенно произнес:

— Если все-таки не уверена, то, возможно, это шаг в правильном направлении?

— Уж и не знаю, так это или нет.

Между ними установилось тягостное молчание, которое неожиданно нарушил неприятный мужской голос:

— Все еще разговариваете?

Мэтт и Саманта чуть ли не синхронно перевели глаза на подошедшего к ним ковбоя, пытавшегося затеять с Мэттом ссору около бара. Изобразив на губах улыбку, Саманта сказала:

— Я же говорила, что вернусь, не так ли, Тед?

— Совершенно верно. Но я хочу, чтобы вы вернулись немедленно. Мне и парням вас не хватает.

Вновь повернувшись к Мэтту, Саманта произнесла:

— В любом случае мы сказали друг другу все, что хотели. Ну, почти все. — Потом с напускным энтузиазмом добавила: — Итак, будь здоров, Мэтт. Можешь считать, что твои извинения приняты.

Возвращаясь с Тедом к своим поклонникам, Саманта ни разу не оглянулась, вследствие чего не видела расстроенного лица Мэтта, который еще с минуту не двигался, пораженный тем, с какой легкостью она оставила его и ушла. Не видела она и того, как он, резко повернувшись на каблуках, вышел из салуна, чтобы поскорее оставить за спиной огни «Трейлз-Энда».

Время тянулось как резиновое по мере того, как вечер переходил в ночь. В салуне густел и столбами вздымался к потолку табачный дым, а дребезжание разбитого пианино почти невозможно было расслышать из-за то- пота ног танцующих, непрестанного щелканья карт по поверхности столов и громких раскатов смеха.

Саманта очень сожалела, что ей не удалось перемолвиться словом с Тоби после ее встречи с Мэттом. Сидя за столиком, Тоби исподволь наблюдал затем, как развивалась их беседа, а затем толкался в баре среди поклонников Саманты, явно желая пообщаться с ней. Саманте же не хватало его умных трезвых советов, позволявших ей посмотреть под иным углом зрения на ту или иную проблему, представлявшуюся ей неясной или запутанной. Но для серьезного разговора им обоим не хватало уединения, добиться которого в ночные часы в «Трейлз-Энде» совершенно невозможно.

Через некоторое время усталый Тоби отправился на покой, но Саманта запомнила прощальный взгляд, адресованный ей. В его глазах можно было прочесть, что он верил и будет верить в нее вне зависимости от того, какое решение она примет. Когда же наконец он покинул помещение, неожиданно пришло озарение. Она надеялась, что он поймет и утешит ее, несмотря на выбранный ею трусливый выход. А она — что греха таить — поступила довольно трусливо. Выслушав доводы Мэтта и приняв его извинения, не предложила взамен своих собственных объяснений и доводов. Не спросила даже, как он собирается поступить с Дженни — а это была серьезная проблема, по поводу которой ей очень хотелось получить разъяснения, хотя она и не испытывала уверенности в том, что ответ Мэтта в данном случае будет иметь большое значение.

Короче говоря, после разговора с Мэттом и ухода Тоби Саманта испытывала смущение и неуверенность.

Между тем вечер в «Трейлз-Энде» продолжался, и ей приходилось улыбаться, реагировать на пьяные реплики и различные, часто нескромные предложения, задаваясь вопросом, как долго ее поклонники будут терпеть ее отказы, мотивированные надуманными предлогами. Она знала, что пока ее спасает лишь их количество, и старалась проявлять внимание к максимальному числу обретавшихся в салуне мужчин. Даже спела для посетителей своим фальшивым контральто несколько песенок под аккомпанемент расстроенного пианино. Хотя большинство окружавших ее регулярных посетителей заведения ей, в общем, нравились, существовал только один мужчина, вызывавший у нее сильные чувства, и с этим она ничего не могла поделать.

Огни «Трейлз-Энда» стали один за другим гаснуть, когда Хелен, Мэгги и Саманта часом позже двинулись по ночному городу в сторону своего отеля. Мэгги что-то сердито бормотала себе под нос относительно того, что ей приходится тащиться в гостиницу в одиночестве, в то время как все нормальные женщины запаслись на этот вечер компанией. Даже Хелен удалось с разрешения Саманты пошептаться наедине с Джимом в коридорчике у выхода из салуна, хотя это и продолжалось недолго. Саманта же, направляясь в гостиницу, неожиданно испытала чувство вины, задавшись вопросом, где проводит эту ночь Шон, отправленный ею на ловлю призраков.

Направляясь к отелю, Саманта старалась думать о ком и о чем угодно, только не о Мэтте, — особенно о том, состоялось ли у него примирение с Дженни, приняла ли последняя его оправдания и собираются ли они и впредь поддерживать отношения.

Неожиданно в темноте послышалось:

— Саманта!

Саманта быстро повернулась на голос и увидела появившийся из густой тени знакомый силуэт. Она очень старалась не реагировать на слова Мэтта, когда тот с полуулыбкой на губах продолжил:

— Решил вот использовать еще один шанс, чтобы поговорить с тобой.

Дженни рядом с ним не было.

От облегчения у Саманты на глаза навернулись слезы. Затем она судорожно сглотнула, когда он шепотом снова позвал ее по имени:

— Саманта?

Ответить было выше ее сил, и она молча бросилась в его объятия.

Тоби стоял в тени на некотором удалении. Он так и не смог уснуть, ибо мысли о Саманте не давали ему покоя. Он видел выражение ее лица, когда она после разговора с Мэттом в затененном углу салуна вернулась к своим поклонникам, и появившаяся у нее на губах улыбка не ввела его в заблуждение. Хотя он не слышал разговора, у него не было ни малейших сомнений в том, что у этой парочки отношения еще не закончились, несмотря на существовавшие между молодыми людьми разногласия.

Покинув «Трейлз-Энд», Тоби очень скоро осознал, что заснуть ему не удастся. Какой уж тут сон, если Саманте — в чем он был уверен — требуется поговорить с ним? Выбравшись из постели и одевшись, он вышел на улицу, чтобы перехватить девушку, когда та будет возвращаться после работы в гостиницу. Прошло еще некоторое время, и он понял, что поговорить им так и не придется.

Зато он заметил, как сощурились у Мэгги глаза, когда Саманта, не произнеся ни слова, шагнула в объятия Мэтта. Хелен молча выслушала наставления Мэгги, произнесенные тоном, не терпящим возражений, после чего Хелен взяла подругу за руку и буквально потащила к гостинице.

Так что Саманта и Мэтт остались наедине в темноте улицы.

Тоби нахмурился, когда увидел, что находящаяся у него под наблюдением парочка несколькими минутами позже двинулась в том же направлении.

Не зная, права Саманта или нет, Тоби не сомневался только в одном: девушка шла туда, куда ее влекло сердце. И в этом по крайней мере заключалась известная честность. Тоби очень надеялся, что сердце и врожденная честность помогут ей принять правильное решение.

Едва за ними захлопнулась дверь, как Мэтт сжал Саманту в объятиях и страстно поцеловал. Саманта ответила ему поцелуем. Чувствуя себя уверенной и свободной, когда покровы упали к ее ногам, она, не испытывая ни малейшего стыда, избавилась от последних одежек и даже помогла раздеться Мэтту, который дрожащими от нетерпения руками расстегивал пуговицы на рубашке и распутывал шнуровку на крагах. Когда наконец они полностью разоблачились и остались совершенно нагими, Саманта даже выкрикнула какое-то ликующее слово, значение которого, впрочем, во всей этой сумятице было утрачено.

Побуждаемая огромным желанием и таким же, как у Мэтта, нетерпением, Саманта не протестовала, когда они опустились на пол и Мэтт накрыл собой ее тело. Затем она с шумом втянула в себя воздух и вскрикнула, знаменуя таким образом торжественный момент проникновения в ее святая святых. Проникновение осуществилось торопливо, резко и грубовато, но она не возражала, поскольку тоже изнывала от страсти, которая усилилась, когда он начал продвижение вглубь.

Она была полностью готова и присоединила собственные движения к толчкам, осуществлявшимся внутри ее тела, дабы они с Мэттом могли двигаться в одном ритме. Ее ресницы затрепетали, когда она почувствовала, что готова взлететь на вершину блаженства. По напряженному выражению лица Мэтта она поняла, что он готов последовать за ней. Так и случилось.

Она молчала и тогда, когда Мэтт подхватил ее на руки, отнес на постель, лег рядом и они продолжили заниматься любовью. Саманта лепетала что-то неразборчивое, когда Мэтт снова был готов взлететь вместе с ней на вершину блаженства, а потом делал это еще и еще раз, сдерживая усилием воли собственную потребность выплеснуть семя в ее лоно.

Лишь парой часов позже, когда утомленный Мэтт заснул рядом с ней, Саманта попыталась отвлечься от происходящего и тоже смежила веки, но сон ее был поверхностным, и она часто просыпалась. Мэтт засопел во сне, придвинулся к ней и обнял за плечо, и тут она пробудилась окончательно, ибо реальность снова властно заявила о себе и на нее нахлынули воспоминания. Прежде всего она вспомнила о том, какое огромное удивление испытала, когда увидела Мэтта, поджидавшего ее в густой тени за пределами «Трейлз-Энда».

Черт побери! С самого начала он заставил ее идти по ложному следу, ибо хранил от нее в секрете существование брата-близнеца. Не говоря уже о том, что он предал свою нареченную невесту — женщину, которую наверняка уважал больше, чем Саманту.

А что же остается на ее долю? Буйный чувственный восторг, бесконечное вожделение, торжество плоти и мысль о том, что время останавливается, когда они занимаются любовью, наплевав на все разделяющие их обстоятельства? Чем все это закончится?

Неожиданно Саманта осознала истину, причем с такой ясностью, что у нее перехватило дыхание. Положив голову на плечо Мэтта, она втянула исходивший от него мужской запах и подумала о том, какой он великолепный мужчина и как его мужественность и красота шокируют ее, заставив на время забыть обо всем на свете, даже о миссии, представлявшейся ей прежде самой важной в ее жизни.

А все потому, что она его полюбила, причем полюбила по-настоящему.

Только вот Мэтт, хотя и испытывал к ней аналогичные чувства, в чем не могло быть никаких сомнений, ни разу не сказал, что любит ее.

Самантас силой смежила веки, пытаясь сдержать слезы, которые при мысли об этом текли у нее по щекам.

Шон отдыхал во временном импровизированном лагере. Он долго жил на свете, и ему было не впервой созерцать у себя над головой вместо потолка звезды и чувствовать под собой вместо перины грубошерстное походное одеяло, покрывавшее твердую поверхность земли. Нельзя также сказать, что он был новичком по части поисков интересовавшего его объекта, скрывавшегося в дикой местности, каковые поиски обычно начинались с рассветом и заканчивались, когда усталое солнце садилось за гору или холм.

Задание у него было не из легких. Фактически Саманта предложила ему найти незнакомых людей, живших в какой-то заброшенной хижине, расположенной, по ее собственному выражению, «где-то к северу» от города. Она также сказала, что, согласно собранной ею информации, эти люди вполне могли оказаться грабителями банков, разыскиваемыми агентами Пинкертона. Сама она, правда, от поисков отказалась, мотивируя это тем, что занялась расследованием на предмет обнаружения улик на территории ранчо, принадлежавшего человеку, которого подозревала в причастности к ограблениям.

Несомненно, Саманта вряд ли рассчитывала, что он быстро найдет этих людей, или «чужаков», как их здесь называли, поскольку предложенный его вниманию адрес отличался, мягко говоря, полной неопределенностью. Все это настраивало Шона на скептический лад, Тем более шестое чувство говорило ему, что ответ на загадку, которую она собиралась разгадать, находится под подушкой у Мэтта Стрейта.

И тем не менее он решил действовать согласно сделанному ему Самантой предложению.

Ответ на вопрос «почему» напрашивался сам собой. Он дружил с Томасом Риггом, но тот уже умер, остались лишь воспоминания об их дружбе. Иными словами, он любил Саманту так же преданно, как и ее отца, хотел, чтобы мечты девушки воплотились в жизнь, и ради этого готов был на любые жертвы.

Однако реакция Саманты на его появление озадачила Шона. Прежде всего он не поверил в ее объяснения относительно отправленной ему телеграммы, Она всегда была весьма самостоятельной девицей и привыкла рассчитывать на себя. Возможно, она отправила пресловутую телеграмму в момент душевной слабости и теперь сожалеет об этом? К моменту его приезда она уже знала, какое примет решение, и в помощи Шона не нуждалась. Но как бы то ни было, жребий брошен, и он оказался здесь. Если разобраться, его мгновенную реакцию спровоцировал сам факт того, что она послала за ним, поскольку он просто-напросто испугался за Саманту — уж слишком это было для нее нехарактерно и, возможно, свидетельствовало об опасности. Так что, какой бы ни была причина вызова, он не уедет отсюда, пока не убедится, что девочке никто и ничто не угрожает.

Подтвердив мысленно свое решение помогать Саманте при любых условиях, он расслабился и стал готовиться ко сну. Глаза у него затуманились, и когда он смотрел на небо, ему казалось, что луну будто затянуло облаком, каковой факт, по его мнению, знаменовал скорый приход Морфея.

Ночь окончательно вступила в свои права, и все вокруг было окутано мраком.

Разведенный Шоном костер потрескивал.

Ночной ветерок шелестел в листве деревьев.

Но Шону все эти звуки были хорошо знакомыми он, проигнорировав их, погрузился в глубокий сон.

Саманта чувствовала себя очень комфортно в объятиях Мэтта, лежавшего рядом с ней. Его тело излучало тепло и особый мужской запах, присущий лишь ему одному. Она вдыхала этот запах полной грудью, надеясь запомнить его. А потом высунула язык и лизнула Мэтта в плечо, желая попробовать на вкус плоть, находившуюся так близко от нее.

— Мм… Как вкусно! А главное…

Уж не грезит ли она, вдруг задалась вопросом Саманта и открыла глаза. Затем бросила взгляд на постель рядом с собой. Тусклый свет занимающегося утра проникал в комнату сквозь щели висевших на окнах штор. А потом она увидела наблюдавшие за ней знакомые светлые глаза. В следующее мгновение губы Мэтта соприкоснулись с ее губами, и Саманта, желая продлить поцелуй, буквально впилась губами в его губы. Итак, после всего того, что у них было, он ее не оставил. Осознание этого внушало надежду.

— Я должен ехать, Саманта.

Ах, какой тяжкой порой бывает реальность!

Нахмурившись, Саманта вслушивалась в слова, которыми он счел нужным завершить первую ужасную фразу.

— Не могу больше откладывать разговор с Дженни. Очень важно, чтобы мои объяснения опередили гадкие сплетни и слухи на наш счет, которые до нее непременно дойдут.

Но иногда реальность поворачивается к нам и своей светлой стороной.

— Что с тобой, Саманта?

— Ничего. Я хочу, чтобы ты поговорил с ней. — Саманта нервно убрала со лба золотистую прядь, упавшую ей на лицо. — Не представляю только, что именно ты ей скажешь?

Поскольку Мэтт промолчал, Саманта снова задала этот вопрос.

— Итак, что ты собираешься ей сказать, Мэтт?

— Я… собираюсь ей сказать, что… — Мэтт замолчал и покачал головой. — Это не так просто, Саманта. Мы с Дженни всегда были очень дружны и ничего не скрывали друг от друга.

— Стало быть, она твой лучший друг, на котором ты собирался жениться? — не без иронии осведомилась Саманта.

— Я знаю, что тебе трудно это понять, но раньше для меня быть с женщиной означало чувствовать себя цельным человеком. Она же дополняла меня, являлась своего рода моим вторым я, а посему такие вещи как страсть или вожделение по отношению к ней казались мне просто недопустимыми. Если разобраться, я вообще не испытывал подобных чувств ни к одной женщине и считал, что так будет всегда. Когда умер отец и ответственность за сохранность ранчо перешла ко мне, я стал думать, как жить дальше. Я тогда мало что понимал, но знал точно одно: ранчо необходимо сохранить любой ценой. Ведь отец вкалывал всю жизнь только для того, чтобы передать его мне. Кроме того, оно было и остается моим единственным домом, поскольку я нигде, кроме этого ранчо, не жил. После некоторых размышлений я пришел к выводу, что для спасения ранчо необходимы весьма значительные усилия и один я такую работу не потяну. Дженни же находилась в сходном со мной положении, поскольку у нее престарелый отец, а братьев, которые могли бы унаследовать его ранчо, нет.

Последняя ремарка заставила Саманту нахмуриться еще больше, и Мэтт поторопился объяснить ей свою точку зрения.

— Это трудный для проживания край, Саманта, и земля здесь тяжела для обработки. Так что без близкого мужчины жизнь Дженни после смерти отца превратится в тяжкое испытание, даже, я бы сказал, непосильное. Между тем их ранчо граничит с моим, а ее отец, насколько мне известно, очень хорошо ко мне относится. Так что решение проблемы для меня было очевидным. При этом я совершенно искренне считал, что преданной дружбы вполне достаточно для заключения брака. Тем более хранить ей верность не составляло для меня никакого труда. До встречи с тобой.

Мэтт помолчал и едва слышно добавил:

— Но после этого все изменилось.

Сердце Саманты забилось с удвоенной силой. Она ожидала от него слов любви и приязни, которые так хотела услышать, но Мэтт как ни в чем не бывало продолжил:

— Короче говоря, я должен сказать Дженни, что нашим планам не суждено осуществиться. Так по крайней мере будет честно.

Саманта мрачно кивнула. Все, что говорил Мэтт, заключало в себе истину. Он просто обязан сказать Дженни правду. Но всей правды он бы все равно сказать ей не смог. Того, к примеру, что она любит его и, хотя приехала в Техас с совсем другой целью, страсть к нему заставила ее изменить свои первоначальные намерения и пожертвовать всем, ради чего она жила на этом свете.

Саманта не произнесла ни слова, когда Мэтт встал в полный рост и пробивавшийся из щелей в шторах свет позолотил его нагую плоть. Не имея сил отвести от него глаз, она исследовала взглядом его сильное мускулистое тело, ставшее таким благодаря неустанным тяжким трудам. Хотя она всегда знала, что он малость ниже ее ростом, раньше ей как-то не приходило на ум, насколько широки и мощны его плечи. Такими же мощными и сильными были у него руки и торс, а ноги казались высеченными из твердых пород дерева.

Потом Саманта перевела взгляд на его тонкую талию, испытав привычное возбуждение при виде темной волосяной дорожки, шедшей по животу и окружавшей те части его тела, которые, как она какое-то время думала, принадлежали ей одной. Она боготворила его плоть, как и он боготворил ее тело — до такой степени, что склонялась перед ним, как перед святыми дарами. Она вдруг вспомнила, как он проникал в ее лоно — резко и торопливо, словно опасаясь, что ее у него отберут. Но поскольку никто этого делать не собирался, его мужское естество в скором времени обретало подлинную свободу и увеличивалось у нее внутри до весьма внушительных размеров. А еще она вспомнила, как его мужское естество содрогалось у нее внутри за мгновение до того, как он взлетел на вершину блаженства вместе с Самантой.

Неожиданно, она задалась вопросом, насколько значимы для него все эти важные для нее вещи, навеки врезавшиеся ей в память. Возможно, у него все по-другому и он ценит в физической близости совсем не то, что ценит она.

Чувство страха перед грозным и неопределенным будущим, ощущения которого она счастливо избегала, находясь в его объятиях, вновь стало постепенно завладевать ею. К примеру, Мэтт не спросил, есть ли у нее какие-нибудь другие тайны, когда она поведала ему о причинах своего приезда в Уинстон. А между тем она еще ничего не сказала ему о Шоне или о том, что Тоби, старый друг его отца, знает о его прошлом значительно больше, нежели он может себе представить.

Пребывая в сильнейшем внутреннем конфликте с самой собой и устыдившись вдруг своей наготы, Саманта, натянула на себя покрывало чуть ли не до шеи, когда Мэтт подошел к постели, чтобы попрощаться с ней. Более того, она не проронила ни слова, даже когда он поцеловал ее, и продолжала хранить молчание, когда он вышел из комнаты и прикрыл за собой дверь.

Шон не верил своим глазам. Заброшенная хижина, находившаяся, если верить Саманте и показаниям завсегдатаев «Трейлз-Энда», «где-то к северу от города», стояла перед ним во всей своей сомнительной красе на участке земли, частично очищенном от зарослей. Он обнаружил хижину совершенно случайно, но гораздо раньше, чем думали некоторые.

В то утро он проснулся на рассвете. Занимался день, обещавший быть более жарким, чем предыдущие. Пока он готовил на костре нехитрый завтрак путешественника, легкий бриз вяло шевелил листья деревьев. Покончив с едой и тщательно затоптав костер, Шон возобновил поиски хижины, все больше утверждаясь в мысли, что она есть не что иное, как плод воображения Джоша Харденса.

Короткая остановка в городишке — таком маленьком, что он, по мнению Шона, названия города не заслуживал — помогла ему тем не менее выйти на тропу, по которой он без большого воодушевления и двинулся. Тем не менее она вывела его прямо к хижине, каковую он в данный момент и разглядывал, укрываясь в зарослях поблизости. По его мнению, это должен был быть тот самый домик, который он разыскивал.

Удивление, испытанное Шоном при виде хижины, не помешало ему, как опытному оперативнику агентства Пинкертона, тщательно исследовать окружающую территорию. Несколько пеньков от свежесрубленных деревьев навели его на мысль, что обитатели домика начали культивировать примыкавший к домику земельный участок, но поскольку поселились здесь совсем недавно, то и сделать успели не очень много. Недостроенные амбар и скотный двор лишь утвердили Шона в этой мысли, как и свежевскопанная полоска земли за домом, предназначавшаяся, по-видимому, для сада или огорода. Что же касается самой хижины, то окна в ней если и не были вымыты дочиста, то по крайней мере старательно протерты, что позволяло обитателям не только смотреть в них, но даже видеть то, что происходило во дворе, а порожек довольно тщательно подметен. По некоторым признакам Шон решил, что уборка производилась и внутри хижины, причем совсем недавно. Об обитаемости постройки свидетельствовал также легкий дымок, который шел из каминной трубы.

Проведенные Шоном изыскания показали, что дом скорее всего обитаем и его жители собираются обосноваться на этой земле. С другой стороны, ему пока не довелось увидеть ни единой живой души — как поблизости от дома, так и на некотором от него удалении. Еще больше его озадачило то, что в загоне для скота не оказалось ни одного животного, даже коровы, позволявшей разнообразить пищевой рацион семьи молоком. Более того, по двору не бегали цыплята и куры, а между, тем большинство ранчеро начинали обустройство своих владений, именно с приобретения кур, чтобы иметь под рукой собственную домашнюю птицу. По мнению Шона, полоска взрыхленной земли за домом, предназначенная для посадки различных растений, могла свидетельствовать о присутствии женщины, но…

Что-то здесь все-таки было не так.

Словно в ответ на его мысли дверца хижины неожиданно распахнулась, и из нее вышел мужчина лет сорока. Он был небрит и носил непричесанные длинные волосы. Когда он махнул кому-то, находившемуся в домике, на белый свет из полумрака выскочил подросток лет шестнадцати. Оба двинулись к недостроенному скотному двору. Почти одновременно до слуха Шона из близлежащей рощицы донеслось лошадиное ржание, после чего перед его взором предстали выходившие из-за деревьев и сами кони.

При виде животных молодой человек рассмеялся и, изменив направление, направился к ним. Тот, что постарше, продолжал идти к скотному двору.

Одно Шон определил совершенно точно: оружия при них не имелось. Так что время для его появления на сцене событий было самое удачное.

Выехав из своего укрытия, Шон очень быстро оказался в нескольких футах от обоих мужчин, которые, увидев его, словно по команде устремились к своим ружьям, стоявшим у стены рядом с дверью домика.

— Даже не пытайтесь добраться до них! — гаркнул Шон. Обитатели домика сразу поубавили прыти и стали с опаской посматривать на непрошеного гостя, успевшего к тому времени достать из кобуры револьвер и поставить его на боевой взвод. — Это было бы большой ошибкой с вашей стороны.

Обозленный до крайности из-за того, что его застали с голыми руками, старший мужчина прорычал:

— Это вы ошиблись, думая, что сможете здесь чем-нибудь поживиться! Я скорее умру, нежели уступлю вам хоть одну оставшуюся у нас вещь!

Юноша с не меньшей решимостью во взоре и голосе поддержал своего партнера:

— Вы не сможете сразу убить нас обоих. Оставшийся в живых доберется до своей винтовки и одним выстрелом ссадит вас с лошади.

— Давайте завершим на этом обмен воинственными заявлениями и побеседуем.

Шон, держа револьвер на изготовку, прищурился и окинул обитателей хижины оценивающим взглядом.

— Во-первых, грабить вас никто не собирается — если вас волнует именно это. А револьвер я достал для того, чтобы остудить головы некоторых субъектов, имеющих склонность к необдуманным действиям.

— Те парни тоже так говорили…

— Я не имею никакого отношения к тем парням.

— В таком случае кто вы?

Инстинкт велел ему не торопиться раскрывать свою принадлежность к агентству Пинкертона.

— Просто человек, приехавший к вам, чтобы задать несколько вопросов.

— Несколько вопросов? А пушку зачем вынули из кобуры?

— В целях самозащиты. Я же сказал, вы, ребята, имеете репутацию парней, у которых вошло в привычку выгонять взашей незнакомых путников. Я же не уеду отсюда, пока не получу ответы на свои вопросы.

— Ну и какие у вас к нам вопросы? Мы обыкновенные переселенцы в поисках куска земли, чтобы обосноваться на ней.

— А зачем тогда было бросаться к ружьям? — осведомился Шон.

Старший мужчина ответил на вопрос вопросом:

— Как, говорите, ваша фамилия, мистер?

Поскольку у Шона было какое-то время, чтобы оценить эту парочку, он решил сказать правду:

— Мое имя Шон Макгилл. Я сотрудник агентства Пинкертона и разыскиваю банду грабителей банков, скрывающуюся, по слухам, в этой местности. Имеющаяся у меня на ваш счет информация наводит на мысль, что вы весьма подозрительные типы.

Выслушав Шона, старший мужчина расхохотался, причем в его смехе явно слышалась горечь.

— Мы жертвы, мистер Макгилл, а не грабители. — Немного поколебавшись, он добавил: — Меня зовут Хэрри Мартин, а это мой сын Джефф. Моя жена Мэри находится сейчас в хижине.

Шон бросил взгляд в дверной проем.

Отвечая на его невысказанный вопрос, Мартин произнес:

— Она неважно себя чувствует. А все из-за этих ублюдков, ограбивших нас по пути сюда.

— Что с ней? — спросил Шон.

Проигнорировав его слова, Мартин сказал:

— Предлагаю вам, мистер Макгилл, сойти с лошади, чтобы мы могли нормально поговорить — так, как вы хотели.

Шон соскочил с седла и подошел к нему, пряча на ходу в кобуру револьвер. Маячившее за окном женское лицо и стальной отблеск на продолговатом предмете, который женщина держала в руках, явились для этого решающими аргументами. Если бы она захотела, ей не составило бы труда пристрелить Шона.

Он не пожалел о принятом им решении, поскольку глава семьи поведал ему много интересного.

— Прости меня, Дженни. Мне нечем оправдать свои поступки.

Мэтт и Дженни сидели на ранчо в полном одиночестве. Когда он постучал и она открыла ему, лицо у нее было печально. У Мэтта на душе тоже скребли кошки, поскольку он приехал к ней прямиком от Саманты и ее вкус все еще оставался у него на губах. А ее запах, казалось, сопровождал его и здесь. Тем не менее он чувствовал себя прескверно, держался настороженно и был настроен скептически ко всему миру.

Его отец любил мать до самой смерти, но его жизнь была разрушена. Саманта же слишком походила на его мать. Отец говорил, что мать была очень красива. Саманта тоже. Отец также упоминал, что она могла быть совершенно очаровательной женщиной, а в следующий момент неожиданно становилась язвительной и грубой. А еще он говорил, что ее очень ценили в каждом салуне, где ей доводилось работать. Вероятно, отец говорил правду, ибо мать, убежав из дома, имела возможность поддерживать собственное существование, равно как и существование Такера. Все это вполне можно было отнести и к Саманте. Обе рассчитывали только на себя. По крайней мере никто не обвинял его мать в том, что она, убегая из дому, прихватила с собой все сбережения семьи. Лично Мэтт в этом не сомневался, ибо помнил, что за годы жизни с отцом им не удалось скопить ни цента.

Хотя Мэтт догадывался, какое тяжкое бремя пришлось нести отцу, когда тот жил с матерью, он лишь недавно узнал, какой груз взвалил на свои плечи его младший брат-близнец, о существовании которого он долгое время и не подозревал. Втайне он даже радовался, что мать к ним так и не вернулась. Радовался потому, что боялся повторить ошибку отца и полюбить ее. А еще он радовался, что у него не было такого печального детства, как у его младшего брата.

Как бы ни нравилась ему Саманта, он никогда не забывал, что она являлась точной копией его матери. Ни у одной женщины из тех, что он знал до нее, не было такого выразительного взгляда. Но как выяснилось позже, ее взгляд оказался лживым. Ведь эти глаза говорили, как она его вожделеет, но теперь-то он знал, что его соблазнение с самого начала входило в ее планы. Сейчас ее взгляд говорил, что он нужен ей, но он, честно говоря, сомневался в ее искренности. Ее взгляд раздавал обещания, не облекая их в слова, и он верил этим обещаниям. Но сейчас, оказавшись от нее на некотором удалении, он не мог не задаваться вопросом, будет ли она исполнять данный ею бессловесный обет.

Дженни же представляла собой женщину совсем другого типа. Она была проста, надежна и излучала покой. Тихая и застенчивая, она ни разу не посмотрела ни на одного мужчину. Ни разу не соврала. Она была беззаветно предана только своему отцу и ему.

Он тоже очень любил ее — как мог, однако предал ее.

Не пытаясь скрыть владевшего им стресса, Мэтт тихим голосом продолжил:

— Сам не знаю, что случилось со мной. Знаю только одно: ты этого не заслуживаешь.

Глаза Дженни наполнились слезами, когда она поняла, что он еще не закончил свою исповедь. Прервав его излияния печальной улыбкой, она едва слышно произнесла:

— А вот я тебя понимаю, Мэтт. Ты вынужден был сделать то, что сделал, поскольку нашим взаимоотношениям многого не хватало.

— Ничего подобного! Не вздумай винить в этом себя.

— Я не собираюсь винить себя без причины, Мэтт. И повторяю, мне понятны мотивы твоих поступков, поскольку я сама поступила точно так же с одним близким тебе человеком.

Пораженный ее словами, Мэттна мгновение лишился дара речи.

— Я не знала, что у тебя есть брат-близнец, Мэтт. И даже на мгновение не могла предположить, что Такер — это не ты.

Это была истинная правда.

— Он выглядел, как ты, и его голос ничем не отличался от твоего.

— Ты не должна ничего объяснять.

— Нет, должна! Поскольку, принимая его за тебя, я восторгалась его словами, которых ты никогда в жизни мне не говорил. Он и целовал меня иначе — совсем не так, как ты, ну а потом… потом…

— Такер воспользовался своим положением и овладел тобой.

— Нет, не он овладел мной. Это я ему отдалась.

В душе у Мэтта поднялась буря.

В прошлом они с Дженни всегда откровенно говорили друг другу обо всем, что их волновало или смущало. Она умела слушать и была его преданной конфиденткой, ни разу не злоупотребившей его доверием, да и сама частенько рассказывала ему о сокровенном. К тому же она всегда прислушивалась к его советам и поступала согласно его рекомендациям. Кроме того, сама давала ему советы, весьма разумные и дельные. Иными словами, являлась стабилизирующим фактором его жизни, особенно когда он попадал в трудное положение или у него в силу тех или иных причин душа была не на месте.

Если разобраться, она занимала в его жизни место преданной любящей сестры.

Сестры…

— Дженни, тебе не надо ничего больше мне говорить, — взмолился он. — Я знаю, что произошло. Такер пытался точно так же обработать Саманту.

— Только она оказалась ему не по зубам. Он рассказывал мне, как пытался завлечь ее, а она его прогнала. А вот я не прогнала, Мэтт.

— Ты симпатизировала ему. Ведь ты думала, что он — это я.

— Нет… не имела в этом полной уверенности.

Мэтт погрузился в молчание.

— Я реагировала на него совсем не так, как на тебя, хотя и неосознанно. С одной стороны, он как бы был тобой, с другой — сильно от тебя отличался. И не был мне как брат. И смотрел на меня по-другому. А малейшее его действие по отношению ко мне, каждое, даже самое невинное прикосновение вызывало у меня сильнейшее сердцебиение. Ну а когда он признался мне, кто он такой…

— Он сказал тебе об этом?

— Он приблизился ко мне и хотел рассказать все, я же поначалу отказывалась его слушать. Я люблю его, Мэтт, и так прямо ему и сказала. А еще я хотела его, и он об этом знал. Он просто… взял то, что я ему предложила.

— Он взял то, что ты ему предложила, принимая его за меня.

— Нет… то есть да…

Дженни покачала головой. Несколько шелковистых каштановых прядок выбились из тугого пучка у нее на голове, и Мэтт инстинктивно, с какой-то братской приязнью, заправил их в прическу.

— Вот что я имела в виду, Мэтт. Он не так прикасался ко мне. Он дотрагивался до меня как… как любовник.

— Ты не сомневалась, что помолвлена с ним.

— В конце он попросил у меня прощения, и я поверила ему. Каждому его слову.

— И ты простила его…

— Да.

— И меня ты тоже простила?

— А ты не сделал ничего дурного, Мэтт. Просто следовал за своим сердцем туда, куда я не могла тебя привести.

— Дженни, прошу тебя, не прощай меня с такой легкостью.

— Ты что же — хочешь, чтобы я тебя выбранила? Я могу это сделать, но что бы я тебе при этом ни сказала, будет несправедливо. Только сейчас я поняла, что у нас с тобой ничего бы не вышло. Хотя мы очень хорошо относимся друг к другу. — Она покачала головой, как если бы желала внести коррективы в свои слова. — Нет, не то. Мы любим друг друга, но платонической любовью, не имеющей ничего общего со страстью, которую мы оба в состоянии испытывать. Ты всегда был частью меня, но не той частью, которой так быстро завладел Такер.

— Опять Такер!

— Не сердись на него, Мэтт. Он сам на себя злится.

— Сильно в этом сомневаюсь.

— Полагаю, он говорил искренне, когда просил у меня прощения. — С минуту помолчав, она добавила: — Однако я сказала ему, что не желаю его больше видеть.

— Почему же, если все дело в неверной идентификации? Тем более ты прониклась к нему чувствами.

— А потому, что я показала себя полной дурой. Я искренне верила каждому его слову, хотя позже поняла, что его речи были во многом спровоцированы эмоциональным напряжением момента, и пожалела об этом. Ну и кроме того, Мэтт, я сама предложила ему заняться со мной любовью.

— Ты знала, что я никогда не лгу тебе, поэтому и поверила ему.

— Интуитивно я догадывалась, что Такер — это не ты, но заставила себя поверить в обратное. В определенном смысле я тебя предала.

— Это не соответствует истине.

— Еще как соответствует.

С минуту помолчав, Мэтт осведомился:

— А что обо всем этом думает твой отец?

— Я не собираюсь рассказывать ему правду. Не хочу ставить его в неловкое положение. Он этого не заслужил. Но со временем, когда мы с тобой расторгнем нашу помолвку, он сам все поймет. Такеру я сказала, что мне не хотелось бы с ним больше встречаться. Ну а как поладишь с ним ты, Мэтт, меня не касается. Это ваше семейное дело.

— Я позабочусь о Такере.

Его грозный тон испугал Дженни, и она запротестовала:

— Прошу тебя, Мэтт, не причиняй ему зла.

— Я сделаю то, что посчитаю нужным, Дженни.

— Но я же сказала тебе, что это моя вина!

— Позволь мне с этим не согласиться.

Проигнорировав призывы девушки к милосердию, Мэтт вежливо приподнял шляпу и повернулся к двери. Она схватила его за руку, как если бы пыталась таким образом еще раз воззвать к его лучшим чувствам, но он молча высвободил руку и вышел на улицу.

Мэтт думал сейчас только об одном: она простила его потому, что сама чувствовала себя виноватой. Но ему лучше знать, кто главный виновник в сложившейся ситуации.

— Итак, Саманта, что у вас происходит? Что новенького?

Вечернее солнце начало катиться к горизонту, когда Саманта, открыв дверь своего номера, увидела стоявшего в коридоре Шона собственной персоной. Она приложила максимум усилий, чтобы скрыть удивление перед его столь ранним возвращением, на которое никак не рассчитывала. Похоже, что после возвращения в город он направился прямиком к ней. По крайней мере об этом свидетельствовали его одежда и сапоги, покрытые слоем пыли. С другой стороны, куда еще было ему идти, коль скоро считалось, что Саманта ждет его и как никто заинтересована в результатах его изысканий. Однако выражение лица Шона свидетельствовало о том, что он не очень-то в это верит.

Саманта, полагавшая, что маскарад в «Трейлз-Энде» должен продолжаться еще некоторое время, готовилась к выходу на работу и оделась соответствующим образом. На ней было кричащее ярко-красное платье с большим декольте, долженствовавшим притягивать взгляды посетителей. Шон посчитал нужным в очередной раз наградить ее неодобрительным взглядом, каковой Саманта предпочла проигнорировать.

Она ощутила укол вины. Прежде всего ей претило обманывать старого друга, тем более после того как он примчался в этот городишко до первому же ее зову. Но Мэтт до сих пор не вернулся, и у нее не было возможности переговорить с ним, а раз так, она понятия не имела, как реагировать на вопросы Шона. Между тем последний после смерти отца являлся единственным человеком, которого она по- настоящему уважала. Помимо всего прочего, она только недавно поняла, что он в своем Преклонном возрасте все еще весьма привлекательный мужчина. Ведь в молодости он покорил не одно женское сердце. Шон обладал огромной физической силой, и это тоже влекло к: нему женщин.

— Кажется, я задал тебе вопрос, Саманта…

Саманта сразу узнала этот тон. У дяди Шона имелись очень строгие критерии относительно того, что такое хорошо и что такое плохо, и он в этой связи не раз поругивал свою названую дочь, а бывало, давал ей советы, которые обычно шли ей на пользу.

Саманта ответила уклончиво:

— Полагаю, прежде всего мне следует расспросить тебя о том, что ты обнаружил в своих странствиях и почему так быстро вернулся.

— Я вернулся, поскольку нашел так называемых чужаков, на розыски которых ты меня отправила.

— Неужели нашел? — Проступившее на лице Саманты удивление без слов сообщило ее собеседнику, что она на это вовсе не рассчитывала. — И что же?

Глаза Шона обратились в две узкие щелки.

— А ведь ты отлично знала, что они вовсе не грабители банков, за которыми мы гонялись, не правда ли?

— Скажем так: я не была в этом уверена и считала, что такой шанс, пусть минимальный, все-таки есть.

— Эти люди оказались жертвами, а не разбойниками. Их ограбили по пути в те края, в результате чего они остались без гроша. Некие джентльмены под видом усталых путников подъехали к ним и забрали у них все деньги и имущество. Жертвы, ясное дело, пришли в дурное расположение духа и поклялись, что второй раз такой номер с ними не пройдет. Вот по какой причине они в весьма грубой форме изгоняли из своих владений каждого, кого не знали лично.

— Откуда такая уверенность, что они сказали тебе правду?

— Да я собственными глазами видел мать семейства по имени Мэри, которую грабители избили до полусмерти, после чего она в буквальном смысле возненавидела всех чужаков. Она пряталась в хижине, держа в руках заряженное ружье, и, глядя в окно, контролировала ситуацию. Стоило ей захотеть, и она первым же выстрелом убила бы меня. Но, как видишь, не убила, что служит прямым доказательством благонамеренности этого семейства.

— Понятненько…

— И это все, что ты можешь мне сказать?

Саманта неожиданно устыдилась своей лжи и недомолвок и выпалила:

— Все дело в том, что мне вообще не следовало просить тебя приехать, дядя… то есть, извини, Шон. Я была в полном смятении, когда отправила тебе эту телеграмму, но стоило мне затратить на это дело еще немного времени, и я, возможно, разобралась бы во всем сама.

— Уверен, что в подобном состоянии ты не могла поступить иначе.

— Нет, я должна была все утрясти сама. Это для меня очень важно.

— А я полагал, что для тебя важно стать агентом Пинкертона.

— Совершенно верно.

— До сих пор? — осведомился Шон.

— Это было целью моей жизни.

— В таком случае позволь помочь тебе.

— Нет.

— Не волнуйся. Никто не узнает, что я принимал участие в этом деле.

— В таком случае я никогда не буду уверена, что могу заниматься этой работой.

Шон одарил побледневшую Саманту таким проницательным взглядом, что мог, казалось, заглянуть в тайники ее души. Затем произнес:

— Что ж, похоже, мы все сказали друг другу. Добавить нечего. Видно, придется мне возвращаться туда, откуда приехал.

— Спасибо, Шон.

— Когда буду готов, тогда и поеду.

Саманта поморщилась.

— Задерживаться нет необходимости, Шон.

Шон, проигнорировав ее слова, расплылся в улыбке.

— Думаю, еще увидимся, Саманта.

— Но, Шон…

Шон повернулся и быстро вышел из комнаты. Оставшись в одиночестве, Саманта по некотором размышлении решила, что Шон, выслушав ее, принял какое-то решение и, не откладывая дело в долгий ящик, отправился его выполнять, не надеясь услышать от нее напоследок ничего ценного.

Чувство нависшей опасности надвигалось на нее по мере того, как затихал стук каблуков Шона. Уж слишком хорошо она знала этого человека, чьи слова никогда не расходились с делом.

— Ты не видела Саманту? — спросил Тоби, подходя в «Трейлз-Энде» к Хелен, Близился вечер, и Тоби стал нервничать.

— Не видела. Но уверена, что она будет здесь с минуты на минуту.

Хелен посмотрела на стоявшего рядом с ней парня. С некоторых пор Джим сделался одним из ее постоянных ухажеров, причем из разряда самых любимых и преданных. Они пришли к выводу, что между ними гораздо больше общего, нежели можно подумать. Оба получили в детстве очень строгое воспитание и начали самостоятельную жизнь в сравнительно раннем возрасте в силу независящих от них причин. Оба зарабатывали на жизнь как и чем могли, хотя нетрудно предположить, что выбор Хелен в этом смысле был более ограничен. А еще им часто снились одинаковые сны, каковой факт Хелен рассматривала как свидетельство родства душ.

Пока молодые люди узнавали друг друга и все больше сближались, Хелен часто думала, что обязана Саманте за те радости, которые ей дарил Джим. Будучи существом благодарным, она знала, что никогда не забудет об этом и при необходимости поможет, если понадобится. Придя к такому выводу, Хелен пристальнее следила за происходившими с Самантой изменениями, казавшимися ей тревожными. Так, по ее мнению, в рабочее время улыбки на лице Саманты становились все более фальшивыми, а реплики и реакции на слова и поступки посетителей слишком резкими.

А еще ее снедало чувство вины. Она помнила, какое выражение появилось на лице у Саманты, когда они в последний вечер все вместе возвращались в гостиницу и та встретилась с Мэттом, поджидавшим ее неподалеку от «Трейлз-Энда». Хелен думала, что тогда она была просто обязана что-нибудь сделать — например, напомнить Саманте, что Мэтт обручен. Однако настойчивость Мэгги лишила ее такой возможности.

— Мне необходимо с тобой поговорить.

— Что-нибудь случилось, Тоби? — спросила Хелен.

— Ничего такого, чего нельзя было бы исправить.

Тоби улыбнулся — как раз в тот момент, когда двери распахнулись и Саманта вошла в салун. Устремляясь к ней, Тоби тем не менее не забыл повернуться к собеседнице, вежливо приподнять перед ней шляпу и сказать:

— Прошу извинить за доставленное беспокойство, Хелен.

Хелен обратила внимание на взволнованное лицо Тоби, после чего повернулась к Джиму и произнесла:

— Похоже, случилось что-то нехорошее, Джим. И мне кажется, это связано с Самантой.

Джим застенчиво улыбнулся ей.

— Насколько я знаю Саманту, ей не составляет труда оценить ситуацию и принять правильное решение. Между прочим, это она предложила мне пересесть за твой столик и присмотреться к тебе, за что я ей весьма благодарен.

Сердце Хелен забилось с удвоенной силой. Ничего более приятного Джим ей еще не говорил.

— Спасибо, Джим, — прошептала она, после чего повернулась в сторону бара, где между Тоби и Самантой шел напряженный разговор. — И все-таки я беспокоюсь за Саманту.

— Помнится, ты говорила, что Саманта в состоянии о себе позаботиться. Но если честно, я тоже за нее тревожусь.

Потом они словно по команде замолчали и начали со все возрастающим волнением следить за обменом мнениями между Тоби и Самантой.

— Ну и что ты теперь собираешься делать?

Саманта бросила взгляд на Тоби. Судя по выражению его лица, он был чем-то взволнован. Саманта только что вошла в «Трейлз-Энд» после разговора с Шоном.

— Я думаю об этом деле день и ночь, — начал Тоби, — и решил, что мне просто необходимо поведать Мэтту кое- какие сведения о его брате.

— Зачем?

— А затем, чтобы он сделал то, что хотел его отец.

— А именно?

— Не знаю. Надеюсь, Мэтт поймет.

Саманта посмотрела на Тоби и сразу поняла, что он чем-то очень озабочен. Она не думала, что в Уинстоне, могут бушевать такие страсти, когда ехала сюда. После смерти отца она жила на те деньги, что он ей оставил, в пансионе при закрытой школе, куда ее пристроил Шон. Он регулярно навещал ее до тех пор, пока ей не исполнилось восемнадцать, когда она вышла из школы с дипломом в кармане и заветной мечтой в душе.

Приехав в Уинстон с придуманным ею «гениальным» планом, она никак не ожидала, что Мэтт окажется «ее Мэттом», в которого она влюбится. Она искренне верила, что ее женская привлекательность, холодный аналитический ум и врожденная независимость, не говоря уже о полученных от отца знаниях, обеспечат ей скорый и полный успех в затеянном расследовании. Она и помыслить не могла, что ее мечта стать агентом Пинкертона может вступить в противоречие с чувствами, которые она стала испытывать к Мэтту со дня их первой встречи, сделавшими ее совершенно беззащитной перед этим человеком.

Не знала она и того, что у Мэтта есть брат-близнец, чье рождение не было зафиксировано ни в каких документах и с которым Мэтт никогда не встречался, пока Такер сам не появился в его владениях.

Зато сейчас Саманта знала, как сильно она сама зависит от расследования, проводившегося пару месяцев назад агентством Пинкертона, работавшим до нее над этим делом, поскольку сотрудники агентства допустили тогда ошибку, полностью исключив возможность неверной идентификации любого типа.

Саманта вспомнила о собственной беспомощности, охватывавшей ее всякий раз, когда она видела Мэтта. Именно поэтому она отправила телеграмму Шону, ей действительно нужна была помощь. Но теперь, оказавшись перед лицом надвигающейся опасности в виде подозрений Шона и появления на сцене событий якобы умершего брата-близнеца Мэтта, чья тайна была раскрыта и стала достоянием Тоби, она почувствовала себя в ловушке.

Понимая, что Тоби дожидается ее ответа, Саманта, изобразив на губах улыбку, произнесла:

— Полагаю, Тоби, тебе незачем торопиться.

Тоби, достаточно поживший на белом свете, чтобы понимать, когда женщина хитрит, осведомился:

— Чего ты добиваешься?

— Я хочу, чтобы ты никому ничего не говорил. Пока.

— Это почему же?

— Потому что у Мэтта на уме и без того множество важных дел, чтобы обременять его еще и этим.

— Ты имеешь в виду Дженни?

Улыбка на лице Саманты погасла.

— Он собирается рассказать ей о ваших отношениях?

Саманта уныло кивнула.

— И чем все это кончится?

— Понятия не имею.

С минуту помолчав, он с сочувствующей улыбкой резюмировал:

— Короче говоря, ты не знаешь, что делать и что будет, а находиться в состоянии неопределенности тебе непривычно, не так ли?

— Вроде того.

— Дорогая! Я не сделаю ничего, что может тебя хотя бы в малой степени опечалить, — пропел Тоби со смягчившимся выражением лица. — Другими словами, я буду нем как рыба, пока ты сама не дашь мне разрешения говорить. Такой вариант тебя устраивает?

Саманта сморгнула слезу.

— Спасибо тебе, Тоби.

— Не надо меня благодарить. Судьба предоставила мне второй шанс, и я пытаюсь быть достойным его.

Не слишком хорошо понимая, что он имеет в виду, Саманта тем не менее снова сморгнула слезу, поскольку глаза у нее, как говорится, находились на мокром месте. Но Тоби не дал ей возможности что-либо выяснить, поскольку, вежливо прикоснувшись рукой к краям шляпы, неожиданно произнес:

— Пойду-ка я посплю. Ведь всю ночь глаз не сомкнул. Между тем чем старше я становлюсь, тем больше нуждаюсь во сне. Так что отправлюсь-ка я в свою комнату при конюшне. Завтра увидимся…

С этими словами Тоби заковылял к двери. Саманта какое-то время смотрела ему вслед, а потом отправилась в бар, где ее давно дожидались поклонники.

Хелен и Джим, наблюдавшие из своего угла за ходом беседы, переглянулись. Их подозрения относительно того, что у Саманты неприятности, подтвердились. Так по крайней мере им казалось. Они всей душой были рады помочь ей, но не знали, что делать. Поэтому решили остаться за столиком и подождать дальнейшего развития событий.

Завершив разговор с Дженни, Мэтт пустил свою лошадь в галоп. Когда он исповедался ей в своих грехах, ему неожиданно пришлось выслушать и ее исповедь, и его переполняли чувства, из которых доминирующим была ярость. Да, они занимались любовью с Самантой по обоюдному согласию. Такер же воспользовался овладевшим Дженни смятением, своим поразительным сходством с ним и таким образом обманул ее. Подобные действия со стороны его так называемого брата не должны были остаться безнаказанными.

Выхватив из кобуры револьвер, когда хижина Такера оказалась в его поле зрения, он слез с коня и, едва слышно ступая по траве, прокрался к домику. Затем заглянул в окно в надежде рассмотреть, что там внутри, но поскольку окно не мыли целую вечность, ничего не увидел. Тогда, держа револьвер наизготовку, он ворвался в хижину, ударом ноги распахнув дверь.

В хижине никого не было.

Мэтт громко выругался, задаваясь вопросом, где может находиться Такер. Он сомневался, что Такер отправился в город, поскольку тот не хотел подвергать угрозе свою анонимность в случае неожиданной встречи с братом. Но как бы то ни было, Мэтт не сомневался в том, что рано или поздно Такер вернется в хижину.

Вечерело. И Мэтт понял: сегодня Такер в хижину не вернется. Не раздумывая о том, куда Такер мог пойти, Мэтт вышел из хижины и направился к рощице, где находилась его лошадь. Медленно пробираясь в темноте среди деревьев, он молил Бога, чтобы лошадь оказалась там, где была привязана, и с ней ничего не случилось.

Добравшись наконец до своего ранчо, Мэтт первым делом отвел лошадь в стойло, запер его и зашагал к домику. И неожиданно замер, чувствуя, как волосы у него на голове зашевелились. На ранчо, где по идее не должно было быть ни единой живой души, тускло светилось одно окно, озаренное крохотным пламенем керосиновой лампы. В следующее мгновение на смену оцепенению пришла ярость. Вытащив из кобуры револьвер, Мэтт ворвался в свое жилище и быстрым шагом прошел из прихожей в гостиную, где к огромному своему удивлению обнаружил Такера, сидевшего на старой продавленной кушетке.

Первым заговорил Такер:

— Спрячь пушку, братец. Она тебе не понадобится.

Мэтт, выгнув дугой бровь, бросил:

— Не хочу зря рисковать, знаешь ли…

— Что бы ни случилось, я не стану в тебя стрелять. Ведь мы с тобой братья.

— Ты мой брат только тогда, когда тебе это выгодно.

Такер поднялся с места и свел на переносице брови.

— Ты разговаривал с Дженни, не так л и?

— Разговаривал.

— И она тебе все рассказала.

Мэтт, чей указательный палец подрагивал на спусковой скобе револьвера, гаркнул:

— Ну и сукин же ты сын, Такер!

Такер, спокойно выслушав его, повторил:

— Спрячь пушку, Мэтт, она тебе не понадобится. Я собираюсь пойти к шерифу и сдаться властям. Специально приехал к тебе, поскольку решил, что ты заслуживаешь первым узнать об этом.

— Я тебе не верю.

Удивленный откровением брата и не зная, говорит ли тот правду, Мэтт тем не менее не мог не признать, что у Такера оружия при себе не было. Засунув наконец револьвер в кобуру, он произнес:

— С первого же дня нашей встречи ты повел себя как самый отъявленный наглец. Сказал, к примеру, что будешь и впредь пользоваться всеми преимуществами нашего сходства, пока мне это не надоест и я не заявлю на тебя в полицию. Ты все время пытался доказать мне, что я ничем не лучше тебя. Ну так вот: должен по этому поводу заметить, что ты выиграл. Однако теперь, когда все вроде как складывается в твою пользу, неожиданно выясняется, что ты собираешься сдаться шерифу. Не вижу в этом особого смысла.

— Все-таки ты поверил мне. Хотя бы в часть из того, что я сказал. Иначе револьвер остался бы у тебя в руке.

Помолчав, Мэтт спокойно спросил:

— Ты зачем сюда приехал?

— Ведь я уже сказал тебе зачем.

— Мало ли что. Ты и раньше мне врал.

— После разговора с Дженни ты отправился в мою хижину и ждал меня там, верно? А я все это время сидел здесь. Бессмысленная потеря времени!

— Ты хотел сказать, что я отправился в свою хижину на заброшенном участке своего ранчо, не так ли?

— Совершенно верно. Наш отец позаботился об этом. Сначала меня задевал тот факт, что отец перестал думать обо мне с того самого дня, когда мать от него ушла. Но честность и благородство Дженни, ее стремление творить добро так на меня повлияли, что я впервые в жизни решил хотя бы в малой степени уподобиться ей и попытаться изобразить из себя благородного. И когда я ощутил в себе это самое благородство, то пришел к выводу, что даже если мать и лишила меня лучшей доли в жизни, то произошло это не по твоей вине и ты здесь ни при чем. А потом я сказал себе, что ты заработал это ранчо, поскольку долгие годы вкалывал бок о бок с отцом. А я — нет.

Мэтт прищурился и бросил на Такера скептический взгляд.

— С чего такая перемена, хотелось бы знать?

— Я же сказал тебе — из-за Дженни.

Мэтт вспыхнул.

— Ты не достоин произносить это имя. Ты знал, что мы помолвлены, и использовал это к своему преимуществу.

— По-моему, ты и думать забыл о вашей помолвке, когда спал с женщиной из салуна.

Мэтт сделал шаг назад.

— Я уже поставил тебя в известность, что ты прав и я ничем не лучше тебя. По крайней мере в отношении женщин.

— На самом деле Дженни предал ты, а не я.

— Ты воспользовался преимуществом, доставшимся тебе не по праву. Я же, несмотря на помолвку, ничего подобного с ней себе не позволял!

— У меня и в мыслях этого не было, когда я впервые увидел ее, но когда мы узнали друг друга получше и она предложила мне себя в день нашей последней встречи…

Чтобы не позволить Такеру завершить эту фразу, Мэтт быстро шагнул вперед и изо всех сил ударил его кулаком в лицо. Такер упал, и из уголка его рта закапала кровь. Мэтт посмотрел на него сверху вниз и произнес:

— Вставай! Поднимайся, черт тебя побери! Ты заставил Дженни почувствовать себя дешевкой… принудил впервые в жизни скрыть правду от отца, которого она боготворит.

— Красиво излагаешь, особенно если принять во внимание, сколько времени ты проводил в постели Саманты Ригг. — Такер поднялся. — Но ты прав. Мы оба недостойны Дженни.

— Мне бы хотелось узнать у тебя одну вещь, — сказал после минутной паузы Мэтт, глядя на Такера в упор. — Ты действительно настолько меня ненавидишь, что попытался измазать дегтем лучшие чувства, какие я когда- либо испытывал к женщине?

— Разумеется, ты имеешь в виду Саманту Ригг, поскольку Дженни, насколько я знаю, ты не любишь.

Мэтт побагровел, но все-таки ответил на эту язвительную ремарку:

— Я люблю Дженни. И всегда любил. Между тем Саманта вовсе не та женщина, за которую ты ее принимаешь. Она приехала сюда, чтобы собрать улики против тебя… меня… или против нас обоих, поскольку работает на Пинкертона. И для того, чтобы сделать свою работу и заручиться благодарностью босса, она была готова на все.

— Почему в таком случае она меня прогнала, когда считала, что я — это ты? Между прочим, я предоставил ей второй шанс, но она им не воспользовалась.

— Вот почему ты отправился наводить мосты к Дженни?

Такер выпятил подбородок.

— Во всяком случае, она меня не прогнала.

Не слишком доверяя своему зеркальному отражению, гипнотизировавшему его взглядом, Мэтт ответил:

— Так вот, значит, зачем ты сюда приехал… Позлорадствовать захотелось?

— Я приехал сюда, чтобы сказать: ты прав, брат. Я действительно самый настоящий ублюдок, которого воспитала и выбросила в жизнь пустая, ни на что не годная женщина. Она приложила максимум усилий к тому, чтобы передать мне все эти качества, в то время, как ты остался с работящим отцом, не жалевшим времени, чтобы научить тебя отличать добро от зла. Я ушел из дома так рано, как только смог, и время от времени возвращался домой, чтобы поддержать маму, особенно когда у нее бывали трудные времена.

— Она была алкоголичкой.

— Она была алкоголичкой и к тому же обладала всеми существующими на свете пороками.

Мэтт покачал головой:

— Мне очень жаль.

— Мне тоже. Хотя я практически не пью, мне нет равных по части оправданий. Всю свою жизнь я только и делал, что оправдывал себя, выдумывая для этого различные причины и предлоги. Оставив мать, я мог пойти по пути честного человека, но она так меня воспитала, что я считал себя слишком умным для этого.

— Я сожалею и об этом тоже.

— Да ладно тебе, Мэтт. Не сожалей. Радуйся лучше, что она взяла с собой не тебя, а меня.

Совершенно неожиданно для себя Мэтт произнес:

— Пока ты чист и против тебя не выдвинуто никаких обвинений. Так что можешь уехать отсюда, если хочешь. Саманта еще не успела никому рассказать о том, что у меня есть брат-близнец. Об этом знает только Дженни, ну а она, разумеется, ничего никому не расскажет.

Такер нахмурился.

— Вообще-то я рассчитывал услышать от тебя совсем другое.

— Интересно, что именно? — холодно поинтересовался Мэтт. — Что я приветствую твое намерение сдаться властям? Мне это не нравится.

Такер передразнил его, с соответствующей мимикой и интонацией повторив его слова:

— С чего такая перемена, хотелось бы знать?

— Честно говоря, не знаю, — пожал плечами Мэтт. — Возможно, потому что ты мой брат и тебе здорово досталось в этой жизни.

Такер промолчал.

Мэтт добавил к уже сказанному следующее:

— Ничего пока не делай. Дай мне переговорить с Самантой… и с Дженни. Посмотрим, что они скажут по этому поводу.

— Не пойму, зачем тебе это нужно?

— А затем, что, как я уже говорил, ты мой брат и тебе в молодые годы пришлось туго.

— По-моему, для меня уже слишком поздно выбираться на прямую дорогу.

— Я просто обязан хоть что-то для тебя сделать.

— Слишком поздно.

— Предоставь мне такую возможность, Такер. Прежде ты мне такого шанса не давал, А теперь дашь, потому что время пришло.

Такер устремил взгляд на Мэтта, и две пары абсолютно идентичных светлых глаз встретились. Потом Мэтт сказал:

— В конце концов, ты мне брат или нет?