«Мне бы тебя».
Ему бы меня что? Что он хотел этим сказать? Съесть, придушить, поцеловать, разозлить, развеселить? Мозг подкидывает десятки вариантов, пока я тщательно жую последний кусочек шикарного круассана с малиной. А Тим в это время резко наклоняется к моему лицу, трется носом об щеку, оставляет слегка колючий поцелуй на кончике носа и резко спускается к моим губам.
Сладко-сладко, а еще немного кофейно, ведь мы оба пили капучино и ели мой круассан. Его губы куда более настойчивые, чем в прошлый раз, и я перестаю находиться в сознании довольно быстро. Я словно во сне, и просыпаться мне не хочется.
Когда я двигаюсь ближе, стаканчик с кофе, стоявший на коленях у Тима, падает. Надеюсь, кофе уже выпит, хотя когда мне успевать еще об этом думать… Пальцы Шумского выписывают какие-то круги на моем затылке под волосами, а я неожиданно для себя цепляюсь за его шею и вся растворяюсь в моменте.
Конечно, поцелуй этот у меня не первый, хотя и не скажу, что умудрилась к своим шестнадцати с большим хвостиком набраться серьезного опыта. Целовалась с другими мальчиками, да, хотя в эту минуту кажется, что никогда и не целовалась. Как будто именно это — впервые.
И долго ли мы целуемся? Я теряю счет времени. А когда мы отлипаем друг от друга, разговор как-то сначала не клеится. Наверное, у нас просто нет слов. Они и не нужны, когда так много сказано одним лишь поцелуем.
Стремительно темнеет, ведь уже не июнь. Тим напоминает, что меня могут хватиться дома. Блин! Признаюсь, сама об этом уже не думаю, а вот Шумский помнит. Все-таки есть в нем страх отхватить от моего бати, ну что поделать, этот страх есть и у меня.
Мы летим на байке по вечернему городу, в котором уже зажглись фонари и лампочки, украшающие большие улицы и проспекты. Мой первый раз на байке оказался таким крутым, что хочется даже за руль сесть! Но знаю, мне такое не светит совершенно, так что побуду счастливым пассажиром.
Наконец, Тим сбрасывает скорость, сворачивая в наш переулок. Тормозит не у моего дома, а за пару домов до него. Сомневаюсь, что близнецы сидят у окна и караулят, но не удивлюсь, так что остановиться чуть в стороне — идеальное решение.
Спрыгиваю с байка, отдаю Тимофею шлем и натягиваю свитер поверх блузки. Если зайду домой легко одетой, получу еще и от маман, а я не готова к такому морально.
— Мы успеем увидеться до выходных? — с надеждой спрашивает Тим.
— У тебя всегда есть вариант приехать к моей школе, — специально не говорю ничего конкретного.
— Мила…
— Что? Я тебя предупреждала, что со мной не будет легко.
Вздохнув и закатив глаза, Шумский ловко спрыгивает с любимого железного коня, согнутой рукой прижимает оба шлема к груди, а другой рукой, свободной, быстро обнимает меня и коротко целует. Почти так, как в первый раз.
— Ты не скажешь «нет», я уверен, — улыбается он напоследок и уезжает.
А я, впервые за этот вечер взглянув на часы и поражаясь самой себе, скорее бегу домой.
Однако допроса не случается. Я говорю, что задержалась у репетитора, потом прогулялась немного, а в итоге долго добиралась домой. И мне даже верят. Все, кроме двух маленьких засранцев, которые хитро улыбаются, подозревая меня в откровенном вранье. Однако молчат. Надолго ли их хватит, не знаю.
***
— А где Заболоцкая? — Карен удивляет меня вопросом с утра пораньше.
Этим он резко сбивает мой прекрасный романтичный настрой, в котором я тусуюсь еще со вчерашнего вечера после свидания с Шумским. Об этой встрече пока не знает ни одна живая душа, включая даже Рину. Братья что-то чувствуют, но явно не видели нас с Тимом вместе, а то уже прибежали бы ко мне и орали, что будут хранить молчание только если я выполню десять их просьб разной степени наглости. Раз пока что-то обдумывают, значит, ни в чем не уверены, и мне это только на руку.
Я буду молчать, и даже Мхитаряну не расскажу. Тем более, вот, он интересуется моей подругой, а не мной.
— Умудрилась заболеть в первые же дни в школе, насморк, кашель, отлежится дома пару дней, — отвечаю ему, пересказывая содержание утреннего звонка Арины.
— Понятно, бывает, — и снова этот будничный тон.
— Если переживаешь, можешь написать ей и выразить слова поддержки.
— Я похож на бессмертного? — он искренне удивляется моему предложению.
— С чего бы?
— Ты прекрасно знаешь, как твоя подруга относится ко мне. Мы оба это прекрасно знаем. Тогда зачем я должен рисковать?
— Слушай, на прошлой неделе она даже один раз спрашивала про тебя.
Мхитарян ладонями растирает свои традиционно не слишком выбритые щеки, пытаясь окончательно проснуться, вальяжно выписывает круг головой, разминая шею, и только после этой паузы на импровизированную зарядку отвечает.
— Это когда она сказала, что я странный какой-то?
— Она задала вопрос о тебе, это уже достижение!
— Я переживу без таких достижений. И вообще, забудь, что я про нее спрашивал, я просто так, к слову, не бери в голову.
Ага, хорошо сказано «не бери в голову», а я теперь только об этом и буду думать вообще-то! Да оба они какие-то странные. Мои лучшие школьные друзья обычно делают вид, что не знают друг друга. Они даже и не ругались никогда, поэтому истинная причина таких странных взаимоотношений для меня — тайна, покрытая мраком. У Мхитаряна я даже спрашивать не пыталась, а у Рины пробовала. Знаете, что она сказала? Не нравится он ей. Вот как можно говорить, что тебе не нравится человек, если ты знаком лучше всего с его спиной, потому что на уроках ежедневно видишь ее перед собой? Мне кажется, они в принципе друг другу за все десять лет школьной жизни слов десять от силы сказали, а такой лютый холод в помещении, когда они смотрят глаза в глаза. Словно сейчас все замерзнет на фиг! Мне этого не понять, и я обычно стараюсь не лезть в происходящее, но за эти несколько первых учебных дней они уже оба по разу умудрились меня удивить.
— Карен, можешь мне объяснить, почему тебе не нравится Заболоцкая? — обнаглев, я решаю, что попытка — не пытка. Максимум, что он может сделать — это посмотреть на меня так, что я дурой себя почувствую. Но чувствовать себя дурой благодаря всем моим родственникам, особенно младшим, у меня получается весьма хорошо. Так что не пугает.
— А кто сказал, что она мне не нравится? — преспокойно произносит Карен.
— В смысле?
Я ожидала любого ответа, но только не такого.
— Ну кто-то тебе говорил, что она мне не нравится? Может, это нотариально заверенный документ, где так написано?
Зануду какого-то включил, но меня так не испугаешь.
— Никто мне не говорил, но если мыслить логически…
— У девушек проблемы с логикой, — машет в мою сторону и отворачивается, зевая.
— Подожди, — я трясу его за рукав свитера и заставляю развернуться снова на меня. — Хорошо, нет такого, что она тебе не нравится. Тогда почему вы вообще не общаетесь и даже вместе со мной пересекаться никак не хотите?
— Потому что я не нравлюсь ей, а я очень хорошо чувствую, когда не нравлюсь девушке. Вот ты, рыж, меня обожаешь, — он щелкает меня по носу. — А она раздражается от одного моего вида. Я не могу испытывать радости от этой мысли, поэтому стараюсь делать вид, что мне все равно.
Хмм… Он сказал «делать вид»? То есть на самом деле ему не все равно? Таааак, Мхитарян, у тебя большие проблемы!
— Послушай, Каренчик…
— Физичка пришла. Угомонись, рыж, иначе мы оба вылетим с этого урока, а я дурацкую школу планирую хоть как-то окончить.
Надуваю щеки от обиды, но стараюсь прийти в себя. Буквально через три секунды на моем лице уже красуется улыбка, за которую похвалили бы даже братья, — она милая, но несет в себе страшную угрозу.
Я знаю, где ты бываешь один, Мхитарян, и я тебя найду.
После основных уроков перед факультативами у нас есть небольшой перерыв, который большая часть класса тратит на обед. Я же, перекусив пиццей из буфета, оставляю сумку с вещами в классе для занятий и выхожу на улицу в целях изучения окрестностей. Карена ожидаемо вижу на пришкольном стадионе у баскетбольной корзины. Он лениво забрасывает мяч в кольцо, ловит и забрасывает снова. И ему вполне комфортно делать это все одному.
Когда ему было десять, его родители развелись. Отец, который родом из Армении, вернулся на Родину, а мать пыталась загасить боль от развода встречами с другими мужиками. Мой одноклассник так нуждался во внимании и поддержке в тот момент, но ничего подобного не получил. Наверное, именно это и стало причиной, почему Карену нравится быть волком-одиночкой.
Он не любит показывать свои эмоции, тяжело впускает людей в свое личное пространство, не любит быть уязвимым из-за чего-то или кого-то. Он сам по себе уже давно, и тем приятнее, что для меня сделано исключение. Я точно знаю, что между нами только дружба — мы обсуждали это как одно из условий сосуществования в самом начале. Но эта дружба настоящая, а не от безысходности.
Я спускаюсь в чашу стадиона, разглядывая Карена со стороны, и впервые критически отмечаю про себя, что за лето он слегка схуднул. От нервов что ли?
— Так, Мхитарян, нам надо поговорить, — громко заявляю, когда подожду к баскетбольной площадке.
— Раз ты на стадион даже пришла, видимо, реально надо. Ну, что хотела узнать?
— Ты что-то от меня скрываешь?
Карен в очередной раз прицеливается в корзину, но, услышав мой вопрос, жутко мажет и даже на секунду забывает про мяч.
— И как ты сделала такие выводы? Левина, мне казалось, мы достаточно знакомы…
— Вот именно! — перебиваю его и подхожу еще ближе. — Мы достаточно знакомы, чтобы я почувствовала — что-то происходит.
— Ты серьезно подозреваешь меня во вранье?
— Ну в каком вранье, Боже! Просто что-то произошло, а ты не рассказываешь мне.
— Все равно интересно, откуда такие выводы.
— Ты слишком закрыт от меня. Задаешь мало вопросов, — я говорю, а Карен несогласно крутит головой и улыбается. — Мало вопросов обо мне! Я же тебе говорила, что у меня парень появился, помнишь? Ты один раз спросил, познакомлю ли я вас, и на этом все. И о себе мало рассказываешь. Зато тебя интересует Заболоцкая!
— Я просто спросил, почему ее нет в школе, но ты устроила из этого целый сериал, разве я виноват? — он отворачивается и идет за мячом, поднимает его, резко срывается с места и ведет мяч прямо к цели, ловко набивая его. Когда он забрасывает, снова поворачивается ко мне. — Мила, ты надумываешь что-то. Все совершенно обычно. Лучше расскажи про парня своего, я с удовольствием послушаю.
— Обойдешься! — фыркнув и скрутив волосы в жгут, который тут же разлетится обратно, облокачиваюсь спиной на поручень для брусьев.
— И я реально остаюсь виноватым, — Мхитарян ухмыляется, зажимает мяч на сгибе локтя и подходит ближе, становясь прямо напротив. — Слушай, Мил, я просто загружен своими мыслями. Отец скоро прилетит, мать на взводе, еще бабушка подливает масла в огонь. Реально жесть дома, особенно когда бабуля приезжает. И еще у нас тусуется очередной мамин хахаль, я даже не помню, как его зовут, запутался в них. Плюс еще школа, экзамены чертовы. Я не очень рад всему происходящему, возможно, клинит меня немного, думаю не о том, но давай с тобой не будем из-за этого ругаться?
— Карен, да я и не хотела ругаться, зачем мне это. Вот видишь, я не знала, что с тобой происходит, ты не рассказывал!
Он забирается в пространство между брусьями и хватается руками, начиная раскачиваться. Как будто отрешен от всего мира. Подтягивает выпрямленные ноги и удерживает их так, максимально напрягаясь, висит в этом положении и отсчитывает секунды. Затем легко и красиво для его роста спрыгивает и снова становится рядом.
— Не хочу никого грузить своими проблемами, и тебя в том числе. Но раз ты почувствовала что-то, мне проще сказать, чем молчать и позволять тебе выдумывать дальше. Прости, если я веду себя странно.
— Странно — это ты точно сказал.
Делаю к нему шаг и обнимаю его. Мхитарян — парень абсолютно не тактильный, и вот такое для него вообще не в порядке вещей. А я тактильность люблю, и мне легче обнять человека, чем высказать поддержку словами.
— Рыж, ты там это… — он сразу теряется.
— Постараюсь больше ни в чем тебя не подозревать, правда. Ты всегда можешь со мной всем поделиться, ладно?
— Ладно, Левина. На то мы и друзья, — согласно кивает, обнимая меня в ответ.
Про Рину спрашивать не решаюсь, и без того у него проблем много. Да и возможно, что он прав — навалилось все, вот и запутался. А может, все-таки не до конца мне рассказал. Теперь только время покажет.