Сын врага отца

Глава 29. Левина

Кутаясь в плед, который пахнет Шумским, кручусь по его кровати в его же футболке. Знаю прекрасно, что у футболистов дома всегда болтаются какие-нибудь старые комплекты формы, у нас полно таких. Вот и у Тима завалялся. А сегодня пригодился мне.

В ночном свете люстры изучаю его комнату. Так непривычно и необычно находиться здесь, что сама до сих пор поверить в это не могу. И хотя в висках пульсирует, как после яростной тренировки, а горло сжимает как будто в тисках, я лежу и улыбаюсь.

Именно с этой наивной улыбкой меня и обнаруживает мама Тимофея, когда вновь заходит с целью проверить, не поднялась ли температура. Мне нравится эта женщина, с первого взгляда нравится. Она и добрая, и заботливая, и вместе с тем очень волевая и решительная. От того, как она поговорила по телефону с моим отцом, я сама офигела. Даже мама, у которой уже такой опыт совместной жизни с папой, не всегда так с ним может. А тут… Реально мастер-класс.

— Так, бери градусник, у нас контроль перед сном, — Анна садится рядом со мной. — Завтра нужно будет позвонить в поликлинику, к которой ты приписана, хорошо?

Согласно киваю. В таком состоянии я действительно не смогу пока ходить на занятия.

— Волосы у тебя такие рыжие, прямо как у мамы, — вдруг говорит Анна, внимательно смотря на меня. — А вот черты лица — папины. И вообще ты похожа на него очень.

— Есть такое, — я сразу же соглашаюсь.​

— Особенно на него в молодости.

— Вы его знали, да?

— О, твой папа и сейчас замечательно выглядит, а тогда был таким красавчиком, что просто невозможно было не влюбиться.

Когда она договаривает это, до меня доходит смысл сказанного.

— Вы…

Я едва начинаю фразу, как Анна уже кивает.

— Да. Я познакомилась с твоим отцом, когда была совсем молоденькой. Я тогда с однокурсниками ходила на матчи клуба, и вот однажды после игры попала под ливень, а Левин меня подвез. Чисто случайно. Но закрутилось все как-то сразу.

Ушам своим не верю! Мама Тима и мой отец! Фак. Очень сильно фак. Неужели мир настолько тесен, не верю!

— Твой отец — замечательный мужчина, очень внимательный, заботливый, искренний. И я действительно испытывала к нему чувства.

— Но? Есть ведь какое-то но, раз вы не остались вместе?

— В один прекрасный день я познакомилась с его другом Романом Шумским. И все, этот день разделил мою жизнь на «до» и «после». Я была девушкой Даниила, но мое сердце сразу принадлежало Шумскому, даже если я и пыталась сопротивляться.

— Боже, — вздыхаю едва слышно. Мне кажется, в комнате становится еще жарче, либо же у меня ползет температура. Впрочем, градусник уже сигнализирует о том, что измерение окончено. Анна вытягивает его у меня, смотрит и недовольно хмурится.

— Высокая, Мила. Потом еще раз проконтролирую, к ночи выпьем жаропонижающее.

— А что было дальше? Когда вы влюбились в Романа Сергеевича? — сейчас меня интересует именно это.

— Дальше? — Анна на пару секунд прикрывает глаза, выдыхает и собирается с духом, очевидно, чтобы продолжить рассказ. — Твой отец узнал, что я люблю Рому. Мы расстались некрасиво и жестко, но он был прав. Я знаю, я виновата перед ним, хотя в конечном итоге мы имеем две счастливых семьи, а не одну несчастную. Мне жаль, что тогда пришлось разбить ему сердце. Я бы никогда не хотела этого делать, но любовь — не всегда добрая и светлая. Бывает и сложная, запретная, кажущаяся невозможной. Тем не менее, прошло два года после этого всего, я окончила университет, начала работать, переехала в городок в области. И вновь столкнулась там лицом к лицу с Романом. И в тот раз уже навсегда. Мне правда очень жаль, что однажды было так сложно, но ведь в итоге я всю жизнь провела рядом с человеком, которого люблю, родила нашего сына, мы вместе его воспитали. Хорошо воспитали! Смотри, какой красавчик вырос!

— Это точно, — я с ухмылкой киваю.

— Твой отец простил нас уже, конечно, но такая обида не забывается. Понимаю его. Однако ты ни в чем не виновата, да и Тимофей тоже не такой, как его отец. И не такой, как я. Он похож на нас, конечно, но он — не мы с его отцом. Если хочешь, я поговорю с Даниилом. Не хочу лезть в ваши с сыном отношения, но и позволить Левину надавить на вас и запретить я тоже не могу. Не такая уж я слабая и беспомощная, чтобы с Левиным не справиться. После Шумского, точнее, после обоих Шумских уже вообще ничего не страшно. Ты хочешь, чтобы я с ним поговорила?

Я не уверена, что хочу, но с другой стороны, а что еще делать? Какие у меня варианты? Только согласиться на ее помощь, хоть что-то попробовать.

— Да. Я не знаю, поможет ли это. Но вдруг он вас послушает?

— Хорошо, милая. Тогда завтра же и поговорю. А сейчас вот: леденцы, аэрозоль и постоянное горячее питье — твои лучшие друзья. Я буду следить, чтобы ты все выполняла, тогда быстрее поправишься.

— Спасибо. Мне неловко, что я так поступила, не думала, что окажусь настолько заболевшей. Пришла к вам со своим вирусом.

— Вирус у тебя только один, дорогая. Влюбленность в моего сына, — она подмигивает и поднимается с кровати. — Я пока пойду, загляну к тебе чуть позже, хорошо?

Миссис Шумская выходит, но буквально через пару минут появляется Шумский-младший. Уже заходил, и целоваться лез, хоть я и не позволила, и поговорили уже. А все равно пришел еще раз.

Не боится, что заболеет из-за меня? Ему все-таки нельзя рисковать, а то вылетит с тренировок, пропустит матчи. Болеть, конечно, никому нельзя, но тут он явно рискует. Хотя, кажется, этот улыбающийся блондин абсолютно бесстрашный. Рядом с ним и мне не страшно, ведь я знаю, что он не оставит, не отойдет, даже если все кругом против.

Тим просто обнимает меня перед сном и желает спокойной ночи, чуть дольше задерживая в своих объятиях, чем я думала. Еще чуть-чуть, и можно заснуть, но я держусь и в сон проваливаюсь уже после того, как он выходит.

Мама Тимофея и утром контролирует меня, словно мне четыре годика. Проверяет, что я приняла все лекарства, сразу же измеряет температуру, дает горячее питье. В целом, чувствую себя не очень хорошо, но высокая температура к утру сбивается. Анна убеждает нас с Тимом, что сделает так, как обещала вчера моего отцу, сама отвезет меня домой к родителям. После завтрака, состоящего из блинчиков, чая и нескольких лекарств, Анна отправляет меня в душ и собираться домой.

Тимофея отправляют в университет, и хотя он очень упирается и обещает отвезти меня домой самостоятельно, переубедить маму ему не удается. Если честно, я волнуюсь и не знаю, как пройдет эта двадцатиминутная поездка в одном автомобиле с женщиной, которую когда-то любил мой отец, но хочу верить, что неловко вдвоем в замкнутом пространстве нам не будет.

— У тебя же есть младшие братья, верно? — спрашивает Шумская, чтобы как-то завязать разговор и не ехать в тишине.

— Да, близнецы. Макс и Марк. Кстати, это именно они выдали про меня информацию Тимофею, очень способствовали тому, что он добился моего внимания.

— Вот как? Я, конечно, надеялась, что он сделал это сам. Думала, он в отца.

— Нет, что вы. Ну конечно, сам. Просто мелкие давали ему советы и подсказки, они же хорошо меня знают. Все-таки в одном доме живем и общаемся каждый день.

— Мила, ты не испугалась всего происходящего после того, что я вчера рассказала тебе? — Анна спрашивает, на секунду поворачиваясь в мою сторону и снова переводя взгляд на дорогу.

— Нет. Просто это как-то слишком неожиданно. Тим, я так понимаю, знал, но говорить мне ни в какую не хотел. Может, и правильно, ведь это ваше личное дело, и только вы могли мне об этом сказать. Либо мой отец, но он предпочитает давить на то, что Тимофей старше, а я слишком маленькая, мне надо думать об учебе, поступлении. Но никак не о любви.

— Ну какой серьезный и строгий папочка, вы только подумайте, — усмехается Анна. — Ничего, я поговорю с ним.

Я пишу папе, когда мы практически подъезжаем к нашей улице, и он выходит нас встретить. Специально дома остался, не поехал на стадион свой ни свет ни заря, меня ждал.

Анна тормозит напротив наших ворот, ставит машину на парковку, не заглушая двигатель, и вместе со мной выходит из салона.

— Ну привет, Лёва.

— Привет. Мила, быстро в дом.

— Пап!

— Я сказал, иди домой.

— Спасибо вам, — обращаюсь к Анне, пытаясь улыбнуться ей глазами, но тяжелый взгляд отца сверлит насквозь, и я реально предпочитаю спрятаться за калиткой. Но в дом, разумеется, не иду, чтобы послушать их дальнейший разговор.

— Лёв, давай поговорим, пожалуйста.

— Ань, езжай, я тебя прошу. Нечего обсуждать, я твоему сыну уже все сказал. Нет и еще тысячу раз нет. Спасибо, что дала Миле нужные лекарства, в тебе как специалисте я не сомневаюсь. Но на этом все. Больше Мила с вашей семьей ничего общего иметь не должна.

— Нет, Лёв, давай мы поговорим нормально, а не с твоими ультиматумами. Ты же знаешь, что я все равно своего добьюсь. Ну скажи, кому ты лучше делаешь этими запретами? Разве ты не понимаешь, что наши дети — другие, а не такие, как мы? Даже если они похожи на нас, они все равно другие. У них первая любовь, Дань. Моему сыну девятнадцать, твоей дочери семнадцать…

— Ей даже еще семнадцати нет! — папа резко обрывает речь Анны этим замечанием. — У них серьезная разница.

— Почти семнадцать, хорошо. Лёв, это вообще не разница. Ты сам знаешь, твоя жена тебя моложе, и я Ромы на несколько лет младше. Да, сейчас это может быть ощутимо, но это пройдет. Не лишай их чувств, не будь извергом, я тебя прошу.

— Это я изверг? Ты серьезно хочешь меня так назвать? То есть я изверг, а не ты, да, Ань?

— Лёв, — голос ее дрожит, а у меня дурацкий ком в горле встает. Вот сейчас, ровно в эту секунду, когда она его так назвала, именно в этой интонации… Черт, мурашки по коже. Даже не видя их из-за ворот, даже без возможности посмотреть в глаза по одному лишь тону ощущаю, сколько чувств она вложила в это короткое обращение. Былых чувств, которые явно были, бесспорно. — Всё осталось в нашем прошлом. Наше с тобой прошлое не должно рушить их чувства сейчас. Мой сын…

— Это мог быть наш сын, Ань.

Когда отец произносит это вслух, я зажимаю рот ладонью, чтобы не всхлипнуть, потому что мне почти физически больно удерживать накатившие слезы в себе.

— Дань, двадцать лет уже прошло.

Двадцать долгих лет, а мой отец ничего не забыл. Любит маму, да, я точно знаю, что любит, но все равно помнит ту, которую когда-то до нее любил.

— Я знаю. Я понимаю. Я даже уверен, что простил. Но забыть не могу и никогда не смогу. Ты сказала Миле правду?

По моим щекам стекают слезы, которые обжигают и без того горящую кожу.

— Сказала. Разумеется, то, что готова сказать и ей, и Тимофею. Про нас с тобой они оба знают и решение быть вместе несмотря на этот факт приняли сами.

— Мозгов у них еще нет, чтобы решения принимать.

— Пожалуйста, Дань. Я понимаю, что я сделала тогда, но не мсти мне через собственную дочь, она точно не виновата в том, что я выбрала его когда-то, а не тебя.

— Поезжай на работу, Ань. Твои спортсмены уже ждут тебя, а мои — меня.

— Лёв!

— Мы закончили, — грубо отрезает папа, а я на цыпочках крадусь по дорожке в дом, чтобы скорее спрятаться, пока отец меня не спалил.

Однако мне это не удается, папа догадывается, что я все подслушала, и смотрит сразу строгим недовольным взглядом.

— Мила, я же сказал тебе идти. Тебе обязательно было делать все по-своему? — возмущается он.

— А я вся в тебя, — выбираю тактику, при которой лучшая защита — это нападение.

— Ты теперь все знаешь, надеюсь, у тебя не осталось вопросов, почему я против твоих отношений с Шумским.

— Пап, да, я знаю. Но ведь Анна права! Тимофей — это не она и не Роман Сергеевич! Ты же его знаешь, ты видишь, какой он. Ты видишь его отношение ко мне и мое к нему…

— Дочь, меньше всего на свете я бы хотел, чтобы ты услышала этот мой разговор с Аней. Но ты услышала, — он упирается спиной в стену и смотрит куда-то в пустоту. — Не знаю, как тебе объяснить, чтобы ты поняла. Не обижайся, просто ты маленькая еще для такого. Правда маленькая, это можно понять только тогда, когда сам что-то тяжелое и болезненное пережил, а я всячески пытаюсь тебя от такого уберечь.

— Ты любил ее, да? — боюсь даже называть Анну по имени в данном случае, будто это что-то запретное.

— Любил. Раз уж мы начали об этом говорить, да, любил. Если бы не твоя мама, наверное, никогда бы уже не поверил в любовь. Но мне повезло, что я встретил Соню. Я не смогу всегда подстилать соломку, Мила, чтобы ты не упала и не ударилась по жизни. Стараюсь и, может, иногда перегибаю палку в своих попытках, но защитить тебя от всех переживаний не смогу. И все же с Шумским тебе не надо связываться. Я не знаю, как тебя об этом просить, как тебя уговаривать, на тебя же ничего не действует. Но моего одобрения ты не дождешься все равно.

— Если ты ее любил, неужели хочешь ее сыну зла? — задаю вопрос, который наверняка отзывается у папы очень болезненно. Чувствую себя предательницей, которая старую рану булавкой ковыряет, но не могу молчать.

— Я вам обоим не желаю зла. Потому и прошу, прекращайте, пока не зашло все слишком далеко. Вы еще очень молодые, влюбились, поиграете в любовь и разойдетесь, только легко это точно не будет. Особенно с учетом всех обстоятельств, о которых ты теперь знаешь.

— А если у нас все будет серьезно? А если все получится? — всхлипываю, начиная говорить громче, но папу это не берет.

— Ты меня услышала, — отрезает мне все пути к дальнейшему сопротивлению и уходит к себе в комнату. Но через минуту показывается в дверях вновь. — Сейчас позвоню врачу, вызовем, чтобы тебе справку для школы открыли по болезни. Посидишь дома несколько дней, подумаешь как раз.

Да, врача он действительно вызывает, мне действительно выдают справку, закрывать которую надо будет в понедельник. Отец вскоре уезжает на работу, некоторое время я нахожусь дома одна, хотя мать названивает мне каждые полчаса с вопросом, как я себя чувствую. Мелкие, у которых сегодня нет тренировки, приходят первыми и застают меня рыдающей на кровати в своей комнате.

— Мила? Что случилось, систер? — Макс сразу бросается ко мне взволнованно.

— Почему ты плачешь? — едва ли не перебивает его своим вопросом Марк.

— Ты заболела, серьезно, да?

— С папой поругалась?

— Что-то случилось?

— Мила, ну ответь!

Они по очереди задают вопросы, что-то еще говорят, вторят друг другу и пытаются вытрясти из меня информацию. Но я просто реву и не нахожу в себе сил остановиться. Тогда мелкие садятся по обе стороны от меня, обнимают и позволяют выбрать любое плечо в качестве жилетки для моих слез.

— Может, тебе какао сделать? С зефирками? — предлагает Макс.

— Или еды какой-нибудь? Мы погреем, там мама наготовила всего-всего, — озвучивает свою идею Марк.

— Спасибо, ребят, не надо ничего, я сейчас успокоюсь, — пытаюсь взять себя в руки, но пока не получается.

Так и сидим, обнимаясь, а братья стирают слезы с моих щек и стараются меня отвлечь от дурных мыслей. Только эти мысли теперь преследуют меня, не позволяя забыться и на минуту.