Сюрприз для мужа

Глава одиннадцатая

— Натали? — потрясенно прошептала Джеллис, и лицо ее застыло, губы решительно сжались. — Я не хочу, чтобы она была в моем доме, Себастьен.

— Я понимаю, но мне кажется, тебе надо услышать то, что она собирается сказать.

— Зачем?

— Так надо.

Она всматривалась в его лицо, в его угрюмые глаза, и внутри у нее шевельнулось нечто неприятное, холодное.

— Сколько времени она уже здесь?

— Пять минут. Иди в гостиную, согрейся.

Она кивнула. Мысли ее путались. Она схватила его за руку и задержала на миг.

— А ты… Она?.. — Глубоко вздохнув, она выпалила: — Ты все еще находишь ее?..

— Нет, — ответил Себастьен. И, выдерживая ее взгляд, тихо повторил: — Нет.

«В таком случае, я с этим справлюсь, — решила Джеллис. — Если он больше не хочет Натали, я смогу с этим справиться. Однако улыбаться ей не стану». Она глубоко вздохнула и пошла впереди Себастьена в гостиную.

Натали стояла лицом к камину, вытянув изящные руки над пламенем. Она была стройная, элегантная, светловолосая и суровая.

— Натали! — негромко окликнул ее Себастьен. Она обернулась, с головы до ног оглядела Джеллис и гадко улыбнулась.

— Вы очень мило побеседовали в холле, не так ли? — ехидно спросила она.

Джеллис с отвращением улыбнулась.

— А вы и в самом деле думаете, что я рада увидеть у себя женщину, которая разрушила мой брак? И украла у ребенка отца? Оторвала Себастьена от сына?

— Ах, да, — протянула Натали. — Себастьен говорил мне о его сыне.

— О нашем сыне, — поправила ее Джеллис. — Так почему вы здесь?

— Потому, что мы с Себастьеном — старые друзья, — объяснила она, и губы ее тронула легкая улыбка, которую Джеллис захотела стереть. — Я приехала вскоре после того, как вы ушли.

— За пять минут до твоего возвращения, — поправил ее Себастьен, и Натали, поглядев на него, снова улыбнулась.

— Он стал таким домашним, — елейно промурлыкала она.

— В самом деле?

— Да.

— А также он сопротивляется шантажу, — холодно вставил Себастьен, и обе женщины разом посмотрели на него.

— Шантажу? — прошептала Джеллис.

— Да. — Не сводя холодных, как зимнее море, глаз с Натали, он продолжал: — Она угрожала поведать об интимных деталях наших… отношений. Но на меня не действуют угрозы. Так что можешь ей рассказать, — предложил он Натали.

Та медленно улыбнулась, однако в улыбке этой не было ни малейшего признака веселья.

— Как это по-французски. Я надеюсь, твоя жена — а она, конечно же, не француженка — поймет тебя, как ты, похоже, ожидаешь.

— Я вовсе не такая уж понимающая, — неприязненно возразила Джеллис. — Но раз уж мы затронули эту тему, может, вы не сочтете за труд рассказать мне о Дэвиде? — И к своему удовлетворению, она увидела, как проблески сомнения промелькнули в глазах гостьи.

— О Дэвиде? — невинно спросила она.

— Да, о Дэвиде. Откуда вы про него узнали?

Натали изящно пожала плечами.

— Откуда, Натали? — не отступала Джеллис. Рассматривая свои длинные, покрытые лаком ногти и надув губы, Натали равнодушно произнесла:

— Мне рассказала ваша мать.

— Моя мать? — изумленно переспросила Джеллис. — Но ведь вы никогда не встречались с моей матерью!

— О нет, встречалась. Прошлым августом мы с ней совершенно случайно познакомились. Я встретила ее на рынке в Ланьоне. Типичная англичанка, очень напоминает вас.

— Но ведь вы тогда не знали меня…

Натали снова медленно улыбнулась.

— Я знала, кто вы. Я почти целую неделю следила за вами.

— Но вы говорили, что не знали, что Себастьен женат!

— Я солгала, — беззастенчиво сказала Натали.

— Понятно, — хмуро произнесла Джеллис. — А когда вы пришли к нему на квартиру, сделав вид, что не знаете, которая квартира — его?

Натали пожала плечами.

— Значит, вы разговорились с моей матерью, — ровным голосом заметила Джеллис. Она знала, какой болтливой иногда бывала ее мать…

— Когда я хочу, я бываю очаровательной, — промурлыкала Натали. — А ваша мать была в таком восторге от своего зятя и от новорожденного внука… Она была уверена, что я знаю намного больше о вашей совместной жизни, вот почему она так страстно благодарила судьбу за ваше счастье после неприятностей, связанных с Дэвидом.

— Каких неприятностей?

— Я имею в виду расстройство вашей помолвки, разумеется.

Джеллис с отвращением улыбнулась Натали.

— Он умер, Натали.

В глазах француженки отразилось мгновенное смятение, но она справилась с собой и криво усмехнулась.

— Но это лишь отговорка. Живого или мертвого, вы все равно могли продолжать любить его.

— Однако не находиться с ним в связи!

Губы Натали скривились, она засмеялась.

— На моем месте вы бы сделали то же самое.

— Нет.

— В таком случае вы — дура, — решительно заявила она. — А я нет. Себастьен был моим, и я хотела вернуть его.

— Вы говорили, что уже вернули его, — тихо сказала Джеллис. — Еще одна ложь, Натали?

— Нет. Просто… я рискнула, так вроде у вас говорят? Он уже как-то бросил меня, прежде чем встретил вас. И я не хотела, чтобы это случилось во второй раз.

— И вы абсолютно честны — и в любви, и в ссоре?

— Конечно.

— Но вы не сказали ему все это до того, как он вернулся. Почему вы не сказали ему об этом раньше?

— А мне это не нужно было. Он и так уже собирался бросать вас.

— Однако когда он вернулся, забыв нас обеих…

— Допрос окончен? — любезно спросила Натали. И когда Джеллис ничего не ответила и лишь посмотрела на нее, жестко добавила: — Он был мой. Когда он уехал, продал свои рестораны, порвал все связи со старыми друзьями, мне много времени пришлось потратить на то, чтобы разыскать его. Он бросил меня… а я никому этого не позволяю. Я должна была знать, почему он это сделал.

Джеллис могла это понять и попыталась представить себе, как она повела бы себя на месте Натали. «Но в любом случае я не стала бы обманывать».

— Я не стала бы лгать, — пробормотала она вслух.

— В самом деле? — недоверчиво переспросила Натали. — В таком случае вы еще большая дура, чем я думала о вас. Он женился на вас, повинуясь капризу, и уже сожалел об этом. Сахар никогда не был в его вкусе. Себастьен предпочитает пряности.

— И тогда, на тот случай, если он решит вернуться ко мне, вы использовали Дэвида, чтобы вбить между нами клин?

— Потому что Себастьен не помнил, что случилось. Не помнил, что собирался бросать вас ради меня. Мы должны были встретиться в Париже, и только по одной причине, о которой он знает лучше всего, он сначала поехал в Южную Америку.

Глядя на абсолютно непроницаемое лицо Себастьена, Джеллис не понимала, как она еще умудряется оставаться спокойной, хотя ей хотелось вышвырнуть Натали из дома и поговорить с Себастьеном с глазу на глаз.

— И тогда вы приехали взглянуть на меня. Интересно, что же у вас за нервы?

— Нервы? О, они у меня как канаты. У всех французов так. И несмотря на все, что он сделал, я хотела, чтобы он ко мне вернулся. Была готова простить его. И вот приехала, чтобы узнать, где он. Хотела узнать, не попросил ли он вас о разводе.

— Я вам не верю.

Натали с явным безразличием пожала плечами.

— Если бы он хотел развестись, он спросил бы меня об этом перед отъездом. А не прислал бы одну только записку. — Джеллис снова посмотрела на Себастьена, на его замкнутое лицо и пришла в отчаяние. «Но только не перед Натали. Я не позволю ей радоваться. И если Натали может так открыто врать про Дэвида, она может соврать про что угодно». — Если Себастьен по-прежнему любит вас, — с достоинством произнесла Джеллис, — тогда почему же он женился на мне?

Натали опять пожала плечами.

— Может, рикошетом. От злости. — Она бросила насмешливый взгляд на Себастьена и протяжно произнесла: — Он всегда был таким упрямцем. Если вобьет себе что-нибудь в голову, его ни за что не свернуть. Но он устал от вас, Джеллис, и в конце концов признался, что сделал ошибку. Он не должен был на вас жениться. И он по-прежнему любит меня. Рассказал, что попал в аварию, но ничего этого не помнит, — закончила она.

— Откуда ты узнала, что я здесь? — ровным голосом спросил ее Себастьен.

Натали поглядела на него и ехидно улыбнулась.

— После того, как ты приехал ко мне в Прованс, я следила за тобой. Это было так просто.

— А тот факт, что он приехал сюда, разве не говорит о его желаниях, мечтах? О том, что он хочет быть со мной, а не с вами?

— Нет. Может, он приехал, чтобы просить развода. Может, он это и сделал бы. А может, хотел обратиться в суд, потому что вы не справляетесь с его ребенком? — вкрадчиво спросила гостья. Джеллис предпочла не отвечать, и Натали продолжала: — А теперь он такой благородный. Младенец превратился в ребенка, и Себастьен чувствует своим долгом… остаться.

— Хочет остаться, — поправил ее Себастьен. Натали неприязненно покосилась на него.

— Ты же не любишь детей. Мне кажется, даже Джеллис поняла это, но она была в отчаянии, не так ли? Ей нужно было чем-нибудь удержать брак, поэтому она забеременела.

— В самом деле? — холодно произнес он.

— Да. — Повернувшись к Джеллис, Натали одарила ее злобной улыбкой. — Однако ничего из этого не вышло, Джеллис. По крайней мере, ненадолго. Ему скоро надоест разыгрывать из себя домоседа.

— С вами он поступил так же?

— Нет, — возразила Натали. — Потому что мы не играли. Вы никогда не интересовались, почему он не говорил вам обо мне? И о своей прошлой жизни? Я знала настоящего Себастьена. А вы получили всего лишь его тень.

— Вот как?

— Именно.

— В таком случае, если вам больше нечего сказать, — со спокойным достоинством произнесла Джеллис, — я хотела бы, чтобы вы ушли. И немедленно.

— Как вы жалки! Хотите мужчину, который в вас не нуждается.

— То же самое можно сказать и о вас. Все зависит от точки зрения, не так ли?

Натали еще раз снисходительно пожала плечами и взяла свое пальто и сумку со стула. Повернувшись к Себастьену, она смерила его долгим насмешливым взглядом.

— Когда тебе надоест менять пеленки, позвони мне. Может, я даже соглашусь принять тебя назад.

— Как ты добра.

Она безжалостно улыбнулась и с вызывающим видом погладила его по щеке.

В ответ Себастьен лишь холодно посмотрел на нее.

Никто не помог ей одеться, никто не проводил до двери. Но когда она дошла до порога, Себастьен окликнул ее:

— Натали! — Она остановилась и обернулась, а он ровным голосом сказал: — Больше не возвращайся, хорошо?

В ответ ему громко хлопнула входная дверь.

— Как она доберется до дома? — равнодушно спросила Джеллис.

— Ее на улице ждет такси.

Джеллис лишь пожала плечами и невидящим взором уставилась в пространство. Она не хотела знать подробности, однако они мысленно проносились у нее в голове. Она представляла Себастьена и Натали, как они обнимают друг друга. Или, обнаженные, занимаются любовью на широкой кровати.

— Нет, — прошептала она. — Нет. — Она вцепилась в каминную доску, чтобы не упасть, опустила голову на руки и закрыла глаза.

— Эта записка все еще у тебя? — тихо спросил Себастьен.

— Что?

— Записка. И принеси, пожалуйста, ручку и бумагу.

Ничего не понимая, судорожно вздохнув, Джеллис пошла и принесла ему то, что он просил.

Присев на подлокотник кресла, Себастьен прочитал записку, потом сложил ее и начал писать. Когда он закончил, то вручил оба листка Джеллис.

— По-твоему, это один и тот же почерк?

Невидяще глядя то на один, то на другой листок, Джеллис беспомощно пожала плечами.

— Не совсем. Но после аварии твой почерк мог измениться.

Себастьен по-прежнему хмурился и о чем-то думал. Он медленно покачал головой.

— Нет. Я думаю, это написала Натали. Кем бы я ни был раньше, не могу поверить, что мог послать тебе эту жестокую записку, сказать, что больше не вернусь. И не думаю, что мы с ней были любовниками, по крайней мере, когда я был уже женат.

«А что, если были?»

— И она мне не нравится. Меня не влечет к ней. Меня влечет к тебе, а вкусы, чаще всего, не меняются… Предположим, — осторожно начал он, — что я не оставил тебя. Если бы не эта записка и не Натали, которая все перевернула, как бы ты отнеслась к моему исчезновению?

— Я подумала бы, что ты попал в аварию, — с болью пробормотала она.

— И тогда ты стала бы более усердно искать меня…

— Но я и без того искала! — закричала Джеллис.

— Но не так усердно, как если бы считала, что я попал в аварию, — настаивал он.

— Выходит, это я во всем виновата? — резко обернувшись, спросила Джеллис.

— Нет! Нет, я только хочу сказать…

— Полиция даже не искала! Они мне сочувствовали, но и только. Ты ведь прислал мне записку!

— Но почему, Бога ради, я должен был ехать в Южную Америку?

— Не знаю! — в слезах закричала Джеллис. — Не знаю, о чем и думать. — В глазах у нее появился страх. — И я не вынесу, если сейчас опять все разрушится. Больше не вынесу. О, Себастьен, я не вынесу этого!

— Да, — глухо произнес он. Он подошел к ней, притянул к себе и крепко сжал в объятиях. Глаза у него были закрыты, он тоже был расстроен. — Не представляю себе, что обманывал тебя, — прошептал он ей в волосы. — Для чего? Я не могу доказать это, не могу и отрицать с полной уверенностью, но чувствую, что здесь что-то не так. — Он медленно водил у нее по спине рукой, надеясь успокоить, утешить ее. — А ты сможешь жить с этим, Джеллис? Не зная ничего? — мрачно спросил он.

Джеллис вздохнула и, чувствуя, что к ней вернулась прежняя беспомощность, а вместе с нею и желание отомстить, отодвинулась от него, чтобы видеть его лицо.

— Сколько времени ты собираешься провести здесь, Себастьен?

— Столько, сколько ты этого захочешь.

— И Рождество?

— Да, и Пасху, и лето. Время от времени мне придется ездить во Францию, но… — Он глубоко вздохнул и продолжил: — Я не могу сказать тебе, что любил тебя, потому что знаю лишь одно — то, что сейчас люблю тебя. Я хочу тебя, ты нужна мне, я хочу видеть ребенка. Но если скажу, что любил тебя, это будет ложью. Я не буду обманывать тебя. Хочу заниматься с тобой любовью. Я хочу касаться тебя, целовать тебя, но… — Он на миг закрыл глаза: — Но без памяти, не зная, что…

— Неужели ты думаешь, что Натали права? Боишься, что, когда к тебе вернется память, ты узнаешь, что она говорила правду?

— Да, — честно признался он. — И все же я не могу поверить, что это правда. Не могу представить себе, что я чувствовал как-то по-иному, не так, как сейчас. — Немного отпустив ее, он взял ее за плечи и стал всматриваться в печальное лицо. — Мне надо разобраться со своей жизнью, Джеллис. Мне надо узнать правду. А если я не узнаю, то придется все забыть и начать заново. Я не стану… не смогу жить так.

— Да, — тихо согласилась она. — А чего она хотела? Чтобы ты поехал с нею?

— Да, — просто признался он. — А когда я отказался, она разозлилась.

— По ее виду этого не скажешь.

— Это верно.

— Но ведь она не отстанет, не так ли? Если она не заполучит тебя, то все сделает для того, чтобы развести нас. Когда мы в первый раз встретились, — медленно продолжала она, — когда мы в первый раз любили друг друга, я спросила тебя, почему ты так неохотно целуешь меня, и ты мне ответил, что я похожа на леди, которую легко обидеть.

— Я так сказал?

— Да, — прошептала она. — И еще сказал, что не хочешь делать этого.

— А ты думаешь, что я сказал это из-за Натали?

— Не знаю.

— Она может причинить нам боль, если мы ей это позволим, — тихо сказал Себастьен.

— Да.

— Вот почему я хотел, чтобы она выложила тебе все, что рассказывала мне до того, как ты вернулась домой. Я сказал ей, что остаюсь, а она расхохоталась и ответила, что после того, как расскажет тебе обо мне, ты не захочешь меня видеть. Мне надо было воспользоваться этим шансом, Джеллис.

— Да, — глухо согласилась она. «Но я не хочу знать никаких подробностей, мне плохо от одной только мысли об этом…» — Однако нашему браку ничто бы не грозило, я должна была это знать. И я забеременела вовсе не для того, чтобы удержать тебя. Это она солгала, а не я.

— Да.

— Но ведь ты не можешь этого знать, не так ли?

— Джеллис, — тихо сказал он и нежно взял в ладони ее испуганное лицо. — Если ты скажешь мне правду, я поверю тебе. Ты была у врача?

— Что? О да. — И с еле сдерживаемой улыбкой она добавила: — Нам надо подождать неделю, прежде чем таблетки начнут действовать.

— Понятно. А они нам понадобятся, Джеллис? Таблетки?

Глаза ее наполнились слезами, она зарылась лицом в его свитер и приглушенно пробормотала:

— Я люблю тебя. И до тех пор, пока мы не узнаем правду, если мы когда-нибудь ее узнаем… О Себастьен, я не вынесу снова такой жизни, но если ты…

— Нет! Нет. — Он еще крепче прижал ее к себе и стал покачивать, словно убаюкивая. И терся лицом о ее волосы. — Это обман, Джеллис. Наверняка это обман. Мы оба чувствуем это. Натали солгала.

— Да, — согласилась Джеллис. Но она понимала, что неизвестность всегда будет стоять между ними. Решительно вздохнув, она распрямила плечи и улыбнулась. — Как вел себя малыш?

— Прекрасно. Я не спускал с него глаз.

— А ты не остаешься только из-за…

— Нет. И мне нравится быть домоседом, — улыбнулся он. И от этой улыбки у нее на глазах снова появились слезы.

— Как больно, Себастьен.

— Я понимаю. Если бы я мог взять твою боль, то сделал бы это. Но если бы я избавился от Натали до того, как ты вернулась, она нашла бы другой способ все тебе рассказать. И возможно, еще более болезненный способ. Натали не из тех, кого можно запугать, а я не хочу, чтобы меня шантажировали. Но все-таки, каким же я был, Джеллис? Каким?

— Хорошим, — тихо и убежденно сказала Джеллис. «Но так ли это? Теперь меня всегда будут терзать эти вопросы. Я буду спрашивать себя, а что, если в один прекрасный день я ему надоем и он захочет бросить меня». — А правда, что она была здесь всего пять минут?

— Да. Как-то раз ты сказала, что я должен верить во что хочу, и вот теперь я тебе могу сказать то же самое. Несмотря на то, что она хотела сказать и что имела в виду, она пробыла здесь всего пять минут. Она попыталась поцеловать меня. Наверное, подумала, что, если бы я испачкался губной помадой, ты…

— Рассердилась бы? Обиделась? Или приревновала? Да, так оно и есть, — с болью сказала Джеллис.

— Но я не хочу ее, Джеллис. И не позволю этим воспоминаниям разрушить мою жизнь. Просто не смогу так жить. Я должен провести оставшуюся жизнь где-нибудь в другом месте и хочу, чтобы она началась здесь, с тобой и Себастьеном. Даже если я был таким, как утверждает Натали — хотя эта мысль не слишком-то успокаивает меня, — сейчас я не такой, а если память все же вернется ко мне, тогда я, по крайней мере, вспомню, как она себя вела и что произошло. И ни за что не поверю, что у меня не хватит здравого смысла и ума желать ее возвращения в мою жизнь!

— А вдруг ты и в самом деле любил ее? — грустно сказала Джеллис. — Разум тут будет ни при чем. «Уж кто, как не я, может судить об этом?» Она вымученно улыбнулась. — Сегодня, восемнадцатого декабря, начинается наша новая жизнь! — воскликнула она. — А через неделю в это время наступит Рождество.

— И таблетки начнут действовать, — с ироничной улыбкой пробормотал Себастьен. Его улыбка была немного натянутой, словно он улыбался через силу.

— Да. Семь дней импровизаций, а потом… Я лучше схожу посмотрю, не проснулся ли ребенок. Ему уже пора завтракать.

Себастьен кивнул, неохотно отпустив ее. Направившись к двери, Джеллис не видела, как помрачнело его лицо. А он не видел ее глаза.

Целых шесть дней они притворялись, улыбались, перехватывая взгляды друг друга, и занимались любовью нежно, но сдержанно, потому что между ними витал образ Натали. И они никак не могли забыть об этом.

Елка казалась живым напоминанием о Новом годе. По крайней мере, для Джеллис. А подарки что-то отчаянно обещали, но всему этому не хватало надежды. «И когда придет этот день, — размышляла она, глядя на разукрашенную елку, но почти не видя ее, — то кто-нибудь из нас признается, что всего этого недостаточно. И что слова Натали отравили эти обещания».

— Джеллис!

— Я здесь, — пробормотала она и с улыбкой повернулась к нему.

— Нужно менять шины, заднее колесо у тебя совсем лысое, — сообщил он ей.

— Правда? — рассеянно спросила она. Ее даже отдаленно не заинтересовал этот вопрос. — Как же это произошло?

— Джеллис, ты должна была заметить, что что-то не в порядке, когда вчера вечером возвращалась из деревни! — раздраженно бросил Себастьен.

Она покачала головой и задумалась.

— Ну-у, я просто подумала, что на шины налип снег. Или что-то в этом роде.

— А ты не проверяла колеса перед тем, как сесть в машину?

— Нет. А ты?

Он лишь скривился в ответ.

— Значит, ты тоже не проверял, — прошептала она и хитро улыбнулась.

— Сейчас я поменяю колесо, — сказал он, состроив благочестивую мину.

— Спасибо.

— А потом съезжу за индейкой.

— Спасибо. И не забудь про овощи.

— Не забуду.

Он отвернулся, и Джеллис краешком глаза заметила, как растянулись у него в усмешке губы. Но когда он ушел в гараж, уныние снова вернулось к ней. «Завтра мы сможем заняться любовью. А хочет ли он этого? А что будет на следующее Рождество? Малыш Себастьен, наверное, будет занимать все наше внимание, а количество подарков возрастет. Железная дорога, машинки… Трудно представить себе, как он начнет топать повсюду, смеяться, как будет радоваться. Но будет ли здесь его отец?»

Глядя на подарки — на дорогую ручку, свитер, — Джеллис пожалела, что не купила Себастьену что-нибудь другое, более интересное. Но ей ничего особенного не пришло в голову. В прошлом году какие-то дурацкие подарки вызвали у него смех. А теперь для него припасены заурядная ручка и свитер.

Она купила подарки и для ребенка. В основном одежду, несколько мягких игрушек, строительные кубики. «Скоро он будет сидеть самостоятельно. До прихода Натали я думала, что попрошу Себастьена стать моим другом, любовником, отцом Себастьену-младшему. Но мне нужно больше. Я должна знать, любима ли. Мне надо знать, что он не обманул меня». Глубоко вздохнув, она отправилась на кухню, чтобы сварить себе кофе.

Джеллис посмотрела на заснеженный сад, на птиц, копошившихся в поисках зернышек, которые она им набросала, и тут услышала сначала ворчанье, а потом чертыхание Себастьена. Потом раздался вопль и грохот чего-то металлического, упавшего на бетонный пол гаража.

Она ожидала, что рывком раскроется задняя дверь, ждала его нареканий. Но ничего не случилось, и она нахмурилась. Ни звука, ни голоса — ничего. Она нагнула голову, чтобы лучше слышать, и услышала тихий стон, слабый удар. Недоумевая, она открыла заднюю дверь и, заглянув в гараж, нерешительно позвала:

— Себастьен!

Тишина.

Джеллис в тревоге вошла в гараж и увидела на полу Себастьена. Он сидел, привалившись к стене. Правой рукой он держал себя за запястье, голову наклонил к коленям. Он дрожал и шумно и прерывисто дышал.

Джеллис взволнованно подбежала к нему, опустилась на колени и, просунув руку ему за спину, прошептала:

— Себастьен?

Он снова застонал, крепче сжал запястье, и в тусклом свете лампы она увидела, как из его левой руки медленно сочится кровь.

— Господи, что ты наделал? — «Мужчины просто сущие младенцы!» — Дай-ка я посмотрю. — Она потянулась, чтобы взять его руку, но он так стремительно отпрянул, что она, не успев ничего понять, шлепнулась на пол. — Себастьен… — взволнованно начала она и замолкла. Он медленно поднял голову, и Джеллис внимательно посмотрела ему в лицо. Он был мертвенно-бледный. — Что? — испуганным тоненьким голосом пролепетала она.

— Я вспомнил, — выдохнул он. — Я стремительно мчусь по туннелю без тормозов. Маячки, фонари — и так быстро, что невозможно ухватиться… — Он закрыл глаза, заскрежетал зубами и прислонил голову к стене. — Все вокруг опрокидывается, бьет… — Лоб его перерезала глубокая морщина. Он наклонил к Джеллис голову, открыл глаза, но не совсем ясно различал ее, видя лишь то, что творилось у него в голове. — У меня спустила шина, а мне надо было попасть в аэропорт, домой… Был грузовик, и шофер сказал, что может отвезти меня… Я попросил гостиничных служащих сообщить автомобильной компании, чтобы они забрали арендованную машину, и швырнул сумку и куртку в грузовик… — Он плотно сжал веки, пытаясь еще что-то вспомнить, и не мог.

Джеллис схватила его дрожащую руку и в тревоге смотрела на его пепельное лицо.

— Где ты? Где? В Южной Америке?

— Да, среди пустоты. Меня обнаружил какой-то юноша, потом он сходил за местными властями. Я лежал на пыльной дороге. Очевидно, произошла авария, рядом валялись разбитые фары, на скалах виднелись царапины, однако никаких признаков водителя или грузовика не было. Как не было и моих вещей, документов… И я не знал, как я туда попал и кто я, — прошептал он.

— Продолжай.

Хмурясь от этих воспоминаний, Себастьен продолжал, крепко сцепив пальцы:

— Местный врач наложил швы и поместил меня в больницу. Они послали всевозможные запросы, однако мы были вдали от больших городов. У меня адски болела голова, и все это так долго тянулось! У них не было факса, телефон работал, только когда ему этого хотелось, а я оказался для них нежелательной обузой. Я заболел, очевидно, был контужен, и не говорил на их языке. О Боже, Джеллис! Грязный, небритый, я начал думать, что уже никогда не выберусь оттуда, никогда не узнаю, кто я, что останусь там как достопримечательность или какой-то неприятный чудак до конца дней своих! — Он потер руками терзаемый болью лоб. При этом кровь стекала у него с ладони. — Мы были недалеко от берега, — медленно продолжал он, — и я любил смотреть на море. Тогда-то я и встретил Яна Вермеера. Голландца. Он занимался грузовыми перевозками на старой полуразвалившейся посудине… — И коротко хохотнув, Себастьен добавил: — Бог знает, как он сводил концы с концами. Как бы то ни было, он спросил меня, не нужна ли мне каюта. И я сказал: «Да». Все что угодно было лучше ожидания. Он сказал, что сможет раздобыть мне какие-нибудь бумаги и что я отдам ему деньги, когда смогу… Может, это было глупо, но я просто хотел что-нибудь делать!

Джеллис боялась, что он что-нибудь расскажет о Натали, и с мольбой попросила:

— Но что ты там делал?

— Делал? — рассеянно повторил Себастьен. Он вновь передернулся и бессвязно продолжил: — Я говорил тебе, у меня спустила шина. Я попытался поменять колесо, но гайки были слишком сильно прикручены. Я разозлился, расстроился и обругал их, а тут еще машина сорвалась с тормозов, и я поранил руку.

Он отпустил ногу и невидящим взглядом уставился на длинную рану на ладони, на кровь, медленно капавшую на пол гаража.

— И вот сейчас все вернулось, — прошептал он. — Я почувствовал слабость, у меня закружилась голова, я сел на пол… и все разом обрушилось на меня. — Дрожа и задыхаясь, Себастьен с трудом перевел взгляд на ее испуганное лицо. — Боже милосердный, Джеллис, все возвращается.

— Может, вызвать доктора? — в тревоге спросила она.

— Доктора? Нет, — поморщился он.

Не сводя с него глаз, страшась отвести взгляд в сторону, Джеллис уселась перед ним. Она не обращала внимания на холодный пол гаража, на пронизывающую стужу. Лишь обхватила его руками и крепко прижала к себе.

— Продолжай, — настаивала она. — А перед этим что тогда было?

Все еще хмурясь, пытаясь разобраться в изменчивых воспоминаниях, Себастьен пробормотал:

— Я бросил скобу крепления колеса на дорогу, и как раз тогда водитель грузовика…

— Нет, еще раньше. Что ты там делал?

— Прости, у меня все перепуталось. Мне позвонил Клод.

— Клод?

— Да. Он и Франсуа — мои друзья еще с детских лет. Мы играли, были всегда вместе, и я несколько лет не видел их. Он сказал, что Франсуа в Южной Америке, в каком-то ужасном госпитале, и без денег его не могут лечить. Он пытался убедить посольство сделать что-нибудь…

— И из-за того, что Франсуа был твоим другом, а ты всегда действуешь импульсивно, ты бросился на помощь, — нежно произнесла Джеллис

— Да.

— Но почему ты не сказал мне?

— Потому что не хотел волновать тебя. Я мог вернуться уже через несколько дней, поэтому я и сказал тебе, что мне надо кое с кем встретиться в Париже…

— Нет, — беспомощно ответила она. «По крайней мере после того, как я прочитала ту записку и поняла, почему… Или мне казалось, что поняла».

— Итак, я сел на поезд в Париж, потом полетел… Но когда туда добрался, Франсуа уже умер, — грустно объяснил он. — И я захотел лишь быстрее вернуться домой.

— Мне так жаль.

— Да. Он заболел, подцепил какую-то инфекцию… Я не знаю. Я не все понял из того, что мне рассказали в госпитале…

— А ты не собирался разводиться со мной?

— Что? Нет! Нет! — Он прижал ее к себе и крепко обнял. — Я не мог выяснить, кто я, Джеллис. Я повсюду искал тебя… И потом нашел в Портсмуте…

— Ты возвращался? — нерешительно спросила она.

— Что?

— Ты возвращался ко мне? Из Южной Америки?

— Да! О, Джеллис, да! — Он закрыл глаза и вдохнул ее аромат, ее тепло. И ему казалось, что он этого не вынесет. Он не видел ее четыре месяца, а потом обращался с ней, как с докучливым посторонним. Себастьен вдруг вспомнил, как вел себя с ней в Портсмуте, и застонал. «Боже, как все это ужасно! Как невыносимо больно». Но он так и не сказал тех слов, что Джеллис мечтала услышать. Он не видел, как она смотрела на него, не замечал, как болит у нее сердце.

— А Натали?

Себастьен открыл глаза и уставился на нее.

— Натали? — Воспоминания нахлынули на него. Он помрачнел и произнес с безучастным видом: — Ах, да. Натали.

— Вы были любовниками?

— Нет, — опроверг он. — Я знал ее, когда жил в Провансе. Мы пару раз куда-то выбирались вдвоем — на обед, в театр… и это все. Джеллис, я был богат, а она… авантюристка. У ее отца был ресторан, и он решил, что неплохо бы завладеть сетью ресторанов. Путем выгодного брака, — цинично добавил он. — А она никак не могла принять того, что я не отвечаю на ее чувства, не желала примириться с этим. Она позволяла окружающим думать, что мы влюблены друг в друга, намекала на помолвку, а когда я ясно дал ей понять, что не будет ни свадьбы, ни сети ресторанов, она пришла в ярость. Озлобилась. Сказала, что я об этом обязательно пожалею, — добавил он жестко и угрожающе, как тогда, в Портсмуте. Его волевое лицо исказил такой гнев, что Джеллис невольно сжала его руку, пытаясь отвлечь Себастьена от тяжелых воспоминаний. Он посмотрел ей прямо в глаза. — Мы не были любовниками, Джеллис. Я не обманывал тебя. И я сказал ей это в лицо.

«Слава Богу!» — Джеллис с облегчением вздохнула.

— А в Бретани? — спросила она. — Ты ее видел там?

— Нет, — хмуро ответил он. — Господи, неужели ты думаешь, что я уехал бы в Южную Америку и оставил тебя, если бы знал, что она там?

— Так, значит, все это ложь?

— Да.

— Но она наверняка была там, следила за нами. Как ты думаешь?

— Она была решительно настроена на месть, — ровным голосом поправил ее Себастьен. — Я должен был предположить, что она унижена. Она всем рассказывала, что мы поженимся, а я устранился, бросил ее, и она решила отплатить мне. Что и сделала. Джеллис, ты хоть представляешь себе, что со мной сотворили эти последние несколько недель? Я думал, что я обманщик, лжец… Я был готов убить ее. А теперь хочу, чтобы она за все заплатила.

— Не надо, — тихо произнесла Джеллис.

— Почему? Она разрушила твое доверие, твою любовь…

— Нет, только не любовь.

— О, Джеллис! — вздохнул он.

— Нет, — повторила она. Вдруг она почувствовала, что страшно замерзла, и поняла, что и ему, наверное, очень холодно. — Пойдем в дом, — нежно позвала она. — Остальное ты мне расскажешь позже. Нам надо промыть и перевязать твою руку.

Себастьен какой-то миг непонимающе и удивленно взирал на свою руку и глубокий порез на ней, на кровь. Затем кивнул. И как бы во сне поднялся и помог встать Джеллис. Они вошли в дом.

Перевязав ему руку и смыв запекшуюся кровь со лба, Джеллис отвела его в гостиную, разожгла в камине огонь и пошла на кухню за кофе. Она нарочно старалась ни о чем не думать, ни на что не надеяться. Принесла кофе, поставила его рядом и опустилась у ног Себастьена. Он не сводил глаз с огня, но вряд ли что-нибудь видел перед собой, и Джеллис даже забеспокоилась о его самочувствии.

— Во мне два разных человека, Джеллис. Вернее, три, — поправил он себя и нахмурился. — Я помню, каким был до того, как мы встретились с тобой. Высокомерным, нетерпеливым и иногда безжалостным. Даже без Натали уже начинал ненавидеть свою жизнь. Эту мелочность, жадность. Потом я переехал в Коллиур и стал… другим. Там и люди другие.

С лица его все не сходило мрачное выражение. Глядя на нее, он тихо продолжал:

— А теперь я все время вспоминаю о том дне, когда ты уехала от меня из замка. Все время вижу твое лицо, твой страх и отчаяние… Я мог потерять тебя, — прошептал он. — Четыре месяца… — Он так неожиданно поднял на нее глаза, что она даже моргнула, потом выпрямился и пристально посмотрел на нее. — И у меня был ребенок!

— Да, — встревожено подтвердила она.

— О Боже! — Себастьен закрыл лицо руками и несколько мгновений оставался в такой позе, потом медленно поднял голову. — А где он?

— В коляске, — нежно ответила Джеллис и показала на комнату. — Он спит.

Себастьен постепенно расслабился и кивнул головой.

— Я вдруг испугался, что он — ненастоящий. — Поднявшись и подойдя к сыну, он нежно дотронулся пальцем до его мягкой щечки. — Мне не надо было уезжать. Не надо было оставлять тебя. Следовало быть с тобой. Я пропустил четыре месяца его жизни. Не видел, как взгляд его стал осмысленным. Не видел, как он начал смеяться… — печально сказал Себастьен. — Я должен был заботиться о тебе, а я все это пропустил, Джеллис.

— Да, — с состраданием подтвердила она.

— Дни, мгновения, которые невозможно будет прожить заново. Все ушло. — Он провел пальцем по кулачку ребенка и слабо улыбнулся, когда малыш во сне крепко ухватился за его палец. — Я люблю его, — глухим от переполнявших его чувств голосом произнес Себастьен.

— Я знаю, — просто сказала Джеллис. Он поднял на нее глаза и спросил:

— А ты знаешь, почему я никогда не хотел иметь детей?

— Ты хотел, чтобы я принадлежала только тебе.

— Да, но это еще не вся правда. Я боялся, что стану ревновать, что они не испытают моей привязанности, будут чувствовать себя одинокими. Так поступали со мной родители.

— О, Себастьен.

— Я боялся, — признался он, — что не смогу делить тебя с детьми.

Тяжело вздохнув, он подошел к дивану и рухнул на него, уставившись на чашку с кофе, но словно бы удивляясь тому, что она стоит рядом. Потом поднял ее дрожащей рукой, отпил немного и прислонился к спинке дивана, опустив голову на подушки.

Джеллис пыталась успокоить его, одновременно почти боясь этого. Ей хотелось пригладить его волосы, подбодрить его. Набрав в грудь воздуха, она пробормотала:

— Есть много людей, подобных Натали. Ты читал о них в газетах, об их… навязчивых идеях. Они нуждаются в помощи.

— Я тоже нуждаюсь, — мрачно сказал он и застонал.

— У тебя болит голова?

— Да, но это неважно. У меня была сеть ресторанов… я уже говорил тебе об этом?

— Да.

— Натали и ее отец хотели влиться в нее. Хотели стать партнерами. Она думала, что из нас получились бы неплохие партнеры, а заодно — муж и жена. Но мне казалось, что жена была мне не нужна. А женщины наподобие Натали думают, что стоит им только потребовать, как все станет так, как они пожелают. Она отказывалась верить, что я не считал ее привлекательной. А ее отец был уверен, что я соблазнил ее.

— И тогда ты все продал и уехал.

— Да. Продал. Упаковал все, что мне было нужно, в два чемодана, сел на поезд и… поехал, куда глаза глядят.

— А им ничего не сказал?

— Нет. Мне все надоело, Джеллис. Не только Натали… я устал от жизни, от однообразия, от одних и тех же докучливых людей, от нудных разговоров. Все мне начинало казаться таким бессмысленным… Я жил той же жизнью, что жили мои родители, хотя мне этого не хотелось и я не собирался так жить. Закончив курс права, — пробормотал он с веселой ухмылкой, — я стал путешествовать, скитаться по всему свету и зарабатывать деньги, — цинично добавил он. — Меня интересовали морские причалы в Америке, в Испании. А потом, когда родители погибли во время круиза на яхте — вместе, они всегда были вместе, — я вернулся во Францию. У друга моего отца был ресторан, который он собирался продавать. Я купил его, потом второй, третий… Затем выяснилось, что мне нравится этот бизнес…

— А потом тебе это надоело?

— Мне надоела сама жизнь. И тогда я приехал в Коллиур. Люди там были не жадные, не кичливые и не завистливые. Каждый помогал друг другу. Там царила доброта, которой я никогда раньше не видел. И я почувствовал себя… дома. И встретил тебя. — Он повернул голову на диванной подушке и посмотрел на Джеллис, на ее тонкое лицо. — Ты была всем, чего я не знал раньше. Теплая, веселая, нежная. Ты беспокоилась о людях, Джеллис. Тебя не волновали ни деньги, ни положение. У тебя была щедрая душа. Когда у Мари заболела мать и ей стало трудно одной управляться в магазине, ты, не задумываясь, предложила ей свою помощь. Ты ведь даже не совсем хорошо говорила по-французски. Те люди, которых я знал прежде, никогда бы не сделали этого. И чем дольше я узнавал тебя, тем труднее становилось мне от тебя отказаться. Пытался представить себе жизнь без тебя и не смог. Мы с Натали никогда не были любовниками, Джеллис. Ни до нашей свадьбы, ни после нее. Даю тебе слово. Ты веришь мне?

— Да, — прошептала она.

— И я не могу простить и не прощу ее за то, что она пыталась сделать, — угрюмо сказал он. — За то, что она обидела тебя. Обидеть меня — это одно. Но задеть тебя — совершено другое.

— Да. Так значит, это она отправила ту записку?

— Да. Больше некому.

— Но чего она добивалась? — удивленно спросила Джеллис. — Она ведь не знала, что ты вернешься. И не знала, что ты уехал в Южную Америку! А если ты вернулся…

— Она посеяла раздор, — мрачно заявил он. — Вызвала беду.

— Какая же она мстительная, — пробормотала Джеллис.

— Да. Убедила себя, что я предал ее, и решила наказать меня. И преуспела в этом, — тихо добавил Себастьен. Он повернулся, тревожно посмотрел на нее и спросил: — Неужели уже слишком поздно?

— Слишком поздно?

— Для нас. Я люблю тебя, — просто сказал он. — Так люблю тебя, что испытываю даже физическую боль. Теперь, когда вспомнил тебя, я смотрю на тебя и не могу понять, как вообще мог все забыть. То, как ты прикасаешься к разным вещам, как ты двигаешься, твою улыбку, твое изящество, твое… благородство.

Джеллис с трудом проглотила ком в горле, присела на краешек дивана, обняла его и притянула к себе его голову.

— Я тоже люблю тебя. — «Но еще не все сказано. Не все решено». — А ты все вспомнил? — тихо спросила она. — Ты помнишь, как просил меня выйти за тебя замуж? Что мы испытывали друг к другу?

— Да. Я все помню. И мне так больно. Больно, что четыре месяца жизни безвозвратно утеряны. Что тебе приходилось как-то справляться одной. Что все мои поступки приносили тебе боль.

Нежно коснувшись пальцами его лица и грустно глядя на него, она тихо сказала:

— Я любила тебя, Себастьен. Так сильно любила…

— Любила? — спросил он, оборачиваясь к ней.

— И сейчас люблю. Для меня просто видеть тебя, чувствовать, что ты рядом, входить в комнату, в которой ты, — все равно, что заново влюбляться в тебя. Каждый раз заново. Но тогда у меня не было страха. Он появился сейчас. Теперь, после той аварии, во мне появилось ощущение хрупкости всей нашей жизни.

— Но не из-за Дэвида? — удивленно спросил Себастьен. — Ты утратила одного любимого, но не боялась потерять другого?

— Нет, — порывисто возразила она. — Я не боялась. Мне казалось, наши жизни были словно заколдованы. Это звучит глупо, но я так чувствовала.

— Но теперь?

— Теперь не так, — мрачно ответила она. — Теперь я ценю каждый миг, наслаждаюсь им. Ты оставил меня совсем без защиты, Себастьен. Без тебя я пропаду. Меня это страшит. А эту прошедшую неделю, — тихо продолжала она, — эти несколько дней во Франции… Я хотела тебя и почти ненавидела. Мне было так тяжело, я так устала, так измучилась. Мы пережили с тобой величайшую любовь в мире, и мне казалось несправедливым, что она закончится потому, что ты не помнишь, как мы любили друг друга. Эти последние четыре месяца изменили нас обоих, но я не стала меньше любить тебя, просто переживаю за тебя. Я страстно мечтаю вернуть все как было. Но у нас впереди долгая жизнь, не так ли?

— Да. И мне нужна ты, — глухо произнес он. Он посадил ее к себе на колени и прижал крепко-крепко. Джеллис положила голову ему на плечо, прижалась к нему, а Себастьен обвел взглядом комнату — поглядел на елку, на детскую коляску, на огонь в камине. «Я едва не потерял все это». Из радиоприемника доносилась веселая песня, но они почти не слышали ее и лишь отметили, когда она закончилась. — Какое спокойное в этом году Рождество, — пробормотал Себастьен. — Только мы втроем.

— Да. Только мы втроем. — Джеллис подняла голову и посмотрела на него, на это дорогое лицо, посмотрела в его зеленые с карими искорками глаза, в которых было столько любви и печали, и улыбнулась робкой, застенчивой улыбкой. — Я люблю тебя, — хрипло прошептала она.

— А я тебя.

— А завтра… — Она замолчала и, потрясенная, широко раскрыла глаза. — Мы же не купили индейку!

— Что?

— Мы не купили индейку! — настойчиво повторила она.

Себастьен поглядел на нее, потом взглянул на часы.

— Когда закрываются магазины?

— Не знаю. — Она торопливо выбежала в холл, схватила ботинки и начала натягивать их.

— Что ты делаешь? — из-за спины раздался голос Себастьена. — Я схожу.

— Нет, ты не пойдешь, ты останешься дома и будешь отдыхать. — Она взяла пальто, быстро и крепко поцеловала Себастьена в губы и выбежала. На ходу закуталась в пальто и, смеясь, быстро побежала в деревню. Едва переводя дух, она домчалась до мясника, когда тот уже собирался закрывать лавку.

— Я забыла про индейку! — сказала она.

— А я для вас ее приготовил. И как раз собирался завезти вам, — улыбнулся он в ответ. — Она тяжелая, Джеллис, и… застегните-ка пальто.

— Да, спасибо. — И к удивлению обоих она потянулась к нему и поцеловала его в щеку. — Счастливого Рождества.

У мясника немного закружилась голова, и он машинально ответил:

— Счастливого Рождества. — И потом улыбнулся. Ему было необыкновенно приятно, что эта женщина так счастлива, так полна жизни. «Как бы я хотел сейчас быть моложе, стройнее», — глуповато подумал он. Он грустно покачал головой, проследил, как она широко распахнула двери магазина и как ее великолепная коса взметнулась у нее за спиной, и подумал, почему она так поздно вспомнила об индейке. «Но я же видел этого француза, так что чего уж тут гадать…»

Смеясь, с разгоряченными щеками, через двадцать минут Джеллис уже вернулась домой. Парадная дверь распахнулась, и она увидела в проеме освещенного янтарным светом Себастьена. Он ждал ее. Она почувствовала, что ей стало жарко, что ее любят, что она — какая-то особенная. Она выбралась из машины, неся тяжелый пакет в руках.

— Мне кажется, мясник подумал, что я сошла с ума, — засмеялась Джеллис, закрывая дверь.

— Нет, я думаю, он нашел тебя очаровательной, — поправил ее Себастьен и бросил покупку рядом с вешалкой.

— Глупости, — счастливо выдохнула она.

— Иди сюда, — тихо приказал он.

И у нее внутри снова все сжалось от любовного томления. Сбросив пальто и уронив его на пол, Джеллис подошла к Себастьену и бросилась в его распростертые объятия.

— Что? — тихо спросила она.

— А вот что, — хрипло ответил он и дотронулся губами до уголков ее рта и стал покрывать его поцелуями. — Целых четыре месяца я не мог делать этого. И четыре месяца не знал, что хочу этого. — Он поднял ее на руки, понес в гостиную, нежно положил на диван и наклонился, чтобы снять с нее ботинки.

— Но сейчас ты это понял, да?

— Да, — с усилием выговорил он и опустился перед ней на колени. — Теперь я все знаю. — Он протянул руку и провел пальцами по ее лицу, глубоко заглянул в прекрасные глаза любимой. — Я сидел здесь, ждал и все думал, думал. Мне так много надо передумать, все расставить на свои места. У меня в голове все еще перепутано, я не уверен ни в чем, боюсь размышлять, боюсь, что все это вдруг уйдет от меня. Мне кажется, весь мир ворвался ко мне в душу, в мое сердце. Я все время вспоминаю, как спрашивал тебя, каким я был, как все было, чтобы ты показала мне, заставила бы меня вспомнить… Как же я мог все забыть, Джеллис? Такое не должно забываться никогда.

— Не знаю, — нежно успокоила она его и прижала ладонь к его щеке. — Но теперь все кончено. — Она приблизила глаза к его губам и нежно, хрипловато попросила: — Поцелуй меня. Как всегда целовал. — И от одной только мысли об этом у нее заболело сердце, участилось дыхание, а сердце пустилось вскачь.

Карие глаза Себастьена потемнели, страстные губы раскрылись. Они не сводили друг с друга глаз, любуясь дорогими чертами.

— Я так люблю тебя, Джеллис. Ты одна — целый мой мир. А теперь улыбнись мне, — прерывисто скомандовал он и сел рядом с ней, медленно притягивая к себе. — Так много времени потрачено впустую.

— Я не могу, — закрыв глаза, Джеллис коснулась его губ и почувствовала знакомый толчок в груди, когда он нежно дотронулся до ее языка своим. — Медленно поцелуй меня, — пробормотала она. — Давай займемся любовью и будем говорить по-французски. Ты всегда ласкал меня и что-то приговаривал по-французски.

— Потому что этот язык создан для любви.

— Да. Поедем домой.

— Во Францию?

— Да. Я соскучилась по моим друзьям.

— Ты не хочешь больше оставаться в Англии после того, как снова вернулась здесь к жизни?

— Не хочу. Я люблю Англию, но теперь Франция — мой дом.

— Хорошо. Мы поедем домой после Рождества. Я свяжусь с Жераром, поручу ему отыскать для нас квартиру побольше или дом, и няню. А теперь хватит, мы и так слишком много болтаем.

Он приподнялся и притянул ее к себе, потом лег сверху и наклонился для поцелуя. Медленного, глубокого поцелуя, который начинался в уголках ее губ, а потом становился все более настойчивым, требовательным. От этого поцелуя у нее неистово заколотилось сердце. Голова стала неимоверно тяжелой, в сознании у нее все затуманилось, чувства как бы растворились, оставались лишь обнаженные нервы и возбужденная плоть. И вскоре одних поцелуев стало недостаточно.

— Сколько еще дней? — хрипло спросил он.

— Один, — ответила она.

— Попробуем?

— Да.

Она посмотрела на него потемневшими от страсти глазами, отдаваясь теплу его тяжелого тела, и провела пальцем по небольшому шраму у него на скуле.

— Откуда это у тебя?

Себастьен более удобно устроился на диване, наслаждаясь собственным возбуждением. Он накрыл собой ее изящное тело и любовался ее прекрасным лицом.

— Я отправился в плавание, потому что ты говорила, я раньше этим занимался. А во время шторма вылетел за борт.

— На тебе не было защитного шлема?

— Не помню.

— Врунишка.

Себастьен улыбнулся. Медленной, необыкновенно милой улыбкой. И снова поцеловал ее. Он наслаждался этими ласками, вспоминал прежние поцелуи, и сердце его билось все быстрее и быстрее.

— Интересно, можно ли раздеться, не отдаляясь друг от друга? — гортанно спросил он. — Возможно ли это? — повторил он по-французски.

Джеллис так же медленно улыбнулась и с таким же французским акцентом сонно пробормотала:

— Очень даже возможно.

— Но ведь я ранен, — тихо прошептал он. — Так что тебе придется поухаживать за мной.

Джеллис, возбужденная, разгоряченная, начала со свитера.

— Любовь под музыку, — прошептал Себастьен, едва по радио снова начали транслировать веселые песенки. Они сняли с себя почти всю одежду.

— Да. Приподнимись-ка.

Себастьен подчинился.

Она прижалась лицом к его обнаженной груди, как котенок, потерлась босыми ногами о его икру и посмотрела на пламя.

— Ты помнишь, как мы в первый раз занимались любовью? — тихо спросила она.

— Да.

Она улыбнулась и подняла голову.

— Я расплел твою косу. Вот так. — Он потянул за ленточку, принялся распутывать длинные пряди и удовлетворенно вздохнул, когда волосы упали ей на плечи. Потом расправил пряди вокруг полных грудей Джеллис, и карие глаза его потемнели. — Я хочу, чтобы ты любила меня, — настойчиво, сдавленным голосом произнес он с еще более заметным, чем обычно, акцентом. — Так, как раньше…

Джеллис перестала улыбаться, темные глаза ее затянула поволока страсти, она коснулась его губ своими губами и закрыла глаза, чтобы лучше ощущать его обнаженное тело. И издала протяжный вздох наслаждения, от которого ей хотелось плакать.

— С возвращением домой, — тихо выдохнула она.

Огоньки рождественской елки весело поблескивали, шторы скрывали ночную тьму, младенец спал в коляске, огонь в камине тихонько потрескивал, а двое влюбленных на диване превращали рождественскую сказку в быль.