Таинственный граф

Глава первая

Звук, хотя и приглушенный, был все же хорошо различим. Перо застыло над бумагой, Грейс Даверкорт подняла голову, прислушиваясь. Звук не повторился, и Грейс попыталась восстановить его в памяти. Что это было? Явно не в доме, где-то далеко, может, на болотах? В пустынной местности, окружавшей уединенный дом Грейс, звуки, даже самые слабые, имели удивительное свойство распространяться очень далеко. Но этот не был слабым.

Отодвинув стул и привычно опираясь сильными руками о стол, Грейс встала и взяла стоявший на бюро канделябр со свечами, при свете которых работала. Слегка подволакивая правую ногу в тяжелом ботинке, она торопливо подошла к двери гостиной и, открыв ее, чуть не наткнулась на сбежавшую по лестнице Джемайму, в халате и ночном чепце, со свечой в руке.

— Вы слышали, мисс Грейс? Я так испугалась! — возбужденно затараторила та, увидев хозяйку.

— В твоей комнате так хорошо было слышно? У меня так еле-еле.

Джемайма нахмурилась.

— Вы что, до сих пор работали? Глаза испортите, помяните мое слово!

— Не беспокойся ты о моих глазах, — сказала Грейс, направляясь к входной двери. Она была заперта, за этим Джемайма следила строго. Повернув ключ, Грейс толкнула дверь и вышла на крыльцо, в лицо пахнуло ночной прохладой.

— Будьте осторожны! — проговорила остановившаяся на пороге Джемайма. — Мало ли кто тут шляется, да еще с ружьем или еще чем-то таким.

Грейс оглянулась на служанку.

— Ты думаешь, это был выстрел?

— По-моему, да. Я прямо подскочила со страху!

Неужели это был выстрел? Грейс неловко спустилась по ступенькам и пошла к дороге, высоко подняв канделябр и вглядываясь в темноту. Ночь была безлунная, сквозь мрак вдали чернело Рейнхэмское болото, или, может, ничего и не чернело, просто Грейс знала, что оно находится там.

Ничто не нарушало покоя тихой августовской ночи, и не слышалось ни малейшего звука. Да и кто мог стрелять, если уж на то пошло? Браконьеры не осмеливались орудовать на болотах, где стоит только сделать неудачный шаг — и человек пропадает без следа. Местные ходили лишь им одним известными тропками, да и то исключительно днем.

— Лучше идите в дом, мисс Грейс, — плаксиво проговорила Джемайма.

Грейс повернулась и стала смотреть в сторону полей. Может, кто-то охотился на зайца? Внутренний голос подсказывал ей, что звук донесся не отсюда, а с севера, но ведь она могла и ошибиться. А может, это какие-нибудь суда столкнулись на Темзе, протекавшей за болотами, но тогда звук был бы другой, более протяжный.

Холод проник под тонкий халат, и Грейс, послушавшись уговоров служанки, повернула обратно. Джемайма заперла за ней дверь.

— Пойдете сразу наверх или, может, подогреть вам молока? Вам надо чем-то подкрепиться, а то где же у вас силы-то возьмутся сидеть и писать до полуночи!

Желание работать дальше, однако, пропало. Пришлось бы заново читать рукопись, чтобы восстановить ход мыслей и вспомнить терминологию. Работа, которую Грейс подрядилась сделать для школьного учителя, была намного сложнее, чем писать письма для обращавшихся к ней неграмотных. К тому же сегодня еще только четверг, а работу сдавать в субботу.

Отправив Джемайму спать, Грейс аккуратно сложила в стопку исписанные листы и спрятала в выдвижной ящик, сунула перо в футляр к остальным перьям, заперла вместе с чернильницей в бюро, затем, взяв одну свечу и погасив остальные, пошла к лестнице.

Поясница побаливала. Правая нога Грейс была на несколько дюймов короче другой, и от долгого сидения всегда вступало в поясницу. Хорошо еще, что Билли Оукен, самый лучший мастер в Баркинге, сделал ей ортопедический ботинок, стало удобнее ходить, и поясница болела уже не так сильно.

В своей спальне, находившейся над гостиной, Грейс поставила свечу на комод у кровати, переоделась в ночную сорочку и, сев на постель, сняла наконец ботинок. Как он ни был хорош, но, снимая его на ночь, Грейс всегда испытывала большое облегчение, уж очень он был тяжелый.

Чувствуя себя легкой и свободной, она скользнула под одеяло, задула свечу и с наслаждением вытянулась на мягкой перине.

Мысли о странном звуке, ушедшие было, пока она готовилась ко сну, вернулись снова. Действительно ли это был выстрел, как уверяет Джемайма? Грейс представила охотника, расхаживающего по болоту. Глупее не придумаешь. Если даже туда и забрел какой-нибудь зверь, то вряд ли он найдет, чем там поживиться. Да и как охотник мог прицелиться в такой темноте? Нет, наверное, это было что-то другое.

Мысли в голове Грейс стали путаться, и на нее навалился сон.

В какой-то момент она вдруг очнулась. Совсем близко что-то скрипнуло, потом раздался глухой удар. Грейс лежала с широко открытыми глазами, вслушиваясь и чувствуя, как сильно бьется ее сердце. В ней нарастала уверенность, что около дома кто-то есть.

Надо было встать и сходить посмотреть, но для этого пришлось бы снова надевать ботинок, да и вообще — мало ли кто там может быть, хотя маловероятно, что это вор, просто, наверное, какой-нибудь подвыпивший работник с фермы спьяну заблудился и завалился у нее на заднем дворе.

До ушей Грейс донеслись звуки, будто кто-то ворочается, и вдруг, к ее великому облегчению, громко мяукнула кошка. Грейс, охнув, откинулась на подушку. Так вот в чем дело! Противное животное! Наверное, прибежала из какого-то дома, не очень далеко отсюда живут работники с фермы мистера Мейберри, забралась в пристройку, где Джемайма стирает, и что-то перевернула. Это ж надо так испугать!

Хорошо хоть Джемайма не проснулась. Она встает спозаранок. Уж на что сама Грейс много работала, на долю бедной служанки приходилось еще больше дел, весь дом держался на ней. Работящая девушка, да и ладить с ней полегче, чем с Мэб, уж больно та любит опекать. Когда нянька, растившая Грейс с пеленок, на закате жизни вдруг вышла замуж, Грейс наконец-то получила желанную свободу. Думая о том, насколько ей лучше с Джемаймой, Грейс заснула.

Проснувшись утром, она поначалу даже не вспомнила о ночной тревоге. Причесываясь перед зеркалом, Грейс думала о том, что скоро должен прийти мистер Мейберри, которому надо отдать счета управы за прошлый месяц, которые она переписывала в трех экземплярах. У Грейс было большое подозрение, что эту работу ей поручили не потому, что она была столь срочная и сам тамошний бухгалтер Джо Пайпер не мог с ней справиться, хотя, конечно, основная ею должность — почтальон. Скорее всего, что это Джемайма уговорила своего отца Джо Пайпера подыскать какую-нибудь работу для Грейс. Служанка как никто другой знала, насколько туго той приходится.

Она только что кончила связывать свои мягкие каштановые волосы в узел на затылке, когда со двора за домом донесся пронзительный крик и что-то с шумом упало. Кричала Джемайма.

Грейс со всей быстротой, на которую только была способна, выскочила из комнаты и прильнула к окну, выходившему на задний двор. По гравию, расплескивая воду, катилось ведро, а служанка стояла, зажав ладонями рот, и с ужасом смотрела на что-то.

— Что случилось, Джемайма? — окликнула ее Грейс. — Что там такое?

Девушка посмотрела наверх и отчаянно замахала руками, то и дело тыча пальцем в сторону примыкавшей к дому пристройки. Саму пристройку Грейс было не видно, хотя она и свесилась почти до пояса из окна.

— Лучше идите сюда, мисс! — громким шепотом позвала Джемайма.

Вот тут-то Грейс и вспомнилось ночное происшествие. Она быстро закрыла окно. Значит, ночью кто-то все-таки пришел. Может быть, лиса. Наверное, ее подстрелили на болоте, а она прибежала и спряталась здесь.

С сильно бьющимся сердцем Грейс заторопилась вниз и дальше по коридору к двери, которая вела прямо в пристройку. В углу ее находилась уборная, остальное пространство занимали лохань для стирки, громадные жестяные баки и груда всяких нужных и ненужных вещей.

Почему Джемайма закричала, стало ясно, как только Грейс открыла дверь. В одном конце пристройки находилась сложенная из необработанных камней печь с уходившим в заднюю стену дымоходом. Печь эта топилась круглый день, чтобы постоянно иметь под рукой горячую воду. Сейчас около нее в какой-то неловкой позе, вытянув одну ногу в сторону, лежал мужчина.

Грейс ошеломленно застыла, стараясь перебороть подступившую к горлу дурноту. Вошедшая со двора Джемайма испуганно прошептала:

— Он вроде пьян, мисс. Или мертв.

— Открой дверь пошире, а то темно, — коротко сказала Грейс.

Превозмогая себя, она протиснулась мимо перевернутой вверх дном лохани и, опершись рукой о стену, наклонилась.

— Он мертвый? — громко прошептала служанка.

— Пока не пойму.

Было трудно что-то понять, потому что мужчина лежал, заслонив лицо рукой. На нем было совершенно мокрое на ощупь пальто, на сапоги налипла грязь. Мужчина был без шляпы, темные волосы прилипли к щеке.

Собравшись с духом, Грейс подсунула руку под мокрую полу пальто, нащупывая сердце. Сердце не билось, пальцы уткнулись во что-то мокрое. Она вытащила руку. Стоявшая за ее спиной Джемайма сдавленно вскрикнула. Пальцы Грейс были в крови.

Мгновение она смотрела на свои красные пальцы, чувствуя, как колотится сердце, затем осторожно, боясь сделать что-нибудь не так, отодвинула руку мужчины и убрала с его лица прилипшие волосы. Лицо было мертвенно-бледным и очень спокойным. Грейс дрожа наклонилась, почти касаясь ухом его губ.

Он дышал, слабо, почти не слышно, но дышал. Грейс поднесла руку к его приоткрытому рту и почувствовала легчайшее колебание воздуха.

— Он дышит!

— Жив, кто бы мог подумать! — выдохнула Джемайма.

Грейс словно ее не слышала.

— Джемайма, беги скорее, позови Клема и Сэмюэля! Если их нет дома, найди и приведи непременно, поняла? Его надо срочно уложить в постель и вызвать доктора.

Девушка развернулась и побежала. До жилых домов было несколько сотен метров. Грейс молила Бога, чтобы работники еще не ушли в поле после завтрака. Она с Джемаймой вряд ли сумеет отнести раненого на второй этаж, еще, не дай Бог, он умрет по дороге.

Томясь ожиданием, Грейс стала потихоньку растирать раненого, стараясь не задеть руку и плечо, чтобы не вызвать сильного кровотечения из раны. Удивительно, как он вообще не истек кровью! Теперь ясно, что случилось ночью, — этот человек пришел сюда, ища помощи, и наткнулся на соседского кота, который грелся у печки.

Раненый тихо простонал. Грейс показалось, будто он пошевелил головой, она наклонилась пониже.

— Не двигайтесь, прошу вас! Подождите немножко, все будет хорошо.

Он, со свистом выдохнув, резко повернул голову. Грейс увидела его лицо. Бледное, оно было красиво, с высокими скулами и четко очерченными губами. Глаза раненого открылись, зеленые в лучах света, падавших из открытой двери.

— Ой suis-je?[1]

— Вы француз! — потрясенно пробормотала Грейс. — О господи!

Раненый, словно не слыша ее, зашевелился, пытаясь вытащить из-под себя руку.

— Пожалуйста, не двигайтесь, — встревожилась Грейс, — а то снова откроется кровотечение. — Она

посмотрела ему в глаза. — Вы понимаете, что я говорю?

Дыхание раненого на мгновение прервалось, красивое лицо исказилось гримасой. Глаза его снова закрылись, а пальцы судорожно закопошились, стараясь расстегнуть пальто.

— Бумаги, — пробормотал он по-английски с сильным акцентом. — Спрятать… — Зеленые глаза широко распахнулись, умоляюще глядя на Грейс. — Прошу вас… ces papiers[2]… они опасны…

Грейс пожала его беспокойные пальцы.

— Где бумаги? В кармане? Лежите тихо, пожалуйста. Я сама их найду.

Он застыл неподвижно, а Грейс принялась дрожащими руками обыскивать его. Слабым движением мужчина показал на ту сторону, где не было раны, она сунула руку ему за пазуху и, не без труда нащупав что-то хрустящее во внутреннем кармане, вытащила. Это были несколько сложенных листков, верхний совсем мокрый.

— Я их взяла. Теперь лежите спокойно.

Рука раненого приподнялась словно в приветствии, и он снова потерял сознание. Грейс смотрела на бледное лицо. Кто он? Дворянин? Судя по одежде и по речи, так и есть. Француз, подстреленный вчера вечером на болоте — она ведь слышала выстрел! — и беспокоящийся о своих бумагах. Так кто же он? Что, если он шпион, ведь Англия и Франция находятся в состоянии войны? Но тогда почему он позволил ей, англичанке, взять эти опасные бумаги?

Грейс окровавленными пальцами осторожно развернула бумаги, боясь их испачкать, и впилась в них глазами. Печати, текст по-французски. Ладно, позже она улучит момент, когда будет одна, и попробует разобраться.

Послышались шаги, это возвращалась Джемайма и с ней работники. Грейс быстро свернула листы и сунула в карман. И как раз вовремя — она не успела еще вытащить руку, как во двор вбежали Клем с Сэмюэлем, за ними поспешала Джемайма.

Незваного гостя уложили в пустовавшей комнате. Работники изрядно попыхтели, прежде чем незнакомца подняли и осторожно донесли до двери.

Его отнесли на второй этаж и посадили на постель, приготовленную Джемаймой. Проследив, чтобы работники поддерживали француза за пояс, Грейс послала служанку за теплой водой, а сама достала из комода ножницы и старую простыню.

От транспортировки рана снова начала кровоточить, хотя и несильно. Грейс осторожно промокнула кровь лоскутом, с испугом глядя на зияющую дыру у левого плеча француза, прямо над сердцем. Пока Джемайма кромсала простыню на полосы, Грейс сложила кусок ткани и закрыла им рану, а затем перевязала раненого импровизированным бинтом. Теперь можно было переходить к следующему шагу.

Джемайма принесла кувшин с холодной водой и стакан.

— Ему, небось, пить захочется, когда очнется… если очнется.

Грейс дернула плечом.

— Он потерял много крови, но если он пережил ночь, значит, у него крепкий организм. Важно только, чтобы его поскорее осмотрел врач, у меня есть сильное подозрение, что в нем пуля засела. Они немного поспорили, кого вызывать.

— Не пойму, чем ему поможет доктор Фрит, — заявил Клем. — По-моему, он вот-вот испустит дух.

— По мне, так лучше будет послать за мистером Холвеллом, пусть бы снял мерку для гроба, — рассудительно проговорил Сэмюэль.

Грейс дала резкий отпор обоим прорицателям и решила послать Клема в Рейнхэм за врачом, а Джемайму — в Ист-холл за аптекарем Данмоу.

— Мистер Данмоу может по крайней мере вытащить пулю, — решительно сказала она. — К тому же он наверняка дома, а доктор Фрит, вполне возможно, поехал куда-нибудь по срочному вызову.

— По-моему, Клем должен сказать ему, что у нас тоже срочно, — вмешалась Джемайма. — Если этот бедняга вообще доживет до его приезда.

— Перестань сейчас же! — накинулась на нее Грейс. — Лучше давай отправляйся к мистеру Данмоу и без него не возвращайся! А ты, Клем, срочно поезжай в Рейнхэм, мистеру Мейберри я твою отлучку позже объясню.

Джемайма убежала, а Клем нерешительно задержался в дверях.

— По-моему, Сэм может сообщить хозяину, мистер Мейберри все ж таки не последний человек в округе. А это дело его касается.

— Сэм сообщит ему попозже, а сейчас он мне нужен.

Сэмюэль ошеломленно посмотрел на Грейс, когда она заявила, что надо полностью раздеть раненого.

— На нем же все мокрое, Сэмюэль, ты сам видишь, — сказала ему Грейс. — Мы же не хотим, чтобы он умер от воспаления легких?

— Но это как-то нехорошо, мисс! Потом, ему так и так умирать.

В конце концов Сэмюэль сдался и стал раздевать раненого. Дабы уважить его чувство приличия, Грейс стояла, отвернувшись, пока работник не укрыл того одеялом. Сказав ему, чтобы отнес вещи в пристройку, где Джемайма займется ими позже, она отпустила Сэмюэля, вручив ему, надо сказать, с большой неохотой, записку для мистера Мейберри. И осталась дожидаться аптекаря.

Грейс знала, что сохранить в тайне происшедшее не удастся, и с некоторым опасением представляла себе, что предпримут местные власти. Уж в одном она была почти уверена — они постараются забрать француза из-под ее опеки. Чувствуя себя виноватой в том, в каком состоянии оказался этот бедняга, Грейс решила сделать все, чтобы этого не допустить.

Не поленись она ночью, обязательно нашла бы раненого, и он не потерял бы столько крови. Грейс чувствовала себя почти убийцей. То, что он до сих пор жив, иначе как чудом назвать было нельзя. Хорошо еще, что благодаря Джемайме в пристройке было натоплено. Останься он на болоте, где его ранили, до утра бы точно не дожил.

С тревогой вглядываясь в мертвенно-бледное, бескровное лицо, Грейс нашла под одеялом запястье раненого и прижала к нему пальцы в надежде нащупать пульс. Чувство огромного облегчения охватило ее, к глазам подступили слезы — пульс, очень слабый, был!

Грейс отпустила руку мужчины и наклонилась над ним. Он был похож на мраморное изваяние прекрасного античного бога. Ей вспомнились его зеленые глаза. Откроются ли они еще когда-нибудь? Грейс заплакала.

— Живи, прошу тебя! Ты должен жить! — прошептала она, глядя на незнакомца.

Он бежит из последних сил, слыша позади шаги преследователей. Они приближаются. Обернувшись, он видит раскачивающийся в руке одного из них фонарь. Если они его догонят, ему не жить и минуты.

Он задыхается. Может, проще сдаться, и пусть поглотит его трясина. Пусть торжествует Робеспьер.

Просторная комната, в которую он входит, пуста, если не считать располагающегося у окна бюро. Свет, падающий от стоящего на нем канделябра, делает как будто еще гуще тьму за высоким окном. Знакомый человек в парике сидит, наклонив голову, и быстро водит пером по бумаге. Жан-Марк молча стоит рядом, ожидая. Ждать и ждать… Такова тактика начальника — заставлять всех ждать.

Жан-Марк поворачивает голову и замечает вошедшего. Ненависть, вспыхнувшая в его глазах, обжигает, кажется, даже на расстоянии. Подняв руку, Жан-Марк резко проводит пальцем по шее. Все понятно.

Он бросается вон и вскоре уже плывет по Сене, лежа на дне лодке. Парню, сидящему на веслах, пришлось довериться, хотя можно ли в нынешние времена верить хоть кому-то? Вполне возможно, что кто-то перекупил его, уплатив вдвое, втрое больше того, что уплатил он. Например, Жан-Марк. Или Этьен, или Огастен. Когда-то они были его друзьями, но в этой стране, где воцарилось беззаконие, не осталось места для дружбы.

На лодку упала тень от большого судна, и в следующую минуту он уже на его палубе, чувствуя на себе наблюдающий за ним взгляд. На миг приходит мысль, не лучше ли прыгнуть за борт. Но доплывет ли он? Или погрузится в темную глубь воды, не достигнув английского берега? Возможно, это было бы самое лучшее. Зачем цепляться за жизнь, и так уже погубленную, лишенную какой-либо надежды?

Он осторожно движется среди камышей. Все сильнее болит плечо. Он что, ранен? Он слышит, как они ходят неподалеку, до него доносятся их голоса. Они близко. Но почему они говорят по-английски?

— Сдается мне, мисс Грейс, с ним и возиться-то — только напрасно время терять. Он же вот-вот испустит дух.

— Но он еще не умер, мистер Данмоу! — сердито возражает женский голос. — Вы же сами видите. Если он после всего, что перенес, до сих пор жив, значит, выдержит и еще. Я настаиваю, чтобы вы извлекли пулю.

Голос кажется смутно знакомым. Судя по всему, говорят о нем. Он понимает если и не все слова, то большую часть, недаром получил достойное образование, которое с таким старанием скрывал от всех. Неужели у него получилось? Он в самом деле в Англии?

— Дело в том, мисс Грейс, — снова заговорил мужчина, — что извлечь пулю очень нелегко, и я не знаю, стоит ли даже начинать.

— Ну постарайтесь ради меня, мистер Данмоу, очень вас прошу! Ваши труды не останутся без вознаграждения, поверьте мне!

— Сдается мне, мисс Грейс, что вам лучше все-таки дождаться доктора Фрита, — ворчливо отозвался мужчина. — Я, конечно, могу извлечь ее, но пока я буду ее извлекать, он может кончиться, а мне не с руки отвечать потом за него.

— Я послала за доктором Фритом, — сообщила женщина. — Но он может запоздать. Может, вы все-таки вытащите ее сейчас?

— А кто может поручиться, что он не умрет, пока я буду ее доставать?

— А если вы ее не достанете, он умрет точно!

Ему захотелось вмешаться в разговор, сказать

этой женщине, что, если уж на то пошло, он не против и умереть. В конце концов, смертельная опасность преследовала его по пятам все последнее время. Но сил, чтобы заговорить, не было. То, что он ранен, его не удивило, и он попытался открыть глаза, взглянуть на женщину, которая с таким упорством старается спасти его. От усилия его мысли окончательно смешались.

— Ан-ри! Ан-ри! — звал его Жан-Марк, и голос его гулким эхом разносился в туманной мгле, накрывшей незнакомую землю.

Он обернулся. Во тьме позади раскачивался фонарь. Он пытался вдохнуть воздух и не мог, но останавливаться было нельзя. Если они его догонят, ему конец. Спотыкаясь, он побрел дальше, боясь только одного — оступиться и рухнуть в трясину, о которой его предупреждал хозяин «Трех корон».

Жгучая боль вырвала его из беспамятства. Анри хотел закричать, но из его уст вырвался лишь тихий стон, тяжелые веки сами собой поднялись.

Перед ним словно в дымке показалось лицо, ему незнакомое, но когда женщина заговорила, он ее узнал.

— Наверное, вам страшно больно. Мне жаль, но придется потерпеть. Сейчас все кончится. — Теплые пальцы сжали его руку. — Держитесь, прошу вас, — продолжала женщина. — Продолжайте, мистер Данмоу.

Боль возобновилась с удвоенной силой, Анри беспомощно вцепился в руку женщины. Раздалось тихое «Ох!», он понял, что сделал ей больно. Ему хотелось извиниться, но тут страшный взрыв боли подхватил его и снова унес в беспамятство.

Грейс с тревогой смотрела на бледное лицо, боясь, что раненый не выдержит операции, на которой она с таким упорством настаивала, и умрет. Когда тот на мгновение открыл глаза, она очень обрадовалась, но он снова потерял сознание, и Грейс в испуге поднесла палец к его губам, чтобы проверить, дышит ли он.

Аптекарь торжествующе крякнул, Грейс быстро повернула голову и увидела, как он вытаскивает из кровоточащей раны свой ужасный пинцет, в котором зажата пуля.

— Была очень глубоко, — произнес Данмоу не без самодовольства. — Удивляюсь, как он выжил, пуля была на волосок от сердца.

Он бросил пулю на блюдце и отложил пинцет. Грейс скользнула глазами по разверстой ране и снова устремила взгляд на лицо раненого. Ей показалось, будто у него дрогнула бровь, и ее охватило чувство радости.

— Что вы сейчас будете делать? — спросила она, глядя, как аптекарь копается в своем саквояже.

— Надо промыть рану, — ответил тот, вытаскивая небольшой флакон. — От пули остались следы свинца.

Данмоу промокнул кровь и вылил содержимое флакона в рану, а Грейс быстро приложила к ней сложенный в несколько раз кусок своей порванной простыни и, попросив аптекаря приподнять раненого, перебинтовала его.

— Доктор Фрит, наверное, захочет посмотреть рану, — сказал аптекарь. — Не думаю, что он сумел бы сделать это лучше меня, другое дело, если у больного начнется лихорадка.

Грейс поблагодарила Данмоу. Тот с удовольствием выслушал слова признательности, как и обещание в самом скором времени уплатить ему вознаграждение, и удалился с сознанием того, что оказал Грейс большую услугу, не преминув заметить напоследок, что больной вряд ли доживет до утра.

А в следующее мгновение появилась ее старая няня.

Миссис Мейбл Лэмпорт, дородная женщина с объемистым бюстом и несколькими подбородками, отличалась склонностью забывать, что той, которую она когда-то нянчила, уже двадцать восемь лет, что уже пять лет, как она сама заботится о себе, а до этого продолжительное время несла на своих плечах все домашние заботы. С пятнадцати лет, после того как ее мать умерла, а старший брат переехал на жительство в Рейнхэм, Грейс вела хозяйство в доме своего отца, преподобного мистера Даверкорта. Помня о своей хромоте, а также о большом родимом пятне, покрывавшем шею и грудь, она убедила себя, что о замужестве ей лучше не задумываться, и с головой ушла в домашние хлопоты, заменив мать.

Когда мистер Даверкорт скончался, она, вместо того чтобы поселиться у брата, как это приличествовало благородной девице ее положения, предпочла купить небольшой домик, в который пригласила для компании свою няньку. Возмущению Мэб не было предела.

— Да как вы можете, мисс Грейс! — в расстройстве восклицала она. — Подумайте только, что сказал бы на это ваш почтенный батюшка, будь он жив!

— Он сказал бы, чтобы я поступала так, как считаю нужным, — отвечала упрямая Грейс. — Ты прекрасно знаешь, приличия никогда особо не волновали папу.

— Ну тогда хоть подумали бы о бедном мистере Константе! Ручаюсь, ему это не понравится!

Грейс действительно пришлось приложить немалые усилия, чтобы убедить брата в правильности своего решения. Разговоры о том, что, если она будет жить у брата, ему станет трудно содержать свою растущую семью, да еще взрослую сестру, ни к чему не привели. Пришлось пустить в ход последний аргумент — свою хромоту.

— Дорогой Констант, меня трогает твоя забота обо мне, но послушай меня. Если я приму твое предложение и поселюсь в твоем доме, Серена, как она ни добра, так или иначе будет рассчитывать на мою помощь в ведении домашнего хозяйства. Я, конечно же, с удовольствием буду ей помогать, но ты же знаешь, мои возможности ограничены. И потом, брат, думаешь, мне будет легко наблюдать изо дня в день ваше семейное счастье, зная, что у меня никогда ничего подобного не будет! Нет, мне все же станет гораздо легче, если ты позволишь мне жить отдельно.

Этот разговор возобновлялся не один раз, прежде чем преподобный мистер Констант Даверкорт сдался. По правде говоря, у него и не было какого-либо законного права препятствовать сестре в чем бы то ни было. Она была совершеннолетней, а небольшое наследство, оставленное отцом, давало ей определенную самостоятельность.

Но Мэб так и не смирилась с поступком Грейс, и у той было большое подозрение, что няня и замуж-то вышла скорее из боязни стать на старости лет бременем для своей воспитанницы. Грейс любила свою няню, что не помешало ей безмерно обрадоваться внезапно пришедшему освобождению от ее бесконечных жалоб и упреков. Во всяком случае, теперь Грейс больше не приходилось выслушивать их изо дня в день — трактир мистера Лэмпорта, супруга Мейбл, требовал от новой хозяйки много внимания.

Появление Мэб не стало неожиданностью для Грейс, было ясно, что, как только няня узнает про раненого с пулей в плече, оказавшегося, к несчастью, в доме ее воспитанницы, она тут же отправится к ней. Как назло, трактир «Медведь» находился в Ист-холле, и Джемайма, отправившаяся за аптекарем, сочла своим долгом по дороге заскочить к миссис Лэмпорт и сообщить ей о происшествии. Это было очень некстати, но поправить что-то уже было невозможно, Грейс оставалось лишь приготовиться к битве.

— Это ж надо было такому случиться, мисс Грейс! Мужчине тут не место, но ничего, я надеюсь, мистер Мейберри заберет его отсюда раньше, чем пойдут слухи, — без околичностей начала Мэб.

— Потише, пожалуйста, — оборвала ее Грейс, деликатно отталкивая подальше от кровати. — Он очень слаб после операции, и я боюсь, мы его потревожим.

Мэб обернулась, стараясь получше рассмотреть раненого.

— Угораздило же его свалиться на вашу голову, мисс Грейс, но вы не бойтесь, он тут не задержится, скоро вы от него избавитесь.

— Да я вовсе и не хочу от него избавляться! — возразила Грейс. — И никому не позволю забирать его отсюда! Он слишком слаб!

Старая нянька покраснела от возмущения.

— Но вы же не собираетесь держать его здесь! Что люди будут говорить?

— Меня не интересует, что они говорят, и если ты явилась сюда, чтобы выговаривать мне, можешь разворачиваться и уходить!

— Вы зря сердитесь, мисс Грейс, сами знаете, что я права. Вам надо думать о своей репутации и…

— Ради бога, Мэб, он при смерти! Как он может угрожать моей репутации?

Мэб фыркнула.

— Он может ничего и не делать, а разговоры все равно пойдут.

— Ну и пусть.

Мэб обескураженно помолчала.

— Ладно, если уж вам так хочется, чтобы он был тут, я какое-то время поживу у вас.

Вот уж чего Грейс не хотела, так это присутствия няньки.

— Что ты, Мэб! — сказала она. — Во-первых, комната занята, а во-вторых, как мистер Лэмпорт будет управляться с трактиром без тебя?

— Ничего, денек-другой как-нибудь перебьется.

— Но это же будет дольше. После всего, что случилось, мой пациент оправится не раньше чем через неделю, если не больше.

— Как ты сказала — твой пациент? — насторожилась нянька.

— Ну да, это я виновата в том, что он в таком тяжелом состоянии. Понимаешь, я слышала ночью шум и, не поленись я встать и спуститься вниз, остановила бы кровотечение, и ему не было бы сейчас так плохо.

В конце концов они договорились, что Мэб будет ближайшие пару дней приходить часа на два подежурить у постели больного, чтобы Грейс могла передохнуть.

— Иначе я не смогу работать, — сказала Грейс, — а стоит только день пропустить, все, я уже не успею. А работу нужно отдать мистеру Стэпли к концу недели.

И в этот момент с кровати донеслось бормотание:

— lis arrivent! Mes papiers, mademoiselle[3]… они убьют за них!