Таинственный граф

Глава девятая

Какое-то время они лежали не двигаясь, и Грейс всем телом впитывала его тепло. А потом Анри поцеловал ее.

Сердце ухнуло куда-то вниз, и вместо крови по жилам побежал огонь. Грейс невольно потянулась ему навстречу, и он притиснул ее к себе еще теснее, она задохнулась и разомкнула губы.

Анри что-то бормотал ей в рот, она и не пыталась разобрать, что, поглощенная совсем другим: его рука скользнула по ее ночной рубашке и что-то делала с ее грудью, отчего у нее заныло внизу живота.

В совершенном беспамятстве Грейс дернулась и подалась к нему, из ее горла вырвался непонятный звук. Дыхание Анри участилось, его рука вжалась ей в кожу, двинулась вниз по животу и остановилась там, откуда по всему ее телу разбегался огонь.

— Анри! — страдальчески прокричала она, и в тот же миг он закрыл ей рот своими губами.

Прошла бесконечность, сладостная и мучительная, прежде чем он оторвался от нее и пробормотал:

— Diable! Мы зашли слишком далеко, я уже не могу остановиться.

Слова эти прошли как-то мимо сознания Грейс, вызвав лишь мимолетное недоумение: зачем останавливаться, если она хочет, чтобы он продолжал? Она хотела сказать об этом, но почему-то ничего не получалось, и тогда она впилась в его губы.

Он живо ей ответил, не отрываясь от ее рта и судорожно нащупывая рукой низ ее ночной рубашки. Грейс, инстинктивно поняв, что нужно делать, подвигалась, и подол рубашки пополз вверх. Анри оторвался от ее губ, рука его пробежала струйкой огня по ее бедру

Грейс беспомощно перебирала пальцами по его спине — наверное, останутся царапины, — поглощенная тем, как его губы целуют ее горло, потом ниже… и замерли, наткнувшись на ворот ночной рубашки.

— Oh, zut alors![18] — прохрипел он и в следующее мгновение точно взлетел, отбрасывая одеяло и увлекая за собой Грейс, ее рубашка была сдернута, и он стал лихорадочно раздеваться сам.

Она оказалась лежащей на спине, и Анри, придавив ее своим горячим телом, быстро накинул поверх них обоих прохладную простыню.

Он обхватил ее груди ладонями и стал целовать соски. Грейс внезапно вспомнила про родимое пятно, но тут же успокоила себя: в комнате темно и ничего не видно.

Да и вообще, это не имело никакого значения, потому что он снова целовал ее и его руки ласкали ее бедра. Они двигались, словно дразня ее, словно он знал, что от этого в ней поднимается нечто, что она не в силах будет сдержать.

Он приподнялся, но руки продолжали свое движение — по животу и ниже, ниже, туда, где он был нужен, сейчас же, немедленно, скорее! Грейс закричала.

Он как будто замер на мгновение, потом наклонился и приник к ее губам. Поцелуй точно взорвался у нее в голове, и то, что ноги ее сами раздвинулись, почти не коснулось ее сознания.

— Ma belle Grace, — пробормотал он и вошел в нее.

Острая боль вспыхнула внутри, и Грейс забилась,

сопротивляясь. Он что-то невнятно бормотал и нежно поцеловал ее, и желание вернулось, одолевая боль. Анри ритмично задвигался, и прежний огонь затеплился снова и вспыхнул с новой силой, сопровождая эти движения.

Наконец он затих, и только тогда Грейс различила в темноте над собой его лицо. Он улыбался, и она почувствовала вдруг в душе такой прилив чувств, что их физическое слияние отошло на второй план.

— Ах, Грейс…

Что-то было такое в его голосе, чему Грейс не осмеливалась дать название. Она лишь подняла руку и убрала с его лба упавшие пряди волос.

— Анри… — проговорила она в ответ, и в голосе ее звучал еле сдерживаемый восторг.

Наверное, он все-таки это понял, потому что удовлетворенно вздохнул.

Я и не думал об этом, — сказал он и, заметив, что она слегка поморщилась, поправился: — То есть я старался не думать об этом.

Грейс захотелось признаться ему, что она мечтала об этом, но даже в самых вольных мечтаниях не могла себе представить, как это будет.

— Это лучше… ты лучше, чем я могла даже мечтать, Анри.

Анри поцеловал ее в губы, нежно, легко, но этот поцелуй зажег ее снова. Он почувствовал это, и напор его губ стал настойчивее, он прижал ее к себе, тело его напряглось.

Он снова был в ней, и теперь Грейс почувствовала это намного острее и стала бессознательно отвечать ему, двигаясь в такт его движениям. Это словно подхлестнуло его, он задвигался быстрее, и Грейс ощущала бешеное биение его сердца на своей груди.

— Грейс… Грейс… — повторял он хрипло, и для нее уже ничего не осталось, кроме того, что происходило в ней, и страстного желания, чтобы это никогда не кончалось.

— Анри… Анри…

— Grace, dis-moi que tu m'aimes[19].

Значение этих слов не дошло до нее, но она инстинктивно поняла, что он хочет услышать.

— Я люблю тебя, — послушно сказала она, и страсть, звучавшая в ее голосе, привела его в неистовство. Он торжествующе вскрикнул, и то, что последовало за этим, лишило Грейс малейшей способности думать, закрутив в бешеном вихре.

Взрыв в голове и краткое беспамятство. Гортанный вскрик Анри, потом несколько быстрых толчков — и все кончилось.

Он всем своим весом упал на нее, прерывисто дыша ей в ухо. Какое-то время они лежали так в изнеможении, обливаясь потом. Потом Анри скатился на бок, увлекая ее за собой. Медленно они разделились, и Грейс замерла, положив голову ему на руку и бездумно разглядывая раму балдахина, видимую в серых предрассветных сумерках.

Лишь постепенно до нее дошло, что же они натворили. Что она натворила! Анри не виноват. Она сама легла к нему в постель. А уж если она оказалась там, он ее поцеловал, остальное было неизбежно. Грейс поискала в своей душе хоть каплю раскаяния и не нашла. Может, она втайне этого и хотела? Она

вспомнила о грозящей ему опасности. Его будущее темно, но что бы ни случилось, ей будет о чем вспоминать.

Легкое движение привлекло ее внимание, она скосила глаза: Анри шевелил пальцами руки, на которой она лежала. Господи, да это же та рука! Грейс подскочила и уставилась на его рану.

— Твое плечо!

Повязки не было, из отверстия сочилась кровь.

— Рана снова открылась! Ох, Анри!

Он положил руку на грудь и стал потирать ее. Ничего страшного, — сказал он, криво улыбаясь.

Грейс лихорадочно искала, чем бы остановить кровь. На глаза попалась ее ночная рубашка. Она хотела уже закрыть ею рану, но он поймал ее запястье.

— Глупости, Грейс. Лучше найди бинты.

Она вылезла, голая, из-под простыни, соскочила с кровати и похромала к сундуку. Свернутые в рулон полосы от разорванной простыни, постиранные, нашлись сразу же. Взяв два, она повернулась — и вспомнила, что не одета. Анри смотрел на нее, и в глазах его была нежность.

Грейс почувствовала, как кровь прилила к ее щекам. Она ни о чем не могла думать в этот ужасный момент, кроме своей некрасивой ноги и уродливого пятна на груди. Грейс приблизилась к кровати, села и схватила свою ночную рубашку. Анри взял ее за руку.

— Ты не должна меня стесняться, Грейс.

Она все-таки стала надевать рубашку, с ужасом думая о том, что уже почти светло. Я… я не стесняюсь.

Зеленые глаза задумчиво смотрели на нее. Анри приподнялся и мягко отодвинул ее руки, обнажая красное пятно, тянувшееся от шеи до левой груди. Грейс потупилась.

Анри потрогал пятно, провел по нему пальцем, потом приблизил к ней лицо и нежно поцеловал эту грудь. Когда он отстранился, у нее на глазах стояли слезы.

— Ma chere, уродство только в твоей голове. Для меня его не существует.

Она все-таки надела рубашку. Ну как ей доказать, что это не имеет никакого значения? Анри вздохнул.

— Наверное, надо сделать перевязку. И так уже поздно.

Пока Грейс перевязывала рану, Анри смотрел на нее. В том, как она держалась, снова чувствовалась скованность. Наверное, думает о последствиях того, что случилось? Им обоим не нужны осложнения, но все равно он не жалеет ни о чем. Они слишком сильно желали друг друга, чтобы сейчас жалеть об этом. Конечно, игра в самом разгаре и он не знает, выйдет ли из нее победителем; в таких условиях поступать так, как он поступил с Грейс, — подлость по отношению к ней. Вообще-то это вышло случайно. Только это не оправдание.

Он быстро поцеловал ее.

— Merci. Осталось только одеться — и я готов.

Грейс сидела на том же месте, на котором он ее

оставил, и думала. Неужели она потеряет его как раз сейчас, когда он только что стал принадлежать ей? Она тряхнула головой — сейчас надо было думать не об этом.

— Я соберу тебе с собой чего-нибудь поесть. Она встала — и тут за дверью послышались торопливые шаги. Анри замер. Они переглянулись.

— Это, наверное, Джемайма, идет меня будить.

— Поздновато, — сказала Грейс. Сквозь щель между задернутыми шторами пробивался солнечный луч.

Дверь приоткрылась, служанка просунула голову и вытаращенными глазами посмотрела на Анри, потом на Грейс.

— Ох, мисс Грейс!

Грейс подошла к ней.

— Все в порядке, Джемайма, я проснулась и сама разбудила мистера Генри.

Джемайма вошла в спальню, и по ее лицу Грейс поняла: что-то случилось.

— Дело не в этом, мисс.

— А в чем? — с беспокойством спросил Анри.

— Ой, мистер Генри, прямо и не знаю, как вам сказать. Я одевалась и выглянула в окно — и увидела их!

— Кого? — выкрикнула Грейс.

— Людей, мисс Грейс. И перед домом, и за домом. Я специально сбегала посмотрела в окно над пристройкой. Они окружили дом со всех сторон.

Грейс бросила взгляд на Анри, ей показалось, что он побледнел.

— Это французы?

— Не знаю. Я видела только, что их много, а есть ли среди них французы, не знаю. Вроде те же самые, что искали мистера Генри вчера.

Грейс испуганно посмотрела на Анри.

— Зачем они пришли? Им же неизвестно, что ты здесь!

Анри пожал плечами.

— Все возможно. Одевайся, ma chere, и пойдем посмотрим.

Только тут Грейс заметила, что служанка с недоумением разглядывает скомканные простыни. По быстрым взглядам, которые она бросила сначала на Анри, потом на нее, Грейс поняла: та обо всем догадалась. Она нетерпеливо махнула рукой.

— Иди, Джемайма, готовь завтрак. Надо, чтобы все выглядело естественно. Иди, быстро. Я оденусь и спущусь.

И она следом за Джемаймой выскочила за дверь.

Спускаясь по ступенькам, Грейс нарочно старалась топать погромче, чтобы было слышно тем, кто стоит за дверью. В своей спальне, одевшись, она раздвинула шторы и удивилась, увидев около дома Клема с Сэмюэлем и еще одного работника Мейберри. Люди Вуфертона, наверное, за домом.

Грейс не стала смотреть в окно над пристройкой, подумав, что естественней будет, если она поспешит к парадной двери. Проходя мимо кухни, она громко позвала Джемайму и, подойдя к двери, отперла замок.

— Что вы им скажете? — шепотом спросила подбежавшая сзади Джемайма.

Грейс обернулась.

— Мы ничего не знаем про мистера Генри. Он как исчез вчера, так мы его больше и не видели, понятно?

Служанка закивала головой.

— Могли бы и не говорить, мисс Грейс. Я ни за что не предам мистера Генри, ни за что!

Собравшись с духом, Грейс толкнула дверь и вышла на крыльцо.

— Могу я спросить, что все это значит? — грозно вопросила она.

— Нам приказали присматривать за домом, мисс Грейс, — смущенно объяснил Сэмюэль.

— Вас мистер Мейберри прислал?

— Прошу прощения, мисс Грейс, — почтительно проговорил Клем, — это был сам сэр Джеймс.

У Грейс засосало под ложечкой. Если это приказал сэр Джеймс, дело плохо. Но почему и когда он послал сюда людей? Ах, если б она отпустила Анри вечером, как он хотел! И если б не влезла к нему в постель, он уже давно бы ушел. Или, может, их стерегли уже тогда?

Грейс резко повернулась к смущенно переминавшимся часовым.

— Вы давно здесь?

Клем ткнул пальцем в своих товарищей.

— Они с полчетвертого, мисс, а мы с Сэмом пришли в пятом часу.

Выходит, уже и тогда было бы поздно!

— А что за люди на заднем дворе?

— Это мистер Вуфертон прислал, мисс, — ответил Сэмюэль. — Еще ночью.

— А сам мистер Вуфертон приедет?

— В шесть, мисс Грейс. И с ним мистер Мейберри. Наверняка с ордером. Грейс вошла в дом, закрыла дверь и бессильно прислонилась к ней спиной.

— Они что, пришли за мистером Генри? — раздался испуганный голос Джемаймы.

Грейс кивнула, прижав руку к сердцу, словно так можно было его унять.

— Ума не приложу, что делать.

— Чтобы вы да не сообразили! Грейс слабо улыбнулась.

Спасибо, Джемайма. Только, боюсь, на этот раз я проиграла. Мы не можем вывести мистера Генри из дома, а Вуфертон и Мейберри мне не поверят, если я скажу, что его здесь нет…

— А откуда им знать, что он тут? — перебила ее служанка. — Про это знали только вы, я и больше ни одна душа.

Грейс оторвалась от двери и пошла к гостиной.

— Полшестого, — заметила она, посмотрев на часы. — Через полчаса они будут здесь. Беги наверх и скажи мистеру Генри, пусть сидит в спальне. И еще, я думаю, надо поесть. Хотя бы на этот раз не уйдет голодный.

Это были долгие полчаса. Грейс отправила Джемайму наверх с подносом, но сама ни к чему не притронулась, лишь выпила чая. Затем села у бюро и уставилась в окно, выходившее на аллею.

Наконец послышался стук копыт, и на аллее показались Вуфертон и Мейберри. Сэра Джеймса не было.

Когда Грейс появилась на крыльце, Вуфертон и Мейберри слезали с лошадей. Заметив ее, они переглянулись, и акцизный инспектор сделал шаг в ее направлении.

— Могу я спросить, на каком основании вы окружили мой дом? — возмущенно спросила Грейс.

Вуфертон поджал губы.

— Я не люблю, когда со мной разговаривают в таком тоне, мисс Грейс.

— А вы, мистер Вуфертон, лучше и не пытайтесь насильно войти в мой дом.

Послушайте, мисс Грейс, — вмешался подошедший Мейберри, — никто и не говорит ни о каком насилии. Но вы все равно должны нас впустить, потому как у Вуфертона ордер, выправленный по всем правилам.

Грейс взглянула на троих мужчин, стоявших на аллее. Вид у них был любопытный и смущенный. Но они сделают то, что им прикажут, — это было ясно. Грейс развернулась и, войдя, пошла к гостиной, не оглядываясь, идет ли кто за ней. Когда она, остановившись у камина, повернулась, грузная фигура Мейберри загораживала дверной проем, а Вуфертон был в двух шагах от нее. Он протягивал ей лист бумаги.

Грейс молча взяла его дрожащими пальцами и пробежала глазами. Ордер, выписанный сэром Джеймсом, давал право Вуфертону взять под стражу Анри Русселя.

— Ну и зачем же вы мне это даете? — с возмущением спросила она, перебарывая страх. — Мистер Руссель ушел еще вчера, и сэру Джеймсу это прекрасно известно.

— Мы знаем, — пробурчал Вуфертон.

— Мы все знаем, мисс Грейс, — заговорил, приближаясь, Мейберри, — но есть кое-что еще.

У Грейс стало сухо во рту.

— Я не понимаю вас.

Мейберри, сочувственно глядя на Грейс, вздохнул.

— Дело в том, мисс Грейс, что его видели, когда он входил.

На мгновение Грейс оцепенела. Это что, блеф?

— Входил куда, мистер Мейберри?

Послушайте, мисс Грейс, — нетерпеливо проговорил Вуфертон, — так не годится! Парня видели, когда он входил в заднюю дверь поздно вечером.

— Правда? И кто же?

Оба как будто смутились. Затем, переглянувшись с Вуфертоном, Мейберри сказал:

— Французы, мисс Грейс.

— Вы имеете в виду Лорио и его людей? — ошеломленно спросила Грейс.

— Да, — подтвердил Вуфертон. — Который из них его заметил, не знаю, но тот, что говорит по-английски, сообщил об этом сэру Джеймсу, когда он вечером приехал к ним.

Грейс вспомнила, что сэр Джеймс действительно собирался заехать к французам, проверить, не попал ли Анри к ним в руки.

— Но если это так, почему же они тогда не вломились в дом?

— Они побоялись, — самодовольно произнес Мейберри.

— Чего это они вдруг побоялись? Прошлый раз готовы были снести замок выстрелом, а тут вдруг побоялись!

— Может, они бы так и сделали, — вставил Вуфертон, — если бы были все втроем. Но они как раз разошлись в разные стороны, чтобы охватить побольше территории, а встретиться договорились уже в «Черной лошади». Я думаю, тот, что заметил Русселя, как раз и собирался сообщить об этом своим приятелям, чтобы вместе вернуться сюда.

Да-да, — закивал Мейберри. — Но в гостинице их поджидал сэр Джеймс, и он им под страхом ареста запретил врываться к вам в дом. Только это ведь не мешало им поджидать снаружи, вот поэтому-то он и распорядился немедленно послать сюда наших людей, чтобы не дать французам схватить этого парня. Грейс владели смешанные чувства, среди которых превалировала благодарность сэру Джеймсу. Но что же теперь делать? Если ей и на этот раз удастся всех обмануть, сможет ли он ускользнуть от преследующих его французов?

— Так вы приведете его, мисс Грейс? Грейс решилась.

— Не могу, мистер Вуфертон.

— То есть — не хотите?

— Я сказала — не могу, — возразила Грейс. — Да, мистер Руссель действительно заходил. Он успел проскользнуть до того, как Джемайма заперла двери.

— Но если он вошел, так должен быть здесь, — раздраженно проговорил Мейберри.

— Но он почти сразу ушел.

Оба чиновника недоверчиво уставились на Грейс. Та высокомерно задрала подбородок.

— Я не понимаю, почему вы так на меня смотрите. Дело в том, что мы с мистером Русселем поссорились…

— Вы это придумали, — презрительно фыркнул Вуфертон.

— Как мы можем вам верить, — заговорил извиняющимся тоном Мейберри, — после того, как вы себя вели, не давая нам увести этого малого?

— Согласна, я действительно поддерживала мистера Русселя, но только не после того, что узнала вчера от сэра Джеймса. Вот это я и высказала мистеру Русселю, и мы поссорились. И он ушел, сказал только, что намерен убраться из этих мест.

Вуфертон покачал головой.

— Как же он прошел мимо наших людей?

— Я же вам сказала, он пробыл здесь совсем недолго. Наверное, успел уйти до того, как пришли ваши люди.

— А как же французы?

— Вы сами только что сказали, что тот, который его заметил, помчался в «Черную лошадь» за своими сообщниками!

— Да, это так.

— Ну и вот.

Грейс впервые заметила на лицах чиновников сомнение. Рассказанная ею история явно поколебала их уверенность.

— Ну, не знаю, — проговорил наконец Мейберри.

— Зато я знаю! — прорычал Вуфертон. Вот что я вам скажу, мисс Грейс. Если вы говорите правду, то ведь не станете возражать, если мы проверим его комнату, а?

Именно этого Грейс и боялась. Но показывать свою растерянность было нельзя, акцизный инспектор и так уже смотрел на нее с усмешкой. Стараясь выиграть время, Грейс неторопливо двинулась к двери, словно и в самом деле собиралась идти наверх.

— Хорошо, если вы так настаиваете, недовольно проворчала она.

Каков же был ее ужас, когда в дверях она натолкнулась на Анри. Он ободряюще улыбнулся ей и перевел взгляд на чиновников.

— Месье, соизвольте больше не беспокоить мадемуазель Грейс. Я готов ехать с вами.

Стол, за которым сидел Анри, находился в гостиной «Черной лошади». Напротив него расположились привезшие его чиновники, между которыми сидел судья, который, по словам Грейс, приезжал к ней днем раньше. Бежать отсюда было невозможно — один человек стоял за дверью, другой под окном, да Анри и не собирался бежать, о чем он и заявил с самого начала сэру Джеймсу Левишему, добавив, что надеется на его непредвзятость и справедливый суд.

До гостиницы «Черная лошадь» он добрался, сидя верхом позади Мейберри, рядом ехал акцизный инспектор. Лошади двигались шагом, и следом шагали те пятеро, что дежурили у дома Грейс — то ли конвоировали его, то ли охраняли. Во всяком случае, своих соотечественников он по дороге не заметил.

Мейберри, типичного, на его взгляд, англичанина, Анри уже видел раньше. Как он успел заметить, тот дружелюбно относился к Грейс, что определило и соответственное отношение к нему самому со стороны Анри. Не таков был Вуфертон. Судя по всему, он был из тех, кто придерживается мнения, что сантименты делу только мешают. Анри не раз встречал таких людей во Франции, да и сам порой вел себя так же. Что же до сэра Джеймса, то этот английский тип был ему хорошо знаком еще по тем временам, когда он, тогда еще совсем юный, приезжал в Англию, чтобы повращаться в лондонском обществе и выучиться английскому языку.

Такой человек, в отличие от соотечественников Анри, держится ровно со всеми, независимо от их общественного положения. Даже с представителями ненавистного ему революционного режима. Предвзятость не в его натуре. В общем, Анри был уверен, что сэр Джеймс будет судить по справедливости. Дело за малым — Анри должен представить дело таким образом, чтобы весы качнулись в его пользу. Трудно, но возможно.

Судья любезно поздоровался с ним, поинтересовался здоровьем, предложил чего-нибудь выпить и лишь потом стал записывать на лежавшем перед ним листе бумаги его личные данные. Анри держался настороже. Если сэр Джеймс ожидал, что Анри, размякнув или, наоборот, рассердившись, скажет что-то лишнее, то он заблуждался. В революционном правительстве, в этом осином гнезде мог выжить лишь тот, у кого крепкие нервы.

— Ну, а теперь, монсеньор Руссель, — проговорил сэр Джеймс, когда предварительные формальности были закончены, — мне хотелось бы узнать, что привело вас в Англию.

Анри отхлебнул вина из принесенного ему бокала.

— А что приводит французов в Англию в наше время?

— При нормальных обстоятельствах, сэр, мы не стали бы вас об этом спрашивать. Но, учитывая ваше ранение и показания персон, вас преследующих, вас трудно назвать обыкновенным эмигрантом.

— Это так, — согласился Анри.

— Кто в вас стрелял? — вдруг рявкнул сэр Джеймс.

— А вы не знаете?

— Мне не нравится ваш тон, монсеньор!

— А мне, монсеньор, не понравился ваш вопрос.

— Почему, сэр? Мне он кажется вполне уместным.

— Вам возможно. — Анри поставил бокал и наклонился вперед. — Я затрудняюсь ответить, сэр Джеймс, потому что не знаю, что вам рассказали мои соотечественники.

— Ну и что из того? — спросил, нахмурившись, судья.

— Как что, монсеньор? — с невольным смешком произнес Анри. — Мое слово против слова моих соотечественников — так обстоит дело.

Сэр Джеймс кивнул, посмотрел на одного чиновника, потом на другого.

— А ведь он прав.

— Сэр, у тех французов имеются при себе документы, — заметил Мейберри.

— Верно. У вас имеются какие-нибудь документы, монсеньор Руссель?

Анри молчал. Он не собирался представлять свои бумаги, пока рано. Вот когда решит, что это необходимо, попросит сэра Джеймса послать за Грейс. Но сначала хорошо бы понять, куда дует ветер. Очень не хотелось бы причинять ей новые неприятности и внушать ложные надежды.

— При нем не было никаких бумаг, — сообщил Вуфертон. — Мы его обыскали, прежде чем вывести из дома мисс Грейс.

— А дом обыскали?

— Я осмотрел его комнату, — сказал Мейберри, — но мисс Грейс так разнервничалась, что мы не стали больше ничего проверять.

— Ладно, — сказал сэр Джеймс, и Анри вздохнул с облегчением. — Я потом сам поговорю с мисс Грейс. Если в Вонтсе что-то припрятано, я это получу, будьте уверены.

На лице Анри не дрогнул ни один мускул. Плохо же он знает Грейс, подумал он, если рассчитывает, что она выдаст ему бумаги по первому требованию.

— Я не хотел с этим торопиться, монсеньор Руссель, но вы не оставляете мне другого выхода, — строго произнес сэр Джеймс. — Вуфертон, пожалуйста, приведите монсеньора Лорио. Очная ставка с Жан-Марком!

— Думаю, у вас есть свои резоны, — сказал он, глядя на судью. — Вы не скажете мне, чего вы ждете от очной ставки?

Сэр Джеймс поднял брови.

— Ах, так вам стало интересно! Нет, сэр, если вы не желаете сотрудничать со мной, черт меня побери если я стану сотрудничать с вами! Мои резоны вы скоро поймете сами.

Анри молча поднес к губам бокал. Неплохой шамберте. Интересно, он прошел таможню? Или, может, это преимущество должности акцизного инспектора — присваивать конфискованный товар? Господи, что за глупости лезут в голову! С минуты на минуту должен появиться Жан-Марк. Может быть, удастся наконец выяснить, что же рассказал Лорио английским властям.

Вошел Вуфертон, и Анри автоматически встал, не желая встретиться со своим врагом сидя. Жан-Марк Лорио, войдя, окинул его злобным взглядом. Сколько они не виделись? Две недели с лишком.

Жан-Марк, не говоря ни слова, подошел к столу и вопросительно посмотрел на сэра Джеймса Левишема. Тот сделал Анри знак сесть, и он опустился на стул, не отрывая взгляда от Жан-Марка.

— Монсеньор Лорио, не будете ли вы так любезны повторить то, что рассказали мне о вашем друге Анри Русселе при нашей первой встрече в этой же комнате?

Жан-Марк сжал губы, и на мгновение Анри показалось, что он не ответит. Он явно боролся с собой.

— Этот человек — враг республики, монсеньор. Его необходимо передать в руки правосудия.

Сэр Джеймс посмотрел на Анри.

— И что вы на это можете сказать, монсеньор Руссель?

Черт бы все побрал! Что он должен сказать? Что Жан-Марк явился не для того, чтобы привлечь к ответственности, а чтобы убить? Нет, это не пойдет. Лучше он попробует спровоцировать своего бывшего друга.

— Я прошу, пусть гражданин Лорио объяснит, в каком преступлении меня обвиняют.

На щеках Жан-Марка задвигались желваки. Сэр Джеймс смотрел на него выжидательно.

— Ну, сэр?

— Это дело в ведении прокурора Франции, монсеньор.

Юлишь, Жан-Марк!

— Гражданин Лорио желает, чтобы вы осудили меня, сэр Джеймс. Но ведь нельзя исключить, что вы не согласитесь с прокурором Франции.

— Уж с чем я точно не соглашусь, — прорычал сэр Джеймс, — так это со стрельбой в своем округе! Монсеньор Лорио, это вы нанесли ранение монсеньору Русселю?

Наступила пауза. Интересно, как Жан-Марк выкрутится?

— Это был несчастный случай, монсеньор. Мой товарищ крикнул обвиняемому, чтобы тот остановился. Он отказался. Мой товарищ побежал за ним, споткнулся, и ружье выстрелило.

Анри с трудом сдержал смех. Знай судья, какой точный стрелок Жан-Марк, он бы и слушать не стал эту ерунду.

Сэр Джеймс обратил взгляд на Анри.

— Вас устраивает такое объяснение, монсеньор Руссель?

Ни в коей мере! Но Анри не собирался спорить с Жан-Марком.

— Я не видел, кто в меня стрелял. На болоте было темно.

— Вам кричали остановиться?

— Меня окликнули по имени.

— Но вы знали, что за люди вам кричат?

— Без сомнений.

— Один из спутников Лорио? Анри заколебался.

— Не могу сказать.

Он заметил, что судья недоволен. Жан-Марк увиливал от ответов, толком почти ничего не говоря. Но сэр Джеймс не сдавался.

— Вы сообщили Вуфертону и Мейберри, что Руссель революционер и был помощником Робеспьера.

Лицо Жан-Марка сделалось настороженным.

— Да, сообщил, сэр, — быстро ответил он.

— В этом и состоит все его преступление?

— Это не является преступлением. Гражданин Робеспьер был врагом республики, но мы не можем считать врагами также всех тех, кто на него работал.

Естественно, ведь Жан-Марк был вторым его помощником. И поэтому ему не выгодно, чтобы это инкриминировалось Анри как преступление. Теперь Анри не сомневался, что его выдал именно Жан-Марк. Как и в том, что он это сделал ради спасения собственной шкуры. Вполне может быть, что именно по наущению Жан-Марка Робеспьер и начал собственное расследование против Анри. И поручил вести его тому, кому было удобнее всего собирать доказательства, — Жан-Марку. Этьена он подговорил уже после падения Робеспьера. Насчет Огастена сказать что-то было трудно.

Из размышлений Анри вырвал голос сэра Джеймса. Он обращался к Жан-Марку:

— Если вы хотите поговорить с задержанным по-французски, монсеньор то пожалуйста.

Что бы это значило? Он что, надеется, что если они станут говорить на родном языке, то кто-нибудь из них проговорится? Наверняка судья понимает по-французски. Жан-Марк бросил презрительный взгляд на Анри и заговорил — по-английски и обращаясь к сэру Джеймсу:

— Мне нечего сказать предателю, который изменил Франции, монсеньор.

Сэр Джеймс подался вперед.

— Если не было суда, то как вы можете говорить, что он предатель?

Ха! Ответь, если сможешь, Жан-Марк! Но его не так-то легко загнать в ловушку, Анри знал это.

— Имеется достаточно доказательств. Кроме того, есть люди, готовые свидетельствовать против него. Я сам видел и слышал, монсеньор.

— Но, может, вы скажете мне о сути ваших претензий к нему?

Глаза Жан-Марка вспыхнули.

— Не нашим противникам судить о наших внутренних делах!

Сэр Джеймс, багровея, приподнялся со стула.

— Хотел бы напомнить вам, сэр, что своим затянувшимся пребыванием в этом округе вы обязаны исключительно моей доброй воле!

На лице Жан-Марка отразилась внутренняя борьба. Анри мог это понять. Французскому чиновнику такого ранга нелегко заставить себя безропотно подчиниться иностранцу. Целесообразность, однако, одержала верх.

— Пардон, — пробурчал Жан-Марк. — Но дело сугубо секретное. Деяния этого человека представляют чрезвычайно серьезную угрозу для нашей страны.

Судья кивнул и откинулся на спинку стула.

— Жаль, потому что вам не заполучить этого парня до тех пор, пока я не сочту возможным выпустить его из-под ареста.

— Если вы согласитесь побеседовать со мной с глазу на глаз, я мог бы удовлетворить ваше требование, монсеньор.

— Ну уж нет. Мне не. нравится, когда человека обвиняют, не давая ему возможности ответить на обвинения. Предлагаю вам говорить в присутствии мон-сеньора Русселя или не говорить вообще.

Жан-Марк молчал. Сэр Джеймс посмотрел на Анри.

— А вы, Руссель? Вы имеете что-то сказать Лорио?

— В этом нет необходимости, монсеньор. Ему известно все, что я мог бы ему сказать.

Сэр Джеймс раздраженно поморщился. Анри сочувствовал ему, но помочь ничем не мог. Очная ставка оказалась безрезультатной.

— Очень хорошо, — сказал сэр Джеймс. — Тогда все, монсеньор Лорио. Я пошлю за вами, если мне понадобится о чем-то вас спросить.

— А когда вы передадите арестованного в мои руки, монсеньор? — спросил, поколебавшись, Жан-Марк.

— Не уверен, передам ли вообще, сэр! — отрезал судья. — Для чего, как вы думаете, я занимаюсь этим расследованием, как не для того, чтобы установить, имеются ли у вас достаточные доказательства? В одном можете быть уверены, монсеньор Лорио. Я не отдам этого человека, чтобы с ним расправились ваши революционные власти, не имея на то точных и веских оснований. Если вы хотите увезти его во Францию, советую вам изложить свои доказательства более обстоятельно, чем вы это делали до сих пор. До свидания, сэр.

С крайне раздосадованным видом Жан-Марк вышел в сопровождении акцизного инспектора. Анри проводил его насмешливым взглядом.

— И вы тоже не надейтесь, что я так просто от вас отстану, Руссель! — сердито проговорил сэр Джеймс. — Я хочу знать правду, и чем скорее, тем лучше. Ну ничего, посидите, может, одумаетесь.

Грейс нисколько не удивилась, когда в тот же роковой вторник после обеда пришла Мэб. В сельской местности слухи расходятся быстро.

Грейс никогда еще не чувствовала себя такой одинокой, как в то мгновение, когда процессия, увозившая Анри, исчезла за поворотом. Воцарилась могильная тишина, казалось, застыл даже сам воздух. Она постояла еще немного, не желая и не в силах заплакать, хотя слезы вот-вот готовы были пролиться. Начинался теплый день, но она дрожала от холода.

— Вы не идете, мисс Грейс? — Служанка стояла в дверях и озабоченно смотрела на нее. Грейс словно впервые увидела свой дом. Такой маленький. И чужой. Какой-то нереальный, словно намалеванный плохим художником. Ее взгляд, скользнув выше, нашел окно Анри. Оно словно зияло пустотой.

— Я приготовлю чай.

Грейс прищурилась, фокусируя взгляд на Джемайме. Чай. Да, чай — это хорошо.

Она автоматически уселась за стол, и Джемайма внесла поднос. Ощущение реальности вернулось, когда служанка поставила перед ней полную чашку. Но она ушла, и на Грейс снова обрушилась мертвая тишина, и звяканье чашки о блюдце, шуршание рукава отдавались эхом от стен.

Время тянулось под тиканье часов на каминной доске. Грейс не могла ни приняться за работу, ни даже подумать о том, что происходит в этот самый момент в «Черной лошади». Надо всем царило ее одиночество, и это чувство все росло и росло, пока не стало нестерпимым.

Лишь когда Джемайма в панике ворвалась в гостиную, до Грейс дошло, что она выла.