Так становятся звёздами. Часть 1

Глава 7

В стараниях предать своей семье блеск Алонсон не жалел расходов. Всё вокруг сверкало золотом, от фресок до одежд, когда, рука об руку с Эффидель, Гаитэ двигалась через пышно убранные коридоры, мимо стражников, выстроенных по обе стороны по ранжиру.

Служанки несли за ними шлейф, чтобы тот не волочился по полу, похожий на дохлую змею.

— Жаль, нельзя сделать ещё пару кругов по залу, оттягивая неизбежное, — вздохнула Эффи.

— Ты это о чём?

— Я это о муже! Вот и он, — тяжело вздохнула Лисичка.

Гаитэ не могла понять печали императорской дочки. Да, муж Эффи выглядел обыкновенным: был не высоким, не низким; ни красавцем, ни уродом. Просватай родня за такого Гаитэ, она, наверное, была бы довольна жизнью?

Жозэ Рокор, принц Веапорский, встав в центре, между девушками, взял их за руки и, согласно этикету, повёл вперёд.

Император Алансон сидел на троне, установленном в центре зала на возвышении. Его алая мантия, отделанная золотой нитью, была приметна издалека. На ступеньках перед Его Императорским Величеством лежали цветные подушки. Именно на них девушки и устроились.

Гости продолжали прибывать, заполняя пространство в хаотичном порядке. Церемониймейстер выкрикивал всё новые и новые имена.

Когда все собрались, Алонсон официально представил Гаитэ как главу дома Рейвдэлов, огласив помолвку между ней и своим сыном.

Новость встретили аплодисментами. Если кому-то и показалось странным, что жених отсутствует во время оглашения, никто вслух об этом не говорил. Императорские незаконнорожденные сыновья позволяли себе много вольностей, куда более опасных, чем простое пренебрежение правилами приличия. Подчёркнутое неуважение к будущей жене со стороны Торна никого не удивило, за исключением её самой.

Гаитэ старалась не показывать вида, но в глубине сердца болезненно восприняла подобное унижение. У них с Торном был договор. Стоило ли его отсутствие воспринимать как несоглашение? Или, привыкший к тому, что ему всё сходит с рук, он плевать хотел на её условия? А если так, стоит ли ей выполнять свою часть?

Самое отвратительное, у Гаитэ практически не было выбора. Конечно, можно оставить всё, как есть, но тогда есть все шансы на то, что рано или поздно лечиться придётся самой.

После официальной части торжеств начался праздничный ужин. Столы накрыли в соседнем зале, украсив дорогой посудой из тончайшего фарфора, живыми цветами и серебреными подсвечниками. Застолье показалось Гаитэ, привыкшей к воздержанному приёму пищи, бесконечным. Жареная дичь и окорока, кабанина, оленина, горы свежих салатов и фруктов — всё это заливалось кувшинами вина. Чем дольше гости поглощали яства и вино, тем громче и неприятнее звучал их смех.

Ни один из императорских сыновей так и не появился среди гостей, а без них Гаитэ заскучала. Все эти надушенные, разряженные господа казались безжизненными куклами.

— Постарайся не выглядеть такой печальной, — пробормотала Эффидель, сочувственно пожимая подруге руку.

Заиграла музыка. Запели мелодичные скрипки, их поддержали флейты и лютни. На небольшой помост поднялись актёры в белом, чьи головы закрывали великолепные уборы и маски, изображающие мифических животных.

Началось представление.

По сюжету одна из балерин изображала невинную деву, приручающую единорога, которого, как известно, способна укротить только девственница.

Артист, исполнявший роль единорога, была великолепен. Атласные тёмные рейтузы обтягивали его стройные бёдра и тонкую талию как вторая кожа, свободная белая рубаха распахнулась на груди. Острый позолоченный рог, украшенный бриллиантами, торчал из середины лба на маске, полностью покрывающей голову.

Единорог выделывал ногами пируэты. Балерина в вихре юбок кружилась вокруг зверя и, когда её рука игриво прошлась вдоль острого нароста, в зале раздались сдавленные смешки — слишком много неприкрытого эротизма присутствовало в этом движении.

Наклонив голову, словно бык, готовый к нападению, агрессивно и напористо, в то же время со страстью, свойственной разве лесного духу похоти, единорог завертелся вокруг девушки, но, неожиданно сделав резкий выпад, вытянул руку вперёд, бросая букет цветов Эффидели.

Польщённая таким внимание со стороны красивого танцора, Лисичка зарделась, как маков цвет, принимая подарок.

Гаитэ покосилась на Жозе Рокора. Но тот, если и заметил наглую выходку артиста, никак этого не показал, продолжая улыбаться и постукивать пальцами по кубку с вином в такт мелодии.

Вернувшись к партнёрше, единорог обхватил её за талию и, выходя за рамки приличия, поцеловал в шею долгим поцелуем. Глаза его сверкали в прорезях маски и, со странной смесью чувств, Гаитэ поняла, что он смотрит прямо на неё.

Закончился танец более, чем пристойно. Целомудренно соединив руки, Зверь и Дева покружились, и он преклонил колено. Так Сила в очередной раз сдалась в плен Красоте.

— Тост! — вскинув руку, лёгким движением поднимаясь на ноги, провозгласил Единорог. — За прекрасную невесту! — склонился он перед Эффидель в изысканном, элегантном поклоне.

— За прекрасную невесту! — прогремело по всему залу. — Салют!

— А теперь — бал! — спрыгнув со сцены с тигриным проворством, Единорог стремительно направился в сторону Гаидэ. — Окажите честь, откройте его со мной? — протянул он ладонь ей.

— Это невозможно. На императорском балу только особы королевских кровей достойны подобной чести.

Резким движением сдвинув маску, танцор открыл лицо с густо подведёнными чёрными глазами. Краска придавала оттенок опасной порочности красивому лицу.

— Сезар? — удивлённо отдёрнула Гаитэ руку от протянутой к ней ладони. — Единорога играли вы?

— Надеюсь, не разочаровал вас в этой роли?

Приблизив лицо, он заговорил тихим, бархатным голосом:

— Как известно, единорога способна приручить только девственница. Такая, как вы, — с усмешкой он провёл по ней взглядом почти так осязаемо, словно рукой.

— Но у меня нет намерения приручать животных!

— Возможно, некоторым животным удастся изменить ваше намерения?

Сезар, не принимая отказа, потянул девушку за собой на середину зала. Сопротивляться означало вызвать скандал — глаза всех присутствующих были прикованы к ним двоим.

Проходя мимо брошенного актёрского реквизита, Сезар сорвал с себя маску, отбрасывая её в сторону.

Гаитэ видела, как помрачнело лицо Алонсо и как засветилось от любопытства и одобрения личико Эффидель. Вредная девчонка явно одобряла поведение своего несносного братца. И восхищалась им.

Гаитэ и Сезар встали лицом друг к другу, соединив ладони. Он держался так близко, что тепло его тела невозможно было не ощущать.

«Какое-то наваждение, — с тоской подумала Гаитэ. — Несколькими часами ранее Торн держал меня в объятиях почти так же, и мне это, кажется, нравилось? Танцевать с Сезаром мне тоже нравится. Может, я просто распущенная женщина?».

Сезар поднёс руку к бедру и танец начался.

В чёрных глазах, обращённых к ней, Гаитэ видела отражение мерцающих свечей.

— Сестра рассказала о том, что сегодня вы встречались с Торном. Сами ходили в его спальню. Это правда?

— Какой смысл вашей сестре лгать?

Он так крепко обвил рукой её талию, что китовые пластины корсажа впились Гаитэ в рёбра. Их лица разделяло всего каких-то жалких несколько дюймов.

— Зачем вы пошли к нему?

— Я должна перед вами отчитываться?

Сезар вёл в танце, при чём делал это в довольно жёсткой, даже агрессивной, манере. Также же он танцевал и на подмостках.

— Почему вы не глядите мне в лицо, когда разговариваете со мной? Вам неприятен мой вид?

— Ещё не решила.

Следуя рисунку танца Гаитэ выдернула пальцы из его руки, резко отворачиваясь и переходя к другому партнёру.

Но передышка была временной, скоро все вернулись к исходной позиции.

— Вы знаете, что в этом зале, где собралось столько прославленных красавиц, нет женщины желанней вас?

Голос у Сезара был бархатным, как дорогой чехол для ножен. Гаитэ подозревала, что в нём запрятан стальной кинжал. Скорее всего, отравленный.

— До сих пор мне не приходило в голову ни с кем соперничать, — пожала она плечами.

— Жаль. Уверяю вас, это одно из лучших удовольствий в жизни.

— Только при условии, что побеждаешь именно ты.

Его улыбка сделалась шире.

— Ведя жизнь скромной отшельницы в затерянных среди гор руинах, могла ли ты подумать, что мужчины станут драться за твою улыбку?

Взгляд Сезара прожигал насквозь. Умный, циничный и неожиданно страстный. Гаитэ хотелось вырваться, высвободиться, выскользнуть из опытных, жарких объятий, затягивающих её в бездну, как зыбучие пески.

Вырваться и умчаться. Неважно куда — лишь бы подальше. Тошно и противно чувствовать себя загнанной дичью; чем-то, вроде блюда, ценного своей особенной питательностью.

— Нет, милорд. Девушки без приданого редко питают надежду на то, что в их честь мужчины примутся ломать копья и луки. Без блеска золота любые глаза всего лишь глаза, а красивых глаз, как известно, много. Гораздо больше, чем сундуков с золотом. Ну а тех, кого можно увести прямо из-под носа ненавистного брата, потешив своё самолюбие, и вовсе наперечёт.

— Вы не допускаете мысли, что я могу желать вас ради вас самой?

В чёрных, подведённых краской, глазах Гаитэ прочитала опустошительное, алчущее вожделение. Оно было таким огромным, что грозило поглотить.

— Верите вы мне или нет, но я желаю вас, — заявил Сезар. — Желаю так страстно, как умею. И вы будете моей, рано или поздно, клянусь!

— Вы сумасшедший? — вопрос не был риторическим. Гаитэ и правду казалось, что с Сезаром не всё в порядке. — Или слишком много выпили за вечер?

— Я разведусь с Марией и возьму тебя.

— Вас так привлекает возможность претендовать на трон Саркассора, используя десятую долю королевской крови, текущей во мне, что вы готовы нарушить все существующие правила?

— Совмещая приятное с полезным, — утвердительно кивнул он.

Притянув Гаитэ к себе, Сезар закружил её в последнем пируэте. На финальном аккорде он застыл, удерживая в объятиях так, что не пошевельнуться, и зашептал на ухо:

— Я люблю вас.

На его лице играла странная усмешка, то ли озорная, то ли подначивающая вступить в затеянную им странную игру?

— Любите? — даже смеяться над этим диким утверждением было странно. — Вы бросаетесь этими словами всякий раз, как встречаете принцессу «на седьмой воде кисель»? Или мне первой выпала такая честь?

— Вам первой. Ведь других я не любил.

Вот ведь циничная сволочь! Настолько циничная, что его смех оказался заразительным. Гаитэ, не сумев сдержаться, прыснула.

Надо же быть таким наглым, беспринципным, самоуверенным наглецом?

Но стоило засмеяться ей, как Сезар смолк.

Несколько коротких мгновений они, застав, смотрели друг другу в глаза, выпав из окружающей реальности.

Торн вырос между ними, словно чёрная тень. С небес на землю их вернул знакомый голос:

— Развлекаешься, обхаживая мою невесту, брат?

Сезар многозначительно улыбнулся.

— Мы оба знаем цену женской любви, брат — она похожа на химеру. Красотки привязаны к мужьям, равно как и к женихам, лишь до тех пор, пока не подвернётся под руку кто-то ещё.

Глаза Торна превратились в злые щёлочки:

— Ты не боишься называть мою невесту шлюхой, брат?

— Разве я это сделал?

— А разве нет? Ты только что бросил мне вызов, — ухмыльнулся Торн. — Хочешь снова проиграть? Ты, маленький, жалкий неудачник.

Чёрные глаза Сезара сверкали как горячие угли. Подведённые краской, они выглядели совсем жутко. Но, бросив взгляд на испуганно затихшую Гаитэ, он всё-таки сдержался.

— Здесь не место и не время для выяснения отношений, Торн.

— Так встретимся в другом месте?

— Можешь на меня рассчитывать.

— Отлично! А теперь оставь нас. Пришёл мой черёд танцевать с любезной невестушкой. И свидетели нам ни к чему. Правда?

В их сторону уже косились все. Даже сам император. Положив руку на локоть Торна, Гаитэ встала между братьями:

— Пожалуйста, прошу вас, хватит ссориться. Вы лишь даёте врагам лишний повод очернить вас. Благодаря вашему поведению завтра моё имя станут трепать во всех городских тавернах, — выговорила она им.

Лицо Сезара смягчилось:

— Простите, прекрасная дона. У меня не было желания становиться источником ваших неприятностей. Но у вас есть прекрасный повод задуматься, пока не поздно. Как видите, мой брат ужасно ревнив, поскольку сам не в состоянии хранить верность дольше минуты, он не верит и в способность других сотворить сей подвиг.

И, не дожидаясь ответа, шагнул прочь.

— Прогуляемся, — Торн подхватил Гаитэ под руку.

— С вами? Сейчас?

Гаитэ попыталась упереться, но ничего не вышло. Он почти волоком потащил её к выходу:

— А что такого?

— Глупый вопрос!

— И всё же — почему?

— Потому что я боюсь.

— Чего же вы боитесь? Что я вас ударю? Или снова поцелую?

— Отпустите, — вскинула она голову. — Или я закричу!

— Не закричите.

— Вы так уверены?

— Конечно. Вы тысячу раз обещали сделать это, но ни разу не сделали. К тому же истошно вопить на балу, ни с того, ни с сего, ужасно глупо. Вы не рискнёте стать посмешищем. К тому же, клянусь, что бояться вам нечего. С чего вы вообще решили, что я зол?

— Потому что видела ваш взгляд.

— Ну да. Всё правильно, я ненавижу. Но не вас.

Его рука, до этого заботливо поддерживающая Гаитэ, превратилась в железный обруч.

— Что вам говорил мой брат?

— Он не далеко ушёл. Спросите у него сами, — огрызнулась она.

— Непременно спрошу, но сейчас хочу услышать вашу версию. Не желаете отвечать? Ну и не надо. И так знаю. Я сотню раз говорил то же самое разным маленьким глупеньким дурочкам, когда желал поразвлечься.

— Он не поразвлечься хочет, а жениться на мне. Идущие мне в приданое земли кажутся вашему брату весьма привлекательными. Вы всерьёз решили сломать мне рёбра или у вас это выходит уже непроизвольно, по привычке?!

— Прошу прощения.

— Возможно, мне стоит рассмотреть предложение Сезара?

— Ты о чём?

— О том! Сами вы не желаете жениться на мне, даёте всячески понять, что я вам не капельки не нравлюсь. Вдобавок, вы больны венерической болезнью, капаете гноем и ядом при каждой встрече. Протянутую мной оливковую ветвь принять не желаете. Тут любой задумается об альтернативе. Возможно…

Зажав ей рот, Торн затащил Гаитэ за ближайшие портьеры, прижимая к стенке.

— Возможно, наглая сучка, что твой труп найдут в речке завтра утром. Возможно, твоё хорошенькое личико обгложут рыбы, отложив в нём личинки, и не одна живая душа не хватится пропажи, потому что никому нет и не будет до тебя никакого дела, — с жестокой улыбкой проговорил он прямо в широко распахнутые, испуганные глаза девушки. — Шлюхи из рода Рэйвов слишком переоценивают собственную значимость. Есть ты, нет ли тебя, твои богатства всё равно отойдут нам. И можешь сколько угодно сверкать выразительными глазками — это ничего не изменит. О! Сегодня ты прячешь свои жемчужные зубки? Не пытаешься больше кусаться? Боишься, что моя отравленная кровь просочится сквозь твой хорошенький ротик и на твоей, такой ровной да гладкой коже, появятся язвы? Отлично! Хотя вкус борьбы распаляет желание…

Гаитэ мотнула головой, но ей удалось издать только слабое мычание.

— Ты, кажется, хочешь что-то сказать? Как интересно! Но стоит мне убрать руку, и ты произнесёшь очередную банальность, разбив очарование неизвестности к чёрту… или, может, всё-таки стоит рискнуть?

Он медленно отнял ладонь ото рта Гаитэ.

— Ты знаешь, — его палец задержался на её нижней губе. — А у тебя припухли губы, словно от поцелуя. Мой брат тебя ещё не целовал?

Гаитэ отрицательно замотала головой.

— Он много потерял. Губки сладкие, как мёд, со вкусом слёз и невинности. Эту дрожь первого желания ни с чем не спутаешь, и она встречается так редко. Поэтому, пожалуй, я не стану тебя убивать. Во всяком случае — Пока.

— Ваша Милость так добры! — саркастично ответила Гаитэ.

— Поцелуй меня.

Гаитэ сердито посмотрела на него снизу вверх:

— Поцелуй! — прорычал он, наваливаясь, сильнее прижимая к стене. — Сезару ты подарила танец, но я хочу большего!

— Умерьте ваш пыл! Только безумец способен на него ответить, зная, какие последствия ждут его.

— Но ты всё же ответила?

— Я… я была не в себе.

— Тебя никогда не целовали, верно?

— Верно. Вы были первым. Довольны?

— Вполне. Быть первым и последним мечта любого мужчины, — его смех, несмотря на мелодичность, звучал издевательски. — Но я готов повременить с первым уроком, — он заправил прядь волос Гаитэ за ухо почти ласково. — Скажи, утром ты говорила серьёзно? Ты всерьёз можешь избавить меня от этого… насморка? И когда, госпожа-лекарь мне прийти к вам на осмотр?

— На самом деле, чем раньше, тем лучше.

— Тогда — завтра.

Усмешка вернулась на лицо Торна. Его руки, скользнув по талии, поднялись к её груди, слегка сдавливая их.

— Освободи меня от этого проклятия, и я отблагодарю тебя, малышка. Поверь, я умею обходиться с женщинами. В моих объятиях ты познаешь блаженство.

— Мне не нужно блаженства! Всё, чего я хочу, это безопасность и свобода.

— Да уж! Дешевить ты не любишь. Видишь ли, крошка? Весь мир хочет безопасности и свободы, — развёл руками Торн. — Но безопасность и свобода, в совокупности, это почти что рай, а мы на грешной земле. Тут свои правила игры.

— С землёй я уж как-нибудь управлюсь, — заверила его Гаитэ. — Боюсь, с вами будет гораздо сложнее.

Торн, скрестил руки на груди. Усмешка кривила его рот, но не затрагивала глаз. В тёмном, тягучем, как мёд, взгляде, читалась застарелая злость, а под ней, словно корни большого дерева — тоска.

— Со мной — сложно? Думаешь, с Сезаром легче? Думаешь, я стану тебя подавлять, а он — держаться на равных?

Заложив большие пальцы за широкий пояс, опоясывающий тонкую, особенно по сравнению с широкими плечами, талию, Торн качнулся с пяток на носок:

— Смешно! Сезар никого не считает равным себе. Для него все окружающие люди делятся на тех, кого можно использовать для собственной выгоды, и на тех, кого использовать нельзя. Последние подлежат уничтожению. Вечный Единорог в поисках Вечной Девственницы, Сезар всегда был и будет себялюбивым негодяем. Для него никаких высот не будет достаточно. Он каждое слово воспринимает как новый удар меча, каждое препятствие — как вызов. В его душе бесконечно борются Ангел и Зверь, да вот только ещё ни разу не было случая, чтобы Ангел одержал победу. Учти это, когда будешь делать свой выбор. А теперь, вероятно, сеньорита пожелает, чтобы её проводили до опочивальни? В этих, с виду шикарных, дворцах по ночам ходить небезопасно. Особенно юным и прекрасным девам.

— Как вы заботливы!

— Я заинтересован в вашем благополучии самым прямым образом. Возьмите меня под руку.

— Зачем?

— Я так хочу.

Они вышли на галерею на втором этаже. Отсюда открывался вид на внутренний дворик, тот самый, с фонтаном, где они встретились впервые.

Пламя факелов лизало ночной воздух. Их дымок с ароматом цитрусовых разгонял комаров.

Какое-то время они оба молчаливо наблюдали, как слуги убирают со стола остатки еды, складывая в атриуме горы еды. Её хватило бы на половину квартала бедных, даже не мечтающих о такой роскоши, как марципаны.

В один грязный комок полетели полотняные скатерти, ещё недавно кипельно-белые, а теперь заляпанные жиром и пятнами пролитого вина.

Дворец выглядел роскошным, но по сути был грязнее любой крестьянской лачуги. Большое скопление людей обеспечивало слишком много липучей ко всему грязи.

Сверху были видны покрытые лишайниками старинные статуи, разбросанные в хаотичном порядке, словно кости. А между ними собрались в тесный кружок группы шепчущихся и подвыпивших аристократов.

Положив обе руки на широкий, как подоконник, мраморный поручень, Торн оглядел свои владения:

— Шепчутся повсюду, как пауки. Может быть, именно в этот самый момент, попивая наше же вино, они, в очередной раз, замышляют заговор против нас же? Ладно, пусть мечтают. Мы обезглавим любого заговорщика, устраним любую угрозу.

— Вы говорите это на случай, если я в сердце своём лелею тайную надежду освободить мою мать?

— А вы лелеете?

— Нет. Лишь надеюсь смягчить её участь.

— Сезар этого не допустит, — голос Торна зазвучал жёстче. — Если только вы не пообещаете ему что-то взамен. Но если вы это сделаете, я лично сверну шею… не знаю, не решил ещё, кому — ему или вам?

— А мне казалось, что в этом деле решающее слово не за вашим братом, а за вашим отцом. Именно его я и намерена молить о милосердии. Спокойной ночи, мой господин.

— До завтра. Буду с нетерпением ждать вердикта самого прекрасного из лекарей, что встречал в моей жизни.