Танец над вечностью

Глава 10. Профессор Тиффано

Я оставил Луку на растерзание портному, велев тому не скупиться и одеть мальчишку по последней моде. Из-за воеводы придется таскать слугу с собой повсюду, поэтому нормальный костюм ему не помешает. Надо было еще придумать что-то с очками, тогда Лука примет вполне приличный вид. Хотя бритым ему было бы все-таки лучше.

Я провел ладонью по затылку, с неудовольствием ощущая отросший ежик волос. Нет, это все может подождать, в отличие от Пихлер, которая даже в монастыре продолжала терять в весе. Правда, она похудела всего лишь на два паунда за последние двое суток, но все равно, мне стоило поспешить с дознанием. Решительно толкнув двери в лавку часовых дел мастера, я очутился внутри.

— Доброе утро, мастер Гральфильхе.

Часовщик неохотно оторвался от мудреного механизма, над которым колдовал, и взглянул на меня.

— Ох, это вы, фрон профессор, — искренне обрадовался он. — Проходите! Ваш заказ готов.

— Какой заказ? — недоуменно нахмурился я, а потом сообразил. — Неужели вы все-таки сделали часы для… нее?

— Да, — мечтательно улыбнулся мастер, крутанулся на стуле и ловко вытащил длинный ящик из ряда других на полке. — Я долго над ними бился, но мне удалось. Я поймал свет и тень, обращенные точно друг против друга. То, что надо. Держите.

Мастер довольно сложил руки на округлом брюшке и откинулся на стуле, наблюдая за моим изумлением. Сначала мне показалось, что на красном бархате струится жидкая тьма, сплетаясь осколками в бесконечность и подмигивая кровавыми звездами. Я сморгнул, вглядываясь внимательно, и наваждение пропало. Стало ясно, что браслет сделан из черного оникса, отполированного и искусно вправленного в золото. Корпус часового механизма был врезан прямо в камень, отчего и создавалось впечатление, что оникс дышит и течет, вспыхивая и потухая рубиновыми каплями-шестеренками. Циферблата и стрелок как таковых не было.

Я поднял взгляд на часовщика.

— А как увидеть?..

— Время? А его нет. Как нет света без тьмы, — загадочно произнес он.

— Наоборот, — поправил я. — Тьма есть отсутствие света.

— Обратное тоже справедливо. Свет есть отсутствие тьмы, — хитро подмигнул мастер Гральфильхе. — Но не волнуйтесь. Свет, как и время, можно увидеть. Смотрите.

Он подцепил полоску тьмы и замкнул ее в бесконечность. Крошечные алые искры вспыхнули, пришли в движение и сложились в звездный узор времени, в центре которого возникло два лепестка света.

— Вы знаете, что наше сердце отсчитывает в среднем шестьдесят ударов в минуту? Вдумайтесь, фрон профессор. Самый совершенный хронометр уже создан Единым. Тик-ток наших сознаний определяет течение времени. Но оно неравномерно, увы… В скуке минуты кажутся часами, а в страсти они пролетают мгновеньями. Но мне удалось решить и эту задачу. Я создал самые точные часы для вашей возлюбленной, в которых тень гоняется за светом, чтобы, догнав, пуститься от него прочь. Держите.

Он разомкнул браслет, и механизм замер, едва слышно продолжая отсчитывать неумолимый ход времени. Меня вдруг окатило ужасом от того, что с каждым оборотом шестеренок утекают в бесконечность остатки души Хриз. Я должен спешить… найти ее… пока не поздно…

— Я… не могу взять их, простите, — с трудом выговорил я, осторожно положив часы обратно в ящичек. — Потому что не смогу подарить их той, для которой… Неважно! Я пришел не за этим.

Решительно мотнув головой, я полез в карман и достал свои часы.

— Простите, что был так неосторожен, но я сломал их. Неудачно… упал с лошади. Их можно починить?

Часовщик задумчиво поправил съехавшие на переносицу круглые очечки и кивнул.

— Оставьте, — коротко ответил он и отвернулся, возвращаясь к работе.

Он был явно обижен моим отказом.

— Простите меня, мастер, — покаянно произнес я. — Вы создали шедевр, а я не могу его принять. Правда, не могу. Не сердитесь, прошу вас.

Гральфильхе молча продолжал ковыряться в механизме. Я тяжело вздохнул.

— Мне жаль, но я должен спросить вас еще кое о чем. Рубины. Почему Часовой корпус ввел запрет на их торговлю?

Мастер пожал плечами и, не оборачиваясь, равнодушно произнес:

— Потому что их не хватает.

— Для чего?

— Для имперского хронометра.

Я нахмурился.

— Если я правильно понимаю, рубины используются только в цапфах и анкерном механизме? Используются из-за прочности и способности выдержать нагрузку часового хода? Ну хорошо, пусть они идут еще на украшения. И сколько же камней нужно на хронометр? Почему их не хватает? И почему, демон раздери, имперский Часовой корпус устанавливает правила на территории княжества, как у себя дома?

— Потому что свет, — невпопад ответил часовщик, надвигая увеличительное стекло на глаз и склоняясь над развороченным нутром механизма. — Но они его не получат. Я не позволю.

— Свет? Не понимаю. Какой свет?

— Потерянный. Они никогда его не найдут, — хихикнул мастер, вновь приходя в отличное расположение духа, и тихо напел: — Ни-ког-да!

Сумасшествие часовщика уже не вызывало у меня сомнений. Но причастен ли он к исчезновению девушек? Какой у него мотив?

— А Рыбальски? Он найдет свет? — выстрелил я наугад.

— Это он! — вдруг разволновался мастер, роняя инструмент. — Это он ее погубил! Погубил чистейшую кровь!

— Ежению? Вы ее имеете в виду?

— Не хочу ничего слышать об этой глупой девке! Убирайтесь! Разбить кровь! Как он мог!..

Больше мне ничего не удалось добиться. Гральфильхе замкнулся, бормоча себе под нос какую-то нелепицу про вскипающее время и потерянный свет. Я ушел от него в глубокой задумчивости.

— Фрон профессор доволен? — лукаво улыбнулся портной и подмигнул насупившемуся Луке.

Тот похорошел, сменив неряшливую просторную рубаху и плохо подпоясанные, вечно сползающие штаны на строгую становую сукманку с широким поясом, немного похожую на форменную одежду студиоза. Общее впечатление портили уродливые очки и распухшая губа, которые придавали облику мальчишки некоторую воинственность.

— Прекрасно, мне нравится, — кивнул я. — Лука, не горбись.

Слуга недовольно мукнул что-то себе под нос, яростно воюя с тугим стоячим воротничком в попытках ослабить его накрахмаленную хватку. Я подошел к Луке и смахнул невидимую ворсинку с плеча. Мною овладела странная гордость за мальчишку. Я развернул его к зеркалу и сказал:

— Посмотри, какой ты стал красивый. Нравится?

Он опустил руки и медленно кивнул, расползаясь в улыбке, которая почему-то показалась мне голодным оскалом хищника. В животе позорно забурчало.

— Точно! — вспомнил я и хлопнул мальчишку по плечу. — Лука, ты же тоже, наверное, ничего не ел с утра? Пошли, позавтракаем в Стеклянной галерее. И помни, за столом вести себя прилично, не чавкать, в скатерть не сморкаться, в носу не ковыряться…

Я сглотнул голодную слюну. Нам принесли дрожащую яичницу на большом поджаренном ломте белого хлеба, перевитую ароматными полосками ветчины с сыром и посыпанную рубленной ранней зеленью.

— Спокойно, Лука, — сказал я больше себе, чем кислому спутнику. — Мы же с тобой воспитанные люди, верно? Мы не будем набрасываться на еду, а аккуратно порежем ее кусочками, вот так…

— Простите, вы профессор Тиффано? — возле нашего стола возник древний старик в поношенном сюртуке и старомодной шляпе.

— Да, — ответил я, неохотно откладывая вилку с ножом. — Простите, а вы?..

— Профессор Бринвальц, — улыбнулся тот и отодвинул стул. — Не возражаете, если присоединюсь к вашей трапезе?

Повинуясь властному жесту старика, хозяин "Золотой розы" поспешил лично подать еще один завтрак для постоянного посетителя.

— Поглумиться и до смерти забить калеку? Жестоко? Да, безусловно. Но почему? Откуда берется жестокость в людях? А я вам скажу. Она порождается примером. Чужим, запретным, подслушанным, разнесенным слухами, как чумой. И вот уже зло становится обыденностью. Сначала люди представляют и ужасаются, сокрушаются, сочувствуют, а потом… привыкают. Но не забывают! В этом-то и суть. Зло остается в нашем сознании, словно отложенное послание, которое в любой момент может дойти до адресата. Поэтому я целиком согласен с Орденом Пяти, — триумфально закончил профессор, — хотя и не всегда одобряю их методы.

Чудом сберегшиеся редкие волосинки на его голой черепушке торчали дыбом, отчего в солнечных лучах голова профессора казалась несколько обтрепанным одуванчиком. Бринвальц, несмотря на свои лета, сохранил удивительную ясность ума и живость речи.

— Позволю себе не согласиться, — ответил я. — Да, я понимаю политику замалчивания, когда речь идет о страшных преступлениях против веры, которые могут вселить в людей ужас перед колдовством и тем самым сделать их уязвимыми. Но я решительно не понимаю, зачем Ордену скрывать изобретения, которые, наоборот, могут сделать человека сильнее. Например, открытия моего отца…

Лука шумно втянул воздух и наморщил нос, и я предупреждающее погрозил ему пальцем, протягивая платок под столом.

— Ох, молодой человек, — профессор качнул головой. — Когда я смотрю на всю эту мышиную возню, мне становится и грустно, и смешно. Ну куда, простите, со свиным рылом да в калашный ряд? Куда нам лезть в тайны бытия, если в себе не можем разобраться? Допустим, ваш отец обнародовал бы свое изобретение… Чего он там изобрел? — нетерпеливо щелкнул пальцами старик.

— Корабельный хронометр, с помощью которого можно точно измерять долготу в дальних плаваниях.

— Вот! — чрезвычайно воодушевился профессор. — А зачем? Зачем это людям, вы подумали?

— Что значит зачем? — оторопел я. — Чтобы открыть дальние земли, чтобы заглянуть за горизонт, чтобы узнать мир!

— Мир он узнавать собрался, тоже мне, — фыркнул профессор и постучал себя по виску. — Тут познай сначала.

— Да вы хоть знаете, сколько кораблей погибло, потерявшись в штормах? Не найдя дорогу? Без надежной навигации? Это лучше, по-вашему? Иметь то, что могло им помочь, и скрывать? Потому что эти несчастные, как вы выражаетесь, — я тоже постучал себя по виску, оттолкнув Луку, который расчихался, — только потому что они недостаточно себя познали?

— Не горячитесь, молодой человек, — снисходительно произнес профессор. — Лучше подумайте, сколько могло бы погибнуть? И сколько гибнет уже сейчас, потому что князь, несмотря на все запреты Святого Престола, все-таки отправил экспедицию в Дальний свет? А теперь его корабли везут оттуда награбленное, в том числе и живой товар. Людьми всегда движет корысть и жажда власти, а вовсе не расширение каких-то там горизонтов. Новые земли — новые источники влияния, за которые непременно начнется война. Вот чего Орден Пяти пытается избежать любой ценой. Любой!

— Ммм! — согласно шмыгнул носом Лука, и мне сделалось вдвойне обидней.

— И поэтому Винден все больше и больше смотрит в сторону запада? В империи лучше? Разве имперцы не делают тоже самое? Разве не отхватывают кусок за куском от княжеских земель? И заметьте, для этого им не нужны чьи-либо изобретения! Объясните, куда смотрит Святой Престол? Вы знаете, например, что Часовой корпус запретил торговлю рубинами, чтобы создать собственный, имперский хронометр? Почему империя хозяйничает здесь без зазрения совести? — не выдержал я.

— Ха!.. — пренебрежительно махнул рукой профессор. — Хронометр — это для отвода глаз. Но ничего у них не получится. Божественный свет они не увидят. Пусть забавляются.

— Божественный свет? О чем вы? Я слышал от мастера Гральфильхе о потерянном свете, но решил, что он немного не в себе.

— О, так вы не знаете этой легенды? — обрадовался старик и потер ладони в предвкушении благодарного слушателя. — Ну да, вы же приезжий. Согласно здешним летописям, в великой битве Пятерых против Шестого…

Я вздрогнул и крепко сцепил пальцы, чтобы унять волнение. Лука сидел, открыв рот и забыв улыбаться.

— … им помогла искра божественного света, ниспосланная Единым. Ее алый всполох ослепил отступника, упал он с небес на грешную землю и не смог больше поднять головы, обратившись в тлен. А отцы-основатели спрятали частицу божественной сути, ибо силы она была неимоверной, да так хорошо спрятали, что и сами потом забыли, где, — рассмеялся профессор и покачал головой. — Но этим имперским умникам втемяшилось, что они смогут сами создать божественный свет. Дурни!

— А почему часовщик говорил, что он не позволит им найти свет? Он что-то знает?

— Я вас умоляю, мастер Гральфильхе талантлив, никто не спорит, но чудаковат без меры. Это еще мягко говоря.

— Вы его хорошо знаете? Он всегда был таким?

Лука чихнул так оглушительно, что задрожали столовые приборы на столе. Я поморщился и отодвинулся от мальчишки.

— Я, молодой человек, родился в этом городе и знаю его обитателей лучше их самих. А Жука — ровесник моей младшей дочки, он и подростком был немного не от мира сего.

— А кого он имел в виду, когда упомянул, что Рыбальски погубил невинную кровь? Ежению? Или кого-то другого? — осторожно спросил я.

— Не кого-то, а что-то, — поправил профессор. — Разумеется, эту историю вы тоже не знаете. Но я вам расскажу. Рыбальски…

— Аппхчи!

— Лука! Господи, да что с тобой! — возмутился я и осекся.

У мальчишки был совершенно несчастный вид. Он виновато уткнулся носом в мой платок и засопел.

— … так вот, Рыбальски совершил ужасную вещь. Он украл у отца "Кровь"…

— Кровь? — переспросил я, уже догадываясь, о чем идет речь.

— Да, фамильный камень. Рубин невероятной чистоты и размеров…

— Я видел кольцо с ним, он не такой уж большой… — я прикусил язык, но старик не придал значения моей оговорке.

— Вы видели то, что осталось от "Крови". Этот прыщавый юнец варварски расколол камень, чтобы огранить один из осколков для этой… как ее? — старик щелкнул пальцами.

— Ежении, — подсказал я.

— Вот именно, Ежении. За что, собственно говоря, и был бит отцом, да только поздно. Камень уже было не вернуть.

— А почему Гральфильхе так переживал по этому поводу? Ему-то какое дело до семейных драгоценностей Рыбальски?

— О да, про это вы тоже не знаете!.. — старый сплетник аж подпрыгнул на стуле от возбуждения и устремил костлявый палец на ратушные часы. — Видите их? Это первая работа Гральфильхе. По поручению магистрата. Часовщик хотел выкупить камень у Рыбальски, чтобы сделать конструкцию часов какой-то особенной, но разумеется, никто не собирался продавать ему "Кровь". А потом уже и нечего было продавать. Ух, как старший Рыбальски лютовал!..

— И вы, конечно же, знаете, — перебил я старика, — кто из ювелиров сделал то злополучное кольцо?

Мне с трудом удалось распрощаться со словоохотливым профессором, который был полон нравоучительных и странных историй о городе и жаждал ими поделиться. Тут меня невольно спас Лука, который сильно расчихался и рассопливился. Я даже забеспокоился, что он мог простыть под вчерашним дождем. Пообещав Бринвальцу, что непременно загляну к нему в гости, я раскланялся со стариком и отвел мальчишку в гостиницу, проследив, чтобы он лег в постель. После я закрыл его в номере, строго приказав привратнику никого к нему не впускать, особенно воеводу, а сам отправился в ювелирную лавку.

Здесь меня ждало разочарование. Старый мастер, который в свое время взялся за огранку осколков "Крови", умер пять лет назад, а его старший сын знал об этой истории лишь в общих чертах. Правда, он вспомнил интересную подробность. Оказывается, Ежения приходила в ювелирную лавку, чтобы выбрать перстень для… Джеймса. Я и не сообразил, что обручальное кольцо с рубином имело пару. Тогда где же второе? А еще меня до крайности заинтересовал тот факт, что Ежения приходила в лавку не одна…

— Она опять пришла, — с легким оттенком неудовольствия сообщил мне привратник по возвращению и кивнул на кресло возле камина. — Сидит.

Я обернулся, и у меня перехватило дыхание. На мгновение показалось, что в кремовом облаке из шелка и кружев греется на солнышке поджидающая меня безумица… Но тут девушка повернула голову, сверкнув янтарным блеском маски, и наваждение исчезло — я узнал Луиджию. Она вспорхнула с кресла и бросилась ко мне.

— Фрон профессор! — она в волнении забыла о плаще, который скользнул к ее ногам. — Ой… Я должна… спросить…

Я поднял плащ и накинул ей на плечи. Девушка дрожала. Ее шелковая маска была светлого оттенка, сливаясь по цвету с кожей, а россыпь мелких янтарных бусинок, нашитая на ткани, создавала странное впечатление веснушек на носу и щеках.

— Луиджиа, успокойтесь. Что случилось?

— Дядя Ингвар… он упомянул… что вы купили замок, — она закусила губу и шмыгнула носом, задрав подбородок вверх. — Соляной замок.

— Да, это так. Но что вас так взволновало?

— Просто… мне кажется… что я там была…

— Что?!?

— Детские воспоминания… мы с братом… и дядя… Но я не уверена!.. Не могу ничего вспомнить, просто название кажется таким знакомым! Я понимаю, что много прошу, но… Не могли бы вы показать мне замок? Если я его увижу, то непременно вспомню!

Неужели недостающее звено? Но Ежения не была первой жертвой. А с другой стороны, почему она сбежала с циркачом, если выбирала обручальное кольцо для Рыбальски? Община при замке? Возможно ли, что отец Луиджии был оттуда родом? А что, если он выкрал Ежению? И тогда…

— Прошу вас! — она топнула ногой. — Поехали туда!

— Хорошо, — медленно выговорил я, пытаясь сообразить, как поступить лучше. — Но мне надо проверить, как там Лука, и предупредить…

— Он просто простыл! Ничего с ним не случится, отоспится, и все как рукой снимет, — нетерпеливо сказала Луиджиа и взяла меня под руку, таща к выходу с неожиданной силой. — Пожалуйста, давайте не мешкать!

— Погодите… Луиджиа… Мне надо… Да куда ж вы так спешите?..

В экипаже девушка молчала, отвернувшись к окну и нервно теребя в руках сумочку. Я пытался расспросить ее, но она отвечала невпопад, напряженно вглядываясь в дорогу и морща лоб. В ее ушах покачивались длинные серьги с янтарными каплями, заключенными в золотую сеть. Я рассеянно разглядывал их солнечный блеск и тонкий профиль Луиджии. Как же она похожа на Хриз… Легкий цветочный запах кружил голову, пробуждая забытые горькие воспоминания. Я осторожно взял девушку за руку. Гладкий шелк перчатки холодил мне кожу.

— Луиджиа, не волнуйтесь так, — я накрыл ее узкую ладонь своей. — Все будет хорошо. Вас никто не обидит.

Лу ничего не ответила, лишь всхлипнула и еще больше отвернулась от меня, задирая голову вверх. Кажется, она вытирала слезы. Чтобы отвлечь ее, я стал рассказывать про замок.

В нем были расквартированы солдаты из городского ополчения под видом рабочих. Ушлый офицер Матий приспособил их под расчистку территории, объясняя это тем, что иначе в мою выдумку о новом чудаковатом хозяине замка никто не поверит. Скрепя сердце пришлось согласиться и выделить деньги на оплату работ, хотя я подозревал, что половину суммы сыскарь поделил с ратным и положил себе в карман. Но замок чудесным образом преобразился. Расчистили завалы на дороге, подлатали мост через ущелье, даже отвоевали у ржавчины блестящую цепь его перил. Офицер еще настаивал на том, чтобы вымостить грунтовую дорогу камнем и не страдать от паводков, но я оборвал его рвение, заявив, что меня интересуют не удобства для бандитов, а их поимка.

Предложив руку Луиджии, я повел ее по мосту. Она тяжело опиралась на меня и шла осторожно, поминутно останавливаясь и судорожно глотая воздух. Я молчал и не тревожил ее лишний раз расспросами. Если что-то вспомнит, то сама скажет.

Возле ворот один из солдат, стоявший на страже, бодро отчеканил, что их ратный наверху, проверяет казармы, и распахнул перед нами тяжелые двери, для пущей безопасности уже посаженные на тяжелый запорный механизм из цепей и противовесов. Луиджиа застыла, как вкопанная, потом медленно обернулась и взглянула назад, на ущелье. Ветер яростно трепал и надувал ее плащ, отчего девушка была похожа на колокольчик.

— Что-то вспомнили? — все-таки не удержался я.

Она вздрогнула и перевела на меня взгляд. На солнце ее глаза казались серо-голубыми с едва заметным красным отблеском, характерным для бесцветных.

— Свет, — тихо прошептала она. — Алый всполох. Или кровь? Не помню…

Я застыл в напряжении. Лука странно отреагировал на историю профессора, возможно, он тоже, как и сестра, что-то вспомнил. А если загадочные упоминания Искры в архивах Ордена Пяти относились именно к той божественной искре из легенды? Если Ежения вместе с детьми жила в общине при замке?

— Алый? — переспросил я. — Или рубиновый? Рубиновый свет? Ключ?

Лу охнула и вдруг бросилась ко мне, прижимаясь и пряча лицо на моей груди. Я неловко обнял девушку. Перо ее шляпки щекотало мне висок. По внутреннему дворику муравьями сновали солдаты, тягая мусор, камни и сухоцвет. Некоторые из них стали поглядывать на нас и отпускать скабрезные шуточки.

— Пожалуйста, — прошептала она, приподнимаясь на цыпочки и опаляя горячим дыханием мне щеку. — Давайте уйдем куда-нибудь, они все на меня смотрят!..

Белый сад не произвел на девушку никакого впечатления, там было ветрено и неуютно. А вот в заброшенной купальне Лу задержалась. Место располагалось на западной террасе замка, надежно укрытое от ветров в гранитном срезе скалы. Солнечный свет проникал внутрь сквозь стеклянную стену, за которой открывался потрясающий вид на горный кряж. Вода шумела где-то в недрах камня, укрытого разноцветным ковром мха, и выступала на блестящей поверхности тонкими ручейками. Они тихо и лениво катились по желобам, ловя отблески солнца и даря прохладу. Очищенная от песка и тины, купальня сверкала и переливалась причудливой мозаикой, сохраняя поверхность удивительно спокойной. Косые вечерние лучи ослепляли великолепием этого рукотворного чуда из розового мрамора.

— Да… — задумчиво произнесла Луиджиа, выступая вперед. — Кажется, здесь. Я была здесь. Мы играли с братом в прятки. Помню это место.

Лу пошла к гранитной стене, придерживая подол платья и чуть приподнимая его, чтобы не замочить. Я двинулся за ней. Мраморный пол был мокрым и скользким, я тревожился за девушку, которая опрометчиво надела в поездку светлые туфельки на крошечном неустойчивом каблучке. Ее изящная щиколотка мелькала в оборках платья, опьяняя сознание. Господи, о чем я вообще думаю?

Лу остановилась, сняла перчатку и провела рукой по стене, ловя прозрачные струи воды и что-то бормоча про себя, а после обернулась ко мне и покачнулась. Я бросился к ней, подхватил под руку и отвел девушку к каменной скамейке.

— Что-то еще вспомнили?

Лу дернула завязки плаща, сбрасывая его и тяжело дыша.

— Душно… — просипела она. — Господи, как же давит эта духота!..

Плащ полетел на землю, я нагнулся подобрать его, да так и замер с ним в руках. У меня перехватило дух. Густая волна золотистого шелка волос, не сдерживаемая упавшей шляпкой, скользнула по плечам Лу.

— Ваши волосы… их цвет… — растерянно выдавил я, пытаясь восстановить дыхание. — Как так?

— Я окрасила их… Хотела сделаться рыжей, вам же нравятся ры… ой… — она осеклась и принялась лихорадочно собирать локоны в хвост, ухитрившись покраснеть под маской. — Но меня даже хна не берет! Что я за уродина такая!

Она всхлипнула и вскочила на ноги, пытаясь отобрать у меня плащ, но поскользнулась на мокром камне. Я придержал ее за талию. Лу доверчиво прижалась ко мне и застыла.

— Я еще раз… окрашу волосы, — пообещала она. — У меня будет такой же рыжий цвет, как у фронляйн Пихлер.

Глупо, но я прикрыл глаза, представляя, что держу в объятиях Хриз, что это ее волосы струятся под моей ладонью, что это ее отчаянное сердцебиение отдается у меня в ушах…

— Дядя Ингвар говорит про вас ужасные вещи, но я ему не верю…

Я неохотно открыл глаза и попытался отстраниться, понимая, насколько недвусмысленно выглядит мое поведение.

— Что же он говорит?

Лу не отпускала меня, а ее глаза были так близко, что хотелось вновь зажмуриться. Я почувствовал, как начинают пылать румянцем щеки.

— Что вы… выкупили мою долговую расписку… с нехорошими намерениями, — она закусила губу и замотала головой, — но я не верю! Вы же этого не делали?

— Я действительно выкупил расписку, и теперь вы…

— Ах! — она отпрянула от меня, выставляя вперед плащ, как будто защищаясь. — И теперь я кто? Ваша должница? Зачем? Зачем же? Чтобы сделать меня… послушной вашей воли и… совратить, да?

— Луиджиа, почему вы верите в эти глупости? Ничего такого я не собирался… — я осекся, потому что девушка бросилась мне на шею.

— А мне все равно! Пусть! Совращайте!

— Но я не…

— Вы не думайте, что я из-за денег, — горячо шептала Лу, утягивая меня на скамейку. — Я люблю вас. Люблю, люблю! И мне все равно… что будет…

— Ничего не будет!

Горячие губы соблазняли и манили покорной мягкостью поцелуя, вызывая преступное желание, и я с отчаянием утопающего забарахтался в ее объятиях, уклоняясь и пытаясь сесть.

— С ума сошли! Вы же еще ребенок!

— Давно уже не ребенок!

— Вам нет восемнадати! Отпустите меня!

— Мне больше! Я совершеннолетняя!

— Но ваш дядя…

— А почему вы верите в глупости? — запальчиво воскликнула девушка, вцепившись мне в плечо и не давая встать со скамьи. — Он вам солгал о моем возрасте!

Подол ее платья задрался выше дозволенного, обнажая хрупкую прелесть колена. Я отвел глаза, мечтая провалиться сквозь землю, и попытался вернуть юбку на место, но рука нечаянно соскользнула, ведомая девичьей ладонью, все выше и выше по нежной коже… Стало тесно в штанах.

— Хватит! — отдернул я руку. — Я не могу ответить на ваши чувства! И неважно, сколько вам лет!

— Но мне все равно…

— Зато мне не все равно!

Я собрал всю волю в кулак и крепко взял Лу за плечи, удерживая ее на расстоянии и глядя в глаза, а не на эти жадно приоткрытые губы и вздымающуюся в неровном дыхании грудь…

— Луиджиа, простите меня, но я люблю другую. А вы еще встретите того, кто станет вам…

— Кто она? — ее лицо исказилось злой мукой. — Та рыжая фронляйн? Я тоже стану рыжей!

— Ну что за ребячество! Нет, это не она. Я люблю ту, которой нет и никогда не…

— Ах вот как… — Лу словно помертвела, застыв и перестав дышать. — Тоскуете по мертвой, значит… Не можете забыть свою первую любовь, да?

Она ударила меня кулачком в плечо, а потом спрятала лицо в коленях, зарываясь пальцами в златые кудри, ее плечи вздрагивали от сдавленных рыданий. А я просто стоял столбом и смотрел на Лу, борясь с желанием провести ладонью по шелку волос, намотать локоны на кулак, задрать эту склоненную передо мной голову и… сорвать маску. Тогда я увижу изуродованное лицо девушки и избавлюсь от жуткого наваждения, что Хриз колдовским обманом вселилась в Лу и играет со мной, как кошка с мышкой… Господи, да что ж такое! Я и так стал причиной душевных страданий девушки, а теперь помышляю оскорбить ее действием… Я прикрыл глаза и заговорил:

— Она не мертва, я обязательно найду ее, но…

— Что? Откуда узнали? — встрепенулась Лу. — Не найдете! Никогда не найдете!

— … но на самом деле ее никогда и не было. Она чудовище, а не женщина… Я сам придумал себе ее образ… О господи, она чудится мне повсюду, даже здесь и сейчас… Луиджиа, вы так на нее похожи, что мне иногда кажется, что я схожу с ума…

— Правда? — прерывающимся голосом спросила девушка, и опять ее голос и даже интонация показались мне похожими на Хриз. — Ну и хорошо! Ну и пусть! Представьте, что я — это она! Кто бы она ни была! Подарите мне эту ночь! Пожалуйста!

— Нет. Вы встретите того, кто полюбит вас, кто сможет жениться и сделать вас счастливой, но это не я. Простите меня, Лу…

— Не встречу! Дядя!.. Он уже все решил, да! Он собирается выдать меня замуж!.. Да! За долги!.. — она закусила губу, умоляюще глядя на меня. — Но я хочу познать любовь с тем, кого я люблю, а не с тем, кого выбрал дядя! С вами!

Я содрогнулся от подобной перспективы и покачал головой.

— Я не позволю вас принудить к браку, успокойтесь. Ваш дядя не посмеет…

Лу вскочила со скамейки и топнула ногой, сжав в руках сумочку и уставившись на меня как-то очень недобро.

— Я выбрала вас! — выкрикнула она. — Вы не можете мне отказать! Иначе я умру! Лучше умереть, чем жить такой уродиной! Отвергнутой уродиной!

Сумочка полетела на пол. В руках Лу сверкнуло лезвие кинжала, которое она поднесла к горлу. Возле бешено пульсирующей голубой жилки на шее выступили капли крови.

— Луиджиа, стойте! — испугался я и выставил вперед ладонь. — Не делайте этого!

— А зачем мне жить? Ответьте, зачем?

— Вы не уродина, все дело во мне, это я…

— Обещайте! Обещайте, что проведете со мной эту ночь! Иначе я перережу себе горло, клянусь!

— Обещаю, — послушно выдохнул я, делая осторожный шаг к девушке. — Поцелую вас прямо сейчас, только опустите нож…

Я аккуратно взял ее за запястье, заставляя выпустить кинжал, потом привлек к себе, целуя в губы и обнимая за талию… Но когда кинжал с тихим звоном упал на мрамор, я отшвырнул его ногой и грубо схватил Лу за шкирку, отвернув от себя:

— Это что еще за фокусы?!? — встряхнул я ее и потащил к выходу. — Что вы себе удумали? Самоубийство — страшный грех! Хуже только колдовство! Чтоб я больше не слышал этих глупостей — люблю, не люблю!

— Пустите! — заверещала она. — Подлый обманщик!

Я в сердцах и от всей души наподдал ей по заднице, как нашкодившей школярке.

— Соплячка! Молоко на губах не обсохло, а все туда же! Любовью вздумали пострадать? Еще раз услышу такие глупости, быстро всю дурь выбью! Розгами так отхожу, что месяц сесть не сможете!

— Да как вы смеете!!! — взвизгнула она, изворачиваясь ужом и брыкаясь.

— Смею! Вы моя должница, забыли? Будете делать, что скажу! Ах ты!..

Она ухитрилась вывернуться и оцарапать меня, бестолково размахивая руками и визжа так, что уши закладывало.

— Эмм… — вдруг раздалось от входа. — Фрон Тиффано, там это…

На пороге стоял встревоженный ратный. Я ему даже обрадовался.

— Видите эту малолетнюю дуру? — я скрутил и держал Лу за волосы, безжалостно оттягивая ей голову назад и не давая никакой возможности ударить меня. — Отправьте ее с парой солдат обратно в город! А будет сопротивляться, разрешаю…

— Офицер Матий ранен, — торопливо перебил меня ратный, — попал в засаду!

Селение общины горело. Над халупами лениво курился дым, заслоняя багровые отблески солнца, мучительно умирающего на горных пиках. Я оглох и ослеп от бессильного гнева, слыша только тихое хныканье одноногого мальчугана, который тщетно тормошил убитого отца. Ехавший за мной ратный тихо выругался и спешился, отдавая приказы солдатам.

— Тушите пожар! Ищите выживших!

Страшное осознание того, что эти несчастные погибли из-за того, что я решил заманить Вырезателей в ловушку, давило к земле страшным грузом. На негнущихся ногах я двинулся к уцелевшему амбару, который успели вовремя потушить. Там сидел, привалившись к захваченному цирковому фургону, офицер Матий. Бледный и всклокоченный, он был жив, только неловко зажимал плечо. Рубашка на нем была пропитана кровью, своей и чужой.

— А, пушистик, ты… — он неловко улыбнулся мне и поморщился, пытаясь встать. — Ты вовремя. Мы их повязали.

— Люди погибли… — пробормотал я, протягивая ему руку и помогая встать. — Я должен был все предусмотреть. Не допустить новой крови.

— Ты-то тут причем? — крякнул сыскарь. — Это моя война, а ты так, сбоку-припека… Помог, и на том спасибо. Не жури себя.

К офицеру подскочил один из солдат, что-то шепча на ухо. Матий кровожадно ухмыльнулся.

— Даже живьем взяли? Что ж, подавим из них правду-матку, как вшей подавим…

Их было мало. Шестеро. Слишком мало для банды. Двоих захватили в плен, а еще четверо плавали в луже собственной крови, посеченные до неузнаваемости молодцами Матия. Дурное предчувствие скрутило желудок.

— Где остальные? — вмешался я в допрос, больше походящий на избиение, останавливая занесенную для удара руку офицера.

— Отвечай, падла! — сыскарь в бешенстве встряхнул пленного, как грушу.

Разбитые губы мерзавца оскалились в ухмылке, он разлепил заплывший кровоподтеком глаз и окинул меня издевательским взглядом, а потом сплюнул под ноги.

— Где? — я чувствовал, что сам теряю самообладание, готовый убить бандита.

— Там, где вас щас нету… — прохрипел он и поперхнулся кровью, когда Матий в ярости заехал ему кулаком в живот.

— Там, где нас нет? — я похолодел от страшной догадки. — В замке?

Я гнал лошадь так быстро, как никогда в жизни, ежесекундно рискуя свернуть себе шею на плохой дороге. Нападение на селение бесцветных было отвлекающим маневром. Нас обманом выманили из замка! Гнев пополам с каким-то леденящим ужасом давил на виски. В замке на дежурстве осталось несколько солдат и Луиджиа, запертая на кухне до нашего возвращения. Я безжалостно хлестнул лошадь, проигрывая гонку растущим теням исчезающего солнца.

Ворота были распахнуты настежь. Два солдата со вспоротыми животами валялись во дворе. Еще одного подлый удар настиг на лестнице.

— К оружию! — отдал команду ратный, и его ополченцы ощерились пиками и щитами, готовые принять бой.

— Не ходи! — крикнул Матий, пытаясь отодвинуть меня с дороги.

Но я не собирался отсиживаться за их спинами. Тревога толкала меня вперед, как голод гонит дикого зверя из облоги. Раздался залихватский свист. Пылью отозвалась земля под ногами — ударили арбалетные болты. Я метнулся под замковую галерею, расчищая себе путь мечом. Свои и чужие смешались, некоторые из бандитов были в характерных синих зипунах ополченцев. Казалось, они лезли из всех щелей, как тараканы. Я довольно быстро пробился к лестнице, но там удача мне изменила. Через перила перемахнул здоровяк, едва не сбив меня с ног, а сзади пыхтел второй противник. Я шарахнулся в сторону, уклоняясь от удара топором. Подсекая здоровяка, я лишь каким-то чудом увернулся от его подельника, вжавшись в перила. По инерции бандит полетел вниз, оглушив меня звериным ревом и сбивая остальных. Арбалетная стрела прожужжала возле уха и впилась в горло незамеченного мною третьего нападающего. Он коротко булькнул, выронил дубинку и рухнул замертво. Офицер Матий отбросил трофейный арбалет и заорал снизу:

— Пушистик, назад!

Я заехал ногой в морду поднимающемуся здоровяку и ринулся вверх по лестнице. Кухня! Осколки битого стекла на полу. Двое взяли меня в клещи, обходя по дуге вокруг стола. Один из них с рычанием бросился в атаку, задев меня по касательной обухом топора. Я нырнул под стол и оттуда подрубил ноги второму. В воздухе остро запахло кровью. Выкатившись из-под укрытия, я закружил в смертельном танце со сдернутой скатертью. А вот противник не рассчитал движения и поскользнулся на крови раненого товарища. Мой удар вышел смазанным и слабым, и мерзавец достал меня в бедро. Штанина быстро намокала от крови. В дверь ломились еще двое. Где же Лу?

В глазах темнело, вдобавок я потерял очки. Поэтому, перевернув стол, я вслепую отбивался от бандитов. Мою жизнь они получат дорогой ценой! Тихий шорох сзади. Я даже не успел испугаться. В лицо брызнуло кровью. Брошенный Лу кинжал вошел в висок теснившего меня бандита. Второго я рассек от плеча последним отчаянным ударом. Девушка схватила с пола кухонный тесак и точным движением метнула в грудь третьему.

Далее все смешалось. Лу рыдала и колотила меня в грудь кулаками, я вяло пытался ее успокоить, просто прижимая к себе и радуясь тому, что она жива. Ратный был тяжело ранен. Потемневший лицом и падающий с ног от усталости офицер Матий принял на себя командование. Подсчитывали потери. Двенадцать погибших ополченцев. Тридцать бандитов. И еще с десяток сбежавших. Слишком много для банды. Я понимал это даже сквозь затуманенное болью сознание. Лу взялась меня перевязывать, односложно отвечая на вопросы, хмуря лоб и кусая губы. От ее подростковой истеричности не осталось и следа. Она ловко разрезала ножом окровавленную штанину, после вытерла кровь и недрогнувшей рукой плеснула на рану едкой пахучей настойкой. Я едва не взвыл от жгучей боли, перед глазами заплясали разноцветные кляксы.

— Лежать! — без тени сострадания рявкнула она на меня голосом Хриз.

Девушка принялась ловко бинтовать рану, стягивая повязку. Звуки начали отдаляться, стремительно темнело. Я провалился в блаженное забытье.

Перед глазами были усы. Большие, рыжие и вислые. Они заслоняли собой все остальное, и я тщетно пытался понять, где нахожусь. Лекарь Дудельман покачал головой, усы качнулись, и меня затошнило. А потом я сообразил, что вижу его отчетливо и без очков.

— Лежите, лежите! — испугался он, опрокидывая меня обратно на кровать.

— Почему? — пробормотал я, пытаясь встать. — Где мои очки?

— Вы были ранены, но на удивление быстро оправляетесь, — важно изрек лекарь. — Эта девица Храфпоне грамотно наложила вам повязку, вы потеряли немного крови, и если будете соблюдать…

— Почему я вас вижу?!? — в отчаянии воскликнул я и рывком сел.

Тошнота подкатила к горлу, меня вырвало.

— Ну батенька, кто ж так резко встает. У вас сотрясение мозга. Вам лежать надобно.

Я зажмурился и потрусил головой.

— Сейчас позову фрона Лешуа, может, он вас образумит…

Я слушал Дерека вполуха. Во рту как будто сдох ежик, причем сдох минимум неделю назад и уже успел разложиться. Хотелось пить. Вернулось зрение. А еще рана на бедре оказалась пустяковой царапиной. Но это было невозможно. Меня мучил вопрос — может ли грибной эликсир накапливаться в организме, подобно, например, мышьяку? И срабатывать при критической кровопотере? Сколько раз безумица пичкала меня этой гадостью? Минимум два раза, но может и больше… А если и сейчас напоила? Да нет, это невозможно.

— … поэтому не вижу смысла оставаться в городе.

— Что? — встрепенулся я. — Вы о чем?

Лешуа тяжело вздохнул.

— Вы меня не слушали? Милагрос уехала из города. С дочерью. А еще с ней видели мужчину. Любовник или муж. Я ей не нужен.

Дерек осунулся, его взгляд потух, морщины проступили на лице, состарив несчастного лет на двадцать.

— Подождите, — запротестовал я, с трудом садясь на кровати. — Что за бред? Откуда вы это взяли?

— Ваша задумка с портретом сработала. Милагрос многие узнали. Ее видели на портовом рынке, в лавке и на пароме… С другим мужчиной.

— Нет, это невозможно, — решительно отмел я его слова. — Невозможно, потому что Милагрос… Она не такая. Тот мужчина мог быть подельником Хриз!

— Они целовались, — глухо добавил Лешуа.

— Хм… Тем более. Вы в это верите? Чтобы Милагрос целовалась с кем-то прилюдно? Да она б со стыда сквозь землю провалилась.

Мужчина нахмурился, а потом в его глазах появилось такая отчаянная надежда, что мне сделалось неловко.

— Думаете? — спросил он. — А как быть со свидетелями?

— Обознались. Или же… — я задумался. — Или же происки Хриз. Она увидела портреты служанки, испугалась, что мы можем подобраться к ней, и состряпала эту ложь. Как пить дать, подкупила свидетелей.

Лешуа вскочил на ноги и заметался по комнате, сжимая и разжимая кулаки.

— Мерзкая дрянь! — он вдруг замер и требовательно уставился на меня. — Но свидетелей было много, и все твердили одно и то же?..

Я пожал плечами.

— Чему вы удивляетесь? Это же Хриз. Она и княжеский тайный сыск обдурила, а это для нее и вовсе пустяк… Но она начала действовать, и это хорошо, хорошо. Это значит, что она испугалась, понимаете? Мы на верном пути! Надо продолжать.

Я попытался встать, опираясь на помощь Лешуа.

— Где Лука? Я оставил его взаперти, а он…

— Да болезный дурачок всю ночь у вашей кровати просидел, а как пришли в себя, за бульоном вам побежал…

При мысли о еде меня опять затошнило. Комната предательски кружилась, как при качке на корабле.

— Мне надо ополоснуться и вернуться в замок…

— Ни в коем случае. Офицер Матий просил вам передать, что сам всем займется. Он затребовал подкрепление для полномасштабной облавы. И еще сказал что-то странное про то, что видел мертвеца. Того, у которого был проткнут глаз. Вам это о чем-то говорит?

Негромко всхрапнул Лука, запнувшись о порог и едва не уронив супницу. Аромат куриного бульона казался отвратительным. Я махнул слуге, чтобы он оставил супницу в покое и подошел ко мне.

— Спасибо, господин Лешуа, дальше мы с Лукой сами справимся. А вы не оставляйте поисков. Нужно развесить еще больше портретов Милагрос.

Я вяло возил ложкой по тарелке. Бульон давно остыл. Перед глазами стояло распухшее тело бандита с проткнутой глазницей. Из нее торчала серебряная шпилька Хриз. Банда Вырезателей похитила труп, попутно перебив всех жителей деревни. А в бою за замок офицер видел кого-то, похожего на этого мертвяка. Может, он обознался в пылу битвы? Я покачал головой. Матий не из тех, кто ошибается. Но и мертвые не могут оживать. Всему должно быть логичное объяснение, надо просто съесть эту застывшую бурду, привести себя в порядок и вернуться в замок, чтобы на месте во всем…

— Ммм! — Лука плюхнулся рядом со мной за стол и чем-то зашелестел.

Я рассеянно отодвинулся и, набравшись решимости, зачерпнул бульон ложкой. Рука застыла в воздухе. Слуга расстелил на столе помятый портрет Хриз и довольно улыбался, тыча в него пальцем. Ложка с плеском полетела обратно в тарелку, а я принялся тормошить мальчишку.

— Что? Что? — встряхнул я его за плечи. — Ты ее видел, да?

Он радостно замычал и показал пальцем на склянку, стоящую на секретере, потом сделал движение, как будто что-то пьет из горла, после погладил себя по животу, а следом, к моему ужасу, тыкнул в бульон. Только тут до меня дошло, что от простуды и разбитой губы Луки не осталось следа. Я похолодел и бросился к секретеру. Из горлышка наполовину опорожненного пузырька дохнуло знакомой грибной вонью. Я занес руку, намереваясь грохнуть проклятое зелье о зеркало, но вовремя остановился и обернулся к мальчишке. Он почуял неладное, отступил от меня и испуганно замычал, закрывая голову руками и падая на колени.

— Что ты наделал! — не выдержал я. — Так это ты напоил меня этой гадостью?!?

— Ммм…

— Эта женщина плохая! Нельзя у нее ничего брать!

— Ммм? — он выпятил вперед подбородок и подполз ко мне ближе, чтобы я мог полюбоваться на зажившую губу.

— Это колдовской эликсир, понимаешь? Его нельзя использовать! Эх ты! — я махнул рукой и поднял мальчишку с колен. — Вставай. Если еще раз увидишь эту гадину, то…

Я осекся, сообразив, что не знаю, что ему велеть. Чтобы он позвал на помощь? А если Хриз его покалечит? Или ее саму поймают, и она окажется в застенках инквизиции?

— … то просто ничего у нее не бери, не слушай ее и не говори с ней… Ну то есть, если она будет что-то спрашивать, просто беги от нее, запомнил?

Лука кивнул, неуверенно улыбаясь.

— Она очень жестокая и опасная… Кстати, а как она до тебя добралась? Я же приказал никого к тебе не впускать, да и привратник знает ее в лицо… Как она вообще обо всем узнала?!?

Как будто почуяв, что о нем шла речь, в дверь постучал привратник Грег.

— Фрон профессор, к вам пришли, — вид у него был чрезвычайно торжественный.

Неужели эта нахалка осмелилась?.. Наверняка его подкупила!

— Кто?

— Фрона Рыбальски!

Под ее ледяным взглядом я почему-то чувствовал себя нашкодившим мальчишкой с ободранными коленками. Шарлотта брезгливо оглядела меня с ног до головы и присела на краешек дивана, держа спину прямо и гордо.

— Простите мой вид, я несколько…

— Я вижу, — холодно перебила она и положила сумочку рядом с собой. — Я пришла по делу, и меня мало волнует ваш внешний вид. Хотя и не понимаю, почему нельзя было по крайней мере побриться…

— Ммм! — согласно мукнул Лука и поставил на стол поднос с двумя чашками кофе.

— Вы пришли мне на это указать? — раздраженно огрызнулся я. — Мне недосуг выслушивать ваши замечания…

— Да, простите, — поспешно согласилась фрона Рыбальски. — Я пришла просить вас об услуге.

— Хм… И о чем же? Насколько я знаю, вопрос с Алисой улажен, и ваш сын уже не…

— Не улажен! — воскликнула она, на мгновение теряя высокомерное хладнокровие и тут же снова обретая маску невозмутимости. — Все стало еще хуже. Сигизмунд собирается драться на дуэли с воеводой из-за этой девки.

— Что? — переспросил я пораженно. — Дело все-таки дошло до этого? Но почему воевода поддался на провокацию мальчишки?..

— Сигизмунд наговорил много лишнего. И оскорбительного. При свидетелях. Я слишком хорошо знаю Ингвара, теперь он не отступит. Честь для него дороже всего на свете. Вы должны спасти моего сына.

— Ммм! — возмутился слуга, подлезая мне под руку и устраиваясь рядом на диване.

— Лука, кыш отсюда! — спихнул я его. — Простите, фрона Рыбальски, но с чего вы решили, что я вам чем-то обязан? Я, конечно, сделаю все, что в моих силах, чтобы отговорить…

— Неужели у вас совсем не осталось чести? Мой муж просил вас образумить Сигизмунда, а вы сделали только хуже.

— Я не понимаю…

Она поморщилась и оборвала меня презрительным жестом.

— Не надо лицемерить. Ведь то подложное письмо от Алисы — ваших рук дело? Очень кстати оно появилось. Но о чем вы думали, когда вписали туда имя Ингвара? Зачем было обвинять воеводу?

— Я не имею к нему никакого отношения!..

— Джеймс щедро вас вознаградил, отдав наш родовой замок за бесценок, так имейте мужество довести дело до конца. Уладьте вопрос с воеводой. Как угодно.

Она встала с места, высокая, худая, затянутая в черный бархат и кружева — воплощение материнской скорби и благородного отчаяния.

— Сигизмунд… — горько сказала она, — единственное, что у меня осталось. Не отбирайте его у меня, умоляю вас…

Я медленно поднялся на ноги, чувствуя безмерную жалость к этой гордой и несчастной в своем одиночестве женщине.

— Хорошо, — ответил я. — Сделаю все, чтобы не допустить дуэли. Обещаю. Если не удастся отговорить Сигизмунда, то… Тогда я сам выступлю вместо него…

— Ммм!!!

— Уймись, Лука. Но взамен я хочу…

— Денег? — вздохнула она. — Назовите сумму.

— Нет, не денег. Правды. Хочу, чтобы вы ответили мне искренне и без утайки. Вы знаете, что случилось с Еженией?

Она недоуменно нахмурилась, потом покачала головой.

— Нет, не знаю.

— Вы ходили с ней в ювелирную лавку в день исчезновения?

— Да.

— Она выбирала кольцо для… — я намеренно сделал паузу, — для Джеймса?

— Да.

— И вас это не смущало?

— Нет.

— Потому что вы были влюблены в другого? В кого?

Шарлотта чуть заметно вздрогнула.

— К чему это? Какое это имеет отношение ко всему? Вам нравится мучить меня, упиваясь властью?

— Нет, я спрашиваю не из праздного любопытства. Хочу исключить вас из круга подозреваемых.

— Из круга подозреваемых? Подозреваемых в чем?

— В колдовстве. Отвечайте, фрона Рыбальски. В кого вы были влюблены? В воеводу Даугава?

— О господи, нет, конечно же, нет!

— А в кого?

— Его имя вам ничего не скажет. Его уже наверное и в живых-то нет…

— Имя!

— Офицер Гуго Барнум. Довольны?

— Хм… А Ежения? В кого она была влюблена?

— Да боже мой! В Джеймса, в кого же еще! По уши в него втрескалась!

Шарлотта явно устала, и я поторопился закончить:

— Тогда почему же она сбежала с циркачом?

— С циркачом? Что за глупость? Откуда вы такое взяли?

— И даже родила ему близняшек — Луку и Луиджию, — я картинным жестом указал на нахохлившегося слугу. — Воевода Даугав признал племянников.

Фрона Рыбальски недоверчиво покачала головой и подошла ближе к Луке, вглядываясь ему в лицо.

— Какое уродство… Ежения была красавицей. В ней чувствовалась порода. У нее просто не могли родиться такие… дети… Кто бы ни был их отцом.

Сигизмунд сам пришел ко мне в гостиницу просить быть свидетелем у него на дуэли. Я тщетно убеждал его извиниться перед воеводой, мальчишка уперся и ни в какую не соглашался, твердя, что должен защитить честь любимой. Когда я предложил выступить от его имени, Сигизмунд возмущенно вскочил на ноги, сжимая кулаки. От гнева лицо у него пошло красными пятнами.

— Вы думаете, я боюсь смерти?!?

— Я думаю, вы ее ищете, — спокойно ответил я. — Вы плохо фехтуете, а воевода…

— Единый на моей стороне! Он направит мой клинок и не оставит безнаказанным этого старого развратника!..

— Да почему же вы решили, что он совратил Алису?

— Вы намекаете, что она сама?.. — юнец угрожающе двинулся на меня, напоминая молодого петушка.

— Я намекаю на то, что воеводы не было в городе. Он со своим вардом сопровождал торговый обоз из Керекеша через полстраны в западную империю. Даугав физически не мог совратить кого-либо в Виндене!

Сигизмунд на мгновение растерялся, потом мотнул кудрявой головой.

— Значит, еще раньше! Тем хуже для него!

— А что говорит сама Алиса? — попробовал я зайти с другой стороны.

— Она все отрицает, разумеется, потому что боится за меня, — хвастливо заявил балбес.

— Вот видите? Хотя бы ради нее одумайтесь…

— А пусть поволнуется, изменщица!

— Что за мальчишество!

Мне стало очевидно, что по-хорошему уговорить мальчишку не получится. Я тяжело вздохнул и добавил:

— Простите меня, Сигизмунд, но я обещал вашей матушке, что не позволю вам участвовать в дуэли.

— Вам меня не остановить, — ухмыльнулся он и шутливо отсалютовал. — Жаль, но придется искать другого свидетеля.

Мальчишка направился к двери, и я заступил ему дорогу. Он вопросительно выгнул бровь, по примеру матери окатив меня уничижающим взором. А через мгновение, не ожидавший такого коварства, младший Рыбальски получил сокрушительный удар в челюсть и рухнул без сознания.

— Лука, где ты там? — крикнул я, растирая разбитые костяшки. — Лука! Чего застыл? Тащи веревку. Надо связать этого дурня. И что-нибудь для кляпа захвати.

Майский вечер благоухал дурманящей сладостью цветущей сирени. В груди было тесно и тревожно. Дуэль назначили на Леопольдовом острове, который формально не принадлежал магистрату города, а поэтому властям не было никакого дела до того, что там творится. Это место пользовалось дурной славой. Здесь находили последний приют самоубийцы, щедро удобряя своим прахом пышную растительность. Место было по-кладбищенски тихим. Белая махровая сирень клонила тяжелые ветви к золотистым водам Дымная, которые лениво плескались в закатном солнце. Неожиданно мне захотелось забыть обо всем, искупаться в реке, а потом лечь и смотреть на вечернее небо, наблюдая, как загораются звезды на белоснежных соцветиях сирени…

— Это здесь?

Вопрос Лешуа вернул меня с небес на грешную землю.

— Да, — кивнул я. — Просто мы прибыли раньше остальных.

Стряхнув странное очарование этого места, я раздвинул ветви сирени и устремился вглубь острова. Дерек последовал за мной, тяжело опираясь на костыли. Луку пришлось оставить в гостинице. Памятуя о его боязни воды, я не рискнул взять его с собой в лодку. Заодно слуга должен был посторожить связанного Сигизмунда.

— Я все равно считаю, что это глупая затея, — ворчал позади меня Лешуа, не поспевая за моей поступью. — А если он вас убьет?

— Я неплохо фехтую.

— Но за ним опыт.

— А за мной молодость и… — я усмехнулся, вспомнив пылкие слова Сигизмунда, — и Единый.

В центре острова были развалины старых оборонных сооружений, чьи каменные кости вздымались над цветущим морем кустов и привлекали возможностью закончить жизнь… красиво, в прыжке. Раз в месяц городская стража собирала здесь печальную жатву из тел самоубийц и честолюбивых задир, выяснявших, у кого больше благородства.

Воевода, как и я, появился раньше намеченного времени. С ним был незнакомый мне офицер в красном мундире западной империи, должно быть, свидетель с его стороны. Я поспешно встал с валуна и подошел к Даугаву, решив сделать попытку договориться миром, пока не появились нежеланные зрители.

— Чем обязан? — воевода окатил меня презрительным взглядом.

— Воевода Даугав, Сигизмунд Рыбальски просил меня представлять его на этом поединке, поэтому я…

— Трусливый щенок!

— Поэтому я хочу спросить вас. Если я принесу нижайшие извинения от его лица, вас это удовлетворит?

— Молокосос! Испугался — и в кусты? Весь в папочку! Прилюдно оскорбил — пусть прилюдно и извиняется. Сам, лично. А с вами я драться не собираюсь, тьфу…

Даугав раздраженно сплюнул мне под ноги и огладил рыжую бороду, обменявшись взглядами с офицером.

— Сожалею, но вам придется довольствоваться моей компанией, — предельно вежливо продолжал я. — Правила поединка чести предполагают заступничество в случае, если один из участников молод и…

— Не принимаю, — отрезал воевода. — Молод, но уже совершеннолетний, чтобы держать ответ за свои слова. К тому же, вы ему не родственник, чтобы отвечать за него. Так что оставьте попытки. Не собираюсь я с вами драться, мне еще этой бешеной не хватало на…

Он осекся.

— Какой бешеной? О ком вы? — насторожился я.

— Да племянница моя… — пробормотал воевода, отводя взгляд. — Совсем сдурела. От любви к вам.

— Кстати, не вздумайте выдать Луиджию замуж против ее воли, — на всякий случай предупредил я Даугава, игнорируя его притворное изумление. — По крайней мере, пока не рассчитаетесь со мной по ее долговой расписке.

Расторопные лодочники, должно быть, неплохо заработали за этот вечер, перевозя охочих поглазеть на кровавый фарс. Неожиданно на цветочной проплешине даже сделалось тесно. Я оглядывал пеструю толпу, выхватывая знакомые лица. Супруги Рыбальски были, разумеется, в первых рядах. Только сейчас, видя их рядом, рука об руку, я заметил, что Джеймс едва доставал жене до плеча. Это вызвало у меня слабую улыбку. Капитан Чапка старательно делал вид, что ему нет дела до творящегося здесь беззакония. Законами княжества дуэли были запрещены, но это никого не смущало. Аускрет Альбертини прибыл с женой и дочерью. Он тревожно озирался по сторонам, вытягивая тощую шею и ослабляя тугой ворот. До него уже дошли слухи, что на дуэли вместо младшего Рыбальски буду драться я, и это главу гильдии не обрадовало. Розалинда, жутко смущаясь и краснея, попробовала меня отговорить. Я неожиданно понял, почему Сигизмунд так рвался на дуэль. Внимание половины города было сейчас приковано ко мне, хотя и оставляло равнодушным к подобной сомнительной славе. Я нахмурился, только сейчас сообразив, что надо было…

— Фрон Лешуа, — склонившись к спутнику, тихо зашептал я. — Уверен, что Хриз будет здесь. Пока не началась дуэль, осторожно пройдитесь между людей, осмотритесь.

— Понял! — воодушевился мужчина.

— Да подождите же! — пришлось придержать его за рукав. — Здесь нет наших людей! Если вдруг узнаете ее, постарайтесь себя не выдать. Попробуем ее изловить, когда все закончится. По-тихому.

— Ладно, ладно, — отмахнулся он от меня.

— И помните, она может переодеться!

— Да понял я, понял.

— И может быть опасна!..

Тихий неодобрительный ропот пронесся по толпе. Люди расступились, пропуская вперед виновницу происходящего — Алису. Но косые взгляды девушку мало смущали, она гордо откинула толстую косу с плеча и шагнула к чете Рыбальски.

— Где Сиг?

— Не смейте называть моего сына этой собачьей кличкой, — отрезала Шарлотта и поджала губы.

Джеймс Рыбальски был более милостив к девушке, что-то тихо ей сказав и кивнув на меня. Алиса бросилась ко мне, прожигая насквозь бархатом черных бездонных очей.

— Где Сиг? Вы будете драться вместо него?

— Да, — успокоил я девушку.

— Но Сиг… Как он на это согласился? Где он? Я хочу его видеть!

— Здесь он не появится, — уверил я Алису, невольно ежась от мысли, какую истерику закатит мальчишка, когда придет в себя.

Плата кровью за смертельную обиду постепенно сходила на нет в княжестве, отчасти благодаря практичности южан, предпочитающих судебные разбирательства, отчасти из-за суровых законов, запрещающих подобные глупости. Но Винден больше тяготел к западной империи, где дуэли не только не возбранялись, но и поощрялись, приводя к тому, что зачастую некоторые роды целиком погибали в подобных междоусобицах. Поединок чести имел целый свод писаных и неписаных правил, но я точно помнил, что заступить одного из дуэлянтов не возбранялось. Поэтому решительно заявил седобородому ветерану, которому доверили судить поединок, о своем согласии выступить вместо Сигизмунда Рыбальски.

— Я против! — выдал воевода Даугав. — Где сам Рыбальски? Пусть появится и…

— Он приболел, — ответил я, вызвав ропот негодования среди зрителей. — Однако у меня есть свидетель, который может подтвердить, что Рыбальски просил меня выступать от его имени…

Я махнул рукой, и из толпы вышел Лешуа, который, церемонно поклонившись и не моргнув глазом, заверил эту ложь. Названные им титулы явились внушительными и неожиданными не только для собравшегося здесь общества, но даже для меня, и заставили задуматься седобородого. Он колебался. Видя это, воевода расправил плечи и громогласно вопросил:

— Разве по правилам не следует испросить личного согласия самого дуэлянта? Где Рыбальски, я требую его присутствия!

— Действительно, — с сожалением покачал головой судья. — Слова высокородного помчика Лешуа не смею подвергнуть сомнению, однако…

— Я здесь! — выкрикнул Сигизмунд, проталкиваясь сквозь толпу с ослиным рвением. — И я буду сам драться!

Я похолодел. Как он здесь оказался? Я же крепко его связал, даже кляп воткнул, чтобы на помощь не позвал… Неужели этот балбес Лука его освободил?!? А больше ведь некому. Вернусь — уши надеру!

— Вот и правильно, — обрадовался седобородый. — Если готовы, то прошу вас выбрать оружие…

Негромко вскрикнула Алиса и бросилась юноше на шею, повиснув на нем, шепча что-то на ухо и уговаривая. Сигизмунд покраснел и упрямо мотнул головой, отталкивая девушку от себя. Она зарыдала. Шарлотте сделалось дурно, она оперлась на руку мужа и принялась обмахивать себя веером. Остальные зрители кровожадно оживились.

— Воевода! — я не собирался сдаваться. — Я прошу вас о великодушии. Не губите молодую жизнь. Он упрямый глупец, не ценящий собственную жизнь. Но разве его смерть добавить вам славы или чести?

— Да не собираюсь я его убивать, — ворчливо отмахнулся воевода. — Подумать только, сколько заступников у этого юнца образовалось. Так, немного кровь пущу, чтобы преподать щенку урок.

— Готовы? — спросил седобородый.

— Да, — спокойно отозвался воевода.

— Да!

Сигизмунд воскликнул это слишком поспешно, сорвав голос, что вызвало обидные смешки у присутствующих. Мальчишка покраснел и задрал подбородок.

— Сходитесь!

Я в бессилии сжал кулаки. Прибью Луку! Отдеру так, что месяц на задницу не сядет! Воевода не двинулся с места, напоминая старого опытного пса, лениво поглядывающего на наглое тявкало, которое кружило перед носом и норовило куснуть. В напряженной тишине первый звон скрестившихся клинков больно ударил по нервам. Даугав легко парировал выпады противника, но Сигизмунда это не смущало. Он раз за разом слепо бросался в атаку. Мне стало ясно, что воевода действительно не собирался убивать юнца, игнорируя возможность нанести ответный удар в неосторожно открытые плечо, бок и шею. В последнем случае удар был бы смертельным. Но также стало совершенно очевидно, что Сигизмунд в своем упрямстве не остановится. Не в этой, так в следующей дуэли отдаст Единому душу. Сделалось горько от мысли, что я и сам недавно был таким же…

— Остановите дуэль!

Невесть откуда взявшаяся Луиджиа бесстрашно влетела между двумя мужчинами и застыла перед холодными жалами клинков.

— Дядя, пожалуйста, не надо!

— Уйди прочь! — слепо прохрипел Сигизмунд, не опуская шпаги.

Я наплевал на все правила и ринулся на поляну, скрутив мальчишку.

— Пусти! Пусти! — вырывался он.

С другой стороны к воеводе уже подоспел Ежи, который перехватил Даугава за руку и тоже заставил опустить клинок.

— Это я! Я написала то фальшивое письмо! Я! — девушка рухнула на колени и разрыдалась. — Это все из-за меня!

У меня за спиной раздались обеспокоенные возгласы. Но их вызвало вовсе не странное признание Луиджии, а обморок Шарлотты, которая подбитой птицей упала на руки мужа.

Поединок был приостановлен. Возле Шарлотты хлопотал лекарь Дудельман, подсовывая ей под нос нюхательную соль и настаивая пустить кровь, попутно сокрушаясь нравам современной молодежи. Рыдающая Луиджиа бестолково выкрикивала, что это она написала письмо, чтобы отомстить дяде. Разозленная Алиса фурией налетела на бывшую подругу, сорвала с нее маску, влепила звонкую пощечину и попыталась оттягать за волосы. Я кинулся разнимать девушек, отпустив растерянного Сигизмунда. Он бестолково топтался рядом. Луиджиа даже не сопротивлялась, оставшись сидеть на траве и закрыв лицо руками. Ее растрепанные волосы сделались совсем рыжими, как будто покрасившая их девушка желала подчеркнуть фамильное сходство с семейством Даугав. Хотя оттенок волос был несколько иным, нарочито ярким и

каким-то неестественным, больше походя по цвету на редкие завитки у лысины Джеймса Рыбальски. На границе сознания зашевелилась смутная мысль, что может быть?..

— Воевода Даугав, — выступил вперед Ежи. — Я требую, что ты признал племянницей Луиджию, дочь твоей сестры… Ежении!

Удивленный ропот пронесся по толпе. Воевода скривился так, словно подавился лимоном. Альбертини охнул и заволновался, его жена Дейдра заломила руки, разглядывая хрупкую скрюченную фигурку Лу. Но больше всего заявление Ежи поразило Джеймса. Он протолкался вперед и требовательно уставился на воеводу:

— Как? Эта девушка — дочь Ежении? Правда?

— Ложь это… — процедила пришедшая в себя Шарлотта, тоже подходя ближе и холодно разглядывая Ежи. — Как и все остальное… Обман, сплошной обман!

— Признаю, — сдался воевода, окруженный со всех сторон, и устало махнул рукой. — Делайте, что хотите. Хоть сын, хоть дочь, хоть вошь… Всех признаю.

— И ты примешь извинения Сигизмунда, — твердо продолжал Ежи, но смотрел почему-то на Шарлотту. — Потому что сам стал причиной отчаяния Луиджии, которая хотела отомстить тебе за…

— Господи, а сколько же ей лет? — перебил его Джеймс и побледнел.

И тут наконец смутное подозрение оформилось в ясную догадку. Неправдоподобное исчезновение Ежении с циркачом, слова Лу о возрасте, ее детские воспоминания о замке…

— Луиджиа уверяла меня, что она совершеннолетняя, — медленно произнес я.

Сделалось очень тихо, лишь слышно было, как звенят насекомые в траве, да где-то с берега тревожно клокочут птицы.

— Более того, она утверждала, что ее дядя, воевода Даугав, обманул меня, что ей на самом деле больше восемнадцати. Почему он это сделал? Зачем ему скрывать, сколько ей лет? Может потому, что она ровесница Сигизмунда?

Шарлотта вздрогнула, как от удара хлыстом. Луиджиа растерянно подняла голову, пытаясь одной рукой нащупать потерявшуюся в траве маску. Безобразные шрамы на ее бесцветном лице покраснели, наливаясь жестокими царапинами.

— И вы, фрона Рыбальски, — уверенно продолжал я, — были правы, когда утверждали, что Ежения не могла сбежать с циркачом. Потому что знали, что она уже беременна, верно? Беременна от вашего жениха Джеймса?

Даугав хлопнул себя по лбу и медленно провел пятерней по лицу, словно смахивая паутину лжи.

— Убью суку!.. — едва слышно пробормотал он.

— И вы, воевода, тоже об этом знали! — повернулся я к нему. — Поэтому похитили и спрятали свою сестру в Соляном замке! Он ведь тогда еще не принадлежал Рыбальски? Зато был в собственности семьи Шарлотты! С которой вы, очевидно, и сговорились? Семейство Гибауэров очень хотело для Шарлотты богатого жениха? Поэтому и помогло вам продвинуться по службе в обмен на маленькую услугу, верно? Еще бы! Знаменитый генерал Гибауэр! Взамен вы убрали досадную помеху браку в лице беременной соперницы? А заодно избавили Шарлотту от офицера Барнума, в которого та была влюблена? Держу пари, что он был под вашим командованием? Я прав?

Даугав некоторое время смотрел на меня, выпучив глаза, а потом начал хохотать. Тихо в бороду, а потом все громче и громче, сгибаясь пополам, пока на глазах не выступили слезы.

— Это правда? — помертвела лицом Шарлотта. — Отвечай, Даугав! Это правда?

Она с ненавистью переводила взгляд с него на Ежи, который почему-то покраснел и уткнул взор в землю, отчаянно кусая губы и сжав кулаки. Воевода вдруг резко оборвал смех, выпрямился, шагнул к Луиджии, подхватил ее под локоть и поднял на ноги.

— А что? Пусть так! Признаю, что она моя племянница, но раз уж у нее нашелся отец, — он неуместно хохотнул и толкнул девушку к Джеймсу, — то пусть теперь и разгребает это дерьмо!

— Воевода! — резко окликнул я его. — Про Луку вы забыли? Или вы его даже за человека не считаете? Он ведь тоже ваш племянник и сын Рыбальски!

— Это Лука-то? — Даугав выгнул бровь и опять всхрапнул от смеха. — Как можно забыть Луку… Лука — это… это… это еще то… человечище!

Он повернулся к Ежи, хлопнул его по плечу и ушел, скрывшись в толпе, качая головой и бормоча что-то себе под нос.

— Так что же это получается? — потерянно спросил Сигизмунд, про которого все забыли. — Эта уродка с порезанным лицом — моя сестра?.. А тот слюнявый идиот — брат?!?

— Нет, мальчик мой, это не так… — неожиданно за всех ответил Ежи, делая к нему шаг. — Ты не…

— Не смей! — выкрикнула Шарлотта, а потом схватилась за сердце и рухнула на землю.

К ней поспешил лекарь Дудельман. Джеймс Рыбальски обнимал Луиджию и гладил ее по волосам, разглядывая и глупо улыбаясь. Каждый был при деле, кроме меня. На душе скребли кошки. Что-то было не так. Слишком странно отреагировал воевода на мои слова, но ведь все сходилось… Или нет? Стоп! А кем же тогда Лу приходится Ежи? Ведь получалось, что он ей не дядя, а значит…

— Я узнал ее!

Шепот, раздавшийся за спиной, заставил меня вздрогнуть и обернуться. Лешуа с заговорщицким видом подмигнул и незаметно указал куда-то в толпу.

— Она переоделась, парик и очки, но я все равно ее узнал…

— Хриз? — от волнения мой шепот вышел очень громким.

— Да нет же, — отмахнулся Лешуа и просиял. — Милагрос. Я прослежу за ней, а вы…

— Нет, подождите, как Милагрос? А где Хриз?

— Откуда я знаю, Милагрос одна. С острова не так просто исчезнуть, поэтому я ее выслежу и…

Кто-то окликнул меня и настойчиво подергал за рукав. Я отмахнулся, отвлекшись всего на секунду, а в следующий момент потерял Лешуа из вида. Он растворился в толпе.

— Слышь?..

— Да что? — рявкнул я, оборачиваясь.

Передо мной стояла Нишка. Встревоженная, запыленная с дороги, с поджатыми губами, нервно перетаптывающаяся на месте.

— Что случилось, госпожа инквизитор?

— Пока ты тут ножичками баловался, — угрюмо сообщила она, — из монастыря пропала Пихлер.

— … А после обедни ее уже никто не видел. Ушла в свою келью и больше не вышла, — закончила короткий рассказ Нишка.

Мы стояли на берегу Дымная, ожидая лодки. Лешуа нигде не было видно. Я начинал беспокоиться.

— А вещи? — рассеянно спросил я, разглядывая далекие огни Виндена на другом берегу.

— Вещи? — нахмурилась инквизитор.

— Ее вещи тоже исчезли?

— Да, вещей не было. И что?

— И то, госпожа Чорек, — я раздраженно прихлопнул комара на шее. — Наша фронляйн попросту воспользовалась возможностью и сбежала, пока вы мотались к старику Альдауэру.

— Думаешь? — посветлела лицом Нишка, а потом огрызнулась. — Я не могу сидеть и сторожить ее, как привязанная! А ты мог бы и помочь, а не на дуэлях драться!..

— Это ваше дознание, — вернул я ей должок. — Вот и ищите пропажу. Пихлер наверняка вернулась в город для репетиции в театре. Завтра генеральная, если мне не изменяет память. А послезавтра юбилей императора, на котором "Винденские львицы" собирались выступить с новой постановкой.

— Поняла… — пробормотала девушка и стукнула кулаком себя в ладонь. — Ух, я ей устрою! Пусть только найдется.

Кровожадность девушки странным образом передалась и мне, когда я вспомнил, что натворил Лука. А может виной моему плохому настроению были озверелые комары, атакующие лицо и шею, и непонятно куда исчезнувший Лешуа.

Я прождал его на пирсе еще полчаса. Одна за другой от острова отчаливали лодки и маленькие ялики, а Дерек так и не появился. Тревога сделалась нешуточной. Куда он мог деться с острова, да еще и на костылях?

— Простите, любезный, — обратился я к лодочнику. — Вы не видели седовласого господина на костылях?

Испитое лицо лодочника ничего не выражало. Он равнодушно покачал головой.

В сгустившейся темноте искать Лешуа на острове было бесполезно. Оставалась надежда, что он все-таки уплыл в город, решив не ждать меня и не желая выпускать Милагрос из поля зрения. Я вернулся в гостиницу в сквернейшем расположении духа, искусанный комарами и терзаемый сомнениями. Что-то в моей версии исчезновения Ежении не сходилось, но я не мог понять, что именно. А еще в голове не укладывалось, что тихая Луиджиа была способна на такую подлость, как подложное письмо. И какую роль во всем этом сыграл Ежи?

Заспанный привратник встрепенулся, отрывая голову от стола и торопливо натягивая очки на переносицу.

— Фрон Лешуа уже вернулся? — спросил я его.

— Не было его… Он же с вами ушел?..

Я с досадой выругался про себя и направился к лестнице. Где его может носить?

— Фрон профессор, подождите! Пока вас не было, посыльный доставил ваш заказ из лавки часовщика…

Грег протянул мне знакомую коробочку с часами. Струящаяся тьма оникса и тихий шелест рубиновой россыпи некстати напомнили мне о безумице, вдруг окатив подозрением, что она могла приложить руку к последним событиям… А если письмо написала она, чтобы?.. Чтобы что? Бред! Я разозлился и захлопнул крышку. Привратник с надеждой сообщил, жадно глядя на коробочку:

— Мастер Гральфильхе просил передать, что его подарок возврату не подлежит. Если ваша возлюбленная его не примет, то можете… ммм… оставить его у меня, я найду ему применение…

— Ммм! — раздалось позади меня.

Настроение мгновенно сделалось хуже некуда. Почему этот балбес шляется где попало в такое время? Лука радостно бросился ко мне, улыбаясь от уха до уха и с интересом поглядывая на коробочку.

В его светлых глазах не было ни тени вины. Так смотрит и виляет хвостом щенок, изгрызший ремень и напрудивший в тапки хозяину, но продолжающий ластиться к руке. Я схватил паскудника за шиворот.

— Гаденыш! Тебе что было сказано, а? Ты почему отпустил Сигизмунда?

Мальчишка жалобно мычал, но я был слишком зол, волоча его за собой по лестнице. Впихнув Луку в номер, я потянулся за ремнем.

— Снимай штаны!

— Ммм!!! — дернулся он.

— Ты понимаешь, что юноша едва не погиб из-за тебя? Остолоп ты шкодливый! Драть тебя — не передрать!

Я изловил его, перекинул через колено и приспустил штаны, а после отходил для острастки несколько раз ремнем по заднице. Уже после первого удара и жалобного вскрика Луки мой гнев исчез. Глупо злиться на дурачка, когда сам виноват во всем, кругом виноват… Я отпустил его. Получивший свободу мальчишка торопливо подтянул штаны и отполз в угол, откуда всхлипывал, растирая задницу и затравленно поглядывая на меня. Я махнул рукой и принялся раздеваться.

— Ммм! — выкрикнул Лука из угла, сверкнув в темноте очками.

В их отблеске мне почудилось нечто угрожающее.

— Слушать надо, что тебе говорят. А то в следующий раз будет не ремень, а розги, — пригрозил я и, вспомнив приютское воспитание, мстительно добавил, — смоченные в соленой воде!

— Мммммм…

Лука шустро уполз в другую комнату и захлопнул за собой дверь. Я обессилено рухнул в постель. На прикроватной тумбочке стоял заботливо подготовленный слугой стакан молока с медом, правда, уже остывшего. Запоздалое раскаяние шевельнулось в душе. Я залпом выпил молоко и хотел было пойти извиниться перед мальчишкой, но свинцовая усталость накатила на меня тяжелой волной. Я всего на мгновение сомкнул глаза…

… а проснулся от обжигающей тяжести в груди. На мне верхом сидела безумица, играя перед лицом острым лезвием.

Я дернулся, и запястья резануло острой болью. Руки были разведены и крепко привязаны к спинке кровати. От ужаса перехватило дыхание, я открыл рот, чтобы позвать на помощь, но Хриз приложила палец к моим губам и прошипела:

— Только пикните, и Лешуа конец… — она сделала характерное движение, проведя себя ребром ладони по горлу.

Мысли лихорадочно заметались. Дерек пошел за Милагрос и угодил в ловушку? Безумица его похитила?

— Не смейте, — выдохнул я, мотнув головой, — не смейте его трогать!..

— Шшш… — она змеей изогнулась и достала с тумбочки… миску с помазком. — Не захотели по-хорошему… будет по-моему…

Я окаменел. Неужели она заявилась сюда для того, чтобы… побрить меня? Это же бред! Или сон? Один из тех жарких влажных кошмаров, тревожащих дух и иссушающих плоть запретным желанием? В лунном свете безумица казалась призрачным видением греха, заставляя сомневаться в собственном разуме…

Я повернул голову и скосил глаза. Запястья были надежно перевиты толстой веревкой. Я напряг мышцы так, что вздулись вены, но бесполезно. Хриз уверенным жестом взяла меня за подбородок и принялась намыливать его.

— Вы… ненормальная? — выплюнул я вместе с мыльной пеной. — Какое вам дело до моей щетины?..

Я осекся, потому что безумица похабно ухмыльнулась и поерзала на мне. Господи, на ней ведь надета моя рубашка, под которой… ничего нет…

— Вы все правильно поняли, господин инквизитор, — подмигнула она и мазнула пеной мне по носу. — Сначала побрею, потом буду насиловать. Долго и со вкусом. Пора возвращать долги…

В ее руке сверкнуло лезвие. Безумица сосредоточенно склонилась надо мной, откинув с плеча собранные в хвост волосы, и принялась брить. Я взбрыкнул и попытался спихнуть ее с себя. Хриз шлепнула меня по щеке.

— А ну тихо! А то побрею еще и там… — она кивнула себе за спину, и я похолодел. — А если проснется ваш слюнявый идиот, то придется и его… оприходовать…

Безумица глумливо ухмыльнулась и продолжила свое занятие. Я затих, прикрыв глаза и отчаянно пытаясь сообразить, что делать. Даже если проснется Лука, едва ли он поможет… только сам пострадает. Лешуа в соседнем номере нет, на этаже меня никто не услышит… Разве что докричаться до привратника? Но начни я орать, Хриз просто заткнет мне глотку кляпом и продолжит… А Лука и Лешуа? Имею ли я право рисковать их жизнями? Как же унизительно быть захваченным вот так, врасплох, в собственной кровати, не имея возможности позвать на помощь и дать отпор похотливой извращенке… Разум отказывался верить в происходящее. Должен быть выход!

— Вы мне отвратительны. Чудовище! Убийца! Колдунья! — я осторожно повышал голос, чутко прислушиваясь к шорохам. — У вас ничего не получится! Убирайтесь!

— Не старайтесь, никто не проснется… — фыркнула мерзавка, раскусив мой замысел. — Пара капель сонной травы творит чудеса не только с вами…

Она кивнула на пустой стакан на тумбочке и продолжила соскабливать щетину с моего подбородка, от усердия высунув язычок. Я протестующе мотнул головой, и щеку обжег порез. Хриз остановилась, злобно сверкнув глазами, задрала мне голову, больно ухватив за нос, и продолжила занятие. Она ничего не боялась и дрожала лишь от возбуждения.

Кожу покалывало. Хриз промокнула остатки пены полотенцем, потом щедро мазнула сметаной и похлопала меня по щекам.

— Вот и чудненько, — ее глаза сделались совершенно безумными. — Ваша кожа вновь нежная и гладкая, как попка у младенца…

Она прильнула ко мне в поцелуе и жадно провела языком по щеке, как будто пробовала на вкус качество собственной работы.

— Что вы сделали с Лешуа?

— Похитила, — шепнула она мне в ухо и чуть прикусила за мочку.

Я чувствовал жар ее разгоряченного похотью тела. И предательский отклик собственной плоти, вопреки воле становившийся все сильнее и мучительнее. Надо взять себя в руки. Воспользоваться моментом. Выяснить подробности. Чтобы потом схватить. Дрянь.

— И если хотите получить его обратно живым, а не по кусочкам, как вояжича Арметино, заплатите мне три тысячи золотых…

Она целовала меня в шею, изгибаясь и прижимаясь всем телом. Кончики ее волос щекотали мою грудь и пахли лавандой.

— Я знаю, у вас есть деньги, — от ее шепота кружилась голова, — хотя и не знаю, откуда…

Ее поцелуи становились настойчивыми и бесстыжими, спускаясь все ниже и ниже…

— Прекратите! — дернулся я. — Зачем вы убили княжну? Что она вам сделала? Зачем?

Ответа не было. Меня забил озноб, и поэтому ощущение ее горячего рта, подбирающегося к низу живота, было невыносимым.

— Ревность? Но она вышла замуж! Вы хотели отомстить… — голос сорвался, дрожа от дерзких движений ее язычка. — Отомстить воягу… но Юля… Причем она?.. Зачем? Чего вы добиваетесь? Да ответьте же!

Я чувствовал ее теплое дыхание, трепет ресниц и ловкие пальчики, не смея взглянуть вниз. Надо остановить ее любой ценой… отвлечь… разговорить…

— Зачем вы влезли в дознание?.. Что вы узнали? Что видели… в оранжерее? Куклу? Рубиновый ключ? Господи, да прекратите! — у меня вырвался бессильный стон, я малодушно зажмурился и напрягся. — Я узнал… про Ежению… Все связано с Соляным замком… и Вырезателями… Слышите?.. Я вам все расскажу… только прекратите…

Она поймала меня в плен своих губ, искушая нестерпимым желанием погрузиться еще глубже, заполнить целиком, завладеть, излиться… Я зарычал загнанным в ловушку зверем и забился в веревках.

— Я дам вам денег! Много!.. И скажу, откуда! Скажу! Скажу! Скажу! — но слепая похоть заставляла меня подаваться всем телом к ней навстречу, раз за разом, пока мучительный взрыв опустошения не потряс меня…

Я слышал в темноте ее прерывистое дыхание. Хриз вытянулась на мне во весь рост и потерлась щекой о щеку.

— Знаете, господин инквизитор, — она облизнула припухшие губы, — крайне невежливо разговаривать с человеком, который не может вам ответить… по причине некоторой занятости… рта…

Символ на груди пульсировал болью. Я отвернулся от своей мучительницы и уставился невидящим взглядом в темноту.

— Ой, вот только не надо тут строить из себя оскорбленную невинность… — ворчливо пробормотала насильница и пощекотала меня по груди, неосознанно повторяя очертания священного знака. — Знаете, однажды старикашка Солмир решил преподать мне урок терпения… Он посадил меня перед горшком с цикламеном и приказал зарисовать каждый из моментов его цветения, начиная с бутона и заканчивая раскрывшимся цветком…

Было в ее словах нечто неуловимо срамное, из-за чего меня опять бросило в жар. Я задрожал. Пытка продолжалась. Господи, да в застенках мятежников было в стократ легче!.. Боже Единый, за что ты так испытываешь меня?

— И я терпеливо ждала и рисовала… Правда, от моих рисунков старика чуть удар не хватил, — Хриз усмехнулась, приподнимаясь на локте и вглядываясь мне в лицо. — Когда алый цикламен раскрывается, это завораживает… Сначала лепестки длинного тугого бутона… расходятся чуть-чуть… напоминая жадно приоткрытый ротик… Потом они вздрагивают… набухают… и отгибаются назад… выпячивая… багровую чашечку-головку… так напоминающую…

— Хватит! — не выдержал я. — Что вам еще надо?

— Что мне надо, я сама возьму, и так слишком долго терпела, — заявила она и вновь оседлала меня. — И никакой цикламен с вами не сравнится… Цветочек вы мой алый…

— Подождите, — выдохнул я. — Распустите волосы.

— Что?

— Я хочу… смотреть… на ваши распущенные волосы…

В лунном свете я видел, как она недоверчиво выгнула бровь, но послушно отвела руку назад и стянула ленту. Волосы скользнули по ее плечам тягучей золотой волной, и в груди сделалось тесно.

— Теперь приспустите рубашку с плеча, — хрипло приказал я.

— А я смотрю, вы вошли… во вкус…

Рубашка обнажила пленительную хрупкость плеча.

— Теперь второе… ниже… Расстегните верхнюю пуговицу… еще одну…

Безумица нетерпеливо поерзала. Символ отозвался болью. Мне казалось, что в темноте я отчетливо вижу очертания священной бесконечности меж двух вздымающихся полных грудей. Темные вершины сосков просвечивали сквозь тонкую ткань рубашки, опьяняя сознание.

— Облизните губы… — выдохнул я.

Казалось, ее глаза мерцали в темноте, когда она подчинилась, заворожено глядя на меня.

— Поцелуйте меня…

Я шел по очень тонкой грани, чувствуя, как отзывается священная бесконечность на груди, когда безумица прильнула ко мне в жадном поцелуе, приоткрывая рот и впуская меня. Я чуть сильнее надавил языком, вызывая у нее приглушенное оханье, овладевая и подавляя… чтобы потом выдохнуть ей в рот требовательное:

— А теперь развяжите мне руки…

Не прерывая поцелуя, Хриз послушно потянулась к веревкам, взялась за узел и… Я замер, а она хрипловато рассмеялась:

— Хорошая попытка… очень хорошая…

— Развяжите!

Я тянулся сознанием к пылающей бесконечности на ее груди, чувствуя пульсирующую мощь. Она моя, я почувствовал ее отклик! Почему же я не могу ее направить? Ведь почти получилось!..

— Вы смогли меня поразить… — она хрипло рассмеялась, запрокинув голову и обнажая молочно-белое горло. — Надо признать, даже меня переплюнули… Это ж надо было… такого наворотить с Еженией… Феерично…

— Если сейчас же не развяжете, клянусь, поймаю и с лихвой верну все унижения! — разозлился я. — Слышите? Отдеру так, что места живого не останется!

Хриз склонила голову набок и недоверчиво уставилась на меня, потом с сожалением покачала головой:

— Вы только обещать и можете… А как до дела доходит, приходится самой, все самой…

Казалось, время остановилось в нескончаемой пытке. Хриз льнула ко мне, судорожно извивалась, стонала и всхлипывала, похожая на безжалостно пришпиленную бабочку, которая отчаянно трепыхается и бьется взлететь, но вместо этого еще больше насаживает себя. Разрушительная страсть оборачивалась исступлением и диким слиянием тел. Лицо безумицы, полное отчаяния и напряжения, заставляло меня мучительно замирать, но инстинктивный зов гнал вперед, невзирая на полные боли глаза. А потом она вскрикивала, замирала и наваливалась, цепляясь за меня, словно утопающая, а волна сладострастия догоняла ее, разбивала в щепки ее сознание, выгибала дугой ее тело, даря мне ощущение блаженной муки и стыдливого ликования… А затем все начиналось снова, как будто она хотела выпить меня целиком — нежное и одновременно чудовищное наступление, бешеное биение тока крови, снаружи на ее шее под моими губами и глубоко внутри лона под моими толчками, прерывистое дыхание, солоноватые поцелуи, всхлипывания, приглушенные стоны. И отклик символа, который становился все сильнее и мощнее, пока, глядя на мокрые полоски от слез на ее лице и расширенные зрачки, я вдруг не понял, что…

— Вы не колдунья… — потрясенно прошептал я.

Пришло осознание того, что душевные узы никуда не исчезли, я сам их отверг, не желая признавать, что до сих пор люблю чудовище, но теперь, если приму страшную правду, то смогу подчинить тело безумицы… Ужас от осознания того, что тогда сотворю с ней, вдруг опустошил меня. Я застыл недвижимо, как мертвый, напряженный до предела.

— Мой цветочек поник… — разочарованно выдохнула истязательница. — Устали, да? Бывает… Вам надо попить шоколад, он способствует мужской силе.

— Убирайтесь, — одними губами выговорил я и закрыл глаза.

Но образ безумицы все равно упрямо лез в сознание, искушая возможностью подчинить мерзавку, чтобы схватить ее за горло, сжать и удавить…

— Кстати, а кому это вы заказали в подарок часы, а? — Хриз сползла с меня и села на кровати, свесив босые ноги. — Кто эта шлюха? Пихлер? Циркачка? Дочка аускрета? Кто?

— Вы.

— Хм… — она небрежным жестом собрала волосы и завязала их в хвост. — Так я вам и поверила…

Хриз прошлепала к секретеру, взяла коробочку и открыла крышку, сосредоточенно разглядывая содержимое. Странная тревога овладела мной.

— Мило… — Хриз достала браслет и потянулась к застежке.

— Не смейте! — взвился я, натягивая путы. — Не смейте трогать часы!

— Это еще почему?

Она защелкнула застежку у себя на запястье. Чернильная тьма заструилась по ее руке выше и выше… вспыхивая алыми каплями… подбираясь к сердцу… обвиваясь вокруг горла…

— Рубины… В часах… Колдовство может быть связано с ними! Слышите? Снимите!

— И не подумаю, — отрезала она, встряхивая запястьем и любуясь на себя в зеркале. — И кстати, господин инквизитор, к следующему разу, сделайте одолжение, побрейтесь сами, чтобы было больше времени на утехи. И попейте шоколад, чтоб не оконфузиться…

Она выгребла из ящиков все золото, накинула плащ на плечи и растворилась в темноте, неслышно прикрыв за собой дверь.