Таверна «Ямайка»

Глава 13

Мэри не заметила, как уснула. Так и свалилась на постель, одетая, в туфлях. Среди ночи ее разбудили звуки, которые она сначала приняла за вновь налетевший ураганный ветер и град, но на дворе было тихо. Почуяв неладное, она прислушалась. Вскоре звуки повторились: кто-то швырял комья земли в ее окно со двора. Сев на постели, девушка гадала, что это может означать. Если это сигнал об опасности, то придумано было неуклюже и грубо. Благодетель, видимо, плохо ориентировался в архитектурном плане таверны и спутал ее окно с хозяйским. Внизу, с ружьем наготове, ждал гостей Джоз Мерлин. Возможно, это тот самый гость давал о себе знать во дворе. Охваченная любопытством, она подкралась к окну, стараясь, чтобы ее нельзя было разглядеть, держась ближе к стене. Еще не начало светать, но еле различимая полоска облаков предвещала близкий рассвет.

Ошибки, однако, не произошло — красноречивым доказательством тому были комья земли на полу, а под окном маячила фигура мужчины. Мэри притаилась, ожидая, что произойдет дальше. Он опять нагнулся над клумбой и швырнул ком земли в ее окно, грязные следы размазались по стеклу, мелкие камни грозили его выбить. На этот раз ей удалось разглядеть его лицо и, забыв про осторожность, она удивленно вскрикнула.

Во дворе стоял Джем Мерлин. Мэри подняла немного стекло и выглянула в открытый проем окна, чтобы позвать его в дом, но он знаком велел ей молчать. Джем приложил руки ко рту в виде рупора и шепотом попросил ее спуститься и отпереть ему парадную дверь. Мэри закачала головой.

— Не могу. Меня заперли, — прошептала она.

Джем озадаченно смотрел вверх, решая, что бы это могло означать. Он стал ощупывать стену, ища опору, чтобы забраться через окно. Это было нелегко сделать. Стена была скользкая, торчавшие из нее ржавые гвозди — они служили некогда подпорками для вьющихся растений — не внушали надежды на безопасный подъем.

— Кинь мне одеяло, — попросил он тихо.

Она угадала его намерение с полуслова и, привязав один конец одеяла к кровати, свесила другой в окно. Он болтался над его головой. Ухватившись за него, Джем подтянулся, опираясь одной ногой в стену, и забрался на навес крыльца. Теперь он находился почти на уровне ее окна. Мэри пыталась полностью поднять раму, но не могла — она застряла, и Джем не мог проникнуть в комнату, не разбив окна.

— Придется поговорить отсюда, — сказал он после бесплодных попыток. — Подойди поближе, чтобы я мог видеть тебя.

Она встала на колени под подоконником, чтобы лицо находилось на уровне открытой части окна. С минуту они смотрели друг на друга молча. Он выглядел измученным, глаза ввалились, словно он не спал несколько дней. Вокруг рта пролегли морщины, которых раньше не было, во всяком случае, она их не помнила. Привычная улыбка, чуть насмешливая, повелительная, исчезла.

— Должен перед тобой извиниться, — сказал он, наконец. — Бросил тебя в Лонсестоне без предупреждения. Можешь меня простить или не простить, как хочешь, но причину я не могу, к сожалению, объяснить.

В нем появилось что-то новое, необычное. Горькие нотки слышались в голосе. Мэри это не понравилось.

— Я волновалась, что тебя арестовали. Твои следы привели меня в гостиницу «Белый Олень», а там мне сказали, что тебя куда-то отправили в карете с одним господином. И все — ни записки, ни объяснения. Там в баре сидели перекупщик с компаньоном, которые приценивались к черному пони. Они отвратительно себя вели, я не верила тому, что они говорили. Я боялась, что тебя разоблачили. Мне было так плохо, но тебя я не виню. Твои дела не могут иметь ко мне отношения.

Ее больно задевало его поведение. Она ожидала более теплой встречи, надеялась, что он пришел потому что не мог не видеть ее; но его холодность отрезвила Мэри, заставила снова уйти в себя. Он даже не спросил, как она добралась до дома в ту ночь, его безразличие ошеломило девушку.

— Почему тебя заперли? — спросил он.

— Дядюшка не хочет, чтобы за ним подглядывали. Он боится, что ночью в темном коридоре я наткнусь на его секреты. Насколько я могу судить, тебе тоже не чужда семейная неприязнь к постороннему вмешательству. Если спрошу, что привело тебя ночью в «Ямайку», то рискую вызвать неудовольствие. Или я ошибаюсь?

— Можешь издеваться, если угодно, я заслужил, — вспыхнул он. — Знаю, что ты обо мне думаешь. Когда-нибудь смогу объяснить, если к тому времени ты еще будешь в пределах досягаемости. Попробуй на минутку стать мужчиной и забыть о своем любопытстве и ущемленной гордости. Я сейчас в очень сложном положении, и один неосторожный шаг может погубить меня. Где брат?

— Он сказал, что будет сидеть всю ночь в кухне. Он боится чего-то или кого-то, все окна и двери на засовах, ружья наготове.

Джем резко засмеялся.

— Не сомневаюсь, что он дрожит. Скоро он задрожит еще сильнее, увидишь. Я пришел к нему, но лучше отложу визит до завтрашнего утра.

— Завтра может быть слишком поздно.

— Что ты имеешь в виду?

— Он собирается ночью бежать из «Ямайки».

— Это правда?

— К чему мне лгать?

Джем замолчал. Он был не готов к такому повороту событий и обдумывал положение. Мэри наблюдала за ним, раздираемая сомнениями и нерешительностью; старые подозрения ожили. Это, наверное, его ждет хозяин, его боится и ненавидит. Это Джем держит в своих руках нити черного промысла. Все так, как говорил жестянщик. Кто-то стоит за Джозом. Недаром он так вспылил, когда Харри его прямо спросил об этом. Это Джем руководит всем, он прятался в гостевой комнате в ту ночь, когда убили незнакомца.

В памяти снова отчетливо возник образ веселого Джема, который вез ее в Лонсестон, лихо правя лошадью, Джема, который держал ее руку в своей на ярмарочной площади, целовал и нежно прижимал к себе.

Теперь перед ней другой человек, и ее пугала эта способность Джема принимать разные обличия. Сегодня он совершенно чужой, далекий и озабоченный своими делами, непонятными ей. Не нужно было предупреждать его о готовящемся побеге; это может разрушить ее планы. Но кем бы ни был Джем, пусть даже убийцей, она любит его, значит, она обязана его предостеречь.

— Когда будешь беседовать с братом, позаботься о своей безопасности. Он в мрачном настроении. Кто нарушает его планы, рискует головой. Я это говорю ради тебя.

— Я не боюсь Джоза, никогда не боялся.

— Может, это и так, но что, если он боится тебя?

Джем не ответил, но дотянулся и потрогал царапину, которая красной полосой пересекла ее лицо от лба до подбородка.

— Кто это тебя? — спросил он настороженно, перевел взгляд на посиневшую щеку.

Она с минуту колебалась, потом сказала:

— Это Рождественский подарок.

По глазам Джема Мэри поняла, что он догадался. Значит, он знал о случившемся на берегу и пришел ночью в «Ямайку» неспроста.

— Ты была с ними на берегу? — прошептал он.

Она кивнула, не спуская с него глаз, боясь сказать лишнее. Он грубо выругался, высадил окно ударом кулака, не думая о том, что шум может привлечь внимание. Из пораненной руки брызнула кровь. Он влез в окно и очутился рядом с Мэри, прежде чем она успела сообразить, что произошло. Подняв ее на руки, он положил девушку на кровать; нашарив свечу, зажег ее, поднес к ее лицу и внимательно оглядел. Он провел рукой по бурым подтекам на шее; Мэри поморщилась от боли. Джем снова, но уже тихонько, выругался.

— Если бы я был рядом, этого бы не случилось, — сказал он и, задув свечу, сел возле нее на кровать и взял ее руку, сжал крепко и отпустил.

— Господи Всемогущий, зачем ты поехала с ними?

— Они были пьяны, я думаю, не соображали, что делали. Я ничего не могла сделать, их было больше дюжины, да еще дядюшка. Это его затея, Харри помогал. Если ты знаешь, зачем спрашиваешь? Я не хочу об этом вспоминать, не хочу!

— Что они с тобой сделали?

— Ты видишь, я вся избита и исцарапана. Я пыталась убежать, но меня поймали, конечно, связали и сунули тряпку в рот. Я даже кричать не могла. Я видела, что сделали с кораблем, но не могла ничем помочь. Пришлось наблюдать, как люди погибали.

Голос сорвался, она повернулась на бок и закрыла лицо руками, пытаясь отогнать кошмарные видения. Он сидел, не двигаясь. Снова далекий и непонятный. Мэри остро чувствовала свое одиночество.

— Это братец усердствовал больше других, наверное? — сказал он.

Мэри тяжело вздохнула. Теперь это уже не имело значения.

— Я же сказала, что он был пьян. Ты лучше меня знаешь, на что он способен, когда напьется.

— Да, знаю, — он замолчал и взял ее руку. — За это он заплатит жизнью.

— Его смерть не вернет тех, кого он убил.

— Я не о них сейчас думаю.

— Если ты думаешь обо мне, то не нужно стараться, я могу сама за себя отомстить. По крайней мере, хоть чему-то меня это научило — надеяться на свои силы.

— Женщины — хрупкие создания, Мэри, несмотря на всю их храбрость. Тебе лучше быть подальше от всего этого сейчас. Остальное предоставь мне.

Она не ответила, у нее были свои планы, где Джему не было места.

— Что же ты намереваешься предпринять? — продолжал допытываться он.

— Еще не решила, — солгала Мэри.

— Если он завтра уезжает, у тебя мало времени на размышления.

— Он думает, что я поеду с ним, и тетя Пейшенс тоже.

— А ты что думаешь?

— Это зависит от завтрашнего дня.

Ей не хотелось, чтобы он вмешивался в ее планы. Кто бы он ни был, но с законом он не ладил. Она подумала, что, может быть, выдав Джоза, она выдаст и его брата.

— Если я попрошу тебя сделать одну вещь, ты сделаешь это для меня? — спросила девушка.

Он впервые за этот вечер улыбнулся своей насмешливой обаятельной улыбкой, которую Мэри успела так полюбить; она сразу приободрилась.

— Откуда мне знать, что ты попросишь?

— Чтобы ты ушел сейчас же.

— Хорошо, ухожу.

— Нет, я имею в виду, чтобы ты никогда больше не приходил ни на болота, ни в таверну «Ямайка». Я хочу, чтобы ты обещал. С твоим братом я справлюсь сама, он мне теперь не опасен. Я прошу не приходить сюда завтра. Пожалуйста, обещай мне, ты должен скрыться подальше от этих мест.

— Что ты задумала?

— Это не связано с тобой, но может навлечь неприятности. Сейчас не могу ничего больше сказать. Мне бы хотелось, чтобы ты мне верил.

— Верил? Господи, помилуй! Конечно же, я тебе верю. Это ты мне не веришь, дурочка, вот ты кто.

Он тихо засмеялся, обняв ее, и стал целовать, как тогда в Лонсестоне, но делая при этом вид, что страшно сердится. Потом вдруг отстранился, посерьезнел.

— Ну, что ж, если тебе угодно вести свою игру — пожалуйста, но предоставь мне право делать то, что я считаю нужным. Если ты решила играть мужскую роль, я не могу тебе запретить, но прошу тебя, ради твоего симпатичного личика, которое я целовал и буду целовать снова, не подвергай себя опасности. Надеюсь, ты не собираешься отправиться на тот свет? Сейчас я должен уходить, через час начнет светать. А что, если мы оба не сможем выполнить наших планов? Тебе все равно, увидишь ты меня когда-нибудь еще или нет? Да, конечно, тебе все равно.

— Я этого не говорила, ты не понял.

— Женщины и мужчины думают по-разному, они идут разными путями. Поэтому я не люблю женщин: они все ставят с ног на голову и приносят только неприятности. Прокатиться с тобой в Лонсестон, Мэри, было приятно, не стану лгать, но когда идет речь о жизни и смерти, как у меня сейчас, я не хотел бы, чтобы ты была рядом. Предпочел бы, чтобы ты сидела в безопасном месте с шитьем на коленях где-нибудь в уютной гостиной и ждала бы меня.

— У меня такой жизни никогда не было и, видимо, не будет.

— Почему же не будет? Ты когда-нибудь выйдешь замуж за фермера или за торговца и будешь почтенной дамой. И соседи будут уважать тебя. Только не говори им, что ты жила в таверне «Ямайка» и флиртовала с конокрадом: все двери закроются перед тобой. До свидания, желаю тебе удачи.

Он выбрался через окно с помощью одеяла и спрыгнул на землю. Мэри смотрела, как он удаляется, недобрые предчувствия сжимали сердце. Он не обернулся, не видел, что она машет ему рукой. Тенью проскользнул через двор и скрылся из виду. Девушка втащила одеяло, положила его на место. Ложиться не хотелось — сегодня она уже не сможет заснуть.

Сидя на кровати в ожидании, когда ее отопрут, она обдумывала, что предпримет вечером, когда придет время отъезда. Нельзя было навлечь ни малейшего подозрения. Лучше принять равнодушный вид, словно все происходящее ее не касается: вся эта суета в доме, сборы, что она готова повиноваться и поехать с дядей и тетей Пейшенс.

Если не проявлять большого рвения, можно будет сослаться на усталость и уйти в свою комнату, чтобы якобы отдохнуть перед дорогой. Тогда наступит самый трудный момент: нужно незаметно выскользнуть из таверны и бежать в Алтарнэн, что есть мочи. На этот раз Фрэнсис Дэйв поймет, что ждать больше нечего, наверняка он что-нибудь предпримет. Она вернется в таверну в надежде, что ее отсутствие не заметили. Риск предстоял огромный: если дядя обнаружит ее отсутствие, участь беглянки будет решена: в живых он ее не оставит. Но если он поверит, что она спит и не станет проверять, есть шанс на успех. Она может даже сесть с ним на телегу, но на дороге ее ответственность за ход событий кончается, их судьба перейдет в руки пастора. Дальше этого Мэри не могла и не хотела загадывать.

День, наконец, наступил и тянулся невыносимо долго: минуты превратились в часы, часы — в вечность. Обстановка в доме была напряженная: все напуганы, подавлены, с нетерпением ждали ночи. Днем нельзя было готовить телегу — власти могли нагрянуть в любой момент. Тетя Пейшенс суетилась между кухней и вторым этажом, безрезультатно пытаясь хоть что-то сделать: у нее все валилось из рук. Она то связывала в узел свои жалкие тряпки, то снова развязывала их, вспомнив, что забыла положить какую-то мелочь в мешок. В кухне она перебирала посуду, не в состоянии решить, что брать с собой, а что оставить. Мэри старалась ей помочь, но растерянность тети сводила на нет все ее усилия.

Временами, когда приходили мысли о будущем, девушку одолевал страх. Как поведет себя тетя Пейшенс, когда их остановит патруль на дороге? Или когда будут арестовывать ее мужа? От этого большого ребенка всего можно было ожидать. Больно смотреть, как она каждый подсвечник заботливо заворачивает в шаль и осторожно укладывает рядом с треснутым чайником и выгоревшим чепцом, потом все вытаскивает и заменяет еще более жалкими реликвиями.

Джоз Мерлин наблюдал за женой, раздраженно издавая ругательства, когда вещи падали на пол, а то нарочно подставлял ей подножку, и она, с полными руками вещей, падала, не смея сделать ему замечание. Это занятие не улучшило его настроения, а сам факт, что время шло, но в «Ямайке» никто не появлялся, приводили его в еще большее беспокойство. Он бродил по дому, как потерянный, бормоча под нос, и время от времени поглядывал в окно, пытаясь понять, не появились ли незваные гости.

Его нервозность передалась жене и племяннице. Тетя Пейшенс то и дело тоже подходила к окну, прислушиваясь — рот кривился в нервном тике, пальцы сжимались и разжимались, как всегда во время сильного волнения.

Из кладовки не доносилось никаких звуков, хозяин не подходил к комнате и не упоминал о жестянщике: в этом молчании было что-то странное и зловещее. Если бы жестянщик кричал, сыпал ругательствами или барабанил в дверь, это было бы для него более естественно; при всей ненависти к нему Мэри содрогалась, представляя, как он лежит там один в темноте, может быть, уже мертвый.

За обедом все сидели молча, боясь смотреть друг на друга, хозяин, обладавший волчьим аппетитом, на этот раз совершенно не дотронулся до мяса, барабанил пальцами по столу в несвойственной ему глубокой задумчивости. Однажды лишь Мэри перехватила его пристальный взгляд. Мысль, что он может прочитать ее намерения, привела в ужас. Она рассчитывала, что он будет возбужден и подвижен, это всегда отвлекало внимание, он шутил и задирал ее, она готова была ему подыграть, отвечать остротой на остроту, нападками на его нападки, не слишком раздражая его, лишь слегка подзадоривая. Но он сидел мрачный и Неприступный; по опыту Мэри знала, что в таком состоянии он опасен. Собрав все свое мужество, она спросила, в какое время он собирается отправиться в путь.

— Когда все будет готово, — ответил Джоз и погрузился в молчание снова.

Мэри все же решила не отступать. Убедив тетушку, что нужно приготовить корзину с провизией на дорогу, она снова обратилась к дяде:

— Если мы сегодня поедем, мне кажется, нам с тетей Пейшенс неплохо было бы отдохнуть до вечера, немного поспать перед дорогой. Ночью у нас не будет возможности заснуть. Тетя Пейшенс с утра на ногах, я тоже. Что толку сидеть здесь и ждать, когда стемнеет?

Стараясь говорить как можно спокойнее и опасаясь смотреть в глаза Джозу, она вынуждена была положить руку на сердце, так бешено оно колотилось. Какое-то время он молчал, обдумывая предложение; чтобы скрыть волнение, Мэри отвернулась, делая вид, что ищет что-то в буфете, не надеясь на положительный ответ.

— Можете отдохнуть, если хотите, — сказал он. — Вечером у вас будет много работы. Ты права, когда говоришь, что ночью спать вряд ли придется. Идите к себе, я заодно отдохну от вас тоже.

Мэри еще помедлила, продолжая шарить в буфете. Первый шаг был сделан, поспешность могла вызвать подозрение и все испортить. Тетушка, которая никогда не спорила, что бы ей ни приказывали, вяло пошла наверх за племянницей, как послушный ребенок.

Войдя в свою комнату, Мэри закрыла дверь на ключ. В предвкушении нового приключения сердце учащенно билось, и трудно было сказать, что явилось истинной причиной этого: страх или азарт. До Алтарнэна — четыре мили по дороге, можно дойти за час. Если выйти в четыре, когда начнет смеркаться, можно около шести успеть вернуться. Хозяин вряд ли станет будить ее раньше семи. Три часа в ее распоряжении. Выйти придется через окно, как Джем. С навеса нетрудно спрыгнуть вниз, можно, конечно, поцарапаться, но это пустяки. Во всяком случае, это безопаснее, чем открытая дверь, где есть вероятность натолкнуться на дядю. Парадная дверь открывается со скрипом, а если идти через бар, нужно пройти мимо открытой двери в кухню.

Мэри надела самое теплое платье и закуталась в старую теплую шаль, руки дрожали, ее угнетала необходимость ждать момента, зря теряя время. Когда удастся выбраться на дорогу, будет намного легче, само движение придаст сил и храбрости.

Сев у окна, она смотрела на пустой двор и безлюдную дорогу, ожидая, когда часы пробьют четыре. Наконец, время пришло, каждый удар отзывался как набат. Мэри почудились звуки шагов в такт маятнику и шепот в холле. Она убеждала себя, что это воображение, никого там нет, просто тикают часы, как обычно. Каждая секунда на учете. Она быстро выбралась из окна и смотрела с навеса на землю, прикидывая, как лучше спрыгнуть. Расстояние оказалось большим, чем ей раньше казалось, ни веревки, ни одеяла не было. Стены скользкие, ухватиться не за что. Закрыв глаза, Мэри разжала пальцы, сжимавшие подоконник. Приземлившись благополучно, она почувствовала, однако, что сильно поцарапала руки. Сразу вспомнилось, как она падала из окна кареты в лощине.

Таверна «Ямайка» производила гнетущее впечатление с наглухо забитыми окнами и дверьми. Девушка подумала, как дом может напоминать хозяина. Ведь была же когда-то таверна приветливым и уютным пристанищем, открытым людям, окна ярко светились, из комнат доносились оживленные голоса постояльцев. Так было, пока зловещая тень Джоза Мерлина не упала на «Ямайку», превратив ее в немую свидетельницу порока и преступлений. С этими мыслями она вышла на дорогу.

Погода благоприятствовала задуманному предприятию, Мэри шла вперед, сумерки сгущались, кругом стояла особая, ничем не нарушаемая тишина. Даже ветра не было, луна еще не взошла, но ей луна не помеха. Вот дядюшкины планы она может поколебать. Интересно, предусмотрел ли он такую вероятность. Хорошо, что можно идти, не опасаясь болот, даже не замечать их.

Наконец, показались Пять Аллей, где дорога разветвлялась. Ей нужно налево, потом вниз по холму, мимо домов, где уже зажигались огни и приятный запах очагов растворялся в воздухе с поднимавшимися вверх струйками дыма. Как отрадно снова было ощущать аромат деревни: лай собак, шелест деревьев, стук ведра о стенки колодца. Двери во многих домах были открыты, доносились голоса людей. У изгородей кудахтали куры, женский голос пронзительно звал в дом ребенка, а тот заливался протестующим ревом. Мимо проехала телега, возница вежливо поздоровался. Как знакома была эта размеренная жизнь, ее запахи и звуки!

Дом викария около церкви стоял особняком и снова напомнил ей ее первое впечатление: здесь было только прошлое, настоящая жизнь сюда не проникала. Мэри постучала, в доме отозвалось эхо, но никто не открыл дверь. Заглянув в окно, она поняла, что никого нет. Ругая себя за несообразительность, Мэри направилась к церкви. Фрэнсис Дэйви, конечно, там, где ему еще быть в воскресенье?! Из ворот вышла женщина с цветами в руках, неодобрительно оглядев девушку и не признав в ней знакомую, женщина сухо поздоровалась и прошла мимо, но Мэри догнала ее.

— Извините, не могли бы вы сказать, застану ли я в церкви мистера Дэйви сейчас. Я вижу, что вы оттуда идете.

— Нет, его там нет сейчас. Вы хотели его видеть?

— Он мне нужен очень срочно. Дома его тоже нет. Где я могу его найти?

Женщина посмотрела на нее с любопытством и покачала головой.

— К сожалению, он в отъезде. Выехал сегодня в другое место, далеко отсюда, чтобы читать там проповеди какое-то время. Сегодня он не вернется.