Тайна лорда Мортона

Глава 9

Порядок восстановился скоро, хотя драконов возвращали на место на следующий день. Прибывшая из Уппсальского зоопарка бригада сняла застывшую самку со свинарника, с трудом приволокла закоченевшую в причудливой позе дракониху в вольер, после чего туда же доставили самца. Я к тому времени успел прибраться в их вольере и надежно заговорил его от посторонних явлений.

С остальными беглецами дело решилось просто. Кошек, крыс, ласок и жаб отловили сами дети. Шуликуны два дня гонялись по всей школе, и поначалу им очень нравилась такая свобода. Двое даже прижились в школьной столовой и ловко научились клянчить еду, но остальные мало-помалу вернулись самостоятельно, соскучившись по беззаботному житью.

Так же получилось с аспидами. Одну из этих тварей я отыскал среди клеток — ленивая бестия просто забилась в дальний угол. Еще одну поймали в котельной, а двух принес Черный Вэл. Обе змеи случайно попали в его подвал, и в качестве наказания зелейник выдоил у них весь яд. После произведенной экзекуции аспиды выглядели не лучшим образом, и Вэл приволок их, держа за шеи, как два толстых резиновых шланга с разинутыми пастями. Это были последние беглецы, и я вздохнул бы свободно, если бы не настойчивое приглашение дамы Мораны «на ковер».

В среду, накануне Имболка, или, по календарю простых смертных, 1 февраля, я, с трудом передвигая ноги, подошел к двери в кабинет директора. На приличном расстоянии от меня двигались три девушки — Вероника со своими подружками. Они проводили меня до самых дверей, и порог кабинета я переступил, провожаемый их сочувственными взглядами.

Кабинет мессира Леонарда, находившийся на пятом этаже, сообщался с учительской на четвертом, так что можно было войти внутрь на одном этаже, а выйти на другом. Большинство моих коллег — уже можно считать, что бывших коллег, — были на уроках, и только леди Ульфрида проводила меня спокойным взглядом. Я же старался запомнить надолго эти темные каменные стены, эти колонны, украшенные резьбой, этот мозаичный пол и выцветшие витражи на стрельчатых окнах. Совсем скоро настанет последний час моего пребывания в Школе МИФ. Уже завтра утром я буду стоять в одиночестве на занесенной снегом платформе, а потом Йотунхеймский экспресс повезет меня в Уппсалу, откуда дорога мне только одна — домой. Я уже представил, как возвращаюсь к Графам побитой собакой, и гадал, как встретят они меня. Нет, конечно, не прогонят, но и не поздравят.

Не успел я постучать в высокие массивные двери директорского кабинета, как изнутри раздалось:

— Войдите.

Узкая, словно вырубленная в скале, лесенка вела в полукруглый кабинет, освещенный одной лампой-факелом и двумя небольшими высоко расположенными окнами. Между ними на возвышении — потолки были метров шесть или семь — было устроено ложе под балдахином. На полпути к нему на полу красовалась заготовка пентаграммы. По обе стороны от нее стояли два кресла и журнальный столик, заваленный журналами и пергаментами. Темные шкафы, похожие на медицинские, теснились вдоль стен. Справа стоял еще один стол на котором гудел голубым экраном настоящий компьютер.

Это изобретение простых смертных с недавних пор стало входить и в жизнь магов. Но мы используем их как тренажеры для боевых магов и при составлений гадательных справочников, а также для хранения информации. Наша Паутина тоже отличается от Интернета простых смертных — компьютер мага ВСЕГДА подключен к ней и вне Сети просто не работает. Однако письма мы через него не посылаем — для близких расстояний есть телепатия, а на дальних отлично действует птичья почта: сороки, вороны и галки живут по всему земному шару, и простые смертные их совершенно не замечают.

Мессир Леонард сидел по-собачьи в глубоком кресле и осторожно стучал по клавиатуре зажатой в переднем копыте палочкой. А меня встречала дама Морана.

— Долго же вас пришлось ждать, — ледяным тоном произнесла она. — Чем вы были заняты?

— У меня были уроки, — сказал я.

— Это не дает вам права… — сердито начала она, но оборвала сама себя. — В школе случилось ЧП. Пострадали дети — восемь человек подверглись стрессу, что губительно для мага. Еще двух девушек потоптали единороги, мальчика с пятого курса чуть не заклевал гриф. Я уж не говорю про Адама Лекса. Вы знаете, что он несколько недель не сможет двинуть правой рукой? А ведь он будущий боевой маг и подавал определенные надежды! Вы, педагог, лишили одаренного юношу будущего. Это скандал сам по себе. Если родители пострадавших детей решат дать делу ход, школа окажется опозоренной. Более того — ее могут вообще закрыть…

Мессир Леонард кашлянул, не отрывая глаз от голубого экрана.

— Вы повели себя крайне безответственно, — выдержав паузу, продолжала дама Морана. — Выпустить зверей…

— Я их не выпускал, — вставил я слово. — Меня в это время не было в кабинете. Я пошел к…

— Так вы хотите сказать, что не выпускали зверей из клеток?

— Нет. Наверное, кто-то вошел в мое отсутствие.

— А заклинания? Охраняющие и запирающие заклинания, мешающие зверям сбежать?

— Я их снял, — промолвил я еле слышно.

— Что-что? — подалась вперед завуч.

Я повторил.

— Что-о? — она сжала кулаки. — Вы СНЯЛИ запирающие заклинания? Со ВСЕХ вольер и клеток?

— Да. Мне показалось, что без них животные почувствуют себя лучше и…

— Когда кажется, надо креститься, — отрезала дама Морана. — Докатились! Уж не хотите ли вы сказать, что любой мог прийти и открыть клетки?

— Наверное. Я никогда не запирал живой уголок.

— Крайне безответственно, — повторила завуч. — Бросить живой уголок, полный опасных тварей, открытым настежь!

Мессир Леонард снова кашлянул. Завуч быстро оглянулась на него.

— Значит, вы разрешаете приходить к вам всем подряд? И кто же к вам ходит?

Не нужно большого ума, чтобы сообразить — если клетки так легко открыть, то это мог сделать и кто-то из детей. Значит, можно свалить вину на конкретного ребенка.

— Подайте мне список ваших кружковцев.

— У меня его нет… пока.

— Пока? Середина учебного года! Уж не хотите ли вы сказать, что к вам не ходят дети?

Мне оставалось только покачать головой. Что я еще мог сказать? Ткнуть пальцем в какого-нибудь лоботряса и отвести от себя подозрение? В школе была парочка отпетых хулиганов, но я помнил, что в свое время такой же хулиганкой была моя мать, и решил, что не имею права подставлять детей.

— Та-ак, — прошипела дама Морана, — ну это уж ни в какие ворота не лезет. Мало того, что вы устроили в школе погром, так вы еще и плохой педагог! Вы не сумели увлечь детей своим предметом! Кому вы нужны, если на то пошло? На уроках у вас никакой дисциплины, программы не составляете, детей увлечь не сумели. Да еще и зверей выпустили! Если кто-то из родителей пострадавших детей вздумает подать в суд, отвечать будете вы! А родители Адама Лекса очень уважаемые люди. Для нас большая честь, что Лекс учится в Школе МИФ! И по вашей вине репутация школы будет подорвана раз и навсегда. Я уж молчу о нанесенном ей ущербе, о сломанных партах и выбитых окнах, о порванных учебниках и загаженных коридорах. Расходы на восстановление школьного инвентаря вы должны возместить из своей зарплаты! А сейчас я выношу вам выговор с занесением в личное дело. И обязательно поставлю вопрос на педсовете о вашем соответствии занимаемой должности!

Третий раз директор прервал завуча. Но на сей раз дама Морана лишь на миг сбилась с курса.

— У вас никакого сознания, никакой ответственности, никакого понятия о дисциплине! Немедленно отправляйтесь и напишите объяснительную, почему вы допустили такую халатность. Преступную халатность, учитывая то, что пострадали дети!.. И еще, — добавила она прежде, чем я пошевелился, — подготовьте животных, подлежащих ликвидации.

— Ликви… что? — не поверил я своим ушам.

— Живой уголок должен быть расформирован. Часть зверей мы передадим на опытническую станцию в Уппсалу, а остальных усыпят. Особенно драконов, грифонов, грифа и аспидов. Ну и, возможно, единорогов.

Не веря своим ушам, я покачал головой.

— Их усыпят? Но почему?

— Звери почуяли кровь. Теперь они будут нападать на людей. От них надо избавиться. А вдруг выяснится, что они бешеные?

— Они не бешеные! — рискнул возмутиться я.

— Пререкаетесь? — спросила дама Морана таким тоном, что я похолодел. Сжав кулаки, она шагнула ко мне.

— Я долго терпела ваши выходки, Мортон, — прошипела она. — Вашу лень, вашу недисциплинированность, ваше вызывающее поведение. Вы подрываете сами основы нашей профессии. Вы не уважаете авторитеты. Вы недостойны быть педагогом. Вам опасно доверять детей. Более того — вам опасно вообще находиться среди них. Чего стоит, например, ваше посещение рекреации девушек на прошлой неделе…

Мне захотелось провалиться сквозь землю. Горло перехватило, стены кабинета качнулись перед глазами, расплываясь в тумане. Доказывать, что они меня сами пригласили, не имело смысла — завуч слушала только себя.

— В общем, все, — подвела итог дама Морана. — Мое терпение лопнуло.

Скрипнуло кресло. Гудение компьютера, давившее мне на уши, смолкло. Я покачнулся, настолько глубокой стала тишина. Она упала, как нож гильотины.

— Дама Морана, — послышалось блеяние мессира Леонарда. — Теперь позвольте мне поговорить с молодым человеком.

Он громко хмыкнул, прыжком соскочив на пол, и завуч, пробормотав что-то нелестное для меня, вроде: «Разговор еще не окончен», — вышла, хлопнув дверью.

Громко цокая копытами, директор подошел ко мне.

— Присядьте, — сказал он.

Кресло оказалось спасительно близко — ноги уже не держали меня, и я просто упал в него. Голова кружилась, перед глазами все плыло. Сев на пол, мессир Леонард переждал, пока я приду в себя, а потом положил мне правое копыто на запястье.

— Я уволен, — прошептал я и не узнал своего голоса.

— Пока нет.

— Уволен, — покачал я головой. — Простите, но я…

— Глупости и пустяки. Не накручивайте себя раньше времени, Максимилиан. С чего вы взяли, что уволены?

— Но ведь дама Морана сама сказала, что…

— Выбросьте из головы, что сказала завуч Геррейд. Она имела право так говорить: школа действительно понесла убытки в связи с ремонтом столовой и двух кабинетов, не считая выбитых окон. Да и попавшие в больницу дети… тоже малоприятно. Но увольнять вас? Не вижу смысла.

— В середине учебного года? — вяло поинтересовался я.

— Не только. — Директор оскалился, что должно было означать улыбку, и похлопал копытом меня по руке. — Я просто не имею права вас уволить. И дама Морана кипятится именно поэтому. Если станет известно, что я уволил самого Мортона — о, такого скандала школа точно не переживет. Увольнять вас гораздо опаснее, чем оставлять на работе.

— Почему? — спросил я. — Я уже несколько раз замечал, что люди как-то странно реагируют на мою фамилию. Да и не только люди. Даже гномы, служащие банка, и те спросили, не тот ли я самый Мортон. Я ничего не понимаю. Я не знаю, что такого в том, что я — Мортон. Только то, что мои родители были в секте? Но ведь родители Даниила Мельхиора тоже были сектантами. И в школе есть другие дети, и кое-кто из педагогов… Но почему никто не спрашивает: «Тот самый Мельхиор?» Или: «Тот самый Черный Вэл?» Почему именно я? Почему, в конце концов, я до совершеннолетия носил другое имя? Почему в таком случае я — Мортон, а не кто-то иной? Мортон — это что, звание? Титул? Магический термин?

Гневный сумбурный монолог немного вернул мне способность мыслить и действовать. Мессир Леонард встал, тряхнув гривой.

— Вы и в самом деле ничего не знаете?

— Нет, — ответил я и рассказал директору все, начиная с того самого дня, как получил письмо, открывающее тайну моего происхождения. Когда я замолчал, мессир Леонард снова уселся напротив меня.

— Вы ничего не слышали о клане Мортонов? — произнес он.

— Это имя — если это имя! — я иногда слыхал. Но в нашей семье — хочу сказать, у Графов, где я рос, никогда не упоминали о нем, так что я сейчас не могу вспомнить. Но определенно где-то слышал…

— А именно в школе, — подсказал директор. — На уроках по истории магии в курсе Магии Начал.

Я нахмурился. Магию Начал я проходил так давно…

— Кажется, во времена Мерлина и короля Артура был такой маг? — припомнил я.

— Почти. Мортон Первый, основатель вашего рода, был незаконным сыном Мерлина и его ученицы Морганы ла Фей, сестры короля Артура. Рождение его было предсказано, и было пророчество, что узнает он страшную Тайну, и, покуда будет ее хранить, будут существовать в мире маги, колдуны, чародеи и волхвы. Пророчество сбылось. Мортон, правда, оказался слаб в магии, не то что его родители. Но Тайну он все-таки обрел. Легенда рассказывает, что, совершив сие открытие, он ужаснулся и обрадовался одновременно. Ужаснулся тому, что понял, какую силу получил. А обрадовался тому, что не дано было ему таланта, чтобы воспользоваться запретным знанием.

Многие маги, современники Мерлина и Мортона, прослышав о Тайне, пытались ее заполучить. Но Мортон свято хранил сокровенное знание и открыл его только своему сыну, Робину, Мортону Второму. Тот — своему, Мортону Третьему… И так далее.

Вот уже тридцать шесть поколений в роду Мортонов передается эта Тайна от отца к сыну. В каждом поколении может быть только один Хранитель, чаще всего первенец. Но иногда Хранителем может стать и второй сын, и даже кузен — все зависит от обстоятельств. Не ведая, кто Хранитель, на Мортонов несколько раз совершали покушения. Во времена гонений на магию ходил слух, что последний Мортон сожжен на костре, как еретик — это случилось вскоре после казни Джордано Бруно. Тогда многие поверили, но ребенка спрятали, скрыв под чужим именем — так же, как много веков спустя поступили с тобой. Три поколения Мортонов прожили инкогнито. Когда пришло время, новый хранитель объявился, и маги получили надежду.

— Надежду на что? — поинтересовался я.

— Надежду на то, что магия по-прежнему существует! Ибо если Тайна лорда Мортона попадет в руки тирана или просто того, кто ненавидит магию как таковую, — нам всем конец.

— Но я не знаю никакой Тайны! — воскликнул я и прислушался к себе. В самом деле, я не помнил НИЧЕГО, что могло бы являться Тайной. — Клянусь вам мессир!

— Разумеется, вы ее не знаете, Максимилиан! — ухмыльнулся директор и почесался по-собачьи задним копытом. — Тайна надежно скрыта в вашей душе — или в душе Хранителя. Никакие пытки неспособны заставить Мортона открыть Тайну. Лишь один раз в жизни она может быть явлена миру — когда передается из уст в уста, от прежнего Хранителя к новому. Хранителем Тайны может стать и грудной младенец, не умеющий говорить, и взрослый мужчина. Она сразу ложится в его душу и ждет там своего часа. И только в этот миг ее могут подслушать посторонние. В остальное время бесполезно даже пытаться открыть ее.

— Значит, я сам не знаю, что храню? — убито произнес я.

— Почему же! Все маги знают, какую Тайну хранит лорд Мортон. Это Тайна, — он встал на задние ноги, упираясь копытами мне в колени, и прошипел, сверкая глазами, прямо мне в лицо, — это знание того, как лишить магов магической силы. Сделать их простыми смертными! Уничтожить ВСЕ!

Я откинулся на спинку кресла. Мне, выросшему в мире магов, было жутко даже представить, что этот мир исчезнет. Простые смертные, знакомые с магией через книги, фильмы, экстрасенсов и немногих настоящих чародеев, наведывающихся к ним, даже не в состоянии понять, НАСКОЛЬКО магия пронизывает весь мир. Все то, что они обозначают словами «мистика», «совпадение», «что-то странное», «сверхъестественное» и так далее, — все это магия и ее проявления. Даже мироточащие иконы и случаи чудесного исцеления верующих — все это элементы магии. Я уж не говорю про сны и искусство…

И подумать только — я знаю, как все это уничтожить одним махом! Знаю, но не могу воспользоваться, потому что я — Мортон и мой удел быть лишь Хранителем страшной Тайны.

— Значит, мой отец, — заговорил я, когда ко мне вернулась способность рассуждать, — был Хранителем?

— Да. Поэтому Белый Мигун так заинтересовался, когда он появился в секте. И поэтому свел его с Женевьевой фон Ньерд. Он рассчитывал, что, когда родишься ты, твой отец Иероним должен будет исполнить Ритуал Передачи Тайны. И гуру просто обязан будет присутствовать при этом. И услышит то, что не предназначено для чужих ушей. Твой отец должен был произнести все необходимые слова вслух! И потом Мигун начал бы шантажировать магический мир, чтобы маги под страхом лишиться Силы признали его власть. Но твой отец медлил с этим Ритуалом, а обстановка в мире изменилась. Мигун заспешил, поднял восстание — и оно было подавлено. Если бы твой отец был более предан секте… О, даже неохота думать, как бы мы жили сейчас.

— Сейчас Белый Мигун на свободе. — Я вспомнил Йозефа Мельхиора, отдавшего жизнь за своего гуру.

— Да. И он может отыскать тебя, нового Хранителя.

— Хранителя? — напрягся я. — Но ведь вы только что сказали, что Ритуала не было! Но даже если бы и был — как он извлечет Тайну из моего мозга? Вы сказали, что я вспомню ее, лишь когда придет пора передать ее моему преемнику. Но я не женат, у меня нет детей. Я не знаю, есть ли другие Мортоны. На что рассчитывает Белый Мигун?

— Это никому не известно, — покачал рогами мессир Леонард. — Да и где гарантия, что Мигун проведал о вашем местонахождении? Мы должны замять скандал с побегом животных как можно скорее, пока наружу не просочились слухи. Тогда мир точно узнает, где вы находитесь.

— Слухи просочатся, — помрачнел я. — Вы забыли о родителях пострадавших детей. То, что знает один, — знают все. И потом — дама Геррейд… Она может…

— Да. — Мессир Леонард вскочил в другое кресло и долго возился в нем, пытаясь устроиться поудобнее. Наконец он угнездился в странной позе — почти человеческой, свесив задние ноги и положив передние копыта на подлокотники.

— Морана давно подсиживает меня, — покивал он головой. — Моя странная внешность — вещь довольно двусмысленная. Но я не бес, как кое-кто пытается представить. Я — ирландец по происхождению, Пука. Знаете, кто это такие?

— Знаю, — обрадовался я. — Через две недели у меня должна была начаться тема «Лесные оборотни Британских островов».

— Вот-вот. Можешь пригласить меня в качестве наглядного пособия. Только превращаться в осла я не буду — это несолидно. Да и опасно для меня, — он оглядел свое тело. — Я был слегка не таким, как все мои родичи. И в один прекрасный момент мне так понравился этот облик, что я решил остаться в нем подольше. И теперь не помню, как это у меня получилось… Вот ведь незадача, — усмехнулся он, — человеку стать козлом проще простого, а вот из козла обратно превратиться в человека практически невозможно. Поэтому мне приходится доказывать свою человечность другими способами… Но знаешь, что самое трудное для меня в этом облике? — Директор хитро подмигнул. — Вегетарианская диета!

Мы поболтали еще несколько минут. Я бы посидел у директора подольше, но вот-вот должны были начаться уроки, и нам обоим следовало к ним приготовиться.

— Идите через боковую дверь, — предложил мне мессир Леонард, когда я стал прощаться. — Думаю, вам не очень хочется снова встретить даму Морану?

— Ну уж нет, — я ступил на ступени узкой крутой лесенки, — я Мортон и должен встречать все опасности лицом к лицу!

Мне повезло — учительская, в которую я вышел, была пуста. Ну еще бы — только что начался очередной урок. Я поспешил к себе, но прошел всего несколько шагов и заметил у окна троих девушек. Это были, конечно, Вероника, Кристина и Инга.

— Вы что тут делаете? — окликнул я их. — Урок уже начался.

— Мы… это… мы, — замялись девушки. — Мы вас… ну, ждали. Вот.

— Меня? А зачем?

Вероника сделала шаг. Она покраснела так, что казалось, вот-вот вспыхнет.

— Мы… я переживала за вас, — прошептала она, отводя взгляд, — а вдруг вас… вдруг вы уже…

— Нет, — я догадался, что ее мучает, — меня не уволили.

— Спасибо, — прошептала Вероника. Слезы брызнули у нее из глаз, и девушка со всех ног помчалась прочь.

После побега животных и вкаченного мне выговора школа больше недели жила спокойно. Я, правда, пережил педсовет, на котором завуч прошлась по мне вдоль и поперек, но меня опять защитил директор. Несомненно, сказал он, это было подстроено — ведь меня якобы вызвали к нему. Директор не каждый день вызывает к себе учителей, и Максимилиан — то есть я — не мог подозревать, к чему это приведет. Кроме того, с минуты на минуту должен был начаться урок. Запирать живой уголок перед самыми занятиями — немыслимо. Он еще много чего говорил, и к концу его речи дама Морана практически сникла.

А потом была неделя тишины и покоя. Уроки, домашние задания, лекции и опросы по пройденным темам, учет посещаемости и тому подобная рутина. И так бы продолжалось и дальше, если бы не…

Не знаю, когда это началось. Возможно, это длилось уже довольно долго, просто я заметил слишком поздно. Но как-то раз, проходя по коридору, я увидел стоящих у окна троих ребят. Я бы прошел мимо этой кучки, но одним из них был Адам Лекс — его рука еще висела на перевязи, — а двое других были приятели и «телохранители» Даниила Мельхиора. Эти мальчишки вечно ходили по трое, как Вероника со своими подружками, и я впервые видел их порознь.

Но удивило меня не это, а то, что втолковывали оба третьекурсника семикурснику.

— Но это же здорово! — наперебой вещали они. — Просто отпад! Супер! Узнаешь — закачаешься!

— Знаем мы ваше «закачаешься», — отмахивался Адам. — Детские игрушки.

— Ничего не игрушки! Это круче, чем ты думаешь. Это — настоящая жизнь, а не то, что нам впаривают на уроках!..

Ого, где-то я слышал нечто подобное! Не напрямую, но все-таки… И приостановился, делая вид, что просматриваю классный журнал.

— Вранье, — снова отмахнулся Адам. — Делать вам нечего, вот и выдумываете всякую чушь.

— Это не чушь! Не чушь! — заспорили мальчишки. — Приходи — и сам все увидишь!.. Да, тебе стоит только прийти — ты сам себя не узнаешь.

— Больно надо.

— Слабо?

— Ах ты, малявка! — Адам сделал выпад здоровой рукой, но парнишка, которого он атаковал, ловко ушел от удара.

— Тебе слабо! Слабо! Ты преподов боишься! Ты просто трус! — закричал он, но его напарник в это время заметил меня. Мальчишки сразу смолкли и сделали вид, что их тут не было. Меня удивило, что и Адам тоже быстро отвел глаза в сторону.

Адам Лекс не специализировался на изучении магии предметов и зверей. Вернее, зверей он проходил, постольку поскольку это было ему нужно как будущему боевому магу. Его группа на моих занятиях почти не присутствовала, поэтому я не мог проследить за поведением парнишки, зато стал внимательнее наблюдать за Даниилом Мельхиором — а вернее, за его приятелями. Одного, кстати, звали Эмилем, и я всегда внутренне содрогался, когда слышал или произносил это имя. Все-таки я сам довольно долго откликался на него.

Мальчишки — чаще вдвоем, Эмиль и его приятель Антон, — с утра до ночи сновали по школе с какими-то невнятными делами. Пару раз я останавливал их под предлогом необходимости сделать внушение за беготню, но ребята всякий раз отговаривались тем, что спешили по важному поручению. То их попросили принести из аудитории Предметной Магии образцы минералов, то требовалось передать важное сообщение кому-то из преподавателей. Даниил с ними не бегал, но на моих уроках о чем-то яростно шептался с приятелями. Раза три я замечал их с ребятами и девочками из других групп и даже с других курсов. А в столовой к их столику то и дело кто-то подходил.

Собственно, даже это могло пройти мимо меня, если бы и остальные педагоги не начали кое-что замечать.

Я теперь не боялся заходить в учительскую. С меня было снято необъявленное табу, и дама Лыбедь снова начала оказывать мне знаки внимания. В свободное время я опять сидел недалеко от камина, копаясь в домашних заданиях, и краем уха слушал болтовню моих коллег.

В тот день занятия почти закончились, и большая часть дам собралась в учительской. Приближалась середина зимы, и все думали, стоит ли отмечать это событие праздником. Сходились на том, что сокращенных на пять минут уроков и праздничного ужина вполне достаточно.

Прозвенел звонок, и в учительскую ворвалась Маска. Выражение ее лица рассмотреть было нельзя, но уже одно то, как швырнула она на стол свою украшенную бисером сумку, говорило о многом.

— Я, наверное, чего-то не понимаю! — воскликнула она во весь голос. — Может быть, это приближается старость, а может быть, наука шагнула далеко вперед, а я отстаю от ее семимильной поступи. Все может был Но человек не может перемениться так внезапно! Человек создан, чтобы быть стабильным! Это основа Традиции Магии! Это аксиома! Магия — наука незыблемая, она зиждется на вечном, на законах природы, которые веками неизменны. Если она будет подвержена всем сезонным колебаниям, то о Традиции можно забыть. Так и маги. Они, как хранители Традиции, просто обязаны не подвергаться никаким переменам!.. Ведь так, Максимилиан? — внезапно обратилась она ко мне. — Подумайте, что было бы с миром, если бы ваш род не хранил Тайну? Что было бы, если бы ваши предки проявили чуть меньше твердости и стойкости?

Смущенный внезапным вниманием, я только пожал плечами.

— Мир бы рухнул! — ответила за меня Маска. — И об этом стоит помнить всем и каждому. Ибо что есть наша жизнь — иллюзия!

Остальные учителя, привычные к многословию Маски, спокойно поджидали, пока она выдохнется.

— Что случилось? — поинтересовалась леди Ульфрида, едва в страстном монологе преподавательницы магии иллюзий наметилась пауза.

— Нечто невообразимое! Это подрывает основы мироздания! Основы магии! Основы всего нашего мира! Это… революция!

— Сокрушение старого новым — есть вечный тинг мечей в подлунном мире, — изрекла, на миг подняв голову от конспектов, Сирена.

— Но это… это немыслимо! Это ужасно! Это невероятно! Он осмелился мне возразить!

— Кто?

— Этот мальчик, Эмиль Голда.

Я вздрогнул. Это был один из двух приятелей Даниила Мельхиора.

— То, что ученик возражает учителю, означает, что ученик перерастает его, — назидательно заявила леди Ульфрида. — Вы должны гордиться, Маска!

— Я? Гордиться? Чем, простите? Если бы Эмиль вел обычную дискуссию, я бы только радовалась. Люблю диспуты — они дают возможность посмотреть на вопрос с разных сторон. В споре чаще рождается истина, а у каждой медали есть две стороны, и глупо их не замечать. Я сама люблю, когда мои ученики высказывают свои точки зрения, ибо иллюзия не может быть иллюзией, если существует только одна точка зрения. Мир многопланов, и лишать его таинственности было бы преступлением…

Ее опять понесло, но леди Ульфрида не дала коллеге уйти в мир слов.

— А Эмиль? Что он сказал?

— О… — Маска даже растерялась. — Он… он просто начал дерзить. Что, мол, мир этот не таков, как нам говорят. Что он сложнее и вообще.

— Это, кажется, ваши слова?

— Ну, не совсем мои. Если бы мальчик стал приводить аргументы, я бы поняла, но он просто стоял на своем.

— Обычное упрямство, — улыбнулась из-под очков Труда. Она тихо вязала у окна, и я даже не сразу смог отыскать старушку взглядом. — Ему ведь тринадцать. В этом возрасте все деточки любят спорить.

— Да, я знаю, — яростно закивала Маска. — Переходный возраст, начало созревания и все прочее. Но чтобы вся группа!..

— А что группа?

— Они внезапно приняли его сторону. — Маска патетически воздела руки. — Мол, то, что мы говорим, — вранье. А они знают правду, но нам ее не откроют, потому что мы старые. И все! Больше ни одного аргумента! Только упрямое «НЕТ!».

— Обычный подростковый максимализм, покачала головой леди Ульфрида. — Когда мой старший внук Мальфрид был в их возрасте, он вел себя точно так же. Мой сын места себе не находил. Годам к семнадцати Мальфрид перебесился и угомонился. А когда настал черед взрослеть Малфою, его младшему брату, мы уже были к этому готовы. Максимилиан, — я опять вздрогнул, — вы, кажется, чаще нас общаетесь с детьми в неформальной обстановке. Скажите, что вы думаете о третьем курсе?

— Я их вижу раз в неделю, — сказал я. — И ничего сказать не могу. Знаю только, что среди них есть очень сложные ребята.

— Например? — напряглась Маска.

— Даниил Мельхиор. Ну и еще двое-трое…

— Исчерпывающий ответ! — фыркнула Маска. — Про Даниила мы все давно знаем. Можете сообщить нам что-нибудь новенькое?

— Нет, — сказал я. — Я ведь не психолог.

— Да успокойтесь вы все! — рыкнула Берегиня. — Можно подумать, мы все первый год работаем в школе! Каждый год что-нибудь происходит. Помните, два года назад что было, когда Артем Беляш оказался оборотнем? Парень терроризировал школу полгода. Первокурсники боялись спать по ночам! А за год до того попытка самоубийства Яны Магалиф? Девочку мучили такие галлюцинации, что пришлось вызывать специалистов из столицы. А Женни фон Ньерд, в конце концов? Оставьте пацана в покое. Возможно, он просто не пойдет на отделение иллюзий, когда придет пора специализации.

— Или, наоборот, лет через десять скажет новое слово в Магии Иллюзий! — кивнула леди Ульфрида. — Из таких спорщиков и вырастают гении, вы сами любите это повторять.

— Да, гениальность и послушание несовместимы, ибо гений — это тот, кто ищет шестой этаж у пятиэтажного дома, — согласилась Маска. — Но я ЧУВСТВУЮ — это неправда. Это… иллюзия, если хотите А под нею лежит нечто странное, пугающее!

Я уже хотел было сказать, что кое-что заметил в поведении детей, но не успел поделиться своим знанием как в дверь постучали.

Заглянул один из семикурсников — Орест Шорох, «Иван-Царевич» нашей Берегини. Он сделал старухе какой-то знак, и та молча вышла.

Вернулась она пару минут спустя, прошла к своему месту у камина и присела там на корточки, доставая трубку. Берегиня обычно дымила у себя в комнате или в укромных уголках. В других местах она доставала трубку, если случалось нечто необычное. И мы все невольно насторожились.

— Похоже, ты права, Маска, — выпустив облако дыма и мысленным усилием придав ему форму черепа, произнесла Берегиня. — Сейчас ко мне подходили мои «Царевичи» — умоляют о дополнительных занятиях по самообороне. Трех факультативов и четырех уроков в неделю им мало. Даже Адам пришел, а ведь ему еще дней десять нельзя давать нагрузку на руку.

— А при чем тут третий курс? — осторожно поинтересовалась Маска.

— А то, что «Царевичи», кажется, хотят от кого-то защищаться.

Я обомлел. То, что я еще пару минут назад хотел преподнести как сенсацию, внезапно обрело иной смысл. Будущие боевые маги хотят защищаться! От кого? Уж не от тех ли третьекурсников, которые предлагали Адаму Лексу прийти к ним и самому все увидеть? Что — увидеть? Или — кого?

Ответ на этот вопрос мы получили через несколько дней. И эти дни были наполнены для меня тревожным ожиданием. Нет, ничего не изменилось, но перемены носились в воздухе. Маска уверяла, что чувствует их.

За день до этого на уроке дама Морана давала одной из групп шестого курса задание раскинуть руны самостоятельно и задать любой вопрос. И, хотя пользовались мальчишки — группа была мальчиковая, — разными рунами, да и вопросы должны были задать разные, у доброй половины результат вышел один.

Все руны легли обратными значениями — «кризис», «отчуждение», «омрачение», «препятствие», «потеря энергии». Даже руна Наутиз, руна принуждения, легла своей второй стороной — «внутреннее зло». А такие благоприятные, как Йер — «положительный исход», Соул — «могущество и целостность» и Дагаз — «день», вообще отсутствовали в мешочках для гаданий. Зато руна Манназ — "собственное "я" — появлялась почти в каждом раскладе.

Это уже было нечто из ряда вон выходящее. Нас, учителей, срочно собрали в учительской и познакомили с этими странными раскладами.

— Трудно понять, что происходит, — сказала в заключение дама Морана. — Руны легли хаотично, да я и не ожидала стройного ряда. Но это сильно затрудняет их прочтение. Конечно, детям об этом знать пока рано. Я просто отругала мальчишек за плохо выполненную работу и дала дополнительные задания. Они не должны знать, ЧТО выпало.

— А что выпало? — Лилита и леди Ульфрида придвинулись к Моране. Магия Начал и Магия Стихий были ближе всего к рунам.

— Я не могу проанализировать точно — для этого я должна была проследить, как доставались ВСЕ руны. Ведь мальчики доставали их не одновременно. Кто-то справился с заданием быстрее, кто-то медленнее. Одно точно — наступают не самые сладкие времена.

И грозная завуч посмотрела на меня так, что я поспешил спрятаться за спины своих коллег. Похоже, она была уверена, что я всему причина.

— А вы сами не пробовали раскинуть руны? — проскрипел у меня над ухом Черный Вэл. На моей памяти с того дня, как мы встретились после урагана, он впервые посетил учительскую. — Сразу бы и нашли все ответы.

— Яйца курицу не учат! — парировала дама Морана. Но выкрикнула она эти слова чересчур быстро и пылко.

— Скажите это своим ученикам, — холодно оборвал ее зелейник. — Да или нет?

— А по какому праву этот допрос?

— Я сам недавно раскидывал руны и хочу знать, насколько мои выводы совпадают с вашими.

— Вы не имеете права! — почти закричала дама Морана. — Вы лишены магии.

Вэл вздрогнул, словно его ударили по лицу. Я заметил, что его рука потянулась к стилету, и отодвинулся в сторону, но зелейник уже овладел собой и усмехнулся:

— Очень интересно. Выходит, лишенный магии дилетант оказался храбрее специалиста?

— Не храбрее, а глупее! — воскликнула дама Морана. — Ибо вы по незнанию можете выпустить в мир силы, с которыми не совладать. А мы отвечаем за детей. И мы должны сделать все, чтобы оградить их от надвигающейся катастрофы.

— Черный прав. — Берегиня опять полезла за трубкой. — Мы должны знать, от чего защищать детей.

Дама Морана окинула нас взглядом. Выражение ее лица изменилось.

— От смерти, — промолвила она дрогнувшим голосом.

В ту ночь мне приснилось что-то хорошее, доброе, и, хотя сон испарился без следа под утро, проснулся я с радостным предчувствием, что новый день принесет праздник. Я напевал, стоя под душем, забежал в живой уголок, поздравить зверей с добрым утром и сбежал по ступеням к столовой, как мальчишка, чуть ли не прыгая на одной ножке.

Но еще не доходя до столовой, услышал тревожный гул голосов, и мое радужное настроение стало улетучиваться. А когда я спустился в холл, вовсе померкло.

Ибо в воздухе, брызгая искрами и переливаясь, горел разноцветными огнями ЗНАК.

Знаков в мире много, кресты, свастики и шестиконечные звезды — самые распространенные и примитивные из них. У каждого мага есть индивидуальный знак — он гравируется на амулете, который маги носят при себе для облегчения высвобождения Силы. Был такой и у меня, но этот…

Я застыл, глядя на него. Застыл, как и все дети и кое-кто из преподавателей, разинув рот и онемев от недорого предчувствия. Ибо ЗНАК был слишком прекрасен, чтобы нести только добро и свет.

Представьте себе сжатую в кулак руку, из пальцев которой вырывается пламя. В его колеблющихся языках, извивающихся, подобно змеям, бьется человеческое сердце. Но это только поверхностное представление об этом ЗНАКЕ, ибо стоило присмотреться, как он начинал меняться, и вы понимали, что на самом деле рука сжимает сердце, выдавливая из него кровь и жизнь, а их обоих пожирает яростное пламя. Этот ЗНАК был полон Силы, но Силы темной и неукротимой, как разбушевавшаяся стихия. Не каждый маг сможет укротить тайфун или остановить падающий метеорит — вот так и мы замерли, понимая, что ничего не сможем сделать с ЭТИМ.

На завтрак собирается вместе вся школа. Учителя и ученики знают это и стараются не опаздывать. Поэтому не прошло и пары минут, показавшихся мне вечностью, а в холле столпились почти все. Те, кому места не хватало, теснились на ступенях лестниц. Кто-то перешептывался, но большинство молчало.

— Что… что это такое? — послышался сдавленный голос завуча. Дама Морана пробилась сквозь толпу, толкая локтями застывших детей, подняла глаза на ЗНАК…

Лицо ее мгновенно исказилось от ужаса. Глаза едва не вывалились из орбит.

— Нет! — яростно прошептала ома. — Нет! Не позволю! Запретить! Развеять! Немедленно!

Но никто не двинулся с места, и она сама нашарила на груди амулет и, вскинув свободную руку, стала скороговоркой начитывать оберегающую вису:

ЗНАК заискрился, затрещал, рассыпая искры. В воздухе запахло чем-то прогорклым. Дама Морана покачнулась, хватая ртом воздух. Вскинутая вверх рука упала, как плеть, но она удержалась на ногах, и только глаза ее заблестели огнем ярости и досады.

А потом сбоку возникло какое-то движение. Я с усилием отвел взгляд от стреляющего искрами ЗНАКА и увидел Черного Вэла. Он пробирался сквозь толпу, не сводя глаз со ЗНАКА, и в его черных глазах было что-то жуткое. Он словно прицеливался, холодно и безжалостно, как наемный убийца. В обеих руках его сверкали стилеты. Их кончики светились. Мне даже показалось, что они пропитаны ядом. Не говоря ни слова, Черный Вэл встал под ЗНАКОМ и вскинул руки, крест-накрест соединяя стилеты.

Я знал этот жест — теоретически, ибо это был один из приемов боевой магии, а в ней я слабак. Между кончиками стилетов должна пробежать искра, и молния, вырвавшись из перекрестья, ударит в противника. Но ничего не произошло, и Вэл уронил руки.

А потом ЗНАК исчез сам. Как-то внезапно и вместе с тем не спеша он стал меняться. Сперва исчезла пугающая двойственность, потом он потерял плотность и объем, превратился в простой рисунок мелом на полукруглом своде и наконец сам мел крошками посыпался вниз.

Но наваждение не исчезло. Мы все стояли, словно окаменевшие, до тех пор, пока не раздался голос мессира Леонарда:

— Все дети идут в столовую и завтракают. Все педагоги — немедленно со мной на совещание… После завтрака дети должны отправиться в свои рекреации и находиться там вплоть до особого распоряжения. За нарушение этого приказа последует наказание. Дети — в столовую. Педагоги — за мной!

Он притопнул копытом, высекая искры. Это немного оживило толпу. Присмиревшие ученики потянулись к столовой, а мы, учителя, стали подниматься по ступеням вверх. Даму Морану вели под руки леди Ульфрида и Маска. Рядом вертелась Невея Виевна — глаза лихоманки горели зловещим огнем.

Черный Вэл так и остался стоять, опустив руки и подняв глаза. Я помедлил, пропуская мимо себя Лыбедь и Лилиту, и подошел к нему. Меня пугал этот человек, только что попытавшийся сразиться с неведомым и потерпевший поражение. А выражение его лица меня настолько поразило, что я не сразу решился задать вопрос.

— Что это было? — молвил я.

Черный Вэл с усилием повернул ко мне голову. Лицо его уже успокоилось, словно ничего не случилось.

— Белый Мигун, — проскрипел он.