Тайна Морин

ГЛАВА 10. СВЕТ ВО ТЬМЕ

— Боже, Клаудия! Это я! — в отчаянии закричал Идан, ужасаясь своего голоса, надтреснутого и по-старчески дребезжащего.

Ответом ему послужило молчание.

— Клаудия, это я! Это я — Идан! Клаудия! — голос его задрожал, к горлу подступили жгучие слёзы.

Его тело безвольно обрушилось в дорожную пыль. Огонёк понемногу двигался к нему, и вскоре вырос до размеров масляного фонаря. Свет обжёг его зрение, Идан мучительно зажмурился, прикрывая глаза рукой.

— Гер друг? — не веря своим глазам и ушам спросила девушка.

— Да, да, дитя! Это я!

— Но как?! — испуганно вскрикнула сиротка.

— Клаудия! Дитя! — он слепо протянул руки к ней.

Свет переместился куда-то вниз, и он услышал как фонарь с тихим хрустом опустился на дорогу. Через секунду в его руках оказалось маленькое хрупкое создание, её тельце дрожало от рыданий.

— Будет, будет тебе, дитя. Не плачь.

Но она не могла сказать ни слова, давясь всхлипами и икотой.

— Тише, тише, дитя. Нас могут услышать.

После этих слов она немного притихла, но ещё долго содрогалась от подавленных рыданий, крепко прижимаясь к нему всем телом, облачённым в длинный тёплый плащ. Идан слепо гладил её шелковистые мягкие волосы и мокрое от слёз лицо, а она целовала его морщинистые щёки и изуродованные старостью руки.

Постепенно она притихла и обмякла в его руках, прижимаясь к костлявой впалой старческой груди.

— Всё хорошо, дитя… Как я тебя нашёл? Это чудо… Чудо… — шептал Идан, сидя на земле, и прижимая к себе крошечное тельце девушки.

Она наконец оторвала голову от его груди, и, взяв руками его лицо, внимательно всмотрелась в незнакомые черты. Слёзы текли по лицу Идана оставляя светлые дорожки на впалых щеках, покрытых пылью и грязью.

— Что с тобой случилось, гер друг? — голосом полным боли и сострадания спросила она.

— Я сам до конца не знаю.

— Это чары?

— Думаю, да. Иначе, как это объяснить?

— Гер друг, это всё она? Морин? — испуганно спросила девушка.

Идан молча кивнул головой, не в силах простить себе своё безрассудство и глупость.

— Но как она это сделала? Почему я не постарела?

— Всему виной распущенность и греховность, — обречённо вздохнул Идан. — Платой за минутную слабость будет никчёмная бесславная жизнь в обличье старца.

— Ты возлежал с ней, как с женой? — грустно спросила девушка, стараясь не расплакаться от боли, которую причинял ей этот вопрос.

— Да, дитя. И это было самой большой ошибкой в моей жизни. Но я готов поклясться, что был околдован ею в первый же момент, когда увидел её.

— Ах, гер друг, хотела бы я сказать, что ты не виноват. Но в своей телесной слабости мужчины часто винят женщин.

— Ты права, я сам виноват в том, что произошло… Но ведь с тобой я смог не пойти на поводу у инстинктов, а с ней… Я был просто бессилен…

Клаудия провела тонкой прохладной ладошкой по его щеке, он услышал шуршание своей косматой бороды.

— Не терзайся, гер друг, что сделано, то сделано. Но мы должны это исправить.

— Каким же образом? Убить Морин? Да я дальше своего носа ничего не вижу… — он вздохнул. — И будем честны, я не убийца. У меня не поднимется рука это сделать.

— Гер друг, мне кажется, я поняла в чём тут дело! Это всё часы!

— Но откуда ты знаешь о часах? — удивился Идан.

— Когда она вернулась вечером на своём коне я уже была в особняке. Услышав топот копыт, я выглянула в окно, и увидела, что она одна. Я тихо прокралась вниз, и проследила за ней. Ты бы видел её, она ворвалась в дом, как безумная. И побежала в столовую, где стоят эти часы. На каминной полке, помнишь?

— Помню… — горько кивнул Идан.

— Морин кружилась по комнате, и хохотала, она целовала эти часы, и говорила с ними, будто они живые! Гер друг, я видела их, стрелка бежала слишком быстро.

— В обратном направлении? — уточнил Идан.

Девочка показала направление движения, и Идан устало кивнул.

— С помощью этих часов Морин забрала моё время. Вот же ирония…

— Что, гер друг?

— Я не говорил тебе. Именно ради этих часов я проделал столь долгий путь из Мюнхена.

— Но зачем?

— Я хотел завладеть ими. Но…Получилось, что они завладели мной… Теперь я старый мешок с костями, — плечи Идана поникли, а голова тяжело опустилась.

Клаудия взяла его за плечи своими тонкими ручками, и принялась трясти, будто пытаясь пробудить от кошмара.

— Не сдавайся, гер друг. Мы что-нибудь придумаем.

— Дитя, я не просто выгляжу ужасно. Чувствую я себя также. Моё тело болит от макушки до пяток, а глаза видят не дальше носа. Я старая больная развалина, и скоро мне придёт конец.

— Нет! — она замахала своей милой головкой из стороны в сторону, и светлые кудри водопадом рассыпались по плечам. — Нет! Ты помог мне, а я теперь помогу тебе!

— Я не хочу подвергать тебя опасности. Ты не должна больше ходить в Остхофф, — предостерёг девушку Идан.

— Если ты умрешь, у меня один путь — в мужские постели, — её голос был жёстким и решительным, хоть и чувствовалась в нём горечь и боль. — Скажи мне, что я должна делать? — она поднялась на ноги, и помогла встать Идану.

Слегка опираясь на неё, он стал идти чуть быстрее, чем раньше.

— Может быть мне разбить эти часы? — решительно спросила Клаудия.

— Отец говорил, что они стоят безумных денег, теперь я понимаю почему. Думаю, не стоит их разбивать. Продав их, мы можем оплатить тебе обучение в пансионе для девиц.

— Что еще такое ты придумал? Я хочу спасти тебя, только и всего.

— Проблема в том, что я нищий, дитя, — вздохнул Идан. — Денег отца почти не осталось и максимум, на что я могу рассчитывать, это работа подмастерьем. А если я буду немощным старцем, то я и вовсе не опорой буду для тебя, а обузой.

— Мне плевать, гер друг, лишь бы спасти тебя. Мы должны уничтожить эти часы! — сердито ответила Клаудия.

— Ах, милое дитя, давай попробуем поступить иначе. Проберись в мою комнату, и возьми мой саквояж, там лежат мои инструменты и деньги. Для начала нам надо где-то поесть и поспать, а дальше обдумаем, что делать.

— Нет, гер друг! Боюсь у нас нет времени на это! Стрелка на часах не остановилась, ты продолжаешь стареть. Мне страшно это говорить, но до утра ты можешь не дожить…

Идан зажмурился при одной мысли, что нужно снова куда-то идти. Босые ноги были стёрты в кровь, и невыносимо саднили. Но выбора действительно не было, им нужно было идти в особняк, как бы не хотелось ему сейчас лечь на землю и уснуть.

— Хорошо, мы сделаем это.

В порыве чувств Клаудия обняла его дряхлый обнажённый торс, и тут же в ужасе отпрянула.

— Ты совсем замёрз, вот, надень, — с этими словами она сняла с себя плащ и накинула Идану на согбенные плечи, приподнимаясь на цыпочках, чтобы достать.

Холодной кожей он почувствовал благословенное тепло её тела, которое ещё хранил плащ. Он никогда не чувствовал ничего подобного, разве что в объятиях матери, когда она была ещё жива.

"Будто это сама любовь укутала мои плечи…"

Сердце его наполнилось забытым чувством, будто тёплое молоко разлилось внутри, согревая и успокаивая.

— Пойдём же, гер друг. Нам нельзя медлить. Твой взор мутнеет, и ты будто отключаешься на время… — испуганно сказала она.

— Так было с моим отцом незадолго до смерти! — воскликнул Идан.

Она крепко сжала его руку, и потянула за собой в сторону маячившего в долине особняка Остхофф.