Тайна старой леди

ГЛАВА 17

Ярослав заехал за мной часа за два до торжества. В костюме, распахнутом пальто вошел в дом и, вручив маме цветы, сожалея, что они не будут присутствовать на помолвке, увел меня в машину. На улице подморозило, выпал первый снежок. И он, бережно поддерживая меня под руку и усаживая в машину, неожиданно выдал:

— Не учли прогноз. Давай сейчас заедем за длинной шубой. Эта не по погоде.

Я впала в ступор. Пооткрывала рот, как рыба, помолчала и ответила:

— А давай.

И мы поехали. Сидела и понимала, что сейчас я сказала «да» на все. Поймет ли он это? И осторожно поглядывала на него. Он смотрел на дорогу и улыбался — довольный до невозможности. Ну, если это доставляет такое удовольствие то давай, дорогой, сегодня едем тратить все, все твои деньги. Вместе.

Что ему и пропела, как могла. Реакция тоже была не совсем та, что я ожидала, а все та же блаженная улыбка.

— Ярослав, а за руль нельзя, если выпил.

— Я никогда не пью, когда сажусь за руль.

— А. Ага. — Нет, не пил, конечно. Собран, осторожен, скорости не превышает. Это я сделала вывод, посмотрев на спидометр, потянувшись взглянуть туда, по возможности, незаметно.

Машина остановилась на обочине, он всем телом развернулся ко мне и смотрел вопросительно. Я тоже, потом сказала:

— Ни о чем, Ярослав. Ни о чем мне не говорят эти твои телодвижения и порывы сейчас. Что с шубой не так? Я же не на Северный полюс, а из машины сразу в помещение. Или не статусная вещь?

Он опять улыбался: — Просто хочу.

— Ну, не буду препятствовать. Поехали.

В магазине мы остановились у входа, обводя глазами длинные ряды всех этих меховых изделий. В мехах я не разбиралась совершенно. Ту шубку, что была сейчас на мне, только слегка прикрывающую попу, выбрала для меня даже не Ирина, а продавец. Мне, вернее — нам, понравилось, и мы ее взяли. Серебристая норка с огромным шалевым воротником и мягкими широкими рукавами, два раза подобранными брошью. Насколько это было модным — я не знала. Но знала, что норка — это не очень дорого.

А сейчас, когда мы стояли перед этими рядами, я чувствовала себя не в своей тарелке, беспомощно и неловко. Дуб дубом же. Что и сказала Ярославу. Он подозвал консультанта, которая уже и так стояла на старте.

— Нам нужна длинная шубка, самая красивая. Цена не имеет значения, но значение имеет качество.

Женщина улыбаясь, вела нас по залу: — Насколько теплой должна быть шуба, и какой цвет вы предпочитаете?

Опять ответил Ярослав: — Теплую шубку мы купим потом. Сейчас — дорогая и красивая. Цвет — что-нибудь традиционное, натуральное.

Мне предложили снять верхнюю одежду, и он помог мне в этом, зависнув потом с нею в руках. Мы очень постарались с Ириной, выбирая мне наряд. Тонкое, сверкающее сплошным серебром платье без рукавов, с широкими плечиками, прихваченное под грудью, низко открывающее ее, спадало до кончиков туфель блестящими волнами. Очень скромное по крою. Вся красота заключалась в том, что оно обливало меня при малейшем движении жидким серебром, мягким лунным сиянием. Стилист, прибывший на дом, соорудил прическу, высоко собрав локоны, сделал макияж. Я надеялась соответствовать.

— Платье очень…ты в нем…и всегда.

— О-о, там было такое… с открытыми плечами — сказка. Но мой шрам… Теперь никогда не надеть ничего такого, даже купальник только с широкими лямками, — печально протянула я и замерла, озадаченно глядя на него. Странно, что я так раскрепостилась и откровенничаю с ним. И мне это нравилось. Что-то изменилось после того разговора с Ириной. Что?

— Что?

— Ничего, это я так. Не обращай внимания, Ярослав. Что это у тебя?

— Ирина Борисовна сказала, что будет в самый раз. Повернись спиной.

Два продавца замерли, держа в руках вешалки с предлагаемыми вариантами шуб. А Ярослав возился и шипел сзади:

— Перепуталось, скрутилось, сейчас…минуту. Повязка мешает. Ага…

На грудь теплой, согретой в его кармане тяжестью легло украшение. Колье в два ряда — прозрачные, сверкающие камни. Маленькие, едва видимые в белом металле, соединяющие те, что побольше. И один большой в самом низу — почти во впадинке декольте.

— Руку, — последовала команда. Я подала обе. Он колебался мгновение. Очевидно, тоже не знал, на какой носят такой браслет. Надел на правую.

Я язвительно произнесла:

— Ах, как жаль, что меня раздражают кольца и серьги.

Он засмеялся:

— Со временем вкусы меняются. Но сейчас мы будем придерживаться легенды.

— Ярослав, что это за камни?

— Бриллианты, конечно. Это моей мамы. Серьги и кольца тоже есть, кстати.

— А-а, тогда ладно.

Я выходила из магазина в длинной шубе из черного, как будто тронутого легкой изморозью, баргузинского соболя. Ярослав нес за мной короткую шубку и длинный белый меховой палантин, купленный на случай «если там будет холодно».

Я тупо плыла по течению. И, кажется, понимала что изменилось. После того разговора я просто не могла сделать что-то такое, что расстроило бы его. Нет, это была не жалость. Просто было чувство, что те страдания, которые мы оба вынесли из-за этого иномирного зла, которое там называли любовью, сравняли нас, сроднили что ли? Мы оба пострадали, и я помню, как страшно это было у меня. Если он вынес то же… пусть тешится. Если это приносит ему такое удовольствие.

Это не выглядит у него оскорбительно для меня, а немного глупо, скорее. Так и я сейчас совершаю странные вещи, позволяя тратить на себя огромные деньги. Сколько стоила эта шуба, я даже не спросила, чтобы не портить себе вечер. Белоснежный пушистый палантин укрывал плечи полностью, спадая почти до колен и оставляя на виду сверкающие камни. Зрелище было чарующим. На это и правда хотелось смотреть, не отрывая глаз. Пусть смотрит.

Когда мы подъехали к тому зданию, в котором должно было состояться мероприятие, и остановились, Ярослав спросил, не выпуская руль и не глядя на меня:

— Я сейчас должен знать, что могу себе позволить на людях, какие прикосновения? Что недопустимо для тебя и может вызвать неприятие, как тогда? Держаться совсем на расстоянии нельзя, обозначь допустимые рамки.

— Все. Ты можешь позволить себе все, что будет в рамках приличия. Ты сам никогда не вызывал у меня отвращения или отторжения. Я боюсь заболеть тобой, а потом потерять. Я больше не вынесу этого. Вот и весь мой страх. Я боюсь этой их любви, до смерти боюсь. Это ненормально, неестественно — это страшная болезнь, зависимость.

— Но сегодня ты-ы…

— Я-а, — протянула я с нервным смешком, — сегодня я решаюсь, Ярослав. И начинаю верить, что ты не предашь мое доверие, и очень надеюсь, что не влезешь во что-то, из-за чего тебя пристрелят. Теперь на тебе будет лежать огромная ответственность за мою жизнь. Я не выживу, если что, помни это.

— Я тоже, — выдохнул он. Откинулся на спинку кресла, посмотрел куда-то вверх и, повернувшись ко мне, лукаво улыбнулся.

— Все, значит…

— Только не борзей, Ярослав. Я девушка простая, этикетам не обученная, могу и…

— Я понял — в рожу дать.

Мы вошли в вестибюль. Прошли по нему, поднялись по широкой лестнице на второй этаж. Он поддерживал меня под руку и нес в руке палантин. На площадке в центре размещался гардероб, а в обе стороны открывались двери в два ресторанных зала. Нас рассматривали… Ярослав помог мне с шубой и, стоя сзади, накинул на плечи пушистый белый мех. Шепнул:

— Ну что — вперед?

Его дыхание обожгло шею, вызвало озноб, пробежавший легкой судорогой по всему телу. Я стиснула зубы. Ой, зря это я, зря ему сказала. Вечер не будет легким. Он шепнул опять, почувствовав, как я вздрогнула:

— Тихо, тихо. Я держу себя в руках.

— Ага. Меня и так колотит от волнения, а ты… дышишь.

Вечер не был легким. В зал он провел меня, прижимая к своему боку. Тишина сопровождала нас, пока мы подходили к его отцу и Ирине. И если бы не он совсем рядом… Это давало ощущение защищенности и придавало спокойствия. Ровно до того времени, когда началось это «все».

Его рука почти весь вечер лежала на моей талии. Поглаживания, обнимание за плечи, горячие пальцы под палантином у основания шеи, завораживающий шепот с придыханием в ушко, рука, поправляющая мою прическу и скользящая по щеке к подбородку… Очередной танец, длившийся, казалось, вечность, в процессе которого он уже откровенно целовал мою шею. Это было видно всем, потому, что он наклонялся при этом, отодвигая носом локоны.

Трясло не только меня. Что он делает? Музыка уже умолкла, а мы стояли, вцепившись друг в друга. Дрожали руки и колотилось сердце. В висок мне тяжело выдохнули: — Домой?

— А есть варианты? Ты что творишь? И как теперь уйти, все же понятно, блин, — простонала я.

— Тебя это так волнует? Домой?

— Какой домой? Там родители.

— Ко мне.

— Сам отпрашивайся, я не подойду к ним. Господи, как неудобно! Да отпусти уже, Ярослав — смотрят все. Это катастрофа.

— Если я сейчас отойду, тогда точно — катастрофа. Разворачивайся, пошли, — хохотнул он тихонько.

Мы подошли к виновникам торжества. Поднять глаза было невозможно. Лицо горело. Аркадий Иванович откашлялся, тихо поделился: — Сильно, убедительно, впечатляет. Вы справились. Но больше не нужно пока. Заводит, знаете ли.

— Папа, Ирина Борисовна, еще раз примите наши поздравления. Очень жаль, но дольше задержаться мы не можем. У нас э-э… голова болит. Душно.

— Душно, — подтвердила я, — выйду я. Забери шкурку.

Быстро развернулась и почти бегом бросилась из зала. Как назло, музыка слегка стихла, и каблуки громко стучали по паркету. Все гости провожали взглядом мое бегство и то, как, подхватив палантин, Ярослав кинулся вдогонку. Я, оглянувшись, заметила, как кто-то задержал его за руку, остановил. А он быстро что-то говорил остановившему его мужчине, провожая меня взглядом. Я выскочила за дверь, выдохнула… Стыдобень какая! Позорище вселенское… Свернула в сторону гардероба, отыскивая взглядом служащего. А потом споткнулась и осела на пол от удара по голове. В глазах потемнело от боли, свет померк…

Влажная ветошь скользила по моему лицу, вода стекала за уши и на шею. Я дернулась. Попыталась встать. Резко подступила тошнота, закружилась голова, взорвавшись болью, и меня вырвало. Едва успела повернуть голову набок. Застонала, опустившись обратно, закрыла глаза. Сильно приложили, наверняка сотрясение. Странным было то, что травмированные ударом мозги нормально функционировали — вспоминали, сопоставляли, анализировали. От приторного, противного запаха рвотных масс опять замутило.

Нужно было отползти, встать как-то. Женщина, развезшая, очевидно, макияж по всему моему лицу, стояла рядом с … кроватью? Нет, не кровать, а какой-то топчан, широкий, деревянный.

— Помогите встать, уберите это, — прохрипела я. Она что-то пропела на незнакомом языке и ушла. Мелодичная, музыкальная речь. До меня добрались-таки… И папа прав — я нужна не для постельных утех. Будущую любовницу не лупят по голове со всей дури и не держат потом в какой-то камере. Стены из камня, пол из камня, зарешеченное окошко — под потолком. Классическая тюремная камера из средневековья.

Женщина вошла опять и убрала с пола и лавки. Без моющих средств, просто убрала и вытерла. Запах никуда не исчез. Мне подали темную одежду. Я не поняла — зачем? Осмотрела себя, осторожно подняв голову, и увидела, что мое серебряное платье тоже испачкано. Женщина помогла мне снять его и надеть чистое нечто, разула. Она также вынула шпильки из прически и, не расчесывая волос, заплела косу, крепко завязав ее на конце веревочкой. Голова дико болела и эти действия меня утомили. Я легла, прижавшись щекой к шершавым доскам, и меня укрыли колючим толстым одеялом.

На каменном полу тускло сверкающей кучкой лежало колье. На него и браслет не позарились. Я осталась одна, дверь прикрыли и заперли.

Я и не пыталась о чем-то спрашивать, было понятно, что эта женщина просто прислуга. Не двигаясь, стараясь не заострять внимание на головной боли, я вспоминала, как все случилось. Я выскочила за дверь быстро и неожиданно. Сама не знала, что так сорвусь. Откуда они знали, когда меня ловить? Не понятно, да и не так уж важно теперь. В гардеробе не было того пожилого мужчины, который принимал у нас одежду. Это я успела заметить и еще то, что на этаже, между двумя ресторанными залами, не было ни души. Значит, все же как-то подгадали, готовились.

Но Ярослав опоздал выскочить за мной буквально на секунды. Как они могли успеть утащить меня, обездвиженную и все-таки не ребенка по весу? Значит, есть способ как-то перемещаться сюда из любой точки нашего мира. Или из заранее подготовленной. Затащили волоком между вешалками и уже оттуда… Это тоже было не так важно. Но вот зачем им я? Придется ждать, пока сами расскажут.

Ждала я долго. Два раза наступала ночь. Между сном меня кормили чем-то вполне съедобным — хлеб, сыр, вареные овощи. Довольно вкусно. Понятно было, что голодом морить не собираются. Питьевой воды было вдосталь. Горшок опорожняли, а вот помыться возможности не было — я только постаралась стереть остатки косметики с лица мокрым подолом.

Голова все еще кружилась и побаливала, поэтому старалась больше лежать. Что-то вспоминалось про постельный режим в связи с сотрясением мозга. Дни тянулись долго, просто невыносимо. Я пыталась мысленно отстраниться от настоящего, вспоминая свою семью, тот вечер у камина, Ярослава с его тягой к широким жестам из-за имеющихся больших возможностей. Вспоминала, как красиво я выглядела рядом с ним перед огромным магазинным зеркалом — как Снежная королева.

О прикосновении его губ к моей шее, когда разбегались по телу какие-то тонкие токи, ошеломляющие и чарующие, делая всю кожу необыкновенно чувствительной, превращая все тело в оголенный нерв… Вспоминала, как смотрели на нас остальные гости, но ни один мужчина за весь вечер не пригласил меня на танец. Ярослав порядком напугал их, давая то интервью. Становилось смешно, и я улыбалась, лежа в своей каменной келье. Мне оставалось только ждать. Славка была с родителями и за нее я не боялась.

Вспоминала разговор с папой накануне:

— Пап, а помнишь, ты говорил про извращенный конвейер? Что тоже не вынесешь больше и что нам с Ярославом нужно расстаться навсегда?

— Я все помню — ВСЕ, Аришка… И понимаю, почему ты спрашиваешь сейчас… Для нас это непосильная тяжесть… мы можем ошибиться, поэтому и не лезем в ваши отношения. От судьбы не уйти, наверное, и это хорошо, что решаете все только вы двое. Ты же сама видишь, что иначе просто нельзя — вы не сможете уже. А мы… я, во всяком случае, тебя благословляю. Смотри вперед, не оглядывайся и гони от себя любой страх — он не даст тебе жить нормально.

Я, кажется, понимала сейчас причину папиной уступчивости, даже если он и сам ее не знал. У них есть теперь Мирочка… сейчас весь свет не сошелся клином только на мне. И даже если они не осознают этого… страх потерять меня не ушел никуда, но они не потеряют в этом случае смысл жизни, у них останется она. Подсознание учитывало это и меняло, наверное, что-то в их восприятии всего происходящего.

И еще я понимала теперь причину такой внимательности к нашей семье Аркадия Ивановича. В свете рассказа Ирины его действия воспринимались совершенно иначе. Это был не чистый альтруизм, и не бесконечная доброта и бескорыстие. Он делал это для своего ребенка. В надежде, что я когда-нибудь спасу его, стану для него не погибелью, а лекарством.

В какой-то из дней ко мне зашел мужчина. И я в очередной раз убедилась, что нахожусь уже не на своей земле. Высокий, темноволосый, лет сорока, с той же звериной пластикой движений. Одежда на нем навевала мысли о венецианском карнавале. Только вот шпаги не хватало, а то бы…

Он сел на край моей лежанки, в ногах. Я отползла подальше в угол. А он заговорил на чистом русском языке:

— Вы перестали интересовать королевских управленцев, когда приняли ожерелье у одного из агентов короля в вашем мире. Все же это был их человек. Они, правда, не знали тогда, что он уже сотрудничал с нами — членами королевской оппозиции. Когда Ее Величество завершила свой земной путь, их миссия считалась выполненной. Но еще они должны были предпринять по нашей просьбе попытку связаться с законным наследником престола, в чем были замечены. Алекс, вы знаете его под этим именем, был схвачен и допрошен. Есть методы допроса, при которых воля человека и его сила духа не играют никакой роли. Он рассказал о Серхиасе и его участии. Двое других вовремя исчезли.

Мы представляем большинство, которое выступает против власти узурпатора. Законная королевская династия взойдет теперь на свой трон. Для этого делалось все возможное и сейчас мы готовы. Дело за будущим королем. Ее Величество скрывала место его пребывания, проживая отдельно и практически не контактируя с семьей. Ее дочь родилась и выросла вдали от Родины и не прониклась пониманием трагичности ситуации здесь. И шанс тогда был упущен. Сейчас мы опять готовы предложить трон наследнику.

Но теперь речь вот о чем. То, что он обратил пристальное внимание на вас, стало неприятным сюрпризом для нашего собрания. Женщина, которая уже приняла ожерелье, и даже родила ребенка от другого мужчины, не может обеспечить чистоту крови королевской династии.

То, что его дремлющая пока сущность приняла вас, ничего не значит в этом случае. Вы знаете, что для него существуют и другие, более достойные, в нашем случае, варианты супружества. Есть старинный род, представительницы которого часто подходили при отборе в супруги монархам. Девицу из этого рода сегодня представят наследнику. Я уверен, что его выбор будет в ее пользу. Да… он уже здесь.

Я прошу прощения у вас за то, каким способом вы попали сюда. Но это можно сделать или по желанию или в бессознательном состоянии. Нам некогда было церемониться. Наследник прибыл добровольно, беспокоясь о вашей участи. Но сейчас мы уже ознакомили его с ситуацией, связанной с продолжением королевского рода и наследованием трона, и он согласился познать запах соискательницы и вкусить ее поцелуй, если запах привлечет его…

— Говорите-говорите. Я внимательно слушаю.

— Вы, очевидно, не верите мне… Я дам вам возможность наблюдать церемонию знакомства наследника и соискательницы. В свою очередь, дабы облегчить наследнику выбор и направить его в нужное русло, я настаиваю, чтобы вы добровольно отказались от притязаний на звание королевы и объявили ему об этом сами. Нам необходима гарантия того, что вы не будете маячить у него перед глазами. Ваши родители и дочь находятся под нашим наблюдением и я не советовал бы вам… Но, я думаю, что вы и сами не станете навязываться мужчине, который проявит свой интерес к более достойной. Вы красивая женщина и устроите свою судьбу там, у себя — я в этом не сомневаюсь. Мы поняли друг друга, я надеюсь?

— Поняли, не сомневайтесь. Я не тупая. Но хотелось бы тоже гарантий безопасности для моей семьи.

— Вы вдова нашего соратника, растите его дочь и только в крайнем случае, при угрозе для престола, мы вынуждены будем принять решительные меры. Я зайду за вами перед церемонией, предоставлю возможность увидеть все самой, своими глазами, оставаясь незамеченной. И надеюсь, что вы проявите благоразумие…Арианна.