Телец для Венеры

Глава 17

Незадолго до восьми вечера Хамфри уже был в кафе. Во второй половине дня он внезапно вспомнил, что не предупредил Планта о вынужденном отсутствии в течение недели, и потому надеялся, проводив Летти к дому, вернуться за ее багажом, объясниться с миссис Роуэн (это могло оказаться длинной и неприятной процедурой) и, снова сходив в Саутгейт, заглянуть на ферму Планта.

Но Летти не ожидала его, одетая для выхода. В кухне никого не было. Вся задняя часть дома выглядела непривычно тихой и покинутой, однако Хамфри испытывал необъяснимое и потому тревожное ощущение. В кухню выходило много дверей, некоторые из них были застекленными, и, хотя Хамфри не слышал звуков шагов и не видел теней за стеклами, он чувствовал, что его появление не осталось незамеченным.

Отогнав эту мысль как нелепую, Хамфри остановился, намереваясь окликнуть Летти. Но прежде чем он успел это сделать, одна из дверей открылась, и в кухню вошла миссис Роуэн, одетая в черное платье и белую шапочку с черной лентой. Выглядела она, как всегда, спокойной и величавой, однако Хамфри сразу же понял, что его план увести Летти из кафе не обойдется без трудностей. Ах, если бы она согласилась остаться в домике вчера! Это был шанс, ниспосланный Богом, и вряд ли стоило надеяться, что он повторится так скоро.

– Добрый вечер, доктор Шедболт, – обычным тоном поздоровалась миссис Роуэн. – Хорошо, что вы пришли. Мне нужно поговорить с вами.

О чем она хочет говорить? – подумал Хамфри. Скажет, что Летти не может отлучаться два вечера подряд? Ну, тогда он станет умолять ее, ссылаясь на свой предстоящий отъезд. Хамфри бодро последовал за миссис Роуэн в примыкающую к кухне маленькую комнату, где ему еще не доводилось бывать, – тесное и душное помещение, меблированное диваном, жестким стулом с прямой спинкой и столом, занимающим слишком много места.

– Садитесь, – пригласила миссис Роуэн, указывая на диван и опускаясь на стул, что давало ей преимущество глядеть на собеседника сверху вниз. Положив руки на колени, она задумчиво смотрела на Хамфри, пока он, начав нервничать, первым не нарушил молчание:

– Вы собираетесь сказать, что Летти не может отлучиться сегодня вечером? Понимаю, я уводил ее вчера, а у вас много работы. Но завтра я должен ехать в Кембридж и буду отсутствовать неделю, поэтому мне показалось… Я надеялся, вы не станете возражать.

Миссис Роуэн ответила не сразу – она продолжала изучать Хамфри, словно он какое-то диковинное существо, о котором ей нужно узнать все, что могут разглядеть ее глаза. Наконец она заговорила по-прежнему мягко и дружелюбно:

– Вам следует знать, доктор Шедболт, что я могу больше никогда не разрешать Летти находиться с вами наедине.

– Женщина умолкла, наблюдая за эффектом, произведенным ее словами, покуда Хамфри, предчувствуя нечто скверное, ощутил, как его лицо заливает краска, а пульс начинает частить в ожидании ссоры. Он намеревался начистоту поговорить с миссис Роуэн, когда Летти окажется в безопасности в новой жилище, но в данный момент она все еще находилась в кафе, и это значительно осложняло его положение.

– Я удивлена, – продолжала миссис Роуэн, – что вы вообще осмелились прийти сюда этим вечером. Могу только предполагать, но похоже, вы рассчитывали на молчание Летти. Должна вас разочаровать: у Летти нет от меня секретов, и я знаю все о событиях вчерашнего вечера. Это вас удивляет?

Еще бы! Заявление миссис Роуэн потрясло Хамфри. Он мог представить себе, что она подозревает, догадывается, выпытывает, но чтобы Летти сама ей рассказала…

– И что же вам сообщила Летти? – спросил он, с трудом шевеля, пересохшим языком.

– Все. Вчера вечером она вернулась в полуобморочном состоянии и рассказала мне о вашей чудовищной попытке ее похитить. Меня нелегко шокировать, доктор Шедболт, но, когда я думаю о моем доверии к вам, о молодости Летти и об ужасных последствиях, к которым это могло привести, меня охватывает ужас. К тому же меня удивляет, как вы могли до такой степени рисковать вашей репутацией. Если уж вы утратили уважение к Летти, то должны были позаботиться хотя бы о своем добром имени.

Хамфри побагровел: выходит, он предстал в роли разоблаченного соблазнителя! В глубине души он понимал, что негодование миссис Роуэн предельно фальшиво, ее чувства – притворны, и он мог бы в свою очередь несколькими словами разоблачить ее, будучи совершенно невиновным в том, в чем она его обвинила. Любой из этих доводов, обдуманный хладнокровно, мог бы его успокоить, но сейчас он был не в состоянии рассуждать здраво, обезоруженный внезапностью нападения и ошарашенный поведением Летти. Быть может, она неверно истолковала его мотивы, несмотря на объяснения, или же просто выболтала всю историю, которую миссис Роуэн сознательно извратила. Что же Летти думает о нем сейчас? Если девушка поверила своей тете, то неудивительно, что она потрясена. Однако подобные размышления вряд ли поспособствовали бы ему дать достойную отповедь миссис Роуэн или восстановить уважение к самому себе. Он должен немедленно что-нибудь сказать, сохраняя, подобно его обвинительнице, спокойствие и самообладание.

– Летти объяснила вам, – осведомился Хамфри, – почему я предложил ей покинуть этот дом и позволить мне позаботиться о ней?

Миссис Роуэн махнула рукой, словно отметая неуместный вопрос.

– Вы имеете в виду чепуху насчет того, что мой дом – неподходящее место для нее? Не поймите меня превратно, доктор Шедболт, но меня это нисколько не задевает. Я знаю, что обо мне говорят, и не могу винить вас за легковерность, хотя вы часто бывали у меня и должны знать цену слухам. Меня возмущает ваше лицемерие. Предложи вы ей другой респектабельный дом, я бы поверила в ваши благие намерения, хотя постаралась бы этому помешать и досадовала бы на вашу доверчивость. Но утверждать, будто мой дом не место для Летти, и пытаться поселить ее в своем доме как любовницу кажется мне бессовестным притворством.

Хамфри почувствовал, как в нем закипает гнев, но сдержался и спокойно ответил:

– Миссис Роуэн, вам лучше знать, кого из нас следует обвинять в притворстве. Еще до того, как Летти перешагнула порог вашего дома, я знал, что здесь неподходящее место для нее, и она также это знала или, по крайней мере, подозревала. Несколько недель назад я предложил ей респектабельный дом, но пребывание там подразумевало заняться ремеслом, которое ей не нравилось, а к тому времени вы так над ней поработали, что перемена образа жизни уже не казалась ей желательной. С тех пор я неоднократно пытался подыскать ей другое жилье, но потерпел неудачу и поэтому взял дом в аренду. Никогда, – и Летти это отлично знает, как бы вы ее ни запутывали, – я не предлагал ей стать моей любовницей. Мне ничего подобного даже в голову не приходило. Вы придумали это, чтобы настроить Летти против меня и притвориться, будто ее от меня защищаете. Впрочем, все это не важно. Я нашел для Летти девочку-компаньонку и теперь собираюсь отвести вашу племянницу в новый дом, дадите вы на то позволение, миссис Роуэн, или без него.

Их глаза встретились. Взгляд Хамфри был гневным и вызывающим, а взгляд миссис Роуэн – почти бесстрастным. Когда она заговорила, ее голос звучал так, будто ее вынудили продолжать утомительную, нимало не занимающую ее тему.

– Вижу, что мне придется говорить с вами откровенно, доктор Шедболт. Летти моя племянница, и, насколько мне известно, у нее нет других родственников. Я ее опекунша, ибо она – несовершеннолетняя. Поэтому ни сегодня вечером, ни в другое время я не позволю ей выходить из дому без сопровождения одной из моих дочерей. Я запрещаю, – она подчеркнула это слово, повторив его, – запрещаю вам предпринимать любые попытки увидеть ее или говорить с ней. Я выразилась достаточно ясно? Тогда прошу вас покинуть мой дом и впредь держаться от него подальше. Сделайте это, и я обещаю: ни слова о вчерашней эскападе не достигнет ушей городских сплетников. Но если вы будете настаивать на вашем безумном намерении лишить Летти моей опеки, я постараюсь, чтобы новость распространилась повсюду, а это причинит вашей репутации непоправимый вред.

– Но я не возражаю, пусть все узнают, что я пытался забрать Летти из вашего дома, – запальчиво произнес Хамфри. – Можете даже напечатать об этом в газете. Большинство людей признают мою правоту и одобрят попытку вызволить невинную девушку из борделя.

Он сознательно использовал это слово, намереваясь уязвить миссис Роуэн и побудить ее обнаружить чувства, которые сотрут с ее лица невыносимое выражение спокойного превосходства. Но она всего лишь промолвила:

– Вот как? Мне кажется более вероятным, что люди начнут интересоваться, не старались ли вы вызволить девушку из борделя из желания самому посягнуть на ее добродетель. Разве мою порядочность не доказывает тот факт, что прежде, чем соблазнить Летти, вам потребовалось забрать ее из моего заведения?

Аргумент был выдвинут без всякого торжества, но его беспощадная логика заставила Хамфри умолкнуть. Вчерашняя история в соответствующей интерпретации миссис Роуэн пошла бы ей на пользу и во вред ему. Миссис Роуэн, если захочет, сумеет представить его не только негодяем, но и дураком. Теперь Хамфри понимал, почему люди, более ушлые и изворотливые, чем он, встречали достойного соперника в этой ужасной женщине. Мысль о поражении вызывала в нем бешеный гнев, но Хамфри подавил импульс бросить ей в лицо все то, о чем сообщил ему Плант, и спокойно заговорил:

– Прежде чем я соглашусь на подобную сделку, миссис Роуэн, я бы хотел повидать Летти и побеседовать с ней наедине. Могу я сделать это теперь?

– Летти не в состоянии ни с кем видеться и разговаривать. Но уверяю вас, мы с ней все обсудили прошлой ночью, когда она вернулась, потрясенная и раздосадованная. Летти неоднократно выражала желание никогда больше вас не видеть. Свидание с ней не принесет вам никакой пользы. Давайте на этом закончим и считайте, что вам повезло куда больше, чем вы заслуживаете.

– Я хочу видеть Летти, – настаивал Хамфри.

– Коль скоро моя репутация так или иначе зависит от вашего милосердия, я готов рисковать ею и дальше. Либо я сейчас же повидаюсь с Летти, либо подниму в этом доме такой шум, что сюда сбегутся констебли.

Миссис Роуэн посмотрела на него, вздохнула и поднялась.

– Кабацкий скандал, которым вы угрожаете, был бы крайне нежелателен для Летти в ее теперешнем состоянии. Вы можете повидать ее и спросить, хочет ли она жить в вашем доме или в моем, а также имеет ли желание поддерживать с вами дружбу. Но вы примете ее ответ как окончательный и не будете пытаться спорить или выдвигать встречные обвинения. Как вы, безусловно, заметили, девушка не отличается крепким здоровьем, а вчерашняя история весьма ее огорчила. Пойдемте.

Она прошла через кухню, поднялась по лестнице, миновала лабиринт коридоров и распахнула приоткрытую дверь.

– Ты не спишь, Летти?

– Нет, тетя Тирза, – послышался сонный голос Летти. – Входите.

Миссис Роуэн шагнула в комнату, и Хамфри последовал за ней. Летти откинулась на подушки, лежа в узкой кровати, под стеганым одеялом, словно кукла, которую ребенок уложил спать с открытыми глазами. Лицо ее было бледным, взгляд – остановившимся. Каштановые волосы падали на плечи, а руки неподвижно покоились на одеяле. Кружевной воротник ночной рубашки был застегнут возле горла, а плечи укутывала белая шаль.

– Не волнуйся, Летти. Тебе придется ответить всего на два вопроса, – сказала миссис Роуэн.

Она подошла к кровати, а Хамфри остался возле порога, освещенный тремя свечами в стоящем на комоде канделябре. Он видел, как лицо Летти внезапно напряглось, а глаза наполнились страхом.

– Вы же обещали! – воскликнула она. – Сказали, что все объясните!

– Я пыталась, – ответила миссис Роуэн, – но доктор Шедболт не верит, будто ты не хочешь его видеть. Поэтому мне показалось самым лучшим, чтобы ты сама сказала ему об этом.

Хамфри неловко шагнул к кровати и мягко произнес: «Летти». Но сейчас в комнате находились сразу три Хамфри Шедболта. Один из них – влюбленный, глядящий с мучительной страстью на глянцевые локоны Летти, линию шеи над кружевом воротничка, мягкую округлость груди в том месте, где ее не прикрывала шаль. Второй – обеспокоенный своей миссией молодой человек, спешно обдумывающий аргументы, чтобы убедить девушку и не вызвать у нее нервный срыв. Третий – медик-профессионал, мгновенно подметивший знакомые и безошибочные симптомы.

Именно третий Хамфри и нарушил молчание.

– Вы дали ей опиум, – упрекнул он миссис Роуэн, которая устало пожала плечами.

– Я дала ей голубые пилюли доктора Булмера – обычное обезболивающее и успокоительное.

– Это так, но не в больших дозах.

Миссис Роуэн впервые позволила себе повысить голос:

– Право, доктор Шедболт, это уж слишком. У меня не было возможности советоваться с врачом – я просто сделала, что могла, для девушки с расстроенными нервами. Быть может, прежде, чем мы все окажемся в подобном состоянии, вы скажете, что хотите, и покончим на этом?

Теперь пришла очередь обеспокоенного молодого человека.

– Я хочу поговорить с Летти наедине.

Но он также потерпел неудачу. Летти простонала и ухватилась рукой за юбку миссис Роуэн:

– Тетя Тирза, я слишком плохо себя чувствую, чтобы говорить с кем-нибудь.

– Даже со мной, Летти? – наконец осведомился влюбленный.

– Не знаю, что вам наговорили обо мне, но если вы подумаете, то не найдёте причин меня опасаться.

Миссис Роуэн вмешалась, не давая Летти времени ответить:

– Может, ты поговоришь с доктором Шедболтом, если я останусь в комнате?

Казалось, Летти пытается взять себя в руки. Подтянувшись выше на подушках, она заговорила более уверенно:

– Я сожалею о том, что произошло вчера вечером, но больше не хочу об этом говорить.

– Послушайте, Летти. Сейчас в доме находится девочка, которую я нашел для вас, так что вы не останетесь там одна. Утром я должен ехать в Кембридж и буду отсутствовать неделю. Мне бы хотелось, чтобы до моего отъезда вы перебрались на новое место. Если вы не можете идти, я пригоню двуколку и отвезу вас туда. Я не буду пытаться даже войти в дом, пока мы не поженимся, если, конечно, вы этого захотите. Надеюсь, теперь вы убедились, что вам солгали о моих грязных намерениях? Вы слышите меня, Летти? Вы ведь понимаете, почему я не могу оставить вас здесь, не так ли? Мне бы не хотелось огорчать вас подробностями… Вы мне верите? Вы согласны уйти отсюда немедленно?

В глазах Летти появилось знакомое затравленное выражение. Как и вчера вечером, они наполнились слезами, которые на момент застыли, словно стеклянные, а затем потекли по щекам.

– Вы оба говорите друг о друге такие ужасные вещи, – надломленным голосом промолвила девушка.

– Из-за того, что говорят обо мне, не стоит проливать слезы, Летти, – добродушно произнесла миссис Роузн.

– Ты должна решить, хочешь ли перебраться в дом, куда тебя водил доктор Шедболт… – она умудрилась произнести эти слова таким тоном, что безобидный домик превратился в обитель зла, – или остаться здесь со Мной и твоими кузинами. Это просто, верно? Ну, что ты предпочитаешь?

Вместо ответа, Летти пуще прежнего расплакалась. Сквозь рыдания послышались слова «всегда так добры» и «не хочу обижать».

– Конечно, я старалась быть доброй к тебе. Но если ты хочешь уйти отсюда, девочка, то уверяю тебя, я нисколько не обижусь.

Летти покачала головой так энергично, что несколько слезинок брызнуло с ее ресниц и щек, подобно каплям дождя, и указала рукой на Хамфри.

– Дело не в обиде, дорогая, – горячо воскликнул он, – а в том, что лучше для вас! Очевидно, мне придется все вам рассказать. Я пытался этого избежать, но иначе, похоже, невозможно раскрыть вам глаза на происходящее. Я могу вам доказать, что доброта этой женщины ровным счетом ничего не стоит, она с самого начала замышляла дурное в отношении вас. Это не плоды моего воображения, а факт. Вы ведь знаете Планта Дрисколла…

Хамфри дошел до предела отчаяния и уже не задумывался над проблемами этики и недопустимостью пренебрегать доверием, оказанным джентльмену. Пауза после имени Планта не была с этим связана – Хамфри был готов на все, чтобы дать понять Летти о грозящей ей опасности. Тем не менее он не решался повторить то, что сообщил ему Плант; слова, которые ему предстояло произнести, были такими грубыми, что, казалось, низводили его до уровня слепого неодушевленного орудия.

Именно поэтому, упомянув имя Планта, Хамфри снова покраснел и запнулся. Он не видел, какой эффект это имя произвело на миссис Роуэн, так как смотрел на Летти, ободряя себя мыслью, что уже испробовал все возможные способы и теперь вынужден прибегнуть к беспощадной откровенности. Но Летти неожиданно разразилась бурными рыданиями, молотя по подушкам руками и мотая из стороны в сторону головой.

– Замолчите! Я больше не желаю вас слушать! Тетя Тирза, пожалуйста, уведите его! У меня снова заболела голова! Я сойду с ума! Вы оба сведете меня с ума! – Она и впрямь перемежала слова безумными воплями и жестами отчаяния.

Миссис Роуэн после краткой борьбы удалось ухватить Летти за руки. Свободной рукой она дернула шнур звонка, висящий над кроватью.

– Очевидно, разговор придется прекратить, доктор Шедболт. Пожалуйста, уйдите. Летти, возьми себя в руки. Для истерики нет никаких оснований. Ляг и успокойся. Я позвонила Кэти. Тише, дорогая, тебя услышат внизу!

Хамфри подошел к двери и в отчаянии повернулся:

– Я ухожу, Летти. Но я вернусь в конце недели. Когда вам станет лучше, обдумайте все еще раз. И помните: дом готов и ждет вас. Спокойной ночи.

Хамфри сомневался, что она слышит и понимает его. С тягостным чувством поражения он вышел на лестничную площадку. Кэти Роуэн бежала вверх по ступенькам, подобрав до колен длинную юбку. Она промчалась мимо Хамфри, не удостоив его взглядом, и бросилась в комнату Летти, откуда все еще доносились рыдания и крики, заглушаемые умиротворяющим голосом миссис Роуэн. Через полминуты хозяйка дома вышла, закрыла дверь и остановилась, приглаживая волосы и поправляя шапочку.

– Ну, вы получили ваш ответ? – заговорила она.

– Надеюсь, теперь вы согласитесь на сделку? Вы оставляете Летти в покое, а мы позволяем этому прискорбному делу кануть в Лету.

Хамфри задохнулся от гнева.

– Я никогда не соглашусь на это, миссис Роуэн. Сегодня я проиграл, потому что вы наговорили Летти гадостей и напичкали ее наркотиками. Но я знаю, почему вы заманили ее в этот дом и почему одобряли мои визиты. Предупреждаю: если, вернувшись в конце будущей недели, я не обнаружу Летти в лучшем состоянии – телесном и душевном, – то я сделаю известные мне факты публичным достоянием. Я потребую нового расследования. Уверяю вас, я еще далеко не побежден.

– Не люблю, когда мне угрожают, – медленно произнесла миссис Роуэн.

– Но это пустые угрозы. Летти прибыла сюда, потому что осталась без средств, а я одобряла ее дружбу с вами, так как вы казались мне единственным человеком, которому она симпатизирует и доверяет. Летти ошиблась, но она ведь так неопытна. А почему вы, доктор Шедболт, думаете, будто я стану возражать, чтобы все это, включая события вчерашнего вечера, стало публичным достоянием?

– Потому что ваша история лжива. Я могу доказать на основании ваших слов, обращенных к третьему лицу, какую роль вы приготовили мне в своей грязной игре. Плюс к этому я сам кое-что видел в вашем заведении. В задней части вашего дома бывают только те, у кого есть веская причина хранить молчание. Но у меня такой причины нет. Для меня не имеет значения ничего, кроме Летти.

– Если вы намерены основывать ваши обвинения на россказнях обо мне Планта Дрисколла – а насколько я понимаю, он и есть упомянутое вами «третье лицо», – то вы выставите себя дураком. Не могу представить, чтобы Плант давал против меня показания на церковном дознании.

– Впервые за весь вечер ее верхняя губа скривилась в сардонической усмешке.

– Его можно заставить, – опрометчиво заявил Хамфри.

– Поживем – увидим, – наконец сказала миссис Роуэн.

– Будем надеяться, что, вернувшись, вы найдете Летти в добром здравии и в состоянии выслушать ваши предложения. Я сделаю все от меня зависящее.

Она начала быстро спускаться. Хамфри следовал за ней, чувствуя внезапное облегчение. Последние слова означали капитуляцию. Он заставил ее взяться за ум. Все-таки вечер был потрачен не зря.