Телохранитель

Глава 12

Шон открыл дверь, предполагая, что увидит почтальона или агента по доставке экстренной почты. Он ожидал кого угодно, но никак не Минди Макгрегор.

И тем не менее именно Минди-Гора стояла на крыльце на виду у всего восьмого класса и улыбалась.

— Привет. Не хочешь пойти в парк побросать мяч в корзину?

Минди никогда не упускала случая использовать свой рост — она каждый день играла в баскетбол, даже в дождь, и, казалось, даже не замечала, что, сколько бы ни тренировалась, в ее игре не наступало никакого прогресса — она была слишком медлительной.

— У меня есть пара долларов, — добавила она. — Потом мы могли бы проехаться до магазина «Севен-илевн» и поесть мороженого.

Она снова улыбнулась, на этот раз чуть менее уверенно, и Шон поймал себя на том, что неприлично пялится на нее. Он стоял в полном смятении с раскрытым ртом и не знал, что сказать.

В последние несколько дней он был любезен с Минди. Он случайно встретился с ней в библиотеке и в укромном уголке, где никто не мог их видеть, помог ей получить через Интернет информацию о Гражданской войне — точнее, о битве при Геттисберге. Она почти ничего не знала об Интернете, и ему пришлось долго объяснять ей систему поисков и расположение узлов связи. Они разговаривали о музыке и танцах.

Он рассказал ей о рыжеволосой девушке, которую встретил в Калифорнии, и пытался внушить ей, что это его девушка. Он даже придумал для нее имя — Лиза. Он говорил о «Лизе» так, будто они помолвлены.

Шон считал, что обезопасил себя, но сегодня после спевки она разыскала его и одолжила ему компакт-диск какой-то группы, которая, как она думала, ему нравилась. Он даже не взглянул на диск и тем более не стал его слушать. Он просто сунул его в свой ранец и поспешно ретировался.

Но она последовала за ним домой.

Теперь она стояла на его крыльце, а свой велосипед оставила у калитки для того, чтобы все на свете могли их видеть. Похоже, Минди считала, что он одинок и так же отчаянно нуждается в друге, как она. Но они не были похожи — он не хотел иметь друзей, в особенности таких, как Минди Макгрегор.

— Бери свой велосипед, — сказала она. — Или, если хочешь, пойдем пешком.

Теперь, когда Минди знала, что он не может быть ее мальчиком, она стала держаться свободнее и увереннее. Это, конечно, хорошо, но он предпочел бы, чтобы она так держалась где-нибудь в другом месте.

— Я… мне… жаль, но я не могу. Мне надо сделать домашнюю работу. И потом — скоро папа приезжает навестить нас, поэтому мне надо убрать в своей комнате.

Блестяще! Просто гениально! Визит отца был прекрасной причиной для отказа — тут уж ничего не попишешь.

Минди снова улыбнулась, но теперь совсем неуверенно.

— Ну, тогда я не возражаю против того, чтобы помочь тебе убрать в комнате. Говорят, сколько голов, столько умов, и две головы лучше одной, а когда речь идет об уборке, то четыре руки лучше двух, верно? Кроме того, я просто гений по части уборки. Моя мама держит агентство «Веселые горничные», и я постоянно помогаю ей, когда заболеет кто-нибудь из ее сотрудниц.

Если бы Минди вошла в дом, то ее велосипед все равно остался бы на улице, возле ворот, и каждый любопытный мог бы его увидеть и сделать свои выводы. Его могли увидеть Рики, Джош и прочие их ублюдочные приятели, а к завтрашнему утру вся школа узнала бы, что Минди-Гора провела день в доме Шона-Педика.

Господи! Но если он отвергнет помощь, она поймет, что разговоры об уборке — только предлог, чтобы отшить ее.

Шон откашлялся и сделал новую попытку:

— Ты бы поставила свой велосипед за гаражом — моя тетка не любит, когда велосипеды оставляют у крыльца.

Минди обернулась и увидела трехколесный велосипед Эмили, стоящий прямо впритык к ее собственному. И когда она снова посмотрела на Шона, то по выражению ее огромных, увеличенных очками глаз он понял, что она догадалась, почему он захотел, чтобы ее велосипед оказался подальше от глаз людских, и что это не имело никакого отношения к вкусам Мардж. Она поняла также, почему Шон отказался идти с ней в парк. Он не хотел, чтобы их видели вместе, не хотел, чтобы кто-нибудь из школы решил, что они друзья.

Выражение смущения и боли в ее глазах вызвало у Шона неприятное ощущение стыда. И чем же он лучше какого-нибудь Рики или Джоша? Нет, он даже хуже! Рики и Джош не подавали Минди несбыточных надежд, они не были с ней милы и любезны.

— Я не против убрать свой велик, — сказала Минди, и на губах ее появилась странная, ничего не выражающая улыбка. — Встретимся у задней двери, да?

Шон почувствовал себя еще хуже. Она знала правду, но настолько нуждалась в друге, что соглашалась на такое дерьмовое обращение. Она могла бы съездить его по физиономии, втоптать в грязь и плюнуть на его окровавленные останки, могла завопить от ярости. Вместо этого Минди молча перенесла свой велосипед за гараж.

Когда она скрылась за углом дома, Шон хотел окликнуть ее и сказать — ладно, пусть велик останется где стоит; какое ему дело, кто что подумает? Но он увидел Энди Хортона, мчащегося по улице на роликовых коньках, и закрыл дверь, моля Бога о том, чтобы его добровольная помощница шевелила своим толстым задом пошустрее. Теперь Шон ощущал себя полным и абсолютным трусом, ничтожеством и неудачником. Неудивительно, что отцу было тошно с ним и он не приезжал повидаться.

— Расскажите мне все о ваших детях.

Алессандра вела машину, сжимая руль обеими руками и, пожалуй, чуть медленнее, чем хотелось бы Гарри. Он то и дело оглядывался, пытаясь понять, почему она не перестраивается на другую полосу, где машин почти не было.

Глаза Алессандры казались усталыми, а нос оставался слегка красным несмотря на тот факт, что, выплакавшись, она с час поспала.

— Вы ведете машину слишком медленно, — сказал он.

— Не увиливайте.

— Прибавьте газу и не сводите меня с ума такой ездой.

— Я это сделаю, если вы мне расскажете.

Гарри вздохнул.

— Ладно, ваша взяла. Шон в восьмом классе. Он похож на мать. Эмили ходит в детский сад, в старшую группу. Бедняжка похожа на меня — темноволосая коротышка.

Алессандра чуть улыбнулась.

— Вы вовсе не коротышка.

— Джордж считает, что коротышка. Вы знаете, что говорят о низкорослых людях?

— Догадываюсь: это вульгарно и грубо, да?

— Вы меня загнали в угол. Черт! Я думал, вы это знаете.

Алессандра рассмеялась, и Гарри воспринял ее смех как настоящую победу, потому что она все еще была очень печальной из-за Джейн.

— Я надеялся, что мы будем ехать быстрее, — сказал он. — Хотя стоит вас предупредить, что машина с норовом — вы оглянуться не успеете, как окажется, что мы делаем девяносто миль в час.

— Благодарю за важное предупреждение, но надеюсь, вы мне все-таки расскажете о своих детях.

— Вы специально тренируетесь, чтобы быть такой занудой, или все получается само собой?

— Это тщательно разработанная деталь моего перевоплощения — Элис Плоткин положено быть приставучей занудой. Только Господу Богу известно, как она достает меня, но я считаю справедливым, чтобы она доставала и вас. — Алессандра снова посмотрела на него. — Вот почему отныне я всегда буду такой, — добавила она скрипучим голосом.

— Да прекратите вы это представление! Вам вовсе незачем стараться выглядеть смешной. Из нас двоих смешной я, и этого достаточно.

— Я и не пытаюсь быть смешной, — сказала Алессандра тем же ужасным голосом. — Просто перевоплощаюсь в Элис Плоткин, хочу стать похожей на нее во всех отношениях.

— Ладно, хватит, — проворчал Гарри. — Господи помилуй, я чувствую себя Франкенштейном. Ну что за чудище я сотворил!

Она снова рассмеялась, и Гарри вдруг с изумлением понял, что прекрасно проводит время в обществе Алессан-дры и даже наслаждается ее глупой болтовней. Это было невероятным парадоксом, но ему нравилась миссис Ламонт. Она оказалась совсем не такой, какой он ее представлял, а гораздо лучше. Гарри не мог припомнить, когда в последний раз так жестоко ошибался в человеке, положившись на первое впечатление. Мир Алессандры рухнул — по сути, у нее отняли жизнь. И все же она стремилась куда-то, стремилась идти дальше, поскольку не могла примириться со своей судьбой, не хотела без конца оплакивать прошлое или мазохистски смаковать несправедливость случившегося с ней несчастья.

— Расскажите мне все-таки о ваших детях, — сказала она своим обычным голосом. — Мы приближаемся к ним. Я хочу знать, чего мне ждать.

Гарри пожал плечами.

— Я, собственно, не представляю, что вы хотите узнать.

У нее красивый рот, отметил он, полные и изящно изогнутые губы. Но это не важно. Никакого секса, даже мыслей о сексе! Не сметь думать о том, чтобы нежно прихватить зубами эти губы…

Гарри отвернулся и принялся копаться в отделении для перчаток, разыскивая карту.

— Ну? — спросила она. — Какие они? Чем бы они хотели заниматься, каковы их вкусы? Начнем с главного, например, как они справились с трагедией, с потерей матери и Кевина, а потом и вас?

Гарри весь ощетинился.

— Меня они не потеряли.

Алессандра внимательно посмотрела на него.

— О'кей, — примирительно заметил он. — Меня, конечно, нет рядом с ними, но это не значит, будто я для них умер.

Алессандра все еще молчала, поэтому Гарри перешел к более легким вопросам. Чем бы они хотели заниматься, он не знал. Теперь уже не знал.

— Шон, пожалуй, тихий, спокойный, — размышлял он вслух. — Этот парень всегда любил читать, тогда как мы с Кевином предпочитали проводить время на воздухе. Когда мы выходили побросать мяч, Шон сидел на террасе и читал какую-нибудь книгу. Хотя он довольно хорошо играл в бейсбол и быстро бегал, но не отличался меткостью. И все же благодаря своей стремительности Шон часто выигрывал.

— Он все еще играет?

— Не уверен, — признался Гарри. — Когда я в прошлый раз говорил с Мардж, она сообщила, что Шон получил одну из ведущих партий в школьной постановке мюзикла. — Гарри рассмеялся. — Это меня совершенно вышибло из седла — я и не подозревал, что мальчик поет. Просто удивительно — такой застенчивый паренек, как Шон, и вдруг оказался на подмостках! И что ему там делать? Мне жаль, что я не смог присутствовать на представлении.

Алессандра снова молча посмотрела на него, и Гарри сразу понял, о чем она подумала. Его мальчик получил главную роль в школьном представлении, а он пропустил это. Какой же он тогда отец?

— Тихие люди не обязательно застенчивы. Возможно, они молчат потому, что говорливые не дают им вставить ни слова, — сказала Алессандра. — Мой двоюродный дядюшка был ростом шесть с половиной футов — самый крупный, громогласный и веселый человек, какого я только встречала. У него была маленькая, как птичка, жена, тетя Фрэн. Она всегда сидела в стороне и только улыбалась, не говоря ни слова. Однажды, через несколько лет после смерти дяди Генри, она проводила в нашем доме Рождество, и я была удивлена, когда заговорила с ней, потому что она оказалась еще более веселой и забавной, чем дядя. Просто рядом с ней он занимал слишком много пространства и был слишком шумным, чтобы она чувствовала потребность говорить в его присутствии.

— Так вы думаете, Шон молчал, потому что рядом с ним были Кевин и я, оба громогласные и говорливые? — Гарри покачал головой. — Ну да, Эм в общем-то тоже была шумной. Ей тогда исполнилось два года, и я прозвал ее Болтушка — маленький комочек, способный только хмуриться или смеяться. — Гарри почувствовал, как в груди у него защемило. — Ненавижу говорить об этом.

— Ненавидите говорить о своих детях?

— Нет, тут другое: ненавижу говорить о том, как это было раньше. Господи, я просто из кожи вон лез, чтобы они не слишком пострадали из-за развода и мы выглядели достойно, оставались семьей, хотя мы с Соней уже не жили вместе. Нам это давалось чертовски тяжело — мы прошли через ад, и я помню, как за несколько дней до… до происшествия я думал, что худшее осталось позади. Но когда мне позвонили и попросили опознать тело… Слушайте, не могли бы мы поговорить о чем-нибудь другом?

— Должно быть, вам тяжело это далось — ведь Кевин, как я понимаю, был вашим любимцем.

Что это? Элис Плоткин решила стать психоаналитиком?

— У родителей не бывает предпочтений — они любят всех детей одинаково.

Гарри вызывающе громко принялся шуршать картой, но это не могло скрыть его замешательства. Алессандра права, и он знал это: он любил Кевина больше остальных, потому что тот был его первенец, старший, потому что они обладали одинаковым чувством юмора, у них было одинаковое понимание абсурдного, одинаковые вкусы. Они оба пытались привить все это Шону, но Шон всегда отставал на шаг. Пожалуй, он просто был слишком юн и не мог за ними угнаться — вот почему их союз оставался союзом двоих.

Гарри всегда немного трусил, встречаясь с Шоном, который знал, что именно Кевин — любимец отца. Гибель Кевина потрясла Гарри, как не могла бы потрясти ничья другая смерть, и чувство вины, которое он испытывал, было почти непереносимым.

— Каким он был, Кевин? Или у вас нет желания говорить о нем?

Гарри покачал головой. Нет. Он теперь старался даже не упоминать имени Кевина — это было слишком тяжело, слишком больно.

— Может быть, вы расскажете мне о Джейн?

— Пожалуй. — Алессандра невольно вздохнула. — Когда я впервые увидела ее, ей была всего неделя. Ее мать ушла из больницы через несколько часов после родов, да так и не вернулась. В первые два месяца ни у кого не было уверенности в том, что девочка выживет, — она могла умереть в любой день. Но постепенно Джейн начала крепнуть. Я, бывало, брала ее на руки и держала, пока она высасывала свою бутылочку. У нее были темные волосики, карие глазки, а улыбка была такая, что становилось тепло на душе. Я хочу сказать, достаточно ей было взглянуть на меня, и я чувствовала себя на седьмом небе. — Алессандра помолчала. — Я бы отдала все на свете, только бы мне позволили взять ее.

Она снова посмотрела на Гарри. «Видите? — говорил ее взгляд. — Я могу говорить о Джейн».

— Сочувствую вам. Но Джейн по крайней мере жива.

Гарри тотчас же пожалел о своих словах.

— Простите, — тут же извинился он. — Я не хотел…

— Кевин, наверное, был вашей уменьшенной копией, — сказала Алессандра, давая ему шанс загладить свою бестактность.

Гарри вздохнул.

— Увы, — ответил он. — На самом деле он не был похож на меня. Волосы у него выглядели как у вас сейчас. От меня и Сони он взял, пожалуй, все худшее: мой нос, ее подбородок. Такая получилась смесь Но Кевин всегда улыбался, и тогда его лицо преображалось, становилось красивым. Он принадлежал к тем людям, которые всегда считают, что бутылка наполовину полная, а не наполовину пустая. Понимаете, что я имею в виду? Он был оптимистом — Теперь, когда Гарри позволил себе заговорить, казалось, он уже не остановится. — К тому же Кевин имел особый дар — он был замечательным спортсменом. Ему едва исполнилось четырнадцать, а я уже мечтал о его грандиозных успехах. Не думаю, что принадлежу к категории психов, которые с пеной у рта орут, выкликая новых добровольцев из молодого поколения, но в мечтах я видел его играющим за команду «Метрополитен полис». — Гарри рассмеялся. — Он уже начал вытягиваться, стал неуклюжим, угловатым, не знал, куда девать руки и ноги, — как раз тот возраст, когда мальчик из ребенка превращается в подростка. Даже лицо у него изменилось и больше не выглядело мальчишеским. Я даже мог представить, какой мужчина из него получится и… — Голос Гарри дрогнул. — Господи! До сих пор не верю, что он умер!

Алессандра не прерывала окутавшей их тишины. Она позволила своему спутнику отдаться скорби, а потом справиться с ней и заговорила уже, когда почувствовала, что он в состоянии ее слушать.

— Мне кажется, что Кевин не одобрил бы вашей болезненной жажды мести. Его бы огорчило то, что вы всю свою жизнь посвятили одной этой цели.

Гарри уставился на нее с таким изумлением, будто она сообщила ему о своей принадлежности к служителям культа сатаны.

— Не смотрите на меня так, — попросила его Алессандра. — Лучше сознайтесь: вы ведь никогда не переставали лелеять эту мысль. Или я не права?

— Простите, — взвился Гарри, — я, кажется, не просил вас высказывать свое мнение?

— Значит, — невинно спросила Алессандра, — вы предпочитаете отдать Шона и Эмили своей сводной сестре?

— Откуда вы, черт возьми… Это Джордж рассказал вам? Проклятие, я его убью!

— Они, и только они, нуждаются в вас, Гарри. Знаю, что вы не хотите об этом слышать, но Кевин в вас больше не нуждается.

Гарри отвернулся и уставился в окно — точно так же смотрела она всего несколько часов назад.

Пара минут прошла в угрюмом молчании, потом Алессандра включила радио. Должно быть, она взяла на себя слишком много.

Джордж повернул выключатель. Когда зажегся свет, он протянул руку за сигаретами и книгой, лежавшими на прикроватном столике. Хотя он старался не потревожить Ким, но она зашевелилась.

— Что мне для тебя сделать, малыш? — проворковала Ким, бессмысленно таращась на него. — Тебя снова беспокоит нога?

О «снова» не могло быть и речи — нога у него болела все время. Ничего удивительного в этом не было, ведь кто-то специально позаботился о том, чтобы проделать в ней дырку. Джордж просто не ожидал, что боль будет такой сильной и так долго не стихнет. Нога болела даже теперь, после того как его выписали из больницы, и тут Ким ничем не могла ему помочь.

— Пока еще не время принимать таблетку, — сказал Джордж. Закурив сигарету, он глубоко затянулся.

— Почему бы тебе не уснуть снова, а я пока немного почитаю. — Ким приподнялась на локте, и одеяло сползло с нее, обнажив совершенной формы полные груди. — Если хочешь, я могу сварганить для тебя нечто более сильнодействующее, чем дерьмовое снадобье, прописанное тебе доктором.

— Эй, ты забыла, что говоришь с федеральным агентом? Считай, что я этого не слышал. — Джордж потянулся за пепельницей. — И вообще, мне не нужны наркотики, особенно те, что распространяются нелегально.

Окно в его спальне было открыто, и ночной воздух приносил прохладу. Посмотрев на Ким, Джордж увидел, как ее соски приподнялись и превратились в острые пики. Она медленно спустила одеяло еще ниже, предоставив ему возможность созерцать ее прелести.

— Может, мы могли бы попытаться — как они это называют? — попробовать нетрадиционный подход к утолению боли?

Она потянулась к нему, но он перехватил ее руку и приподнял ее подбородок так, что лицо оказалось на уровне его глаз.

— Знаешь, меня бы вполне устроило, если бы мы просто поговорили.

Казалось, Ким была совершенно сбита с толку.

— Поговорили?

— Не пойми меня превратно, — поправился Джордж. — Я очень люблю то, что ты предлагаешь, но совсем необязательно, чтобы все, чем бы мы ни занимались, было прелюдией к сексу. По правде говоря, если конец заранее известен, это способно здорово испортить удовольствие. Ты понимаешь, что я хочу сказать?

Она определенно не понимала.

— Тебе что, не нравится, когда я активна?

— Да нет же, Ким, нравится, очень нравится.

— Мне тоже. Джордж рассмеялся:

— Вот и хорошо. Но обрати внимание, кроме одного или двух раз в самом начале, у нас не было нормального секса, нормального полового акта — только оральный секс, и ты всегда брала инициативу на себя. Каждый раз, когда я пытался дотронуться до тебя, ты отстранялась, а потом старалась отвлечь меня любым способом. Ты не находишь, что это не совсем справедливо?

Ким все еще избегала смотреть ему в глаза.

— Ну, ты был ранен, и я боялась причинить тебе неудобство. — Она замолчала и пожала плечами. — Если честно, просто мне это больше нравится.

— Нравится заставлять меня испытать оргазм, оставаясь холодной?

— Ты хочешь быть сверху?

То, как она это произнесла, не оставляло сомнений в том, что обычное совокупление было для нее пыткой.

— Сейчас я хочу только поговорить.

Ким просияла.

— Ты можешь говорить, а я пока…

Джордж затушил сигарету и отодвинул пепельницу на край ночного столика, подальше от постели.

— У меня адски болит нога. Я просто хочу полежать рядом с тобой.

Карие глаза Ким казались огромными на ее личике. Она положила голову ему на плечо, позволив своей руке покоиться на его груди. Но отчего-то рука ее была судорожно сжата, напряжена.

— Я почти ничего не знаю о тебе, — сказал Джордж, прижимаясь щекой к шелковистым темным волосам и нежно проводя пальцами по ее обнаженной спине, стараясь сделать так, чтобы она расслабилась. Чего она боится? — Я даже не знаю, где ты выросла.

— В городе, — ответила Ким. — Я всегда жила в Нью-Йорке.

— И никогда не хотела жить где-нибудь в другом месте? — Джордж удивленно взглянул на нее. — Я думал, что танцовщица с твоим талантом могла бы выступать в Атлантик-Сити или даже в Лас-Вегасе. Клуб «Фэнтэзи» — довольно затхлое место, и оно для тебя мелковато. Ким подняла голову.

— Господи, да я была бы только рада уехать в Вегас!

— И что тебя удерживает здесь?

Напряжение снова сковало ее тело.

— Ничего или все. Право, не знаю.

Крепко зажмурившись, Ким уткнулась головой в его шею.

Внезапно Джорджа охватила тревога.

— Послушай, Ким… — Джордж смущенно откашлялся. — Ты ведь держишься за Нью-Йорк не из-за меня, верно? Я хочу оставаться с тобой честным: с первой ночи, когда мы были с тобой, ничего не изменилось. У нас нет будущего.

— Я это знаю. — Ким снова подняла голову и твердо встретила его взгляд. — Ты все еще любишь свою бывшую.

Джордж принужденно рассмеялся.

— Я никогда этого не говорил.

Ким нежно отвела волосы у него со лба.

— И не надо, не говори.

Несколько секунд Джордж смотрел на нее, гадая, что еще она знает о нем.

— Ладно, — сказал он наконец. — Тебе известна моя страшная тайна. Было бы справедливо, если бы ты поделилась со мной своей. Почему ты не хочешь настоящей близости?

Ким прикусила нижнюю губу и некоторое время смотрела на него, решая, стоит ли отвечать, потом наконец тихо произнесла:

— Мне это не нравится… Просто не нравится, и все. Это не имеет никакого отношения к тебе.

— Черт возьми! Ты думаешь, что этим меня успокоила?

Джордж покачал головой. У Ким было невероятно прекрасное тело — пожалуй, самое прекрасное, какое ему только доводилось видеть. Он не сомневался, что это тело создано для любви, секса — для всех мыслимых позиций независимо от времени и места.

— У меня такое ощущение, будто мне становится трудно дышать, — попыталась она объяснить. — Меня охватывает паника, ужас, поэтому я предпочитаю этого не делать. Видишь ли, у меня не бывает оргазма; я притворяюсь, имитирую. Но если ты действительно хочешь…

— Да нет же. Если тебе это так неприятно…

— Некоторым ребятам все равно.

— Но я не принадлежу к числу этих некоторых. Ладно, а как насчет остального? Тебе действительно нравится оральный секс или ты просто выбираешь наименьшее из зол?

Ким ответила без колебаний:

— О нет, мне это нравится. Мне приятно сознавать, что ты больше меня, а я имею над тобой власть…

— Так вот в чем дело! В ощущении власти. Ты хочешь верховодить в наших отношениях. Это интересно! С тобой, должно быть, случилось нечто ужасное, когда ты была ребенком?

Ким ничего не ответила, но по выражению ее глаз Джордж понял, что попал в точку.

— Если когда-нибудь захочешь поговорить об этом, — сказал он тихо, — я здесь, к твоим услугам, и некоторое время никуда не уеду.

Она кивнула.

— У меня к тебе есть еще один вопрос. — Джордж чуть отодвинулся, чтобы лучше видеть ее глаза. — Если тебе известно, что я все еще неравнодушен к своей бывшей жене, то почему ты здесь?

Ким положила голову ему на грудь и некоторое время молчала, слушая, как бьется его сердце, потом ответила:

— Мне нравится, что я нужна тебе и ты не требуешь от меня слишком много.

— Я должен это сделать. — Алессандра услышала голос Гарри. Она оторвалась от созерцания капель дождя, сверкавших в свете фар других машин, и посмотрела на него.

Вчера машину вела она, и Гарри немного поспал, но все же он выглядел ужасно — волосы всклокочены, губы плотно сжаты, а по бокам рта пролегли суровые складки. Почувствовав, что Алессандра смотрит на него, он повернул к ней голову и улыбнулся печальной улыбкой.

— Моим детям нужна стабильность. Если вы прочтете мое досье, то поймете, что стабильности в моей жизни как раз и не хватало.

Гарри говорил, что готов предоставить своей сводной сестре право опекунства над детьми. Или он сказал что-то другое? Но как он мог пойти на такое?

— Вы не можете сейчас принимать столь серьезных решений, — сказала Алессандра дипломатично, — ведь вы так устали. Сначала надо добраться до места. Уже от одного этого вы почувствуете себя много лучше. Вы сможете обнять детей и отоспаться, а утром будете чувствовать себя совсем по-другому. И еще — вам следует попридержать язык, когда будете рядом с детьми.

— Постараюсь. Я помню об этом. Гарри замолчал. В тишине ритмичное движение дворников казалось слишком громким.

— Я напуган до смерти, — внезапно сказал он. — Прошу прощения, но нам придется остановиться: не могу показаться у Мардж в таком виде, да еще посреди ночи. Когда мы доберемся до Харди, будет уже половина второго.

Харди. Значит, вот как будет называться ее теперешнее место жительства. Харди, штат Колорадо.

Часы на приборной доске машины показывали начало первого. Конечная цель была близко, совсем близко. Алессандра надеялась только, что Харди окажется не такой провинциальной дырой, как те ужасные передвижные городки из фургонов, мимо которых они не раз проезжали по пути в Колорадо.

— Думаю, остановиться где-нибудь на ночь — хорошая мысль, — согласилась она. — Вы почувствуете себя лучше, когда побреетесь и смените одежду. Если хотите, могу даже подстричь вас — я не то чтобы очень большая мастерица по этой части, но хуже все равно не будет.

Гарри улыбнулся:

— Раз уж вы облекли ваше предложение в такую форму, я не могу отказаться.