Телохранитель

Глава 15

— Элли? Ты не спишь?

Алессандра улыбнулась. Как ни странно, но ей начинало нравиться это уменьшительное имя, придуманное для нее Гарри.

— Нет.

Она лежала, уютно устроившись в изгибе его локтя. Рука его собственнически прикрывала ее грудь, нога лежала поверх ее ноги.

— Я размышляю.

Ее голос был хриплым от усталости. Затылком она ощущала его теплое дыхание, и этого было достаточно, чтобы в ней снова проснулось желание. Алессандра почувствовала, как ее сосок отвердевает и приподнимается под его пальцами.

Но дело было не только в ней. Их притяжение друг к другу оказалось взаимным. Она чувствовала на своей ноге приятную тяжесть его пробудившегося органа — он слегка пошевелился, будто хотел скрыться от нее, но это было уже невозможно. Гарри убрал руку с ее груди и попытался сесть на постели, избегая прикасаться к ней. Алессандра повернулась к нему в поисках исходившего от него тепла.

— То, что я собираюсь тебе сказать, несколько запоздало, — начал Гарри.

Он оставил дверь ванной приоткрытой, и щель пропускала оттуда достаточно света, чтобы в комнате было не слишком темно.

— Вероятно, мне следовало сказать тебе это до… до того, как мы…

— Занялись любовью, — подсказала Алессандра.

— Да, — согласился Гарри, ерзая на постели. — Видишь ли, нам надо поговорить об этом, потому что слова, которые я приготовил, вылетели у меня из головы после того… То есть у меня просто отшибло мозги. Есть большая разница в определении этого акта. Занятия любовью связаны с определенными обязательствами, с определенными обещаниями. Мне не хочется, чтобы ты сделала не правильный вывод после того, что произошло между нами. Я не вправе давать тебе какие-нибудь обещания, и мне следовало это сказать, когда мы были еще одеты. — Гарри глубоко вздохнул.

Алессандра молча ждала продолжения.

— Мне тяжело говорить об этом теперь, понимаешь? Клянусь, я сделал это ненамеренно. Ты мне нравишься, по-настоящему нравишься, даже слишком нравишься, чтобы обманывать тебя, проявляя неуважение подобного рода. Я просто… Я так долго желал тебя, и вдруг это оказалось возможным… Но я совсем не подумал о последствиях, о том, что ты связываешь со мной какие-то надежды.

Гарри пытался втолковать ей, что не любит ее, и Алессандра была готова рассмеяться вслух. Многие мужчины пытались обмануть, завлечь, соблазнить ее, чтобы провести в ее объятиях час или целую ночь. Она слишком часто слышала комплименты, уверения в вечной любви, и ей понадобилось немного времени, чтобы понять — они ровным счетом ничего не значат. Мужчин привлекала ее внешность. Их привлекала возможность появляться в обществе с такой красивой женщиной, но они ее не любили.

И все-таки за всю ее жизнь никто, даже Гриффин, замужем за которым она была семь лет, никогда не говорил ей, что она ему нравится. Так было до сегодняшнего дня. Но Гарри она действительно нравилась, и это не имело никакого отношения к ее внешности. Ему нравилось то, что скрыто у нее внутри. Никогда еще сердце ее не билось так сильно, не было переполнено такой благодарностью. Неужели она встретила этого удивительного человека, честного и до боли привлекательного, вполне земного, и вступила с ним в столь многообещающие отношения для того, чтобы тотчас же потерять его?

— Я с самого начала знала это. Тебе придется возвращаться в Нью-Йорк. Моей единственной надеждой было то, что мы окажемся в постели вместе, — сказала Алессандра, тщательно подбирая слова. Она потянула на себя одеяло, прикрыв им грудь, чувствуя на себе его взгляд, ощущая, что тень не падает на нее и не скрывает наготы. — Но если ты не хочешь…

— О! — перебил Гарри. — Речь совсем не об этом. Я буду с тобой каждую ночь, пока мы здесь, если ты мне позволишь. Но я не хочу, чтобы ты принялась выбирать семейные фарфоровые сервизы — ведь нашим отношениям не суждено окончиться браком.

— Гарри, поверь, я и не собираюсь за тебя замуж.

Она вообще не хотела замуж — ни за кого. Во всяком случае, в ближайшие несколько лет было бы чистым безумием вступать в длительные отношения. Она только пыталась понять, кем стала и кем останется в своей дальнейшей жизни, понять себя, все узнать о себе до того, как сможет стать достойной парой для кого бы то ни было. Вдобавок ко всему ей теперь приходилось скрываться.

— Я была замужем семь лет, и как бы ты мне ни нравился, у меня такое чувство, что если наши отношения приобретут постоянный характер, то они повторят мои отношения с мужем. Как ни соблазнительна мысль о том, что кто-то возьмет на себя заботу о тебе, я не хочу принадлежать никому.

С минуту Гарри молчал, потом ответил:

— Разумеется, мне довольно неприятно сравнение с Гриффином, но, с другой стороны, глупо обижаться, потому что это можно воспринимать по-разному, верно? — Он сделал жест в сторону кровати.

— Может быть, не стоит устанавливать запретов относительно того, о чем можно и о чем нельзя говорить, а также что делать и чего не делать? — сказала Алессандра, все еще тщательно подбирая слова. — Не надо усложнять простые вещи. Мне нравится быть с тобой: ты смешишь меня, и ты — просто чудо в постели. К тому же ты сказал, что я тебе нравлюсь. Поэтому… — она почувствовала, как к щекам ее прихлынула кровь, — давай проведем следующую неделю, занимаясь любовью.

— И никаких обещаний.

— Никаких.

Алессандра тоже не могла пообещать ему многого, например того, что не сделает глупости и не влюбится в него. Она не могла пообещать, что не будет пытаться привязать его к себе, влюбить в себя, по-настоящему заставить полюбить себя такой любовью, которая начинается с симпатии и вырастает из чувства уважения. Ей было приятно уважение Гарри почти так же, как и то, что она ему нравилась.

— Я не могу пообещать тебе только одно, — она села к нему на колени, и простыня соскользнула с нее, — что в течение следующей недели тебе удастся как следует поспать.

Гарри рассмеялся и привлек ее к себе.

— С таким обещанием я, пожалуй, смогу примириться. — Он поцеловал ее в губы долгим, страстным поцелуем.

— Что это, черт возьми? — Ким стояла в дверях столовой, плотно запахнув манто из искусственного меха и глядя на стол, ломившийся от яств.

— О! Ты быстро вернулась, — улыбнулся Джордж, раскрывая ей объятия. — Я решил, что раз уж не могу повести тебя пообедать, то пусть обед придет к нам сам.

— Обед? — удивилась Ким. — Так речь идет об обеде? Иисусе! Джордж!

Она, как буря, пронеслась через холл и скрылась в спальне.

Джордж явно не ожидал такой реакции — он всего лишь хотел доставить ей удовольствие и теперь с недоумением следовал за ней, опираясь на костыли.

— Это итальянский обед из «Венеции» — ты ведь любишь этот ресторан…

Ким круто повернулась к нему, и он увидел, что под меховым манто на ней были только красные ажурные бархатные трусики и такие же туфли на высоких каблуках.

— Ты напугал меня до смерти. Я бросила клуб, сорвалась и прилетела сюда прямо с подмостков, после того как Кэрол передала мне сообщение о твоем звонке. У меня чуть сердечный приступ не приключился: я думала, ты упал и у тебя разошлись швы! Я даже не стала переодеваться — схватила манто и помчалась.

Она сорвала с себя манто и бросила его на кровать. Ее обнаженные груди украшали только блестки, покрывавшие все тело во время танца; при каждом вздохе они сверкали и переливались.

Ким села на кровать и принялась стягивать туфли.

— Теперь я вспотела, как свинья, и на пятках у меня водяные мозоли — каждая величиной с пончик.

Джордж сел рядом с ней и положил костыли на пол возле кровати.

— Детка, мне жаль. Я понятия не имел, что ты так волновалась, — просто хотел, чтобы ты поторопилась домой, пока еда не остыла.

Он потянулся к ней и обеими руками взял ее за ступню. Ким всего лишь чуть-чуть преувеличила, когда говорила о водяных мозолях, — кожа не лопнула, но пятки были красными.

— Позволь мне полечить тебя. Я сейчас приложу влажное полотенце, — сказал Джордж. — И думаю, у меня в аптечке найдется мазь.

Гнев Ким прошел, как только он дотронулся до нее. Она попыталась встать, но он снова толкнул ее на постель.

— Нет, я сам. Я прекрасно справляюсь, когда у меня под рукой пара костылей. Кроме того, я виноват, так что лучше сядь и позволь мне хоть раз позаботиться о тебе.

Ким молча кивнула, вытирая слезы, неожиданно затуманившие ей глаза.

Джордж старался не смотреть на свое отражение в зеркале ванной комнаты, пока мочил тряпку в холодной воде. Вечер получился совсем не таким, как он рассчитывал. Ему хотелось сделать что-нибудь приятное для нее, а вместо этого он ее вконец расстроил. Он хотел бы сидеть напротив, отделенный от нее только обеденным столом, и, разговаривая с ней, дать ей понять, что каждый их вечер должен заканчиваться одним и тем же.

Вместо этого Джордж был вынужден вернуться на исходную позицию и сесть на кровать рядом с ней, одетой в облегающие трусики, едва прикрывавшие признаки пола. Он снова был готов к действию: достаточно всего нескольких секунд, чтобы она заняла свою излюбленную позицию сверху.

Хотя Ким настаивала, чтобы все было по его вкусу, Джордж не мог поверить, что ей нравится секс как таковой. Когда он неуклюже проковылял из ванной, она, лежа на постели, неподвижно смотрела в потолок. Тушь размазалась у нее под глазами, и это придавало ей еще более экзотический и сексуальный вид, чем обычно.

То, что Ким была почти обнаженной, только усиливало это впечатление.

Джордж подошел к ней, и она послушно подвинулась на постели. Он положил ее ноги себе на колени и осторожно приложил влажный кусок ткани к ее пятке.

— Ну как, лучше? Она кивнула.

— Я думала, случилось что-то ужасное, — сказала Ким самым тонким и жалобным голоском, и это прозвучало искренне. Ее глаза снова наполнились слезами. — Дорогой, ты не хочешь меня обнять?

Джордж вовсе не был против, он поцеловал ее и не смог удержаться от того, чтобы не провести рукой по ее спине, плавно переходящей в талию. Господи! Что за тело!

Он старался обнимать ее так, чтобы в любой момент она могла выскользнуть из его объятий, тем самым предоставляя ей право выбора. Но если она хотела поцеловать его крепче, он нисколько не возражал и против этого.

Проведя рукой по мягкому бархату ее крошечных трусиков, вырезанных на животе в форме буквы V, едва коснувшись их кончиками пальцев, Джордж погладил мягкие изгибы живота, едва прикоснулся к груди, почти неощутимо для нее провел рукой по соскам, погладил шею, плечо, потом спину. Все это повторилось не один раз.

Наконец Ким вздохнула, тело ее расслабилось в его объятиях.

— Как приятно! — прошептала она.

— Гм! Я мог бы заниматься этим всю ночь, если бы ты захотела.

Он почувствовал по движению вплотную прижатых к нему ресниц, что она открыла глаза.

— Ты согласился бы провести так всю ночь? Именно так?

— Я бы наслаждался каждой минутой этой ночи — Джордж нежно поцеловал ее в лоб.

Когда его пальцы снова коснулись ее груди, Ким издала тихий стон наслаждения и прижалась к нему крепче, так, что он позволил себе прикоснуться к ней по-настоящему, но не втянул в рот ее сосок, хотя ему до смерти хотелось этого. То, чего он так желал, могло подождать.

— Не бойся, детка, — прошептал он снова, проводя рукой по ее спине. — Скажи мне, чего ты хочешь, и я это сделаю. Если ты хочешь, чтобы я перестал…

Он позволил себе промедлить всего одну секунду, задержать руку на нежном холмике под ее бархатными трусиками, прежде чем его рука скользнула вверх по животу, но она не сделала попытки отстраниться. Его рука снова совсем легко скользнула вниз и погладила ее сквозь трусики. В горле Ким зародился низкий звук, который можно было счесть признаком боли или страха, и он снова отдернул руку и принялся гладить ее по животу, чертя рукой круги вокруг пупка.

— Хочешь, чтобы я не делал этого? — спросил он. — Ты хочешь?

— Нет, — ответила она так тихо, что он ее едва расслышал.

Он снова дотронулся до ее груди, сначала до одной, потом до обеих сразу и уже не так легко, но все же осторожно и нежно, стараясь не вызвать в ней отвращения. Ее соски были напряжены от прилива возбуждения и желания, и он прикоснулся к ним кончиком языка и слегка увлажнил их, потом медленно провел рукой вниз от сосков до живота и лона.

— Можно?

Она вся трепетала; дыхание ее стало хриплым и неровным.

— Я собираюсь прикоснуться к тебе вот так.

Он провел рукой по ее обнаженному бедру тем же легчайшим, ласкающим движением, не смея дохнуть, испуганный и обрадованный тем, что она доверилась ему до такой степени. Он молил Бога, чтобы она позволила ему эти ласки не из обычной покорности. Он должен дать ей почувствовать: то, что когда-то случилось с ней, не имело отношения к сексу и наслаждению, а было связано только с насилием и жестокостью.

Джордж не мог подарить ей многого, но он мог дать ей понимание этой разницы. Если бы только она позволила ему!

Он продолжал ласкать ее, и она начала медленно раскрываться для него.

— Я принимаю это как согласие, — прошептал Джордж, спуская ее символические трусики на бедра и еще ниже. Она сбросила их совсем, и он принял это за еще одно свидетельство готовности к близости. Тогда он прикоснулся к ней легко, нежно, как обещал.

Прикасаться к ней было все равно что к атласу — такой гладкой, теплой и совершенной была ее кожа.

Она не отстранилась.

Джордж поцеловал ее груди, нежно дотрагиваясь до сосков, забирая их в рот и чуть потягивая. Ким застонала и, подняв бедра, прижалась к нему, удивив его, но еще больше себя самое.

Потом она замерла, и Джордж, подняв голову, заглянул ей в глаза. Ким все еще тяжело дышала, тело ее трепетало. Пока он смотрел ей в лицо, она провела языком по губам и неуверенно улыбнулась:

— О Господи!

Он улыбнулся в ответ, ощутив прилив восторга, столь сильного, что на глазах у него выступили слезы.

Это и в самом деле было удивительно: у него эрекция величиной с космический корабль, и он радуется так, что сердце вот-вот выскочит из груди.

— Можно мне продолжить?

Ким кивнула.

Его пальцы проникли глубже внутрь ее тела, и Джордж, не отрывая глаз от ее лица, принялся нежно и медленно ласкать ее большим пальцем.

— О! — выдохнула она и снова провела языком по губам. — Ты можешь?

— Да, — ответил он. — Все что угодно, детка, все что хочешь… Да!

Она покраснела.

— Тогда сделай, чтобы мне было так же хорошо, своим… своим… ну ты понимаешь, о чем я.

Конечно, он понимал.

— Да, я сделаю это.

Откинувшись на спинку кровати, Джордж стал шарить в ящике прикроватной тумбочки в поисках кондома, второй рукой продолжая ласкать ее. Он расстегнул и спустил штаны и проделал все это в мгновение ока.

— Если скажешь, что продолжать не стоит, я остановлюсь, — снова заверил он, перекатывая ее на другую сторону кровати и устраиваясь за ее спиной. В такой позе он не должен был вызвать у нее страха.

Он продолжал ласкать ее, все еще нежно прижимая к себе одной рукой, и медленно входил в ее тело, сначала неглубоко, потом отстранился, повторил это действие и на этот раз проник в нее чуть глубже.

Она издала тихий звук и, когда он повторил проникновение, задвигалась вместе с ним. Тело ее не замерло, не одеревенело, не застыло, и она не попросила его отстраниться. Медленно, чрезвычайно медленно Джордж занимался с ней любовью. Каждое его движение в ее теле, каждый толчок, казалось, занимал целую жизнь — он жил, умирал и оживал снова. Возможно, это погубит его, но он не мог поступить иначе. У нее начался оргазм, когда он был глубоко в ее теле, и тотчас же его тело начало расслабляться. Он отступал медленно, стараясь сделать приятным для нее каждое мгновение. Джорджу казалось, что мозг его не выдержит напряжения и разлетится на тысячу кусков от отчаянных усилий. Следующее движение отбросило его на край постели, в то время как она все еще продолжала содрогаться и ее плоть обволакивала его. Окончание его наслаждения было столь острым, что перед его сомкнутыми веками заплясали разноцветные огни.

Но физическое наслаждение было ничто по сравнению с радостью, испытанной оттого, что он сумел привести эту женщину в место, где она никогда прежде не бывала.

— О мой Бог! — все повторяла Ким. — А я и не знала, что так бывает.

Она повернулась к нему: в ее прекрасных темных глазах сверкали слезы. Она вся дрожала. Джордж обнял ее, прижал к себе и нежно держал в объятиях, пока не убедился, что Ким понимает — она свободна, и у нее по-прежнему есть выбор.

Ким протянула к нему руку и погладила его. В ее голосе прозвучало изумление, когда она произнесла:

— Ты плачешь.

Это было правдой. Она поцеловала его.

— О Боже, Джордж, — прошептала она, и слезы покатились у нее по щекам. — Что мне делать? Я не хочу любить тебя.

Шон вошел в игровую комнату и обнаружил там Минди, которая, лежа на кушетке с поднятыми кверху ногами, смотрела телевизор.

— Думаю, на этот раз им удастся этот маневр, — сказала она.

Голова ее свисала с края кушетки, длинные ноги упирались в стену, под футболкой обозначилась прежде незаметная грудь.

Шон отвернулся, с изумлением убедившись, что у Минди тоже есть этот орган. Он не воспринимал ее как девушку — во всяком случае, как ту, рыжеволосую, что встретил когда-то в Калифорнии.

— Профессор смастерил радио из кокосов, — сообщила Минди. — Если он такой умный, то все, что ему требуется для дела, — это использовать в качестве антенны одну из чашек лифчика Джинджер.

Шон подошел к окну, расположенному под низко нависающими балками, и слегка наклонил голову, чтобы не удариться.

— Мне неприятно тебя разочаровывать, Минди, но они никогда не выберутся с острова. — Он имел в виду фильм, который она смотрела, — «Остров Джиллигана».

— Ну а зачем они так стараются, если не хотят выбираться? — спросила Минди. — Это ведь настоящий рай. Право, я всегда удивлялась, почему профессор не выбрал Мэри Энн. Чего он, собственно, ждал? Она была самой славной на этом острове. Но потом я поняла: профессор — педик и все эти годы он питал чувства к Джил-лигану.

Шон молча слушал ее болтовню, глядя на улицу перед домом, на ту ее часть, что была видна из окна третьего этажа. На улице не было никакого транспорта, никакого движения — там было пусто.

— Эй! — сказала Минди, поворачиваясь на другой бок и уменьшая звук с пульта дистанционного управления. — Должно быть, ты оставил свое чувство юмора внизу, на кухне.

Шон даже не взглянул на нее.

— Не нахожу ничего забавного в предположении, что кто-то из персонажей оказался гомосексуалистом.

Минди промолчала, но когда он к ней повернулся, то увидел, что глаза ее были огромными, как блюдца.

Последние три дня после школы она торчала у него до вечера и даже в субботнее утро снова была здесь. Как ни странно, вопреки его предположению, что она сведет его с ума, общество Минди было для него приятно. Шону нравилось вот так обернуться и увидеть, что она здесь. Ему даже стали нравиться ее глупые шутки.

— Я вот не гей, — сказал он, — и почему это все меня подозревают? — Он сам же ответил на свой вопрос:

— Потому что я люблю танцевать. Но это так глупо!

— Пусть бы ты даже и был геем, — усмехнулась Минди, — это для меня не важно. Я все равно останусь твоим другом.

Она останется его другом невзирая ни на что, а он все-таки прячет ее велосипед за домом и воровато впускает ее через заднюю дверь. Хотя они часто разговаривали о глубоко личных вещах, все же при встрече в вестибюле школы Шон приветствовал ее небрежным кратким кивком. Он никогда не садился за ее стол во время ленча, хотя иногда случалось, что каждый из них сидел в одиночестве.

Возможно, Минди и была его другом, но он не вел себя с ней как настоящий друг.

К своему ужасу, Шон почувствовал, что глаза его наполняются слезами. Он поспешил снова повернуться к окну.

— Ты чудишь, потому что твой отец еще не приехал, — сказала Минди все тем же спокойным и тихим голосом.

— Не думаю, что он приедет.

Шон устал играть роль крутого парня — он не верил, что Гарри собирается навестить их, и знал, что не поверит, пока отец не окажется здесь. Но правда заключалась в том, что он надеялся и даже молился, притворяясь перед самим собой, что это только ради Эмили. На самом деле он очень хотел, чтобы Гарри приехал, хотел, чтобы его папа был здесь и чтобы все устроилось наилучшим образом.

А Гарри все не ехал.

Шон знал: в любую минуту может зазвонить телефон, и извиняющий голос скажет, что обстоятельства изменились…

— Минди! — Эм остановилась в коридоре у двери игровой комнаты и закричала так громко, что дверь чуть не слетела с петель:

— Ты там?

Хотя Шон был дальше от двери, чем Минди, он быстро подбежал и открыл ее.

— Не кричи так — тетя Мардж работает внизу, — прошипел он. Господи, как это маленький человечек может кричать так громко?

Эмили стояла у двери с большой коробкой в руках.

— Я пришла поговорить с Минди.

— О, спасибо, Эм. — Минди отстранила Шона и взяла коробку. — Ты принесла это мне?

— Альбомы с фотографиями? — Шон не поверил своим глазам. Все, что ему оставалось теперь делать, — это сидеть рядом с сестренкой и разглядывать фотографии, сделанные в те времена, когда его жизнь представляла собой невообразимую мешанину из печали, страха и боли. Видеть эти снимки оказалось выше его сил.

На фотографиях были изображены его мать и он у нее на руках — их лица лучились радостью. Господи, как ему недоставало ее, и Кевина тоже! Слезы, которые всегда были близко, сейчас сдавили ему горло. Сегодня Шон не мог этого вынести, не мог сидеть рядом с Эм и придумывать новую ложь, объясняя, почему Гарри не приезжает к ним чаще. Папа любит ее, конечно, любит, но он слишком занят своей чертовски важной работой. Он занят спасением мира, а значит, он не может провести с ними даже одного дня из трехсот шестидесяти пяти.

Голос Шона дрогнул, когда он повернулся к Минди:

— Это ты попросила Эм принести альбомы с фотографиями?

Минди смутилась:

— А что в этом плохого?

Шон сердито посмотрел на свою маленькую сестренку:

— Эм, ты же знаешь, что, прежде чем их взять, следует спросить разрешения у Мардж.

— Это я виновата, — вмешалась Минди. — Я хотела взглянуть на твоего отца.

Шон тоже хотел этого. Он отчаянно хотел видеть отца, хотел знать, как тот выглядит.

— Тебе лучше бы заниматься своими чертовыми делами и не лезть в чужие! — вспылил он. В мгновение ока вся его горечь, все разочарование вылились в приступ яростного гнева. — Ты всегда тут как тут, путаешься под ногами, во все суешь нос. Толстуха-Болтуха! Вдвое больше моей кушетки! Я не приглашал тебя сюда! Почему бы тебе не убраться восвояси и не оставить меня в покое?

Эмили потянула брата за рубашку.

— Не бранись, слышишь?

Шон шлепнул сестренку по руке сильнее, чем собирался.

— Знаешь что, Эм? Папа должен был приехать к нам, но не приедет. И не потому, что занят важной работой, а потому, что он не любит нас. Лежит где-то пьяный и не может подняться с постели. Гарри вовсе не работает на президента, а не приезжает потому, что он задница и ему начхать на нас!

— Не надо говорить слово «задница», — прошептала Эмили. Глаза ее наполнились слезами, она крепко прижала к груди руку, которую брат так сильно ударил.

— Ты сам задница! — крикнула Минди. Она оттолкнула Шона и, схватив Эм в охапку, выбежала из комнаты.

Шон почувствовал, что его сейчас вырвет; весь его гнев прошел, сменившись стыдом. Господи! Чего он только не наговорил!

Телевизор все еще работал, и Джиллиган молча крался по палубе, в то время как шкипер готовился огреть его по голове.

Гарри спал плохо. Когда Алессандра проснулась, она сразу поняла, что сон его был кратким и прерывистым. Накануне он не раздумывая заслонил ее собой, спасая от возможной смерти, становясь щитом на пути пуль, направленных в нее. Он и глазом не моргнул, готовясь ради нее встретить смерть, но при мысли о предстоящем свидании со своими детьми приходил в ужас.

— Все будет хорошо, — сказала Алессандра.

— Возможно. Но не слишком легко, — тихо ответил он.

Она дотронулась до его волос, любуясь тем, как изменила его новая стрижка, насколько привлекательнее и сексуальнее он теперь выглядел. По крайней мере у одного из них сегодня с прической было все в порядке.

— Думаю, ты должен честно рассказать им, почему так долго не был дома, повиниться и впредь делать это как можно чаще.

Гарри свесил ноги с кровати и заговорил так тихо, что Алессандра с трудом расслышала его:

— А что, если уже слишком поздно?

— Пока ты жив, не может быть слишком поздно.

Она верила всем сердцем в то, что говорила. Гарри молчал, и она дотронулась до него.

— Если хочешь, я буду держать тебя за руку. Гарри закрыл глаза, мечтая только о том, чтобы можно было подольше вот так сидеть и не двигаться.

— Думаю, ты права: мне потребуется твоя поддержка.

Это было совсем глупо. Дети есть дети, и он их отец. Они его простят, и тогда жизнь для них начнется заново. Разумеется, он должен встречаться с ними чаще, по крайней мере раз в месяц. Тогда он сможет видеть Алессандру, и они продолжат ни к чему не обязывающие отношения до бесконечности. Эта мысль ему особенно нравилась.

Алессандра подалась вперед, крепко прижалась к нему и поцеловала в щеку.

— Только дай мне знать, если я тебе нужна.

Гарри смотрел ей вслед, когда она, обнаженная, направилась в ванную и закрыла за собой дверь. Прошлой ночью он не был с ней полностью честен. Ни с ней, ни с самим собой. Ее бурная реакция в ответ на вопрос о том, интересует ли ее брак, обеспокоила его, пожалуй, слишком уж сильно. Ну что за путаница была у него в голове, если он, получив от нее ответ, на который надеялся, вдруг разочаровался, а потом ее уверения в том, что она не хочет за него замуж, уязвили его!

Будучи реалистом, Гарри понимал, что нет ни малейшего шанса на то, что такая женщина, как Алессандра Ла-монт, решит связать с ним свою судьбу. Чего она могла ожидать от него, кроме пламенной, но быстро проходящей связи? Он ведь не принадлежал к числу избранных, к клубу миллионеров.

Итак, Гарри ненавидел свою работу, а его семейная жизнь была на грани краха. Если не считать вступления в новый этап сексуальной жизни, все остальные сферы его существования поразил хаос. Да и сексуальные радости могли моментально исчезнуть, испариться при первой же допущенной им глупости. А он был уже готов сделать такую глупость — влюбиться в Алессандру Ламонт.

Гарри отлично понимал, что из всех глупостей, на которые он был способен, эта грозила стать худшей, так как означала полный крах их дружбы.

«Только дай мне знать, если я тебе нужна», — сказала Алессандра.

Черт возьми, он отчаянно нуждался в ней, прямо сейчас, но не было никакой возможности, ни одного шанса сообщить ей об этом.

— Я так понимаю, что от Гарри ни звука.

Николь сидела на краю ярко-зеленой кушетки Джорджа. До развода это была их софа и их гостиная. Они занимались любовью на этой софе перед телевизором бессчетное количество раз.

Джордж закурил сигарету и повернул голову в сторону кухни, где Ким готовила чай. Это было абсурдом. Стриптизерша готовит чай на кухне, которая прежде была кухней Николь. Без сомнения, его бывшая жена согласилась бы испить чашу с мышьяком, лишь бы выдворить Ким из комнаты.

— Нет, от Гарри ничего, — ответил он. — Правда, однажды, будучи в полном упадке сил, он упомянул Колорадо.

— Колорадо — большой штат, — заметила Николь, отгоняя рукой дым от лица. Джордж пожал плечами.

— Но это все, что я могу припомнить.

— Подумай как следует.

— Я думаю. Больше мне и делать особенно нечего, если не считать извращенного секса.

Он любил повторять это, чтобы подразнить Николь, но на этот раз она ответила бесстрастно-вялой улыбкой.

— Видишь новые занавески? — спросил Джордж. — Можешь ты поверить, что я в конце концов остепенился?

За все годы, что они здесь прожили, Николь никогда не приходило в голову повесить занавески в гостиной. К концу своего брака она отчаянно спорила из-за этого с Джорджем, и он бросил ей в лицо упрек в нежелании приложить усилие к тому, чтобы улучшить их быт. Из всех глупых ссор эта особенно запомнилась обоим. Теперь его новые занавески с абстрактным узором — вихрем, завивающимся из зеленого и белого, — на удивление подходили к софе и дополняли ее.

— Занавески очень милы.

— Они вам нравятся? — Ким только что вернулась из кухни с тремя кружками на подносе. Этот поднос был свадебным подарком Джорджу от его тети Дженнифер.

Ким улыбнулась Джорджу, и пока она смотрела на него, глаза ее были полны нежности.

Она поставила одну из кружек на столик возле кресла Джорджа, а поднос тети Дженнифер в центр кофейного столика. Там уже стояло блюдо домашнего печенья.

— Пожалуйста, берите. Я не знала, что вы предпочитаете — лимон или сахар. — Ее взгляд снова с нежностью обратился к Джорджу.

— Ник любит обычный чай без затей, — сказал Джордж, отвечая Ким загадочной улыбкой, будто их связывала какая-то общая тайна. — Думаю, она считает, что чай укрепляет ее дух.

Ким широко раскрыла глаза:

— А зачем это — укреплять дух?

— Я тоже всегда гадал — зачем? — задумчиво заметил Джордж. — Ник, попробуй печенье, оно имеет божественный вкус. Ким — просто гений кулинарии. — Он повернулся к сожительнице. — А вот Ник ухитряется всегда сделать так, что у нее даже вода подгорает.

Николь неожиданно поднялась и, стараясь соблюсти приличия, заявила:

— Мне жаль, но придется обойтись без чая. Было приятно повидать вас обоих. Ким, сделайте одолжение, оставьте меня ненадолго вдвоем с Джорджем. Знаете, все эти секреты ФБР…

— Почему бы тебе не заказать нам на ленч китайской еды, а, детка? — предложил Джордж и, когда Ким проходила мимо его кресла, похлопал ее пониже спины. — Можешь позвонить из спальни.

Как только дверь спальни закрылась, Николь снова опустилась на софу и повернулась к Джорджу.

— Ты сумел-таки выставить меня на посмешище. Судя по всему, в этой женщине есть все, чего нет во мне. Но видишь ли, Джордж, я не почувствовала ничего. На этот раз тебе не удалось меня унизить, как ты ни старался.

Джордж сидел молча. Лицо его ничего не выражало. Его больная нога была вытянута вперед. Он держал в пальцах дымящуюся сигарету и неподвижно смотрел на нее.

— Кончила свою речь?

— Пожалуйста, не спеши, лучше подумай, что будет, когда ты устанешь от этой игры? Ким без ума от тебя, она надеется, что ты женишься на ней. Конечно, если ты так испорчен, ты будешь продолжать паразитировать на этой девушке, иссушать ее, выхолащивать. Она, вероятно, славная — глупая, но неплохая. Будь хоть раз в жизни мужчиной, Джордж, будь честен перед собой и попробуй отдать себе отчет в том, что делаешь. Джордж улыбнулся:

— Вот как, я должен быть мужчиной? Это забавно. Прежде ты никогда не предоставляла мне такого шанса и всегда перехватывала у меня инициативу.

Николь опустила голову и повернулась, собираясь уйти.

— Ник!

Она остановилась, но не подняла головы — у нее просто не было сил смотреть на него.

— Я дерьмо, — сказал он тихо. — Слышу, как произношу слова, которые могут ранить тебя, и не могу остановиться. Но то, что у меня с Ким, не имеет больше отношения к нам. Ты была права. Черт возьми, Ники! У меня неприятности. Я в затруднении, и мне обязательно надо поговорить с тобой об этом.

«О Боже! Он действительно любит эту стриптизершу». Николь показалось, что сердце ее перестало биться.

— Сегодня вечером она танцует, — продолжал Джордж. — Ее смена начинается в половине одиннадцатого. Не можешь ты прийти сюда минут через десять после начала?

«Наверняка он хочет сказать, что они с Ким собираются пожениться».

— Мне надо свериться со своим расписанием. — Николь старалась говорить ровным, бесстрастным тоном, будто еще не потеряла последней надежды на примирение с единственным человеком, которого любила.

— Это важно.

— Не сомневаюсь, что ты считаешь это важным, — ответила она, выходя из квартиры, которую до этого считала своим домом.