Телохранитель

Глава 18

Гарри неподвижно сидел в темноте, окно его машины было открыто. Он прислушивался к негромким звукам теплой весенней ночи.

Свет в комнате Алессандры погас много часов назад, и теперь все окончательно стихло.

Он знал, что должен вернуться обратно в мотель и хоть немного поспать, иначе ему грозит почти полное физическое истощение. Гарри так бы и сделал, если бы он мог стряхнуть с себя ужас, от которого ему не удавалось избавиться уже в течение недели.

Что-то было не так. Ощущение опасности окутывало, как облако. Все это время он напоминал себе человека, случайно оставившего в покинутом им доме включенную духовку. Предчувствие нависшей угрозы продолжало грызть Гарри до тех пор, пока он не решил, что ему следует снова проверить все слабые звенья своего плана. Возможно, что-то было им упущено, ускользнуло от его внимания. Жизнь Алессандры зависела именно от того, учел он все мелочи или нет.

Гарри знал, что запутал следы и скрылся от Тротта. Так почему тогда беспокойство не оставляло его? Разумеется, известную роль в этом могла сыграть усталость, а то, что он так отчаянно тосковал по Алессандре, усугубляло его мрачное предчувствие. Не улучшало настроения и то, что Шон безжалостно бросил ему в лицо справедливые обвинения. Теперь Гарри мучил стыд. Он взял на себя заботу о насущных нуждах Шона и Эмили — благодаря этому они обеспечены с финансовой точки зрения, у них есть дом, они сыты и одеты. Но в другом, более важном, отношении он отверг их, бросил. Изменить прошлое невозможно — ему оставалось только уйти от своих детей навсегда.

Гарри вышел из машины и бесшумно закрыл дверцу. Потом он медленно обошел гараж со всех сторон. Квартира Алессандры помещалась на втором этаже; дверь ее выглядела хлипкой, замок можно было открыть мизинцем. К тому же желающий проникнуть внутрь мог спокойно осуществить вторжение через второй этаж: ни одно из расположенных там окон не запиралось. Ему следовало настоять на том, чтобы Алессандра сменила квартиру на другую, он должен был сказать ей, что если уедет, то уже никогда не вернется.

Впрочем, это скорее всего ни к чему: если у нее и было что-то, с чем она никогда не расставалась, так это надежда.

А вот он надежду утратил. Весь тот страшный день, когда он звонил в морг, чтобы договориться об идентификации тел Сони и Кевина, и пока ехал в больницу, Гарри надеялся, что произошла ошибка, а значит, это не его жена и ребенок погибли в катастрофе.

Его надежда умерла вместе с ними.

Теперь Гарри не расточал время понапрасну. Он не рассчитывал больше, что сумеет оградить от огорчений Шона и Эмили, — им будет только лучше, если он устранится и исключит себя из их жизни. Точно так же он должен был уйти и из жизни Алессандры. Тротта не найдет ее, этого не случится. Не должно. И все же Гарри не мог избавиться от гложущего, отравляющего жизнь сомнения.

— Лимонно-перечные чипсы, — сказал Гарри, наклоняясь к ней с нежной улыбкой, прежде чем поцеловать ее.

Алессандра знала, что не должна позволять себе растаять от этой улыбки. Она знала, что ей следует предупредить его, сказать ему, что он должен бежать.

Они снова оказались в супермаркете, и тут раздался выстрел; тело Гарри дернулось, и он упал.

— Не делай этого! — умоляла Алессандра, видя, как жизнь вместе с кровью вытекает из раны на его груди. Она не могла остановить этого потока крови, не могла спасти его. — Не уходи, не покидай меня!

— Поздно. Я хочу попрощаться. Думаю, так будет лучше.

Гарри указал на потолок, и Алессандра подняла голову.

Пес миссис Герти притаился на верхней полке, балансируя на металлических банках с консервами: он вилял хвостом и, кажется, улыбался. Но вдруг выражение его морды изменилось и Хантер перестал походить на самого себя; он превратился в Пинки, собаку Майкла Тротта, оскалил зубы и зарычал, глядя сверху злобными дьявольскими глазами. Тело его было напряжено, зубы оскалены — он готовился к прыжку…

Алессандра начала кричать и уже не могла остановиться.

— Проснись же! Это всего лишь кошмар.

Она открыла глаза и увидела Гарри, живого и здорового, склонившегося над ее кроватью. Алессандра потянулась к нему, и он нежно обнял ее.

— С тобой все в порядке, но ты напугала меня до смерти. Я с улицы услышал, как ты кричишь.

Его руки были такими теплыми, а грудь такой крепкой и надежной. Алессандра не могла вымолвить ни слова; ей не оставалось ничего другого, кроме как прильнуть к нему и надеяться, что он никогда ее не отпустит.

— Эта собака снова тебе приснилась, да? — спросил Гарри. — Я видел, как ты убегала сегодня днем от собаки миссис Герти.

Он отвел волосы с ее лица и снова погладил ее. Эти его прикосновения вызывали у Алессандры головокружение. Запах, исходивший от него, был таким знакомым, а обнимавшие ее руки создавали у нее ощущение надежности, защиты, вновь обретенного наконец дома. Как он мог оставить ее, как мог даже подумать о том, что они должны расстаться?

— Ты дрожишь, — сказал Гарри. — Сон был ужасным, да?

Алессандра кивнула.

— Могу я что-нибудь сделать для тебя? Принести стакан воды? Или… или что?

— Останься со мной. — Ее голос пресекся — она попросила, нет, она умоляла его. Всю прошлую неделю она крепилась, старалась доказать себе и Гарри, что прекрасно может обойтись без него, однако это не помогло — она все еще хотела его. — Останься сегодня со мной.

Сегодня и навсегда. Но Алессандра не осмелилась сказать этого вслух.

Даже призрачность лунного света не могла скрыть отчаяния на его лице.

— Это будет правильно? — спросил он, глядя ей в глаза.

— Нет, — ответила она и поцеловала его.

Его вздох был таким мощным, будто воздух вышел из проколотой шины. Гарри наклонился и с жадностью поцеловал ее. Он тоже не раз лежал ночью без сна, мечтая о ней, вспоминая о том, как они любили друг друга, перебирая одну за другой самые интимные мелочи.

— Надо закрыть окно, — прошептал он. Должно быть, Гарри именно этим путем пробрался к ней в комнату. — Боюсь, я тут кое-что сломал, — признался он. — Я был не слишком осторожен, когда лез к тебе в комнату.

— Гарри, — прошептала Алессандра. — Пожалуйста!

В лунном свете она видела его лицо и знала, что он видит ее так же ясно.

Алессандра расстегнула пуговицы пижамной куртки и на мгновение замерла, потом медленно спустила куртку с плеч, высвободила ноги из брюк и столкнула свою одежду на пол.

Она думала о том, что Гарри говорил ей прежде: он находил ее неотразимой, и она надеялась, что это так и есть; даже с ее скверной стрижкой она ему нравилась.

Пока Гарри возвращался к постели, пересекая крошечную комнатку, казалось, прошла вечность. Потом он опустился на край постели, не сводя с нее глаз.

Алессандра вытащила кондом из ящика прикроватной тумбочки и протянула ему. Увидев изумление на лице Гарри, она пояснила:

— Я надеялась, что ты вернешься.

Он провел пальцем по ее щеке.

— Ты никогда не теряешь надежды, даже когда все кажется потерянным и проигранным…

— Но ведь ты пришел.

Он смущенно рассмеялся:

— Я должен был прийти только для того, чтобы доказать тебе, что ты не права.

— Надеюсь, ты не собираешься уезжать. — Она сделала движение навстречу, села верхом ему на колени, увлекла его за собой на постель; а потом, крепко и жадно поцеловав, потянула его майку, пытаясь стащить ее. Алессандра знала, какую силу воли Гарри должен был проявить, чтобы заставить себя не прикоснуться к ней, а просто сидеть рядом.

И вдруг произошел взрыв — он притянул ее к себе, его руки заскользили по ее телу, прикасаясь к ней всюду, прикрывая ее груди… Когда он коснулся их, они оба застонали.

Гарри сорвал майку через голову, потом его руки скользнули вниз, к поясу штанов, и там соединились с ее руками…

Он надел кондом и раздвинул ей бедра.

Его тихое, едва слышное «О да!» отдалось эхом в ней, когда она почувствовала, как идеально они соединились друг с другом. Из глаз ее брызнули слезы. Он собирался уехать в понедельник, собирался бежать от самого важного в их жизни.

Алессандра снова поцеловала его. В этот момент она осознала то, во что так долго отказывалась верить. Она любит Гарри, любит так, как никогда никого не любила. Он был ее другом, любовником, он был ее единственной надеждой. Гарри наполнял ее сердце нежностью и давал надежду ее душе. С ним ей было хорошо и спокойно, но этим их отношения не ограничивались, потому что вдобавок ко всему он давал ей никогда прежде не испытанное наслаждение, ни с чем не сравнимое чувство единения и уверенности.

Но она знала также, что не принадлежит Гарри как собственность — для этого он слишком уважал ее. А возможно — и это, пожалуй, было печально, — он и сам не принадлежал ей и, уж несомненно, не являлся ее собственностью. У нее не было цепей, которыми она могла бы его удержать, и потому он был свободен и даже обязан уйти от нее.

Гарри застонал и задвигался под тяжестью ее тела, столь же близкий к завершению, как и она. Взглянув на него сверху вниз, заглянув в его глаза, Алессандра прочла написанные на его лице чувства и поняла их. Ей удалось заглянуть гораздо глубже, чем она собиралась, и увидеть гораздо больше.

Вопрос вовсе не заключался в том, чтобы заставить его полюбить, — он просто не собирался остаться с ней. Гарри любил своих детей, она знала это, и все же он готов был уехать и оставить их. Главное, что поняла Алессандра в этот миг, — никогда в жизни ей еще не приходилось сталкиваться с такой безнадежной ситуацией.

Рука Гарри проскользнула между их сплетенными телами, подтолкнув ее еще ближе к краю. Он давал ей и безграничную страсть, которую она питала к нему, и силу любви. Алессандра никогда не осмелилась бы произнести это вслух, но, если он хотел все это увидеть, она охотно предоставляла ему такую возможность.

И тотчас же наступил момент освобождения — напряжение покинуло их обоих, но Гарри продолжал смотреть ей в глаза, и Алессандре пришлось их закрыть — она не хотела видеть его правду. Правда же заключалась в том, что он уже ушел, уже покинул ее, хоть и находился рядом.

И все же, пока ее глаза были закрыты, она могла надеяться, что Гарри останется.

Было чуть меньше половины третьего ночи, когда Ким бесшумно вошла в квартиру Джорджа. Шел дождь. Она не смогла поймать такси, и теперь ноги ее болели. Сегодня ее несколько раз пытались лапать посетители; пришлось даже вмешаться вышибале, и все это выглядело омерзительно.

Ким двигалась по гостиной очень тихо, думая, что Джордж уже уснул, однако, вешая свой дождевик в платяной шкаф, она услышала его голос в спальне.

— Нет, ее еще нет дома. Крошка, я же не собираюсь спрашивать, где ты была так поздно.

Джордж рассмеялся, и по звуку его смеха, низкому и доверительному, Ким поняла, с кем он говорит. В сердце ее что-то оборвалось. Крошка. Он говорил с ней, с Николь. Она направилась в спальню, собираясь высказать Джорджу все, что думает о нем, лицемерном и фальшивом сукином сыне.

— Да, конечно, ты работала, — снова услышала она. — Вот так сюрприз. Как бы то ни было, спасибо, что не забыла позвонить. Кажется, я придумал, как найти Гарри.

Гарри. Напарник Джорджа. Сбежавший с Алессандрой Ламонт. Это была как раз та информация, которой она ждала долгие недели.

Ким замерла, стоя у двери спальни. Она не хотела слушать, она не хотела знать. Она не хотела предавать Джорджа, даже если он и оказался фальшивым и двуличным сукиным сыном.

— Я смотрел какой-то глупый фильм из тех ужастиков, что показывают ночью. Ну, о том, как разведенные родители сражались за право оставить при себе детей, и вдруг вспомнил. До того как мы поехали в Пол-Ривер, Гарри получил официальное письмо от своих поверенных: в нем сообщалось, что подана петиция и возбуждено дело в суде о передаче прав на опекунство над его детьми. Там было что-то насчет смены фамилии — ведь такие петиции регистрируются официально. В этом документе значились настоящие имена детей — Шон и Эмили О'Делл. Там также должен быть и их адрес, верно? Думаю, нам не составит труда найти его в компьютере. А если мы найдем Гарри… — Джордж немного помолчал, потом снова заговорил, и теперь его голос звучал вызывающе:

— Должно быть, после этого я буду иметь право на продвижение, босс. — Он неожиданно рассмеялся.

Когда Джордж повесил трубку, Ким, отскочив от двери спальни, прошла на кухню, открыла дверцу холодильника и заглянула внутрь якобы для того, чтобы достать что-нибудь перекусить.

При виде ее Джордж замер, неустойчиво балансируя на своих костылях.

— Ким? Когда ты явилась?

Она подняла на него глаза:

— Привет, солнышко. Только что, и я умираю от голода.

Джордж молча смотрел на нее.

— Думаю, придется выбежать и купить несколько пончиков.

— Но ведь у нас есть еще немного этого чудесного печенья, которое ты так любишь…

Ким хмуро оглядывала содержимое холодильника.

— Нет, сейчас мне хочется именно пончиков.

В круглосуточно работающей кондитерской «Пончики с глазурью» был платный телефон-автомат — она могла позвонить оттуда Тротта и передать только что отпечатавшуюся в ее мозгу информацию о Шоне и Эмили О'Делл, а также о петиции, поданной в суд, о намерении сменить фамилию и о Колорадо. Ким понимала, какое значение этот звонок будет иметь для Алессандры Ламонт, но могла думать только о том, что Майкл Тротта обещал сделать с ней, если она что-то утаит от него. В том, что Тротта непременно узнает о ее предательстве, Ким не сомневалась — он всегда и все узнавал.

С трудом, опираясь на костыли, Джордж дошел до кухонного стола и сел с таким видом, будто у него снова страшно разболелась нога.

— Значит, ты собираешься выйти под дождь ради пончика?

Ким захлопнула дверцу холодильника.

— А что, тебе тоже купить?

— Нет, — ответил он тихо.

Джордж сидел, уставившись в столешницу, а когда поднял глаза, Ким была готова поклясться, что он с трудом удерживает слезы.

Разумеется, Джордж не мог знать, что она подслушала его разговор с его бывшей женой, в которую он все еще был влюблен и с которой говорил, как только представлялась возможность. Негодяй! Он заслуживал, чтобы его предали. Или все-таки нет?

— Ты и оглянуться не успеешь, как я вернусь. — Ким поспешила к стенному шкафу за дождевиком, взяла ключи со стола, открыла дверь и вышла из дома.

Лестница с четвертого этажа, где располагалась квартира Джорджа, была ярко освещена; сквозь окна просвечивала мокрая от дождя мостовая. Направляясь к телефону-автомату, Ким оглянулась. Она увидела темный силуэт на фоне окна: Джордж поднял руку, и это можно было понять как поощрение, но она тотчас же отвернулась, подняв повыше воротник своего плаща и стянув его вокруг шеи, притворяясь, что ей все равно…

Алессандра проснулась, но веки ее были плотно сжаты — ей хотелось отдалить встречу с реальностью насколько возможно.

Гарри не мог оказаться рядом с ней, но, пока ее глаза были закрыты, она грезила о том, что он еще здесь.

Наконец она прислушалась. В квартире было тихо. В ванной не слышно плеска воды, из кухни не доносится шум закипающего чайника…

Алессандра открыла глаза. Увы, чуда не случилось. Гарри ушел. Он не оставил ни записки, ни других признаков того, что был здесь. Алессандра ощущала только легкое жжение в области подбородка, там, где Гарри прикасался небритой щекой. И еще с ней оставался свойственный ему слабый запах, а ее кожа все еще хранила воспоминание о его теплом прикосновении.

Она погибла. Если после такой ночи он мог ее покинуть, это значило, что она погибла навсегда. Скоро Гарри уедет в Нью-Йорк и уже не вернется.

Не в силах сдержать слез, Алессандра встала под душ. Потом она вытерлась махровым полотенцем, желая лишь, чтобы с такой же легкостью можно было стереть из ее памяти воспоминания об этой ночи.

Гарри точно угадал момент, когда Алессандра заметила его. Она приближалась к перекрестку Галч и Главной улицы, и тут он поравнялся с ней.

Она затормозила свой фургон перед офисом «Веселых горничных». Следующей ее остановкой было приземистое здание на Киллингуорт-лейн.

Она долго стояла, будто ждала, что он приблизится к ней, но Гарри не мог двинуться с места — это означало бы признание того, что он следит за ней. Да и что он мог ей сказать? Поблагодарить за еще одну восхитительную ночь в его жизни?

Оглянувшись на его машину, Алессандра наконец взяла коробку со всем необходимым для работы, подошла к парадной двери и скрылась внутри. Прошло не менее полутора часов, прежде чем она появилась снова и нерешительно посмотрела на него, будто надеялась, что он выйдет из машины, подойдет к ней, заговорит. Но Гарри не сделал этого.

По тому, как Алессандра садилась в машину, и по тому, как, резко рванув с места, выехала на улицу, он понял, что она взбешена.

Ее следующая остановка была прямо за углом. На этот раз, вместо того чтобы забрать корзину с необходимыми принадлежностями из машины, она вышла и направилась в его сторону.

Ах, черт возьми!

— Ты делаешь вид, что вчерашней ночи не было?

Слова звучали резко, как пощечина, а когда она заглянула в открытое окно его машины, лицо ее показалось ему напряженным.

— Значит, мы вернулись к так называемым нормальным отношениям? Ты держишься от меня на расстоянии и не хочешь со мной разговаривать, если не считать тех случаев, когда ты трахаешь меня?

Последние слова Алессандра произнесла шепотом. Она выглядела такой несчастной и растерянной, что Гарри закрыл глаза, лишь бы не видеть этого. Он знал, что ему не следовало оставаться у нее прошлой ночью. Он совершил ужасную ошибку.

— Послушай, ты ведь сама попросила меня…

Он решительно не мог уехать. Вся его воля куда-то исчезала, как только речь заходила об этой женщине.

— Значит, ты собираешься колесить за мной по всему городу до понедельника, а потом удрать? — спросила Алессандра; в глазах ее Гарри увидел слезы и надежду, будто она опасалась услышать его.

В течение всего пути сюда его преследовала мысль о необходимости заполнить страшную пустоту, вызванную гибелью Кевина, излечить страшный ожог, все еще болевший у него внутри и гнавший его преследовать Майкла Тротта. Но сможет ли он объяснить ей все это? Вряд ли она поймет. Да и никто бы не понял. Он и сам не понимал, почему это так важно.

Глядя в ее бледное, осунувшееся лицо, Гарри вдруг почувствовал, что, если не нагрубит ей, то, не ровен час, сам заплачет.

— Не знаю, чего ты от меня хочешь, — сказал он. — Чтобы я посылал тебе цветы? Это не мой стиль. Может быть, предложить тебе выйти за меня замуж? Солгать и сказать, что моя любовь к тебе никогда не умрет? Не вижу смысла играть в такие игры. Я уезжаю в понедельник и уже попрощался с тобой.

Гарри видел, как надежда в глазах Алессандры исчезает и сменяется смертельной пустотой: зайдя слишком далеко, он погубил то, что она чувствовала к нему. Он убил ее любовь. Алессандра пошла прочь, но вдруг, остановившись, обернулась.

— Сегодня вечером на моем окне появятся шпингалеты, запирающиеся изнутри.

Потом она вернулась в свой фургон и больше уже не оглядывалась.