Глава первая ВСТРЕЧА

Сыщик Касьян Лужнев частенько заходил в Дом одиноких сердец. Раньше здесь был клуб для дам «Бамбино», но после той криминальной драмы, в расследовании которой Касьян непосредственно участвовал, Ирина Андреевна с учредителями устроили тут небольшую гостиницу для одиноких.

Вот и сегодня он пришел сюда, чтобы как-то развеяться, снять с души тяжесть: давний приятель Сева-инженер сообщил ему о скоропостижной кончине Генки Пирогова, весельчака, заводилы, оптимиста, каких теперь не сыщешь.

Он как раз готовил свою выставку скульптуры, был полон бодрости, ждал головокружительного успеха и… все вмиг оборвалось.

Касьян учился с Генкой и Севой в школе; потом пути их разошлись: один — сыщик, другой — художник, третий — инженер, но они продолжали встречаться.

Заходили к нему в мастерскую, сиживали там…

Касьяну нравилось, что произведения друга не заумны, близки к классике.

И вот Генки нет. Причем Сева сказал, что все довольно странно, и хотелось бы, чтобы Касьян посмотрел на произошедшее с профессиональной точки зрения.

Убийство?.. Касьян задумался, не может быть, чтобы Генку убили. Врагов у него не было, он и сам всегда говорил об этом. Как у художника у него была своя ниша в искусстве.

Однако ради старой дружбы Касьян решил присмотреться ко всему, выслушать Севу. Что же он находит в скоропостижной смерти Генки странного?


Как только Касьян уселся за свой обычный столик в ресторанном зальце, к нему подошла Ирина Андреевна.

Она сразу заметила, что ее любимый сыщик чем-то расстроен, но будучи женщиной мудрой и тактичной, поинтересовалась лишь заказом.

Касьян коротко откликнулся: коньяк и кофе. Выпив рюмку-другую, он почувствовал, как усталость и общая напряженность уходят, а по телу разливается тепло. Ему захотелось общения, и он поискал глазами Ирину Андреевну…

Вдруг открылась дверь и в зал вошло — нет, впорхнуло — неземное создание, иначе не скажешь!

Легкая, тонкая, как тростинка, девушка в серебристой шубке, накинутой на струящийся серебряный наряд. Поверх шубы разметались медно-рыжие блестящие волосы.

Выпуклый лоб, темные ресницы и брови, ни единой конопушки на алебастровом лице, что необычно для рыжих.

Девушка лучезарно улыбнулась и, грациозно покачиваясь, прошла к столику недалеко от Касьяна.

Тут же из кухни вышла Ирина Андреевна, неся на подносе кофе и фирменный торт «Лира». Значит, здесь уже знают вкусы медноволосой красотки.

Ирина Андреевна присела за столик к девушке, и они стали оживленно болтать.

Касьян не раз и не два глянул в их сторону, надеясь привлечь внимание Ирины, — ему безумно захотелось расспросить о прекрасной незнакомке, с появлением которой будто света прибавилось в зальчике, а у молодого сыщика дрогнуло сердце.

Давно оно так не реагировало! Это было даже приятно, ибо как только он понял, что не любит свою маленькую невесту Олик, ему стало тоскливо, и он почувствовал себя неприкаянным. Работа, работа и еще раз работа.

Да, ему было интересно, попадались сложные, запутанные дела, но нельзя же в тридцать шесть заканчивать личную жизнь!..

Наконец-то Ирина соизволила посмотреть на него, сказав при этом что-то девушке; та бросила в его сторону смешливый, доброжелательный взгляд.

«…Надеюсь, Ирина не сболтнула, что я сыщик», — подумал Касьян. Когда-то они договаривались о том, что профессия Касьяна должна оставаться тайной: некоторые, узнав, начинают сторониться, пугаются, другие, наоборот, не дают проходу со своими доморощенными криминальными историями.

Так же бывает с врачами в компаниях, когда от них ждут советов по поводу своих болезней.

Касьян для посторонних — некрупный бизнесмен; кто хочет — верит, кто не хочет, пусть не верит.

Женщины продолжали болтать, и Касьян, несколько раздраженный таким невниманием, собрался уходить.

Но тут девушка, взяв шубку, поднялась из-за стола и направилась наверх, в жилые комнаты.

Ирина Андреевна подошла к Касьяну, лицо ее выражало лукавство (поняла, что Касьян дергается; ну и ладно, что, ему не может понравиться симпатичная девушка?).

— Можно я с вами немного посижу? — спросила она.

— Конечно, Ирина Андреевна, конечно, — снисходительно ответил Касьян (не надо уж так показывать свою заинтересованность). — Мы так давно не виделись. Вижу, у вас новые жильцы?..

— Кто? — невинно удивилась Ирина Андреевна и, словно вспомнив, протянула: — A-а, вы о Зиночке? Так мы ее не считаем новенькой, она живет здесь уже два месяца.

— Зиночка? — переспросил он. — Мило звучит, как гимназисточка начала века…

Ирина будто ждала подобных слов и стала без остановки говорить… Какое чудо эта Зиночка, добрая, отзывчивая, веселая! Хоть жизнь ее и не баловала. Отец — чернобылец, недавно умер, мать еще раньше, родами, вместе с младенцем. Зиночка почти одна, вернее, одна. И не москвичка, откуда-то с Севера… Не смогла жить в родном городе, уехала сюда, к дяде, тот вроде бы звал. А приехала и поняла, что зря. Огромная семья в двух комнатах, а тут она им на голову со своими бедами… Так вот и получилось: увидела объявление в газете о Доме, название понравилось, пришла — и вот живет. Деньги пока есть — машину, квартиру продала, работу ищет… Девятнадцать лет, образование — школа.

Такая красавица, такая умница, такая воспитанная!..

Все это Ирина Андреевна выпалила единым духом и, помолчав, сказала задумчиво:

— Знаете, Касьян, мне она напоминает вашу бывшую невесту, Олик… Чистотой, несовременностью, открытостью… Хотя внешне Зиночка прямо-таки топ-модель, верно? Простите… — сокрушенно повинилась она, увидев, как при имени Олика дернулось его лицо. Напоминание о ней приносило ему ощущение вины.

Но он живо откликнулся:

— Что вы, Ирина Андреевна, мне приятно, что вы так говорите об Олик… — И тут же снова перешел к Зине: — Наверное, у нее богатый поклонник? Такую шубку, думаю, по дешевке не купишь…

— Зиночка — девица строгих правил, — возразила Ирина. — К ней тут подкатывались всякие — и красавцы, и богачи, но она ни с кем, никуда!.. Она сама мне об этом сказала, и я ей верю.

Ирина пристально посмотрела на молодого мужчину.

— Касьян, у вас бывало так: увидишь человека, пообщаешься с ним и понимаешь, что он твоего доверия не обманет? Такова Зина.

Касьян вдруг вспомнил их бывший девиз: «Не обольщайтесь!»

— А вы не обольщаетесь, дорогая Ирина Андреевна?

Та прямо-таки вспыхнула и стала беспорядочно бормотать о том, что девушка столько пережила… И так далее.

Касьян принялся ее успокаивать. Он и впрямь не хотел никого обидеть, просто подначил слегка, чтобы поумерить восторги, как Иринины, так и свои, между прочим…

— Что вы, Ириночка Андреевночка, я же шучу! Действительно, славная девчушка!

Женщина окончательно расстроилась.

— «Девчушка»! Да разве она смотрится на какую-то «девчушку»?! Она прекрасная и благородная девушка! Не заводите меня, а то я рассержусь!

Касьян кое-как успокоил Ирину и вскоре ушел. Он даже ругнул себя за то, что заводил ее. Зиночка ему именно этим и понравилась: благородной статью, чистотой, нежным, спокойным обликом. Внезапно он подумал, что совсем забыл о бедном Генке, который лежит в морге и ничего ему больше не нужно… А Касьян увидел хорошенькую мордашку, закинул коньячка и гуляй, рванина…

«…Ну, что ж, — подумал он, — живое — живым. Когда загнусь я, пусть мои товарищи на моих поминках выпивают и любятся, мне, может быть, там станет веселее».

В таких размышлениях он добрел до дома и решил позвонить Севе, пусть хоть по телефону пока скажет, почему Генкина смерть кажется ему странной.

Оказалось, Севу смущало то, что накануне Генка чувствовал себя прекрасно, был бодр, счастлив и весел, таскал, как игрушки, «мордоворотов» — так он называл свои скульптуры — и выглядел на все сто.

А в тот трагический день, когда Сева зашел к нему помочь, он увидел совсем другого Генку — хмурого и расстроенного. Они даже выпили с ним немного, и тут Генка сказал, что после как-нибудь расскажет такую историю — закачаешься, он сам еле на ногах удержался…

Сева спросил, про что история-то? Генка, заржав по обыкновению, пошутил, что про коня в пальто. И они пошли грузить.

Вскоре Генка вдруг сказал, что его мутит и… грянулся об пол. Его увезла «скорая», день в реанимации… и все дела.

— Как будто его отравили, что ли, — предположил Сева, — но врач «Скорой» определил сразу: молодой инфаркт. Поинтересуйся, что вскрытие показало, — попросил он, — мне все кажется, что его траванули…

— Кто? У него что, враги были? Ты кого-нибудь подозреваешь?

— Нет, — печально отозвался Сева, — не было у него вроде бы врагов…

— Никому он дороги не переходил, — продолжал размышлять Касьян, — выставка небольшая, не авангардизм, не андеграунд…

— Почему же он расстроенным был? — тянул свое друг на том конце провода. — И какую-то историю хотел рассказать…

— Сева, подумай, ты с ним чаще встречался, о чем эта история могла быть?.. — Касьяну будто кто-то шепнул на ухо: горячо.

Но друг уныло отнекивался.

— Ты же всех его корешей и девиц знаешь! — пытался воздействовать на товарища Касьян. — Вспомни, кто из них был с ним в последнее время?..

Сева стал вспоминать… Девицы у Генки были всегда, однако ни одна долго не задерживалась.

Авангардисты? Они его обожали — незлой, хлебосольный парень, — ни в грош не ставя как художника. Поэтому ни о соперничестве, ни о зависти речи идти не может.

— Ну хоть кто-нибудь что-то знает? — добивался Касьян.

— Мы с ребятами-художниками вечером посидели, поговорили — никто ничего. А меня что-то гложет, сам не знаю… Уж больно он здоровый был, не хилый, в любом смысле… Ну, ты же знаешь.

На том разговор закончился. Пусто.

Касьян зашел к патологоанатому. Тот подтвердил диагноз: молодой инфаркт. Они случаются в молодом возрасте и часто именно с летальным исходом.

Какая там история произошла с Генкой, с какого она боку — так никто и не узнал.

Выпили на поминках крепко. Все называли Генку гением. Что ж, теперь можно и нужно, даже если ты так не считаешь вовсе.

На поминках были две девицы с заплаканными глазами, но волком друг на друга не смотрели, наоборот — друг дружку поддерживали и вместе рыдали.

Касьян подсел к ним, но ничего толкового не услышал.

Обе художницы, занимались в классе у Пирогова, с обеими он спал, а затем их объединил…

Они не обижались и какое-то время жили втроем. А потом вот сами подружились.

Ни о какой загадочной или необычной истории они не знали, возможно, Геннадий хотел над Севой подшутить, разыграть его. Гена это умел.

Касьян обошел мастерскую; скульптур было мало, почти все свезено в выставочный зал, вернисаж открывался через два дня. За столом говорили, что народу будет — тьма, как никогда у Генки… Пойдут не на его творения — привлечет смерть художника накануне выставки.

Так говорили Генкины товарищи, будучи уже в подпитии и потому откровенно.


На выставку Касьян сразу не попал, закрутился с делом о грабеже с убийством, а когда собрался, выставка уже закрылась.

В первые дни отбою не было от посетителей — как и полагали пьяненькие художники на поминках, а через неделю — один-два человека, да и то какие-нибудь проходящие мимо пенсионеры или бомжи — погреться. Март в российской стороне месяц зимний.

Один раз Касьян забежал в Дом перехватить кофе с вкусными булочками и увидел Зиночку. Она сидела задумчивая, простенькая, в синем свитерке, джинсах, с заколотыми волосами.

Такой она была даже милее, ближе, и Касьян чуть было не подошел к ней, но вовремя одумался. С чего это он полезет со знакомством? А может, она не захочет с ним говорить? Наверняка! У нее явно не то настроение, чтобы выслушивать пошлятину типа «такая красивая и такая грустная»… И вообще, к такой девушке с «малым джентльменским набором» не подъедешь.

Зиночка ушла скоро, и тут же из кухни выглянула Ирина Андреевна, подошла к Касьяну и заговорщически шепнула:

— Нравится вам наша Зиночка?

Он пожал плечами:

— Что-то она сегодня как в воду опущенная…

— С работой у нее не ладится, — вздохнула Ирина, — ей предложили поступить в школу фотомоделей, но у нее на учебу денег не хватит. Надо идти работать, а не валять дурака, считает Зиночка. Она девушка серьезная, несмотря на свою внешность.

Касьян неопределенно хмыкнул. Не очень-то он верил в серьезность этой девицы. Ищет, наверное, богатенького, вот и шастает по всяким шоу. Быть на виду, вот о чем она мечтает! Захотела, нашла бы работу. Хотя бы здесь, в Доме, чем плохо? Ирине помогать! Так ведь не пойдет на кухню…

Но ничего этого он не сказал. А Ирина после его ухода подумала с некоторым разочарованием: странный все же Касьян… Умный, проницательный, интересный, а в личной жизни одни неудачи. И вот, пожалуйста, прекрасная девушка рядом, а он что-то раздумывает, косится… Наверное, оттого, что сыщик, всех и вся подозревает…


Вечером Касьяну позвонил Сева: завтра они собираются в мастерскую забирать Генкины скульптуры (конечно, не монументальные). Папаша его приехал из тьмутаракани и хочет продать все за копейки скопом, ничего в этом не смысля.

— И мастерскую надо освобождать. На приличные помещения очередь, — закончил Сева тоскливо. — Вот мы и решили что-то сохранить.

Очень он переживал смерть друга, больше, чем другие. Ему все казалось, что Генка умер от чьей-то злой руки. Но в этот раз уже ни о чем не просил.

Касьян пришел в мастерскую, когда там уже собрался народ. Получилась как бы вторая выставка, потому что приглашены были не только друзья и товарищи-художники, но и публика — «мир искусства», как называли любящих тереться около.

Через минуту Касьян увидел Зиночку. Она была скромно, но дорого одета, ходила по мастерской с известным художником-авангардистом. Они немного снисходительно, свысока оглядывали работы.

Ну, предположим, художник этот — пижон и хмырь, неожиданно разозлился Касьян, а ты-то кто такая? Тебе откуда знать, что хорошо, что плохо? А если даже и знаешь и тебе не нравятся Генкины работы, имей такт — человек недавно помер, а ты на его могиле разыгрываешь пантомиму.

Зина взглянула на Касьяна, будто услышала его мысли. И он вдруг поклонился. Сначала в глазах ее мелькнуло непонимание, затем, улыбнувшись, она кивнула в ответ.

«…Узнала наконец, — все еще неприязненно подумал Касьян. — Теперь я могу с ней заговорить».

И когда Зиночка осталась одна у фигур бомжихи и девочки на камне, он поинтересовался, как ей нравятся скульптуры.

Она сморщила хорошенький носик:

— Знаете, не очень. Грубый он какой-то, этот Геннадий Пирогов… Смотрите, какая жуткая старуха! Ну хотя бы капля доброты, беспомощности в лице, чтобы она вызывала жалость, нормальное человеческое чувство! А так — только отвращение. Вы не находите?

Она была права. У Генки и впрямь был такой стиль, но Касьяну стало обидно за рано ушедшего из жизни товарища, да еще накануне своей выставки, и он решил его защищать.

Поискав глазами что-то менее резкое, он наткнулся на фигурку девочки на камне, вернее, девушки-подростка. Она была выполнена в той же манере, но, видимо, сама модель была настолько изящна, что даже Генка не смог ее испортить. Девочка была прелестна…

Исключая лицо, которое, как и вся головка, было безобразно. Наверное, это был лишь черновой вариант, потому что невозможно было предположить, что существует человек со столь несоответствующей внешностью. Но именно благодаря этому фигурка привлекала общее внимание и воспринималась шедевром.

— Посмотрите… — начал Касьян и замолк. Зная имя девушки, он, однако, не хотел этого выдавать.

Она с улыбкой помогла ему:

— Зина… А вы Касьян? Мне Ирина Андреевна говорила…

Получилось у нее это мило и просто, без всяких комплексов.

— Очень приятно, Зина. Я действительно Касьян, — рассмеялся он и продолжил: — Посмотрите на эту девочку на камне… По-моему, это неведомый шедевр, может быть, набросок. Генка наверняка собирался делать монументальную фигуру. Гениально, на мой взгляд, а что думаете вы?

— Да, пожалуй, вы правы, это замечательная работа… — раздумчиво отозвалась она. — И все равно! Художник, мне кажется, просто обязан смягчать уродство, тем более такое. Ведь эта девушка живет на свете и может себя увидеть… Ужасно. Нет, мне ваш Геннадий неприятен как художник, уж простите.

Касьян попытался закончить спор:

— Будем считать это фантазией художника… — А сам тут же решил приобрести эту фигурку, она небольшая, места много не займет. Чем-то она его влекла.

Девушка отошла к другим скульптурам.

Касьян снова приблизился к ней (вот привязался, подумал он, но договорить с Зиной ему казалось необходимым).

— Вы не приемлете здесь все, не так ли?

Она кивнула.

— Очень жаль… — Касьян вдруг понял, что никогда она не поймет Генкину манеру и не примет и он зря будет разоряться, тем более что сам-то он кто? Искусствовед? «В штатском»… Зауряд-сыщик.

Единственное, что он себе позволил, это немного рассказал о нелегкой жизни скульптора и его странной смерти…

Зиночка внимательно слушала, а потом спросила:

— Вы его хорошо знали?

— Не только знал, но и приятельствовал, не скажу — дружил. Мы учились вместе в школе, он ударился в искусство, а я… — тут Касьян осекся, ибо уже собрался похохмить над своей истинной профессией… Он — бизнесмен, и обязан это помнить, так и Ирина о нем говорит, вот бы подвел ее. — …Я, — продолжил он, — кинулся зарабатывать деньги. — Вспомнив, какой непрезентабельный вид у его «Москвича», он усмехнулся. — Что-то пока у меня плохо получается… Но речь не обо мне. Генку дико жаль.

Касьян почувствовал опять непреодолимую тоску от того, что навсегда ушел замечательный, непризнанный художник и просто хороший парень Генка.

Зиночка, заметив тень на его лице, опустила голову как бы в знак сочувствия.

А Касьян понял, что надоел девушке рассказом о судьбе совершенно неизвестного ей человека. И спросил, стараясь говорить непринужденно:

— Зина, а как у вас с работой? Нашли?

Зиночка слегка нахмурилась.

— Пока нет, — нехотя ответила она. — Вот завтра пойду к некоему Разакову, он не из первых, но, говорят, очень талантливый. Это модельер, — пояснила девушка, — у него коллекция готова для показа, и он ищет манекенщиц.

У Касьяна снова испортилось настроение: только что Зина вроде показалась ему и мыслящей, и милой… и — нате вам — манекенщица!

«Неужели они ничего больше в жизни не хотят, эти современные девушки, кроме как вертеть полуголым задом перед алчущей публикой?

— А что-нибудь другое никак нельзя? — спросил Касьян с затаенным хамством. — Или только модель? Даже не в актрисы? Как раньше все хорошенькие девчонки. Теперь актрисы не в моде, да и зарабатывают мало…

Зиночка вспыхнула:

— Вот и вы, как все! Актриса из меня никакая, я в нашем школьном драмкружке пробовалась, так слова на людях вымолвить не могу. И вылетела оттуда пташкой. Куда мне прикажете? Без образования, без ничего? Кроме как использовать свою внешность, данную мне папой и мамой, мне делать нечего. По панели шляться не смогу, не умею.

Она отвернулась, и Касьяну показалось, что она сейчас расплачется. Он смутился и поспешил ее уверить в том, что никоим образом не хотел ее обидеть и, уж конечно, не гонит ее на панель, засмеялся он, тем более что заработок там весьма…

Дальше он не продолжал, боясь выказать свою осведомленность о древнейшей…

Обернувшись, она улыбнулась ему. В глазах у нее стояли непролившиеся слезы. Придурок, обругал себя Касьян, довел девушку…

В мастерской накрыли стол; прошел ровно месяц с Генкиной смерти. Остались лишь самые близкие друзья. Зина незаметно исчезла, кажется, с этим авангардистом. Но Касьян отнесся к этому вполне благодушно: теперь они знакомы, и он запросто может подсесть к ней в Доме и поговорить на любые темы.

Он таки взял фигурку девочки и поставил у себя на кухне, на телевизор. Глядя на нее, он думал о тайне творчества, о том, что нынче уже не спросишь, где черпал Гена свои замыслы… Тайна ушла вместе с творцом.


От Ирины Андреевны пришла информация о Зине: она устроилась к Разакову, пока за символическую плату, но если понравится публике, то все будет по-другому. Теперь у Зины совсем нет времени: репетиции, занятия, учебные показы. Здесь она бывает поздно, почти ночью.

Касьян не видел Зину с той встречи, но как-то не грустил от этого. И понял с чувством сожаления, что все-таки не влюбился он в красавицу Зину! Как она ни хороша, умна, чиста… Увы. Дурной он какой-то!


Прошло около месяца. Зайдя как-то в Дом на чашку кофе поздним вечером, Касьян увидел Зину. Она была не одна. С нею за столиком сидела девушка, не очень красивая, но с шармом, что-то негритянское было в ее лице, толстоватых губах, смуглой коже, вьющихся черных волосах…

Одеты девушки были экстравагантно: Зина опять в чем-то летящем, только теперь фиолетовом, с чем прелестно сочетались ее медные волосы. Ее соседка — в широчайших бархатных брюках и чешуйчатой кофте.

Зиночка, увидев Касьяна, радостно помахала ему рукой и жестом пригласила к ним за столик.

Сыщик быстро перебазировался к девушкам со своим кофе. «Негритянку» звали Соня и была она откуда-то с юга, Касьян не вдавался в детали.

Зина же, как старая знакомая, сообщила о том, что они с Соней попали к Разакову, он ими весьма доволен, был уже один просмотр, публика бешено аплодировала, появились поклонники, но не то, скривилась Зина, а вообще у них все в порядке, наряды эти из Дома Разакова, они их «обживают», как роль…

Слушая сбивчивую восторженную речь Зиночки, Касьян особо не вдумывался в смысл, любуясь на саму девушку — как хороша она, когда вот так, почти по-детски радуется своим успехам.

Соня, оказалось, тоже на днях перебирается в Дом, который ей «безумно» нравится, начиная с названия и кончая тем, что будет жить вместе с любимой подругой…

Она смотрела на Зину снизу вверх, как на существо высшее, с обожанием.

В какой-то момент Касьян подумал, не начало ли это лесбоса?.. Но сам же себя отругал: а тебе какое дело? Ты же признался, что не влюблен в Зину? Ну и молчи.

Кто-то стал наигрывать на фортепьяно медленное ретро.

Касьян даже станцевал с обеими девушками. Они были такими разными и в танце! Соня — мягкая, податливая, готовая к флирту. Зина — доброжелательная, но отстраненная. «Я ей не нравлюсь, — подумал Касьян. — Но ведь и я не влюблен, а это девицы очень чувствуют…»

Домой он пришел в некотором расстройстве. «Что же я за урод, — думал он, — не могу влюбиться!» Это уже не смешно, а грустно. Две девушки, одна милее другой, а он аки столб телеграфный! Ему ведь тридцать шесть, а он порхает листочком на ветру.

Уж на что хороша Олик! Умненькая, хорошенькая, жизнерадостная, юная! И его любила!.. Чего ему не хватает?..

Девушки пригласили его на просмотр новой коллекции Разакова, которая должна вывести их модельера в первые ряды, потому что «коллекция потрясная»!

Он решил обязательно туда пойти — ему еще не приходилось бывать в таких местах, а надо бы для разного рода познаний.

ИЗ ГАЗЕТНОЙ ХРОНИКИ

ПОСЛЕДНЮЮ В ЖИЗНИ СИГАРЕТУ в понедельник выкурил шестидесятилетний москвич-пенсионер в своей комнате. Она выпала из ослабевшей от алкоголя руки старика и подожгла ватное одеяло. Соседи, почувствовав запах гари, вызвали пожарных. Но было поздно. Комната сильно обгорела, а хозяин скончался от удушья.

ТОРТ НЕ ПОПРОБОВАЛИ НИ ГОСТИ, НИ ХОЗЯЕВА. В воскресенье вечером на Минском шоссе машина «Ауди», принадлежащая врачу одной из московских клиник, выехав на встречную полосу, врезалась в «КамАЗ». Пассажиры «Ауди» скончались на месте. Врач и его жена. Зато целехоньким вылетел через выбитое стекло роскошный торт-мороженое.

В МОСКВУ ЗА ДЕНЬГАМИ. Газета «Чудеса, да и только!» учредила приз в пятьсот тысяч «деревянных» следующему лицу: впервые в Москве, номер вагона — пять, фамилия привязана к имени столицы — Москва. Все в «Чудесах» умирали от хохота, придумывая сию шараду, а на следующий день всплакнули, когда в редакцию позвонил Максим Москвитин, ехавший в вагоне номер пять впервые в Москву!.. Пришлось собирать по сусекам и выгребать из собственных карманов обещанный приз, со слезами радости принятый счастливчиком.

Загрузка...