Только этот мужчина

7

К Лав быстро вернулось обычное веселое настроение. Минут через десять она появилась в сопровождении Виолы без следов слез на лице.

Паломе импонировала спокойная сдержанность Виолы и ее рассудительность. Если бы ее любили в детстве, она, возможно, выросла бы такой же серьезной и доверчивой, как Виола. У девочки не было и намека на стремление произвести впечатление на окружающих, которое управляло молодой Паломой.

После ужина играли в покер. Лав была так увлечена, что отец позволил дочерям играть на полчаса дольше. Затем пришло время девочкам укладываться спать. После пожеланий спокойной ночи Палома грустно смотрела, как они втроем вышли из комнаты.

Невольно ее взгляд вернулся к фотографии Анны. Как красива она была! А ее знаменитое обаяние и остроумие, ее великодушие… Впервые Палома подумала о том, как много усилий требовалось, чтобы быть совершенной женой, хозяйкой и матерью.

Полено в камине громко стрельнуло. Она сгребла горячие угли в кучу и добавила еще дров. Когда вошел Джон, она уже снова сидела в кресле.

— Все в порядке? — спросила Палома, отрываясь от журнала, который держала в руках.

— Да, у них все хорошо.

Он сел, протянув ноги к огню. Сквозь тонкую ткань брюк обозначились сильные мышцы ног. Даже дома Джон привык носить дорогую одежду. На матовом фоне стены четно вырисовывался его уверенный профиль. Стараясь контролировать себя, Палома сказала:

— Ты предлагаешь мне выйти за тебя, Джон, только ради детей? — Ее пальцы непроизвольно дотронулись до золотого медальона на шее. — Если да, то я не смогу этого сделать. Скорее уеду куда-нибудь и буду писать детям письма.

Глаза его стали похожи на глаза орла в тот момент, когда он начинает свое смертоносное падение к земле.

— Что заставило тебя изменить решение?

— Ты о чем?

— В последний раз, когда я просил тебя выйти за меня замуж, ты вполне определенно отказала мне. А теперь, кажется, готова принять предложение, если только я дам тебе некоторые гарантии.

— Я даже не знаю, какие это должны быть гарантии, — нервно вскрикнула она.

— Ты когда-нибудь задумывалась над тем, почему нас так тянет друг к другу?

Вопрос был столь неожиданным, что шокированная им Палома на миг потеряла дар речи. Не глядя на него, она пробормотала:

— Ты говоришь порой чертовски глупые вещи.

Палома могла солгать, но она уже достаточно лгала ему. Сейчас пришла пора быть честной.

— Конечно, я задумывалась над этим, — тихо сказала она.

— И я тоже.

Сердце Паломы забилось сильнее. Не глядя на Джона, облизнув пересохшие губы, она нетерпеливо произнесла:

— Ты тоже? Но секс — это слишком мало, Джон.

— Не зацикливайся на этом, — парировал он. — Мне нужны дружба, радость и… да, секс. Я хочу иметь еще детей. И мне нужна жена, которая любит моих девочек. Давай начнем сначала, Палома. На этот раз не скрывая страсти, без угрызений совести, затаенной злости и печали.

Сможет ли она жить с ним? Долгие годы Палома желала только его, и это делало ее отношения с другими мужчинами невозможными. Она вернулась еще и для того, чтобы освободиться от этой привязанности. Если бы любовь не была столь сильной, десять лет притупили бы это чувство. Замужество обещает ей сомнительный рай и новую боль. Пути назад не будет. Палома окажется привязанной к этому дому, пока девочки не вырастут. На их долю выпало достаточно горя и потрясений. А если появятся другие дети…

— Все будет хорошо, — сказал Джон, будто читая ее мысли. — Когда мы поженимся, девочки станут твоими, и если со мной что-нибудь случится, у них останешься ты.

— Тебе ничего не угрожает, — сказала Палома запальчиво и только потом вспомнила недавнее происшествие.

Лицо Джона окаменело.

— Смерть имеет обыкновение действовать по собственному распорядку.

Наступила короткая пауза, затем Палома спросила:

— А что будет с ними, если я не выйду на тебя, и с тобой что-нибудь случится?

— Тогда мать Анны станет их опекуном. Но женщина уже стара и не сможет приглядывать за ними все время. Поэтому они будут учиться в интернате.

Это был действительно единственный вариант. У Джона не было других родственников.

— Ты можешь сделать опекуном меня, — с горечью в голосе сказала женщина.

— Выходи за меня, и я это сделаю.

В глазах Паломы появилась беспомощность.

— Это подло, Джон.

Угловатое, выразительное лицо его было неподвижным, светлые глаза прозрачными, как два аквамарина.

— Палома, нельзя получить все сразу. Мы должны уступить друг другу. Если тебе нужны дочери, то возьми и меня.

Жизнь без него была бы пустой и ненужной, с ним обещает рай и ад одновременно. Конечно, любая жизнь — риск, но замужество с Джоном — слишком большой риск…

— Неужели так трудно согласиться? — спросил он, и его резковатый голос заставил Палому затаить опасения в себе. — Я сделаю все, чтобы ты была счастлива.

Да, он будет очень стараться. В этом Палома не сомневалась. Однако могла ли она променять свое будущее на такое счастье? Но если же она решится на этот отчаянный шаг, то девочки получат настоящую любящую мать.

— Ну хорошо, черт побери, — прошептала она с замершим сердцем.

Девочки были взволнованны. Лав шумно и без стеснения поздравила их. Виола приняла новость, как всегда, сдержанно. Но обе были, без сомнения, рады. Возможно, еще и потому, что Палома обещала им поездку в Окленд, чтобы купить платья подружек невесты. Палома решила обратиться к Кливу, модельеру Анны, потому что он был мастером элегантных, дорогих нарядов.

Годы почти не изменили известного дизайнера.

— Итак, ты вернулась, — сказал он при встрече, внимательно разглядывая Палому. — Планируешь работать здесь или это кратковременный визит?

— Я выхожу замуж, — сказала она, и сердце ее тревожно забилось, как всегда, когда она думала о своей будущей жизни с Джоном. — А эти девочки будут моими подружками на свадьбе. Поэтому через две недели нам понадобятся великолепные платья.

— Я не смогу, не успею.

— Сможешь, — улыбнулась Палома.

Он подозрительно взглянул на нее, затем перевел взгляд на девочек.

— Та-ак, возможно. Кто будет фотографировать?

— Никакой огласки, — строго предупредила Палома. — Никаких сплетен, никаких фотографий и заметок в газетах. Мне хочется отметить событие в тесном кругу. Ну, у тебя ведь и так блестящая репутация?

Клив пожал плечами, указывая на девочек:

— Да, но их возраст еще не позволил им устать от известности. Хорошо, для самой красивой женщины в мире и для двух ее очаровательных подружек я сделаю чудо.

Они увлеченно приступили к обсуждению деталей. У девочек были разные вкусы. Лав хотела платье с кружевными гофрированными рукавами и корсажем с золотыми шнурками, а Виоле нравился более сдержанный стиль и классические линии.

Порой доходило до споров, порой Паломе удавалось тактично убедить девочек, но в конце концов модели были выбраны: для Виолы — небесно-голубого, для Лав — персикового цветов. Клив обещал сшить девочкам пышные нижние юбки. Палома захотела такое же дополнение и к своему серебряному платью.

С чашечкой кофе в руках Палома радостно смотрела на дочерей, увлеченных процедурой снятия мерок.

— У тебя, Анны и девочек схожее телосложение, хотя это и неудивительно, ведь вы с Анной родственницы. — Клив допил кофе. — Ее смерть поразила меня. У нее был великолепный стиль: всегда обворожительна, весела и самостоятельна в суждениях, что так редко встречается у современных женщин. И никакой небрежности в одежде, которая сейчас входит в моду.

Палома про себя отметила его неприятие нового. Клив старел, но не желал соглашаться с этим.

— Не помню, благодарила ли я тебя за твою рекомендацию Дорите, — сказала она, мягко переводя разговор. — Смешные бывают совпадения, не так ли? Ее фирма стала для меня первым местом работы, а когда она спросила, знаю ли я талантливого модельера, я назвала тебя.

Воспоминания доставили удовольствие обоим.

— О, мне это было нетрудно. Как только я тебя увидел, то сразу понял, что тебе нужно работать на подиуме. С твоей внешностью и походкой. Но я не знал, насколько ты фотогенична и есть ли у тебя бойцовский характер. Конечно, Дорита взяла тебя еще и благодаря одежде, заказанной у меня Анной. — Клив гордился собой, будто был единственным, кто разглядел в Паломе ее призвание. — Если бы ты пришла к ней в пошлых джинсах и майке, она бы сразу выставила тебя. И где бы ты была тогда?

Палома, поставив кофейную чашечку на стол, сказала:

— Я очень благодарна тебе за все.

— Да. Блестящая, головокружительная карьера не для слабаков. А кто же счастливчик?

Она знала, что скрывать бесполезно. С теплой, нежной улыбкой на губах она произнесла имя своего будущего мужа.

— Джон Патерсон.

— Ты очень бережно хранила этот секрет, — сказал Клив задумчиво.

Это задело Палому, но она не показала виду. Поднимаясь на ноги, она проговорила:

— Пожалуй, нам пора. Мы скоро приедем на примерку.

Так случилось, что Джон оказался в Окленде по делам, и они все вместе пообедали в дорогом ресторане. Виола и Лавиния отказались рассказать отцу, какие у них будут платья, потому что решили, что это будет приятный сюрприз ко дню свадьбы. Джон рассмеялся и прекратил расспросы, а когда они прогуливались после обеда, он как будто невзначай сказал им:

— Замечательная идея. Тайны сплачивают людей.

Конечно, он был прав. Хотя иногда те же тайны и разделяют их. Когда они возвращались домой, Палома все думала, что придет время, и она узнает, какая из тайн победит: та, что прежде, казалось, разделяла их, а на самом деле связала неразрывно, или та, что мешает ей доверять Джону.

— Ты весь день какая-то тихая, — заметил Джон вечером после ужина, когда девочки, полные впечатлений, отправились спать.

Палома кивнула, избегая его взгляда. С тех пор как она согласилась выйти за него замуж, они не спали вместе. Несмотря на то, что притяжение между ними возрастало день ото дня, ни он, ни она не предпринимали к этому попытку.

Джон принялся рассуждать:

— Когда мы поженимся, тебе, возможно, захочется кое-что переменить в доме. Если тебе понадобится помощь, мы можем обратиться к одному отличному декоратору — Лиз Синклер. Она известный мастер и должна тебе понравиться.

Палома кивнула.

— В доме многое надо бы обновить, как и в саду, — заметила она.

Взгляд Джона упал на фотографию Анны.

— Этот портрет ты также можешь убрать подальше.

— Не глупи, — грубовато ответила Палома.

Джон предложил это ради нее или же не мог допустить присутствия Анны, пусть даже умозрительного, когда приведет в дом другую женщину?

— Я думаю, это было бы несправедливо по отношению к детям, — добавила она.

Позже, уже в своей спальне, она внушала себе, что надо перестать сходить с ума из-за Анны. Палома, похоже, была недалека от ненависти к ней, потому что Джон и дети любили ее.

Мать порадовалась бы, узнав ее мысли. Хотя Анна немало помогала и ей, все же Евгения ревновала к ней дочь и считала, что ее шарм — это прикрытие злой натуры, вертящей людьми и обстоятельствами ради своей выгоды.

— Если бы моя мать научила меня вовремя натягивать вожжи, как ей советовала тетя Мэри, — говаривала Евгения, — я бы заставила твоего отца жениться на мне. Но я поступила так, как подсказывало мне сердце, и посмотри, к чему это привело.

Если она поддастся обстоятельствам, которых нельзя изменить, то закончит, как и мать, несчастной и обиженной, не в силах признаться себе, что сама виновата во всем. Так думала Палома, лежа в кровати.

Теперь она жалела мать. Все, к чему Евгения стремилась, пошло прахом. Оставленная дочерью, которую она, впрочем, и не любила. Жизнь, потраченная на борьбу с непреодолимыми проблемами. Беременность Паломы, разбившая ее последние надежды. Когда Палома нашла работу в агентстве фотомоделей, мать не обрадовалась и этому. Она была неприятно поражена и даже раздосадована тем, что ее дочь, которую она так мало ценила, оказалась подающей большие надежды. Она смеялась над ней про себя и не верила в ее будущее, хотя особенно и не отговаривала. Контракт с японским агентством быстро перенес Палому в другое полушарие. Там она и узнала о внезапной и бессмысленной гибели матери. Она хорошо помнила тот трагический день и чувства, охватившие ее: горе, сожаление, замешательство.

Палома прилетела хоронить мать. Она оказалась единственной родственницей на траурной церемонии. Анна на ее письмо не ответила, лишь с нарочным были присланы цветы. Тогда-то Палома окончательно оставила надежды когда-либо увидеть кузину, потому что решила, что Джон обо всем ей рассказал. Разрыв с Анной убивал ее даже больше, чем смерть матери.

Похороны были скромными. Речи говорили люди, едва знавшие покойную. Друзей у Евгении не было.

Добра она нажила немного, имела только самое необходимое. Дочь нашла маленькую шкатулку, в которой хранилось ее свидетельство о рождении с записью «неизвестен» в графе «сведения об отце» и связка писем, написанных незнакомой рукой. Поискав подпись и обнаружив вместо нее только букву «Ф», она сожгла их.

Жизнь матери — плохой пример для подражания, думала теперь Палома. У меня все будет по-другому. Я люблю своих детей, и хотя мне никогда не стать такой совершенной женой для Джона, какой была Анна, я буду его очень любить. И сама построю свою жизнь, чтобы в конце ее мне не было одиноко и тяжело.

Свадьбу решено было играть скромно, но все же собралось порядочно народу. Дальние родственники и близкие друзья Джона заполнили маленькую белую церковь. К счастью, мать Анны находилась в Англии; поэтому одной трудностью для Паломы было меньше. Ей удалось стать женой Джона раньше, чем пришлось встретиться с родственниками, которые могли ее плохо принять.

Она немного побаивалась разговора с Мартой Стерн. Ей было не все равно, как отнесется к новости старая домоправительница, но опасения оказались напрасными.

— Это замечательное решение всех проблем! — с воодушевлением поддержала ее Марта.

Палому слегка задели эти слова, хотя они и были сказаны вполне доброжелательно. Конечно, они с Джоном руководствовались множеством практических соображений, но было и другое. То, что окружающие могли рассматривать их брак столь однобоко, расстраивало Палому.

В целом свадьба удалась, и все остались довольны.

Поздно вечером, когда гости отправились по домам и девочки легли спать, Джон и Палома остались одни. Они решили побыть дома, хотя Джон поначалу и предлагал провести пару дней в гостинице в Окленде.

— Думаю, это расстроит девочек, — объяснила свой отказ Палома.

— Да, пожалуй, ты права. Ну, ладно, тогда в августе мы отдохнем на Фиджи.

Поднимаясь по лестнице, Палома думала, правильно ли она поступила. С тех пор как она согласилась на предложение Джона, он стал для нее еще загадочнее, чем раньше. Но так или иначе, что сделано, то сделано!

Палома приняла душ и надела ночную рубашку, которую купила, поддавшись непонятному импульсу. Красивая, из тончайшего шелка, она была очень неудобной и годилась разве что для того, чтобы потрясти воображение любовника. Звук льющейся воды в ванной затих, и женщина нырнула под одеяло. Она почувствовала, что ненавидит эту комнату, и проклинала себя за то, что была так глупа, что решила, будто здесь найдется ей место. Можно изменить все, что связано с Анной, но память о ней всегда будет жить в этом доме. Настроение резко ухудшилось. Палому душила ревность.

Она поняла, что Джон уже пришел, когда щелкнул выключатель и погас свет. Затем она почувствовала, как качнулась кровать, и затаила дыхание. Передумывать было слишком поздно. И почему, спрашивается, она ведет себя, как стыдливая девственница, когда еще пару недель назад они свободно занимались любовью? Пожалуй, это и было причиной ее нынешней подавленности: теперь неудержимость тайной страсти заменялась легальностью супружеских отношений. Так он мог обратиться к дочери или к собаке, недовольно подумала Палома, когда Джон сказал ей:

— Ты словно неживая… Очень устала? Ну, иди же, я обниму тебя перед сном.

Молча гадая, хочет ли Джон заниматься любовью или, как и она, нет, она положила голову ему на плечо. Грудь его мерно вздымалась и опускалась, от кожи исходил едва уловимый особенный запах. Постепенно спокойствие Джона передалось ей, и она расслабилась.

— Ты сегодня была такая красивая, — сказал Джон. Его голос, казалось, проникал прямо в сердце Паломы. — Я не верил, что от красоты может перехватить дух, но теперь знаю, что так бывает. И еще. Спасибо тебе за праздник, который ты устроила детям.

Палома зевнула. Полусонная, она легла рядом с Джоном. Шелк рубашки не служил достаточной преградой, и она чувствовала тепло его тела.

— Девочки были сегодня просто изумительны, — сказала она, улыбаясь. — И держались великолепно. Как я рада, что им было хорошо!

— А что тебе сказала Констанция, когда ты собиралась резать торт?

Палома поколебалась и потом ответила:

— Сказала, что это замечательное событие в моей жизни.

— Ты с ней согласна?

Рука Джона потонула в ее прекрасных волосах. Чуткие пальцы скользнули по шее, спустились на спину… Вспышка страсти закружила Палому.

— Да, — сказала она едва слышно. — Да, — повторила громче и провела расслабленной рукой по его груди.

Стена, разделявшая их, рухнула. Они занимались любовью вдохновенно, до полного изнеможения.

Последующие четыре недели Джон и Палома ночами старались насытиться друг другом, а девочки словно забыли, что существуют своенравие, капризы и непослушание. Палома знала, что это было слишком хорошо, чтобы длиться долго, и что неприятности появляются, откуда их совсем не ждешь. Сначала ее волновала Виола. Но оказалось, она еще недостаточно знала своих детей. Конец короткому раю положила именно Лав, несмотря на ее частые ласки, смех и полное принятие Паломы.

Однажды она захотела погостить у своего нового приятеля. Подавив желание спросить у Виолы ее мнение о мальчике, Палома сказала:

— Нет, моя хорошая, не надо, пока мы не познакомимся с его семьей.

У девочки задрожали губы.

— Ну тогда позвони им и познакомься по телефону.

— Нет, так не делают. С ними нужно встретиться.

Лав принялась плакать, умолять, но даже не заикнулась о том, чтобы спросить у отца, из чего Палома заключила, что Джон будет против. Это и повлияло на окончательное решение — не позволить поездку, что вызвало бурную ответную реакцию.

— Ты мне не настоящая мама! — кричала девочка. — И не можешь командовать в этом доме! Я тебя ненавижу! Ты всего лишь…

— Ну, довольно, — отрезала Палома, не повышая голоса и стараясь не выдать волнения, готового прорваться наружу. — Каждый может выйти из себя, но никому не позволено кричать и топать ногами, как невоспитанному капризному ребенку. Иди к себе в комнату.

Лавиния начала шумно хлопать носом. Виола устремилась было к ней, но Палома остановила ее строгим взглядом.

— Все в твоих руках, — продолжила Палома мягче. — Ты можешь вернуться, когда успокоишься.

Палома затаила дыхание. Сейчас решалась ее судьба. Если Лав не послушается, то навсегда нарушится ее контакт с детьми.

Вся в слезах, Лав удивленно уставилась на нее, затем повернулась и с громким ревом выбежала из комнаты. Она не закрыла дверь спальни, чтобы все могли знать, как она страдает. В дверях появилась Марта.

— Что-то случилось? — спросила она доверительным шепотом.

— Да нет, просто Лав показывает характер, — ответила Палома.

Марта хотела было что-то сказать, но, встретив спокойный взгляд Паломы, передумала.

— Пожалуй, пойду домой. Завтра я приду как всегда, — сказала она, понимающе кивая.

Виола села за уроки. Складка между ее бровями обозначалась резче всякий раз, когда драматические рыдания Лав набирали силу. Должно быть, она ревет что есть мочи, думала Палома, стараясь не обращать на это внимания. Но никак не могла справиться с дрожью в руках.

Женщина бродила по дому, не находя себе места. Наконец она вышла на улицу. Глядя на огромный холм, она думала, что, возможно, была слишком строга. Поддержит ли ее Джон?

И тут Палома увидела садовника Берта. Интересно, когда Джон разрешал ей изменить все по своему вкусу, имел ли он в виду и сад?

Поприветствовав Берта, она сказала:

— Этот плющ делает дом слишком мрачным. Выкопай его, пожалуйста, а вместо него посади что-нибудь повеселее.

Садовник внимательно посмотрел на нее.

— Но миссис Патерсон особенно любила этот плющ.

Хотя он и произнес это очень вежливо, но нетрудно было догадаться, что он примет в штыки любое ее замечание по поводу сада. Но Палома решила все же взять верх. Возвращая ему вежливую улыбку, она спокойно спросила:

— Когда вы теперь придете?

— В четверг.

— Хорошо, тогда мы с вами этим и займемся.

— Мне нужно спросить разрешения у Джона.

— Конечно, — ответила Палома, чувствуя, что ее охватывает бешенство.

Рассеянно глядя на широкие лужайки, она подумала: «Л схожу с ума. Но черт возьми, я не ноль, не пустое место. Я поговорю с Джоном о саде и потом заставлю Берта подчиниться мне, или он потеряет работу. Довольно жить в тени Анны. Я не она, у меня свой характер, свой вкус».

Чувствуя угрызения совести из-за того, что она так вышла из себя, Палома вошла в дом и с удовольствием отметила, что в нем стоит тишина. Поборов желание пойти проверить, что делает Лав, Палома взяла у Виолы, все еще занимающейся уроками, карандаш и пару листов бумаги.

Она решила записать некоторые свои мысли по поводу переустройства дома и сада. Ей казалось, что они должны быть в одном стиле. Если вместо плюща посадить розы или бугенвиллии, то терраса будет выглядеть гостеприимнее. И бассейн нужно перенести поближе к дому, на солнечное место.

Палома так увлеклась своими заметками, что не заметила, как Виола подошла к ней.

— Лав плохо себя чувствует, — сказала девочка тревожно.

Затаив волнение, Палома подняла брови.

— Не надо было так плакать. С каждым было бы так же.

— Да, — согласилась Виола. — Она хотела извиниться перед тобой.

— Тогда почему же не подойдет ко мне сама?

— А можно ей спуститься сюда?

— Это решать ей самой. Если она уже успокоилась, то можно.

— Я обещала попросить для нее разрешение.

— Тебе не нужно у меня ничего спрашивать. Лав должна отвечать за себя сама, а не посылать на переговоры сестру.

— Но ведь мы близнецы, — объяснила Виола.

— Ну, мы с этим разберемся позже. Пойдем, срежем в саду цветы и поставим перед фотографией вашей мамы. Эти камелии выглядят слишком мрачно. А я видела, что виолы уже расцвели.

После минутного раздумья Виола согласилась.

— Да, виолы были любимыми мамиными цветами, поэтому она и назвала меня так.

— Знаю. Когда-то я привезла их корень для нее из Окленда. Его дала мне одна старушка, что жила неподалеку от моего дома, когда я сказала, что это любимые цветы моей лучшей подруги.

Девочка недоуменно взглянула на Палому.

— Как мама могла быть твоей лучшей подругой, если она старше тебя?

— О, у нас было много общего. — Мы обе любили твоего отца, подумала она с иронией. — Как считаешь, сколько нам нужно цветов?

Они набрали большой букет. И Виола ставила их в красивую вазу, когда послышался кроткий голос Лав:

— Куда вы ходили?

— За цветами, — спокойно ответила Палома. — Если ты уже успокоилась, то можешь помочь нам. — Обращаясь к Виоле, она спросила ее: — Мне кажется, пара веточек дыхания небес оживит композицию. Ты знаешь, как выглядит дыхание небес?

— Да, — ответила девочка и отправилась в сад.

Лав, потоптавшись нерешительно в дверях, вошла в комнату. У нее задрожали губы, а глаза наполнились слезами, когда она тихо сказала:

— Давай помиримся.

— Конечно, — ответила Палома и крепко прижала дочку к себе. Слезы на глазах Лав высохли, и обычная улыбка уже готова была заиграть на ее лице, но девочка еще чувствовала вину. — Каждый раз, когда тебе будет казаться, что ты теряешь контроль над собой, ты можешь уйти к себе в комнату и успокоиться.

— Виола сказала тебе…

Но Палома перебила ее:

— Я знаю, что вы близнецы, но Виола — это не ты. Каждый должен сам отвечать за себя.

Лав хотела поспорить, но в это время вернулась ее сестра с тремя веточками дыхания небес, и она решила промолчать.

Вечером, когда девочки пошли спать, Джон оторвался от газеты, которую читал, лежа на диване, и заметил:

— Лав сегодня какая-то тихая.

— Все уже в порядке, — ответила Палома, вписывая последнее слово в кроссворд. Она рассказала Джону о происшествии, умолчав, однако, о некоторых высказываниях дочери. Джон кивнул.

— Она всегда использует Виолу, чтобы выйти из неприятной ситуации. Как ты быстро это заметила. Анна говорила, что… — Джон осекся.

Палома внимательно посмотрела на него.

— Джон, я не собираюсь закатывать истерики или угрожать тебе разводом всякий раз, когда ты будешь произносить ее имя. В конце концов, это ее дом, где я стараюсь теперь стать хозяйкой, и ее дети, которым я хочу стать матерью…

И ее муж, с которым я теперь сплю, мысленно продолжила она.

— Ладно, — сказал Джон, прикрывая глаза, чтобы не выдать своих чувств. — Слушай, до меня дошло, что ты хочешь кое-что изменить? Это же замечательно. Я давно предлагал тебе это.

Палома оживленно начала:

— Мне бы хотелось встретиться с мисс Синклер, чтобы поговорить о доме. Сад тоже нужно сделать немного другим. Плющ лучше убрать. Он делает дом ужасно мрачным, и к тому же под ним портятся стены. Вместо него лучше посадить бугенвиллии. И еще розы и…

— Сажай все, что хочешь. Но если решишь выкорчевывать деревья, то посоветуйся сначала со мной.

— Деревья как раз я и не хотела трогать, — сказала она немного обиженно, но, увидев улыбку на его губах, тут же улыбнулась сама. Как мало нужно, чтобы у нее запело в душе. — Я говорила с Бертом и поняла: он считает, что сад в отличном состоянии и любые изменения в нем бессмысленны, — продолжала Палома.

Джон внимательно посмотрел на нее.

— Я и не подозревал, что ты увлекаешься садоводством, — сказал он, переводя взгляд на ее красивые, ухоженные руки.

— Не воспринимай меня так однобоко, — и в ее голосе прозвучали нотки обиды. — Я изучала планировку ландшафтов, еще работая фотомоделью.

— Любопытно. Может, у тебя есть еще какие-нибудь мысли о саде?

Она посмотрела на него изучающе, пытаясь понять, насколько серьезно он говорит. Возможно, ему не очень интересно, но он старался вникнуть в суть дела ради нее.

— Немало, — ответила она. — На месте площадки для парковки машин я хочу устроить бассейн. Это у нас самый солнечный уголок.

— Но ведь у нас уже есть бассейн, который никому не нужен, — лаконично ответил Джон.

Палома кивнула.

— Потому что он слишком далеко от дома и весь затенен. Я хочу украсить его. Посмотри… — Она достала заметки, которые сделала днем.

Джон внимательно рассмотрел их, затем подытожил:

— Очень профессионально.

— Я же говорила, что училась этому.

— Хорошо, теперь нужно все это выполнить. Я найду тебе кого-нибудь в помощь.

Палома была благодарна ему. Придумать и даже спланировать — это одно, а сделать — совсем другое.

— И если Берт будет слишком много себе позволять, то напомни ему, кто здесь хозяин.

— Но в это придется вложить немалые деньги, — осторожно сказала Палома.

Его брови удивленно поднялись.

— Твой муж — богатый человек, — сказал он весело.

— Это мы еще не обсуждали. — Убрав листки в стол, она взглянула на него и увидела, что он очень устал. Морщины в углах глаз обозначились резче, подбородок казался еще тяжелее, чем обычно. Она тоже устала. Однако ночью они опять занимались любовью с такой страстью и так долго, что то, что они встали утром, казалось чудом.

Причесываясь перед зеркалом, она заявила:

— Кстати, о деньгах. Ты тоже женился на богатой женщине. Знаешь об этом?

— Мне не нужны твои деньги, — сказал он голосом, не терпящим возражений.

— А мне не нужны твои, — ответила она. — Я не рассчитывала на них, когда выходила за тебя. Ну, так как мы устроим наши денежные дела?

— Как хочешь. Я только считаю, что не надо покупать детям слишком много подарков. В остальном распоряжайся деньгами по своему усмотрению. Я буду оплачивать общие расходы по дому и, конечно, давать тебе деньги на карманные расходы.

Лицо Паломы вспыхнуло, словно ей дали пощечину. Джон снова предлагал ей полное покровительство и вместе с тем свободу и независимость от него. За исключением их отношений в постели, где они были равны. Она сделает все, чтобы ему никогда не пришло в голову нарушить это равенство.

Следующие два месяца прошли вполне спокойно. С Лав, конечно, приходилось нелегко, но не было ничего, что Палома не могла бы перенести. Виола же быстро привыкла к ней и стала доверять ей свои маленькие секреты. Палома с удовольствием замечала, что становится девочкам настоящей матерью.

Постепенно она познакомилась с соседями. С ней стали здороваться на улице, приходить в гости.

И все бы хорошо, но была одна вещь, недоступная ей: любовь Джона. Однажды, собрав охапку грязного белья, она отнесла его наверх. Как всегда, попался одинокий носок. Где его пара? Они словно пожирали друг друга. А может, он остался в ботинке мужа? Она заглянула в шкаф и осмотрела аккуратный ряд ботинок. Вдруг в дальнем углу заметила фотоальбом. Наверняка он попал сюда не случайно, а был намеренно спрятан. Подумав немного, Палома взяла его, сдула толстый слой пыли с обложки и открыла.

Первой оказалась фотография, которую Палома уже видела. Она была сделана уличным фотографом во время медового месяца Джона и Анны в Сиднее. Русые волосы Анны обрамляли ее умное лицо. Джон выглядел несколько моложе жены. В его облике было достаточно решительности и уверенности в себе. Он выглядел красивее, чем теперь, и смотрел на Анну с обожанием.

Палома с силой захлопнула альбом. Но тут что-то выпало из него.

Письмо.

Нет, не надо читать, мелькнуло в голове. Она старалась засунуть письмо обратно между страницами, но ей это не удалось. Вдруг она увидела на конверте свое имя, написанное округлым почерком Анны.

Предчувствуя недоброе, она надорвала конверт. Перед ее глазами заплясали огненные точки. Посидев неподвижно с минуту, Палома развернула листы.