Только моя (СИ)

Глава 18

Она оказалась совсем не такой, точнее совсем другой, чем показалась в момент их первой близости в ту роковую для обоих ночь. Это была совсем не та обольстительная и опытная путана, завлекшая его в свои сети лживым флиртом. Сейчас она не подавала себя с королевским величием. Она просто отдавала себя его страсти. Возможно, именно сейчас это и была настоящая Юля — женщина, в которую Мамай так неосмотрительно позволял себе влюбляться.

Тогда она не произвела впечатления — тогда она продавала, а он покупал. Но в данный момент она была настоящая, и как раз такая, без маски, она и покорила его, пробудив нежность в самом его сердце.

Мамай вцепился руками в ее еще влажное тело и прижал к своему. Подбородок ласкали шелковистые пряди волос. Губы его непроизвольно шептали нехарактерные для него нежные слова. Мамай сам удивлялся, откуда берутся у него в голове такие фразы, но, как безумный, он продолжал шептать, отмечая про себя, как то замирает, то учащается биение ее сердца от этих слов. Ему еще никогда не было так хорошо.

— Юленька…

Лида втянула в себя воздух, стараясь не расплакаться. Ей было очень хорошо, и в то же время стыдно. Она чувствовала себя немного виноватой, за то, что она сгорала от страсти к чужому мужчине, сгорала так, как никогда к своему бывшему мужу.

Бывшему… Впервые за эти годы Лида назвала Славика бывшим. Какой он бывший? Он был, есть и навсегда останется ее мужем, и даже его смерть ничего не смогла изменить. Но еще никогда Лида так остро не ощущала, что его больше нет. Славик умер, остался далеко позади, еще вчера такой родной, а сегодня совсем, совсем чужой. Лида боялась признаться себе, что уже успела привыкнуть к этому чувству. Совсем чужой, нереальный — призрак из прошлой жизни. А в настоящей — он. Мамай. И как она могла его бояться?

— Можно задать один вопрос?

— М-м-м… Если только не слишком сложный.

— Как тебя зовут?

— Как??? — Мамай неожиданно зашелся раскатистым смехом. — Извини. Меня столько лет никто не называл по имени, что я даже забыл, что оно у меня есть. Владимир.

— Красивое имя. Вова. Или Володя?

Мамай пожал плечами и начал целовать пальчики на ее ладонях.

— Мне нужно будет привыкнуть либо к тому, либо к другому, если будешь меня так звать.

— А ты разрешаешь? — сверкнув глазами, спросила Лида.

— Только не при всех.

Мамай улегся на спину и устроил Лиду у себя на груди. Казалось, и не было между ними никаких ссор и грубостей. Он не испытывал никакой вины, а она — ни в чем не упрекала. Они просто лежали и беседовали, не замечая времени, неумолимо отсчитывающего часы, и им было все равно.

— Откуда такое прозвище, Мамай?

— И что это ты у меня такая любопытная? — ласково спросил Мамай. Глаза его затуманились, пускаясь глубоко назад, в далекое прошлое. — Когда я служил в армии…

— В армии? Так ты обычный, нормальный человек? — засмеялась Лида. Мамай, шутя, хлопнул ее по мягкому месту.

— Не перебивай. Так вот, в армии, мой рост и фигура воспринимались окружающими как некий феномен.

— Какие мы знаем слова!

— Ты нарываешься. — одним движением Лида оказалась прижатой к кровати всей массой его тела. Мамай продолжал свой рассказ, поглаживая ее по спине. — Однажды моя рота решила опробовать мою силу. Эти сволочи тихо связали меня ночью, а утром всем стадом набросились на меня.

— Надеюсь, это была шутка?

— В армии такие шутки, за которые на гражданке дают пару лет за хулиганство. Главное — не быть пойманным. В общем ребята набросились на меня, я упал на пол, они сверху и давай лупить. Я со злости веревки порвал и всей кучей откинул в сторону. Они обратно на меня, снова повалили на пол. Тут входит полковник Демченко и спрашивает «Что это за Мамаев курган?» Я к тому времени высвободился, встал посреди кучи, как гора. Так и прилипло ко мне прозвище…

Мамай еще никому не рассказывал тех вещей, которыми сейчас делился с Лидой. Ему было так легко и приятно разговаривать с ней, раскрывать те стороны своей жизни, которые доселе прятал глубоко в своей памяти.

Мамай впервые рассказал ей о своей семье. О той боли, которую довелось пережить ему, когда он понял, что остался совершенно один в этом мире, после того, как семья предала его.

…Спустя несколько лет после армии, едва он только укрепился у Полковника в городе, Мамай решил съездить домой, в маленький шахтерский поселок Донецкой области. Он давно уже не был дома, не видел родных. Только писал письма матери и посылал те жалкие гроши, что ему удавалось собрать.

Но когда он приехал, уставший и грязный с дороги, его не пустили на порог родного дома. Оказалось, что мама уже два года как умерла, но ему никто не сообщил — видно, боялись, что перестанет высылать деньги. Старшие сестра и брат поделили дом между собой, а младшей сестре, Катьке, купили комнатушку в грязной коммуналке на самой окраине Донецка. Ему, Володьке, остался шиш, в самом прямом смысле этого слова. Он как сейчас вспоминал Любкины злые и обидные слова.

— Вон отселя, рвань солдатская. Даже на порог не пущу. Как отец и мамка померли, так на похороны и копейки не дал, все штыком махал. А кто мамку досматривал, кто за ней судна выносил? А теперь на мой дом рот раскрыл. Подавишься.

— Ничего я не раскрывал. Я к себе домой вернулся. А мама вроде как быстро померла, сидеть с ней не пришлось. Зря ты так, Люба.

— Домой он вернулся. Где оно сказано, что это твой дом. Ты где прописан?

— Здесь…

— Дурак, — сплюнула на землю Любка. — Бомж ты.

Оказалось, брат с сестрой давным-давно выписали его из дома. Так что теперь он без прописки, без семьи. Любка тварь, но она хотя бы правду сказала. А Колька — тот сидел в доме и из-за занавески выглядывал. Мамай его хорошо разглядел.

Как больно ему ни было, он повернулся, плюнул через плечо назад, и больше никогда в жизни нога его не ступала на родной двор. Отдав последнюю дань на могилах родителей, Мамай навсегда забыл, что в мире есть поселок, в котором он родился и когда-то жил.

Он вообще перестал бы считать, что у него есть семья, если бы не младшая сестра. Через пару месяцев после злополучного визита к Любке Мамай проездом оказался в Донецке. Так и решил проведать младшенькую. С трудом отыскав в куче грязных развалюх дом сестры, Мамай решительно позвонил в дверь. Открыла соседка. Неодобрительно покосившись на его старые затертые джинсы и пропахшую бензином и соляркой куртку, она побрела звать сестру.

Сестренка встретила его на удивление радостно. Полная, но подвижная, она вся светилась неиссякаемым жизнелюбием.

— Ты мой лучик света, — сказал он тогда ей.

Мамай рассказал ей, как встретила его старшая сестра, и услышал то, что меньше всего ожидал услышать.

— Так ты теперь вообще бездомный… Вот это да. А работа есть?

— Ну, кое-какая имеется. — уклончиво ответил Мамай.

— Слушай, я тебя к себе пропишу. Ну, чтоб прописка была, тогда и нормально устроиться сможешь. И жить можешь у меня. У меня кавалеров не бывает. А лет через пять, даст Бог, квартирку себе пробьешь — тебе же жениться пора будет, детишек заводить. А если я раньше замуж выйду — тебе комната будет.

Мамай ничего не сказал. Не нужна ему была донецкая прописка. А вот сестра нужна была. Единственная, родная. Через полгода он купил любимой сестричке трехкомнатную квартиру в центре Донецка, и с тех пор семья для него, его лучик света — это младшая сестра.