Телефонный звонок раздался так внезапно, что Катя выронила из рук массажную щетку. Нагибаясь, чтобы поднять ее, краем глаза она заметила, как Ярик проковылял к телефону. Гипс уже давно сняли, но он еще прихрамывал и морщился от боли, когда в дождливую погоду сросшиеся кости начинали ныть.
Он уже не был таким, как прежде. В глазах его появилась грусть, но больше не было отчаяния. Даже на затылке начал пробиваться темно-каштановый волос. Манеры его стали не такими жесткими, и Катя даже начала замечать за ним приступы веселой болтливости. Особенно он любил паясничать с Тапкой, когда она уцепившись зубами в штанину, пыталась вскарабкаться ему на колени.
— Ну не собака — прямо кошечка. Скоро мышами кормить придется. А давай купим пару хомячков — проверим. Глядишь — замурлыкает.
— Как же, замурлыкает. — подмигивала Катя собаке. Кто же, как не она, понимала свою любимицу. Она же женщина. А Ярик типичный мужчина, которому искренне невдомек, что лезет Тапка к нему на колени вовсе не за лаской. Просто, проявив мягкость, он снова дал ей в руки козыри, и Тапка со всем женским нахальством и самоуверенностью села на любимого конька — пыталась стянуть пачку сигарет, сиротливо приютившуюся на столе либо же кокетливо выглядывавшую из кармана рубашки.
Хотя далеко не всегда оказавшись у Ярика на коленях, Тапкина морда тянулась к заветной пачке. Скорее к пропахшим сигаретами рукам, то заботливо чесавшим ее за ушком, то угощавшим сахаром и печеньем.
Звонили явно ему. Хотя кому обычно звонят в квартире, как не хозяину. Но за последнее время многое изменилось, и Катя начала себя чувствовать такой же хозяйкой в его квартире, как и в своей. Интерьер квартиры значительно преобразился с тех пор, как Катя поняла, что прежде чем Ярик выставит ее вон из своей жизни, они таки успеют пожить вместе. Может быть, украдкой думала она, не один десяток лет. Но то были глупые мечты.
Катя не верила, точнее боялась верить, надеяться, что он ее полюбит. Привыкнет, будет нуждаться — но полюбить?.. — она ведь не из тех девушек, в которых влюбляются на всю жизнь и без оглядки. Она надежная, ласковая, боевая — мамочка, одним словом. Но никак не роковая женщина.
Еще раз в приступе мазохизма Катя критически посмотрела на себя в зеркало. Как она поправилась в последнее время. Времени на тренировки катастрофически не хватало, а те жалкие полчаса по утрам были всего лишь хрупким прозрачным заслоном, скорее имитирующим защиту от лишних килограммов. К тому же Ярик любил поесть в компании, и все ее уговоры и увиливания просто игнорировал, язвительно приговаривая, что раз не фотомодель, то и терять нечего, а от голода голова болит и настроение портится. А Катя с ее улыбкой не могла позволить себе совершить подобное преступление.
Вот так и росла Катя вширь вместе с улыбкой. Она улыбнулась себе в зеркало, но улыбка сползла с ее лица, когда она посмотрела на Ярика. Тот, бледный и потерявшийся, сидел, вцепившись в телефон, словно кто-то мог вырвать у него из рук трубку.
И волноваться было из-за чего. Звонила Лида. Впервые за много месяцев он услышал ее голос.
— Я сейчас в Киеве, у отца. Вот решила позвонить, узнать, живешь ты еще тут или нет?
— Лида… Вот это да. Не представляешь, как я счастлив, что ты на меня не сердишься.
— За что? — удивилась она. — За что мне на тебя сердиться?
— Хотя бы за то, что не брал трубку, когда ты звонила. Прости, я был в таком дурацком состоянии.
— Зато теперь ты в другом. — даже в трубке было слышно, как она улыбается. Ярик представил себе ее улыбку — нежную и чарующую, и на глаза навернулись слезы. Славик так ее любил.
— Да, время… лечит, — пробормотал Ярик. — Слышал, ты замуж вышла.
— Замуж? — удивилась Лида. — От кого ты это слышал?
— Олег приезжал, рассказывал.
— Олег часто лезет, куда его не просят. — непривычно сухо и жестко проговорила Лида. — Но пускай он пребывает в приятном заблуждении — так всем легче будет.
— Так ты не замужем? Куда же ты тогда делась?
— Ну, не улетела же на другую планету. Просто решила поменять кое-что в жизни. Мне стало до боли одиноко в пустой квартире, и я решила на время уехать, прийти в себя, перестроиться. Вот сейчас у папы гощу. Только умоляю, никому не говори, особенно Олегу… и Юльке. Сейчас мне не до них. Я отдыхаю душой.
— У тебя неприятности? — осторожно спросил Ярик.
— У меня депрессия. — засмеялась Лида, только смех показался Ярику ненастоящим.
— У тебя не бывает депрессий. Что случилось? Или ты не можешь говорить? Давай встретимся, или я приеду?
— Не сейчас, родной. — нежно сказала Лида. — Сейчас мне нужно побыть одной, побыть там, где меня никто не найдет. Если мне понадобится помощь — я сама тебя найду.
— А если мне?
— Это низкая уловка, Ярик… Я оставлю номер своего мобильного телефона.
— Тебе точно не угрожает опасность?
— Господи, Ярик, я обычный человек — не жена бандита, политика. Я не больна, не совершала преступлений и не видела ничего такого, за что меня могли бы убить. Какая может быть опасность?
«Я не скажу тебе ничего. Я слишком опасаюсь за твою жизнь, братик мой любимый».
«Я сделаю вид, что поверил. Врешь ты все, Лидка. Теперь я все время буду как на ножах».
«Будь проклят Кравцов. Теперь я поняла, что он все-таки в этой игре,» — подумала Лида, положив трубку.
«Как так получилось, что мы оказались врозь, по разные стороны баррикад — не друг против друга, но и не прикрывая друг другу тылы»?
Катя подбежала к нему и обняла за плечи, словно почувствовав, как его тело сковала новая боль.
— Кто звонил?
— Да так, никто. — Ярик махнул рукой и встал, высвободившись из ее объятий.
— Снова не хочешь пускать меня к себе? В свою жизнь? — вырвалось у Кати.
«Ну что ты пристала. Оставь меня одного. Это тебя не касается», — промелькнуло в его мозгу.
— Некуда пускать. У меня одна жизнь — здесь, с тобой.
Катя почему-то не встрепенулась от этих слов, сердце не застучало. Наоборот, что-то жалкое и снисходительное почудилось в его тоне.
— Можешь сказать хотя бы, кто эта Лида?
— Жена… Славика, моего брата — добавил он, увидев, как вытянулось ее лицо при слове «жена».
— Почему я только сейчас узнаю о том, что у тебя есть родственники?
— Потому что это не твоего ума дело. — не сдержался Ярик, но тут же пожалел о своей внезапной ярости. — Прости.
Катя всхлипнула носом, но сдержалась и не заплакала. Нечего плакать из-за этого ублюдка. Одна-единственная фраза на простом русском языке сказала ей о многом, о чем не смогли бы сказать и сотни слов. Он ее не любит. А вот эту Лиду — наверняка. Иначе откуда столько тайн. И не оттуда ли его предыдущее состояние — не от сознания ли греха перед братом. И насколько велик тот грех?
— Любишь ее? — тихо спросила она.
— Ты что, дура? Она мне роднее сестры.
— Тогда почему ты такой? Такой взвинченный после разговора с ней?
— Потому что я чувствую, что с ней что-то случилось. Или должно случиться. В общем, я нутром чую, что она в опасности.
— Не переживай ты так. У нее ведь еще муж есть.
— Нет у нее никакого мужа. У нее кроме меня никого нет.
— А где он? Бросил? Не молчи…
— Славик умер. Его убили.
— Прости, я не знала. Если тебе больно говорить на эту тему, давай не будем.
Катя с ужасом смотрела, как буквально на глазах его лицо покрывается морщинами, которые она с таким трудом пыталась изгнать из его сердца. Они возвращаются и еще более глубокие, чем были.
— Хочешь знать, кто я? Хочешь знать, кого полюбила?.. Я подонок, который слинял в сторону и оставил смерть своего брата безнаказанной.
— Но ты же ничего не можешь сделать. Ты же не отправишься никого убивать. Я не знала твоего брата, но не думаю, чтобы ему понравилось, что ты сядешь в тюрьму ради того, что все равно не вернет его жизнь.
— И мою тоже, — прошептал Ярик, обнимая ее и целуя ее мягкие волосы.
«Ты многого обо мне не знаешь, Катюша. Даже не представляешь, что когда-то для меня было ЛЕГКО… убить человека. И не сесть за это в тюрьму».