Только не|мы (СИ)

Глава 3

Трудно передать словами, хотя бы одним предложением, как я боялась той встречи. На одно описание моих внутренних сборов и договорённостей потребовался бы целый том глубокомысленного текста, где по-шекспировски или скорее по-достоевски происходила бы ломка между согласием и несогласием, между правом выбирать по совести, уму или сердцу. Мой выбор метался от одной крайности к другой, притягиваемый центробежной силой неустанного волнения: все полюса смыкались в конечной точке, которую, несмотря на всю очевидность, принять оказалось сложнее всего.

Животный страх поминутно обдавал меня то жаром, то холодом, а я старалась хотя бы не тушеваться и смотреть в глаза напротив, как глядят хищники на оппонента перед решительным рывком. Однако роль хищницы я отыгрывала с трудом. И самое ужасное — Тони это понимал.

— Ты серьёзно? — спросил он, то ли подтрунивая надо мной, то ли в самом деле негодуя. — Его зовут Тони?

— Не вижу проблем, — отрепетировано улыбнулась я. — Я, можно сказать, последовала твоему совету, и назвала главную героиню Илзе. А её возлюбленного — Антонис.

— Тони, значит, — повторил мой собеседник и уронил руку, держащую листки с наброском моего романа, на стол. Часть из них разлетелась по столешнице. Тони провёл ладонью по волосам и покачал головой: — Илзе, чего ты хочешь?

— Неделю назад ты сам говорил, что у тебя своё издательство…

— Типография. Но книги мы не издаём. Газеты, кое-какие журналы, справочники, методички. Книги — не наш профиль.

— Стало быть, я зря тебе позвонила? — откидываясь на спинку стула, я приготовилась идти в наступление.

С досады за то, что сама же нарушила собственные принципы, показав кому-то свой текст до его завершения, я едва сдерживалась, чтобы не начать себя ругать и бить по щекам. Тони приехал на встречу в следующий же вечер после нашего сбивчивого разговора по телефону. Мне невдомёк, к чему готовился он, но точно не к тому, что я вручу ему писанину, которая вряд ли заинтересовала бы его с точки зрения читателя.

— Нет, Илзе, ты всё правильно сделала, — сказал Тони мягко, в то время, как глаза его поминутно загорались и обжигали меня через стол. — У меня есть кое-какие связи. Я могу свести тебя с нужными людьми.

— Прекрасно, — ответила я, почти не дрогнув. — Буду тебе очень признательна.

— А что мне за это будет?

— В каком смысле? Хочешь, чтобы я заплатила тебе?

— Ты думаешь, такие вещи достаются бесплатно?

От возмущения я едва не потеряла дар речи, потому что эмоциональная волна мгновенно поднялась из самой глубины и забурлила где-то в ноздрях, из которых чуть не пошёл пар.

Тони засмеялся. И смеялся он так пронзительно и громко, что мне стало просто не по себе.

— Илзе, — сказал Тони, нахохотавшись до слёз, — прекрати метать в меня стрелы! Ты даже шуток не понимаешь. Расслабься. Я помогу тебе, чем смогу.

— Спасибо…

— Но, — Тони не дал мне договорить благодарность, — с одним условием.

Я набрала побольше воздуха в лёгкие и уточнила:

— С каким же?

Опёршись руками о стол, Тони приблизил своё лицо к моему и произнёс вкрадчиво:

— С тебя — персональный автограф.

Мы замерли в нескольких сантиметрах друг от друга.

Я вспоминала, как неделю назад, также в пятницу, после знакомства в джаз-кафе и бесцельной езды по полуночным московским улицам мы стояли точь-в-точь близко на тротуаре, остановившиеся за долю секунды до поцелуя. Если бы не тот звонок, если бы не моя гордость, если бы не то раскаяние, которое всё же одолело Тони в последний момент, мы бы уже переступили эту черту. Но сейчас мы заключали фактически деловой контракт, устный и, тем не менее, действенный.

В субботу Тони заехал за мной на машине и повёз в Нижний Новгород к человеку, о котором отзывался как о «парне что надо». Я не стала уточнять у него, какой смысл он вкладывает в это понятие, хотя мне бы не польстила подобная рекомендация. Но у Тони имелись весьма оригинальные представления о том, как следует вести дела.

Я доверилась его опыту и чутью, потому как из наших бесед вскоре стало известно, что он фактически в одиночку ведёт бизнес, который начинался с полуподвального и полулегального крохотного производства под началом двух человек — самого Тони и его однокурсника из Полиграфического Университета. А в данный момент партнёрская часть была выкуплена, наняты дополнительные рабочие, полностью переоборудовано производство, и предприятие Антона Сергеевича стало более-менее стабильным благодаря наращенной клиентской базе.

Тони обладал редким деловым хватом, который закалился со временем и, будто металл, на молекулярном уровне слился со стержнем его характера. Ему было всего тридцать два против моих двадцати шести, однако разница меж нами открывалась всё более масштабной, чем просто шесть календарных лет возраста.

Тогда, по дороге в Нижний Новгород я впервые наблюдала за тем, как Тони ведёт бизнес. Не проходило часа, чтобы ему кто-нибудь не позвонил или не прислал мэйл. Продолжая вести машину, Тони отвечал на звонки и набирал сообщения. Его телефон пульсировал снова и снова. Чтобы меньше отвлекаться от дороги, Тони переключал сигнал по блютуз на автомобильные колонки, и я могла слышать всё, о чём ведётся речь. В основном говорили о поставках бумаги, сроках изготовления заказа и других рабочих вещах.

— Сегодня же суббота, — вспомнила я, когда Тони наконец завершил примерно восьмой разговор с утра.

— Ну и что? — ответил он небрежно. — Скоро Новый Год, все работают в усиленном режиме.

— И так круглые сутки?

— Нет, — Тони улыбнулся, наверняка пытаясь таким образом успокоить меня, — вечером я выключаю телефон или ставлю на беззвучный. Мне тоже надо иногда отдыхать.

— Я бы с ума сошла от такой жизни…

Это замечание только развеселило Тони.

— А я бы сошёл с ума в тишине и покое. У всех свой ритм жизни. Тебе хорошо в спокойствии, а мне — в постоянном движении. Поверь, люди сходят с ума даже тогда, когда у них всё хорошо и стабильно.

— Почему это? — удивилась я.

— Да банально от скуки. От вялой текучки тоже устаёшь. Человеку, даже самому спокойному, нужна страсть.

— Неправда, — почему-то обиделась я, будто слова эти касались меня лично, хотя Тони говорил абстрактно. — Страсть хороша только для книг и кино, потому что там всё обычно хорошо заканчивается. И даже если заканчивается плохо, ничего страшного в реальной жизни не происходит. А человек, так или иначе, всегда стремится к комфорту.

— Думаешь? — игриво усмехнулся Тони.

— Уверена, — ответила я ему в тон.

— То есть ты начала писать книги, чтобы развлечь скучающих в тепле и уюте домохозяек?

— Не будь ты за рулём, я бы тебя сейчас стукнула.

Он рассмеялся ещё громче прежнего:

— А вот она и есть — затаённая страсть собственной персоной!

— Тони, лучше следи за дорогой.

Я окончательно рассердилась на то, что моему собеседнику приносило истинное удовольствие вступать со мной в споры, чувствуя, что я сержусь и стараюсь как можно скорее ретироваться.

Однако мы заговаривали снова и снова, а я снова и снова негодовала, терялась, искала возможность выровнять это общение или хотя бы ответить себе на вопрос «Почему я тут?».

Почему не выкинула чёрную визитку, которую Тони всё-таки ухитрился подбросить мне в карман. Ведь я могла легко порвать на клочки единственную связующую ниточку с мужчиной, чьё появление так взбудоражило меня. Могла ограничиться первым и последним звонком, когда не услышала ничего определённого о возможности издать мои книги. Могла уйти вчера со встречи и больше не давать о себе знать.

Однако выходит, что я не только спровоцировала новый виток общения, я фактически доверилась незнакомому человеку, с которым теперь сижу в одной машине и еду за пятьсот километров неизвестно зачем. При этом, вынуждена признать, я тоже испытывала иррациональное удовольствие от этого путешествия и даже от шутливых перепалок, где чаще всего оказывалась слабой стороной.

Мы прибыли в гости к Сергею Пестову, который заведовал небольшим книжным издательством. Оказалось, Тони часто его навещал и в прошлую субботу также был тут. Вместе они организовали что-то вроде сети для распространения товара, а Тони выступал связующим звеном со столицей.

Их взаимоотношения развились уже в достаточной степени, чтобы порекомендовать нового, ещё неиздававшегося автора. Но, несмотря на это, Пестов лишь делал вид, что крайне рад моему появлению. Он расшаркался перед Тони и преувеличенно вежливо принял меня.

Мы сидели в каком-то безобразно провинциальном ресторане, где полумрак создавали бордово-красные портьеры, подбитые в нижней части полотна десятисантиметровой полоской пыли, что не добавляло мне доверия ни к этому месту, ни к этому «парню что надо».

И всё же Тони вёл себя совершенно раскованно, словно знал наперёд, с чем предстоит столкнуться и все возможные пути выхода. Он пил чай с расслабленностью французского аристократа, в то время как Сергей, натянув умную гримасу на своё иссушенное до состояния голого черепа лицо, изучал мой роман. Пестов хмыкал и поминутно поднимал на Тони мутные серые глаза.

— Очень интересно, — выдал он, наконец, осилив десять листов текста. — Илзе, вы давно пишете?

— Сколько себя помню.

— Чувствуется, — наверняка соврал Пестов, примериваясь, как бы так аккуратно отказать, чтобы отказ его не выглядел слишком явным. — Но, знаете, Илзе Янсоне — не только совершенно новое, но и несколько, как бы это сказать, непривычное имя…

— Возьмём псевдоним, — выступил Тони.

Я тут же скривилась, совсем неготовая к такому повороту:

— Псевдоним? Я не хочу печататься под псевдонимом. Как ты меня хочешь обозвать? Люся Прилежная? Маша Распутина?

— Нет, — почти не обратив внимания на мой сарказм, отозвался Тони. — Напишем кратко — Лиз.

— Лиз… — примерил новое звучание Сергей. — Лиз Янсоне?.. Да, пожалуй, фамилию тоже следует подредактировать… Как насчёт Янсон?

— Лиз Янсон, — одобрительно кивнул Тони. — Мне нравится. Как Туве Янсон, только Лиз. Фамилия уже на слуху. Дело осталось лишь за именем.

Он посмотрел на меня пронзительно, и мне пришлось сдаться. Сергей снова перебирал листы. Кажется, они всё ещё не нравились ему, но уже чуть меньше.

— Лиз Янсон, Лиз Янсон… — бормотал он, наклоняя голову то вправо, то влево, словно ювелир, готовящийся обработать до блеска природный шершавый камень. — Лиз Янсон — хорошо звучит. А вы что скажете, Илзе?

А что я могла сказать? Что ощущала себя усечённой копией самой себя, мгновенно утратившей национальную индивидуальность, превратившись в усреднённое нечто между давно признанным авторским именем и неприметным, но удобным в произношении именем Лиз?

Гордость призывала меня к праведному гневу, но благоразумие подсказывало, что сейчас не время играть в героя, отстаивающего попранное мнение. В конце концов, реальный шанс напечататься, о котором прозрачно намекал Тони, сверкнул передо мной вполне ощутимо. Однако больше всего грыз меня не столько факт переименования, сколько то, что Тони спланировал этот шаг заранее, не обсудив со мной.

Когда я подписывала первый в своей жизни контракт на роман, у меня тряслись и руки, и ноги. И пальцы холодели от осознания, что теперь мне не только можно писать, потому что я накопила достаточно профессиональных резервов, не только важно писать, потому что это неотъемлемая часть моей натуры, но вдобавок отныне мне нужно писать, потому что на столе у меня перед глазами лежит официальный документ, где чёрным по белому светится дата, к которой я обязана предоставить готовую работу. Контракт означал, что с этого дня я могу смело говорить при встрече малознакомым людям, что являюсь настоящим писателем. Кроме того, он означал, что свободное парение закончилось, а на смену ему пришли обязательства, к которым я была готова не больше, чем к псевдониму.

Я верила и не верила в произошедшее. В то время как Тони объявил это успехом. Он предложил отпраздновать событие. В том же ресторане втроём мы выпили вина. Сергей допытывался о подробностях интриги романа, а и я то ли сознательно, то ли смущённо уходила от его расспросов. Я сделала робкую попытку предложить ему уже готовые произведения, но мне помешал Тони, заявив, что в прямом и переносном смысле нужно начинать с чистого листа.

— Я согласен, — поддержал Пестов. — Работа, которую вы мне показали, вполне приличная. Продолжайте в том же духе. Пока не будем ни на что отвлекаться. Я уже знаю, в какой серии эта книга получит наибольший отклик. Не волнуйтесь, Илзе. Без редактуры в любом случае не обойдётся, но тут легче всего корректировать, так сказать, совсем свежее.

— Это хорошо, что у тебя есть другие вещи, — продолжал Тони, попивая вино с блаженной улыбкой победителя. — Как только достигнешь первого успеха с этой книгой, остальные проглотят запросто.

— Вот именно, — поддакнул Сергей.

Я слушала их и хотела соглашаться во всём, но согласие моё на деле выражалось лишь в безмолвном кивании, а внутри созревал страх.

Он превратился в настоящую панику, когда я поняла, что Тони уже прилично выпил и вряд ли сядет сегодня за руль. Почему-то раньше мне и в голову не пришло уточнить, в какой день и в котором часу мы выдвинемся обратно в Москву. Наверное, не стоило рассчитывать, что Тони возьмёт на себя смелость сделать два марш-броска по пять часов туда и обратно в течение одной субботы, однако я не могла совсем не волноваться о том, где нам предстоит провести грядущую ночь.

Я нервничала, а Тони разглагольствовал в своей обыкновенной манере, заразительно смеялся, курил, подливал мне вина, снова и снова проча неминуемый успех. Пестов тоже повеселел. Порой они начинали забалтываться о чём-то совершенно своём, я переставала улавливать смысл беседы.

Впрочем, я и не была активным участником. Вино пьянило, но не развлекало меня. Не знаю, изменилось бы что-то, начни я пить виски, как неделю назад, но проверять не решилась.

Я чувствовала себя немного лишней и потерянной: чужой город, поспешное решение, неказистый ресторан… И музыка играет ужасная, громкая… И Тони… Тони совсем не смотрит в мою сторону…

— Илзе, — Тони дотронулся до моего локтя, и я вздрогнула, потому что на какое-то время ушла в свои мысли, и, может, выглядела отрешённо. — Илзе, ты устала?

— Нет-нет, я не устала, — натянуто улыбнулась я.

Несколько секунд Тони смотрел мне в глаза, а затем повернулся к Пестову.

— Серёг, в общем, давай на связи. А нам с утра надо домой выдвигаться, — протягивая руку, сказал он.

И Пестов не стал спорить. Они попрощались.

Я снова поблагодарила Сергея ещё более формально, чем в первый раз, поскольку окончательно пришла к выводу, что натворила глупостей, и всё бы отдала, чтобы оказаться сейчас дома, в Москве, позвонить маме и поплакаться ей, будто ничего у меня не получилось. А плакать, в общем-то, было не о чем, но и для радости я не нашла причин.

— Илзе, — Тони обнял меня за плечи, когда мы ждали такси у входа в ресторан, — ты волнуешься?

— Я?..

Должно быть, моя улыбка в тот момент получилась бракованной, и я решила, что попробую изобразить более нейтральную эмоцию. Скажем, спокойное радушие или полную невозмутимость. Но как я ни прилагала усилий, лицо моё не поддавалось: улыбка стекала по опущенным вниз уголкам губ, брови хмурились сами собой, а зубы сжимались.

— Илзе, — снова позвал Тони. — Или мне стоит отныне называть тебя теперь Лиз?

Он подмигнул, а я не сдержалась:

— Не смей! Ясно тебе? Не смей!

— Почему?

— Потому что… потому что… — я так и не подобрала нужных слов.

— О-о-о, всё понятно, — сказал Тони, насильно поворачивая меня к себе, — ты перенервничала.

— Неправда.

— Правда.

Приехало такси. Я почти упала на заднее сиденье, Тони сел рядом со мной, взял за руку. Я хотела выдернуть её, но Тони, будто предвидя мои действия, сразу сжал в полную силу.

— У меня есть предложение, — сказал он, не дав мне продолжить диалог, — сейчас едем в отель, заказываем самый дорогой виски, сыр и слушаем весь джаз, который только найдём в интернете.

— А дальше? — отвернувшись в окно, спросила я.

— А дальше — видно будет.

— Почему ты не сказал, что мы останемся здесь ночевать?

— По-моему, это было очевидно.

— Нет, это не было очевидно, — вспылила я.

— Лиз, послушай…

— Не зови меня Лиз! — я всё-таки выдернула руку, продемонстрировав всю ту бурю чувств, которая скопилась во мне.

— Хорошо, не буду, — спокойно ответил Тони.

Он назвал таксисту адрес отеля.

Я не удивилась, что он заранее подобрал это место. Не удивилась уже и тому, что номер был заказан один на двоих.

Войдя внутрь, я почувствовала себя преступницей. Нет, даже хуже — любовницей, проводящей ночь рядом с человеком, которому есть кого обнимать по ночам.

Первым делом Тони вставил сигарету в зубы и набрал номер ресепшена. Пока он диктовал заказ, я бродила по комнате и старалась примириться с теми обстоятельствами, в которых находилась.

Чёрное окно отражало блики новогодней иллюминации, сквозь него не проходило ни звука, но, должно быть, в этом городе шумы и так были слабее столичных. Я куталась в свободный вязанный кардиган, накинутый на шифоновое платье в мелкий бежевый рубчик, и понимала, что очутилась в ловушке. Большая двуспальная кровать, на которой расселся Тони, закинув обе ноги в чёрных брюках и непрерывно куря, свидетельствовала о том, что спокойный сон вполне может сочетаться здесь с другими удовольствиями.

Но я и представить себя не могла в постели с женатым мужчиной. Пусть какой-то короткий миг я грезила о поцелуе, но тогда я ни о чём не знала. А сейчас я знала, пожалуй, даже больше, чем следовало. У него есть жена. Она ждёт его дома. Когда-то я тоже была той женщиной, которая сидит у окна в ожидании благоверного. Слишком хорошо я помнила то чувство. Слишком больно мне было тогда. Я ни за что позволила бы себе не только снова испытать такую боль, но и стать причиной подобной боли для другого человека.

— Тони, — решительно сказала я, — между нами ничего не будет.

Тони уже договорил по телефону и повесил трубку. Он сначала нахмурился на мои слова, а затем рассмеялся, но мне нисколько не было смешно.

— Что ты себе нафантазировала? — спросил Тони.

Подойдя ко мне, он снова обнял меня.

Мягкий шелест его рубашки у меня за спиной подействовал умиротворяюще. Я закрыла глаза, поддаваясь томному ощущению в теле, когда слегка покалывает плечи от бегущих мурашек. Тони укачивал меня плавно. Он склонился к моим волосам. Его дыхание, тяжёлое от табака и мягкое, будто перышко, скользило по моей шее.

— Тони, я фантазирую только в книгах. А живу в реальном мире, — через силу ответила я, превозмогая нарастающую дрожь. С закрытыми глазами я говорила будто сквозь сон, но слова мои были правдивы. — Я понимаю, на что ты намекаешь, и…

— Разве я на что-то намекаю?

— К сожалению, да.

— Почему «к сожалению»?

— Ты несвободен, а я…

— А ты слишком напряжена.

Я открыла глаза и увидела, что Тони улыбается мне, поглядывая сквозь пудру моих рассыпавшись по плечам волос. Он был так близко, что я вновь могла разглядеть его восхитительные радужки, наполненные искрами. С ними всегда оказывалось теплее — такое удивительное свойство греть одним лишь взглядом.

В дверь постучали, и Тони пошёл открывать. Лишившись его объятий, я обнаружила какое-то горькое сожаление, застрявшее в горле.

Тем временем портье накрывал на стол: виски, лёд в ведёрке, большая тарелка сыра, в высоком бокале «Мартини» — горка шоколадных трюфелей, настолько свежих и ароматных, что при их появлении в номере сразу запахло утраченным детством. Тони поймал мой жадный взгляд и протянул мне весь бокал. Я взяла одну конфету и надкусила. Горький шоколадный порошок немедля посыпался на подбородок, я стёрла его салфеткой, чувствуя всё бо́льшую неловкость.

Мы выпили по глотку виски. Как и обещал, Тони включил джаз — какую-то радиостанцию, но настроение заиграло совершенно иначе: вечер отпустил былое напряжение, сместившись в томную джазовую волну, благоухающую терпким какао, дубовым солодом и молочными сливками. Мы сидели в креслах друг напротив друга: Тони — немного растрёпанный, улыбчивый, хмельной, в синей рубашке, пропитанной до последней ниточки табачной вишней; и я — незаметно плывущая в пропасть, знающая об этом, но отпустившая все вожжи и ловящая флёр недолгого зыбкого счастья.

— Ты рада, что подписала контракт? — спросил Тони.

— Я мечтала об этом.

— Я не спрашиваю, мечтала ли ты об этом. Я спрашиваю — рада ты или нет?

Я улыбнулась:

— Тони, радость — слишком простое описание того, что я сейчас испытываю. Я в смятении — так правильней выразиться.

— Ты не слишком решительный человек.

— А ты?

— А я решительный, — спокойно улыбнулся Тони мне в ответ.

Я смутилась, потому что давно хотела задать ему один вопрос, но чувство такта мне мешало. Конечно, виски сделало своё дело, и стало на порядок сложнее сдерживать себя, а отпускать бестактные реплики — наоборот проще.

— Тони, расскажи мне о своей жене, — попросила я, наконец.

— Зачем тебе?

— Мне интересно.

Тони помрачнел. Полагаю, ему сделалось неловко при упоминании третьего человека, которого физически с нами не было, но будто всегда находившегося рядом незримо.

Молчание длилось долго, что я успела внутренне раскаяться за свои слова и приготовилась отречься от них, чтобы Тони смог вновь вернуться к непринуждённому общению.

Но тут он заговорил:

— Её зовут Катя. Она медик, фельдшер на «скорой». Она из того сорта медиков, которые работают за идею, а не за зарплату. Работа трудная, но бросать её Катя не хочет. Мы вместе пять лет. Познакомились в интернете. Поболтали ни о чём, потом встретились. Всё, как положено — бурный роман, потом стали жить вместе. Потом поженились. Катя уже была раньше замужем, муж был пьющим, поэтому, собственно, и разошлись. У неё есть сын, Гриша. Ему сейчас одиннадцать. Трудный возраст. Но, наверное, дальше будет ещё труднее… Катя его любит, балует, тратит всю зарплату только на его хотелки. То он какую-то мышь игровую навороченную попросит, то очередную приставку — она все заказы исполняет. Я стараюсь по возможности заменить ему отца, но у меня слабо получается. Кроме того, он знает и помнит, кто его биологический родитель. Мне в этом плане было проще… Гриша любит своего отца, кажется, даже намного больше матери. Хотя Катя из кожи вон лезет, а отец этот так называемый пальцем пошевелить не хочет, чтобы даже просто с сыном увидеться. Но сердцу, как говорится, не прикажешь. В общем, ближе к этому Новому Году мы с Катей стали опять ссориться. Катя попросила денег. Приличную сумму. Это не проблема. Денег мне не жалко. Пусть бы она только просила на себя. Неважно, на что — платьица, украшения — без разницы. Но она стала просить на новую причуду для сына. Он там заказал новую консоль с кинектом и каким-то шлемом виртуальной реальности. Ну, это какая-то супер-навороченная штука для игр. Знаешь, можно бегать в этом шлеме, убивая всяких монстров. Идея, в целом, неплохая — Грише как раз нужно больше двигаться, а то к двенадцати годам он наберёт почти центнер, и тогда деньги понадобятся уже на врачей. Но проблема в том, что все свои игрушки Гриша быстро забывает, а учится он плохо, жиреет… Короче, я предложил альтернативные варианты: купить ему велосипед, купить ему абонемент в спортзал, записать его в какую-нибудь секцию. Может, в лагерь какой-нибудь отправить. Я б на его месте был в восторге от такого. Я сказал, что сам всё организую — отвезу, привезу, научу, подскажу. Так ведь поступают настоящие отцы? Но, увы, все мои предложения вызвали только гнев. С одной стороны, какая мне разница, на что потратит деньги Катя? С другой стороны, дело ведь не в деньгах, а в том, что они в итоге принесут. Можно долго спорить, что радость ребёнка от желанного новогоднего подарка бесценна. Но я с трудом верю в настоящность этой радости. Слишком уж она мимолётна. Сегодня Катя подарит Грише приставку, и он скажет ей: «Мамочка, я так рад», а завтра начнёт снова вопить, что хочет к папе.

Тони покрутил свой бокал со льдом и виски в руке. Льдинки отозвались мерным перестуком. Тони хмыкнул невесело и осушил бокал до дна.

Я молчала, не зная, что сказать, что посоветовать, и требуются ли здесь какие-то советы. А если требуются, то — какие? Разве есть у меня хоть малейший опыт в решении таких сложных нагромождений жизни? Я скорее была обескуражена той честностью, которую получила.

Вновь нахлынула грусть, но уже не за себя, а за человека рядом со мной. Человека, который стал мне за одну неделю небезразличен настолько, что я хотела бы чем-то помочь, но могла только пить виски и слушать.

— Прости, что вот так выплеснул на тебя свои проблемы, — мрачно сказал Тони.

— Я ведь сама попросила.

— Да. Но просить о чём-то и получить это — разные вещи. Ожидания и реальность порой не совпадают.

— Ты называешь себя решительным человеком… — осторожно начала я.

— Так и есть. Что из этого следует?

— Что ты можешь решить эту ситуацию, как-то повлиять на неё… — обронила я, сама до конца не понимая, что имею в виду.

Тони безрадостно усмехнулся. А меня вновь пробрали мурашки по всему телу, но совсем не нежный трепет вскрывали они, а сомнения, имею ли я право произносить подобные вещи.

— Я хочу сказать, — опять сделала я попытку объясниться, — что ты изначально вступал в отношения с определёнными условиями…

— Да, я знал, на что шёл, — грубо перебил меня Тони. — Знал, что будет непросто. Наверное, на этом всё знание моё ограничивалось. Никто не знает, как повернётся жизнь через пять лет. Да и вообще, никто не знает, какие трудности преодолеются со временем, а какие — только усугубятся. Поначалу всегда кажется, что как-нибудь выплывешь, а в итоге заплываешь в тупик.

— Если это — тупик, тогда выход один — расстаться.

— Расстаться…

Тони покачал головой, закурил, налил ещё виски мне и себе. Он откинулся затылком на спинку кресла. Бесцельно глядя в потолок, начал говорить:

— Илзе, я не могу с ней расстаться. Она моя жена. Мы привыкли друг к другу. Кроме того, без меня ей будет трудно. Да и мне без неё… Всё-таки пять лет бесследно не проходят. Прирастаешь почти на генетическом уровне. Это уже не любовь. Это долг, с которым смиряешься. Теперь я знаю наверняка, что дальше будет только хуже. Мы не занимаемся сексом, она всё свободное время проводит с сыном. Я бы, может, и рад к ним присоединиться, но меня быстро выводит из себя, что пацану спускается на тормозах буквально всё. Его не воспитывают, а попросту калечат. Но сказать-то я ничего не могу. Я же не отец. И всё это вкупе здорово угнетает, поверь. Но расстаться — последнее, что тут можно сделать.

— А что ты делаешь сейчас?

— Пью с тобой, — улыбнувшись одним уголком рта, ответил Тони.

— Я о том, что ты делаешь, чтобы повлиять на ситуацию.

Тони вздохнул и выпрямился.

Бледность, некоторое время одолевавшая его, стала уходить. Тони снова был сам собой, а я снова любовалась его улыбкой. Любовалась тем, как он любуется мной, — я это чувствовала.

Он не просил вслух, не признавался ни в чём и больше открыто не заигрывал, но в тот момент он вошёл в моё сердце. Вошёл по-настоящему, как входят не в гостиничный номер, а в свой собственный дом. Так же и Тони случился со мной однажды, будто стихийная покупка, которая почему-то вдруг стала неотъемлемой частью жизни. Отныне я не знала, как смогу жить дальше, если не увижу этой улыбки, если Тони станет улыбаться другим, но не мне. Не обогреет меня в который раз неугасимым теплом своих искр, не посмеётся над моей вздорной жеманностью, над глупыми попытками выглядеть лучше, чем я есть.

Но каким-то образом я знала, что он скажет сейчас, как знала то, что это поставит финальную точку между нами.

— Я ничего не делаю, Лиз. В данном случае это лучшее, что я могу сделать.

— Опять ты зовёшь меня Лиз… — не без грусти констатировала я. — Словно хочешь видеть на моём месте кого-то другого.

— Неправда, — ответил Тони. — Я хочу видеть тебя такой, какой ты сама себя видишь в своих книгах.

— Хочешь видеть, но ничего не хочешь делать…

— Лиз, — Тони подался вперёд и, может, думал взять мои руки в свои, но и здесь его хвалёная решительность опять дала сбой, — ты напишешь прекрасный роман, я уверен. Я со своей стороны сделал для этого всё, что мог.

«Не всё…» — подумалось мне в ту же секунду.

И в ту же секунду я чуть сама не схватила Тони за руку. Но я и раньше не слыла решительной, не стоило и начинать.

Мы по очереди приняли душ, легли в постель.

В общую постель, где ровно по центру проходила невидимая красная черта — граница между мной и Тони. Теперь я понимала наверняка, кто прочертил эту границу. Даже знала, как зовут этого человека. От такого знания мне не сделалось легче, и самым тяжёлым в нём оказалось полное и безоговорочное потрясение, что Тони не зайдёт дальше красной черты.

Я слушала его дыхание до тех пор, пока оно не стало глубоким и медленным. Тони уснул первее меня. Мне же предстояло долго ворочаться, почти до самого утра. Я должна была как-то уснуть, но сон обходил меня стороной. Укладываясь то на левый бок, то на правый, я искала и не находила хоть сколько удобное положение. Как назло, в наимягчайшей большой кровати не остыскалось такого места и такой позы, что я смогла бы заснуть.

Уставившись взглядом в окно, я считала звёзды. Такие многочисленные и далёкие, они не утешали меня.

Вдруг я почувствовала, да, именно почувствовала, что Тони не спит, как и я. Как и я, он смотрит на те же звёзды, смотрит поверх моей спины, поверх моего силуэта во тьме. Если бы я повернулась, если бы шелохнулась хоть чуть-чуть, не знаю, что произошло бы дальше. А точнее — знаю слишком хорошо.

Тони мягко выдыхал носом и полуоткрытым ртом в мой затылок, от этого кружилась голова.

Ближе. Ещё ближе…

Всего несколько сантиметров разделяют его губы и мои волосы, которые подрагивают от учащённого дыхания. Мне стало физически больно оттого, как скрутило живот, как замкнуло горло. Никогда, никогда раньше я не испытывала ничего подобного.

«Нельзя, — повторяла я себе. — Нельзя. Нельзя.»

Прошёл час, а может, и больше.

Тони встал с кровати, ушёл в ванную. Через пятнадцать минут он вышел, оделся и сделал вид, что будит меня. Я же сделала вид, что разбужена. Мне тоже нужен был душ. А ещё нужен был виски и какой-нибудь твёрдый предмет, чтобы ударить им себя, и, возможно, хоть так облегчить ночной кошмар, который чуть не свёл меня с ума.

После завтрака мы сели в машину. Тони включил телефон, и вскоре ему позвонила Катя. Я поняла это, потому что Тони не стал выводить звонок на громкую связь, как делал прежде. И пока он разговаривал, подбирая самые нейтральные реплики, я думала о том, как мне выжить в эту зиму, чтобы к весне дописать роман, ни разу не взглянув на чёрную визитку, которая осталась в моём кошельке. Конечно, задача была непосильной, но я упрямо верила, что справлюсь.

Тони высадил меня там же, у дома, откуда забирал вчера с утра. Мы попрощались, я вышла.

Пошла, прямо, уверенно, спокойно по чистому снегу. Он хрустел и переливался под искусственным вечерним светом.

— Лиз! — Тони выскочил из машины и подбежал ко мне.

Мы снова стоим и смотрим друг другу в глаза. Из отрытого рта Тони клубами вырывается пар. Его бледные щёки краснеют от мороза, мои — от подкативших слёз, которые я сдерживаю отчаянно.

— На нашем месте любые другие люди поступили были бы иначе сегодня ночью, — рассуждает он.

Я понимаю, о чём он говорит и соглашаюсь кивком:

— Да. Другие. Кто угодно, только не мы.

— Давай хотя бы обнимемся. На прощание, — говорит Тони.

«Не говори такого», — отвечаю я ему в мыслях, а сама молчу.

— Я всё понимаю, — произносит Тони теми же губами, что умеют беспечно улыбаться, а во сне жарко целуют воздух, который мы оба имеем право вдыхать, но не имеем права прекратить дышать в общем поцелуе. — Лиз, я хочу сказать, что в любой момент ты можешь мне позвонить. Но если не позвонишь, я пойму.

— Я не стану звонить, — говорю я или, может, просто шепчу.

— Хорошо, — кивает Тони.

— И ты тоже… не звони.

— Хорошо, — снова кивает.

Мы обнялись.

Снег падал на тёмный бистр волос Тони, дерзко контрастируя с ним, споря, перебивая. На моих же волосах он приживался будто родной, незаметный и хрупкий.

Я обнимала его крепко, обнимала навзрыд, обнимала, не желая расцеплять рук. Тони прижимал меня к себе. И сердца наши бились друг другу навстречу, готовые порвать рёбра, плоть и ткань одежды, чтобы слиться воедино.

Тони отпустил первым.

Я тоже убрала руки.

— Удачи тебе, Лиз Янсон.

— Удачи, Антон Сергеевич.

Подарив мне прощальную улыбку, Тони ушёл к машине. Вскоре, он проехал мимо, коротко посигналил и скрылся за поворотом.