Только однажды

Глава 19

Новый Орлеан, несколько дней спустя

Сжимая в руках узелок с пожитками, Джемма стояла на палубе плоскодонки, прибывшей в Новый Орлеан, и разглядывала четырехфутовую надпись на обращенной к реке стороне огромного деревянного пакгауза – «О'ХЕРЛИ ИМПОРТ». Она нашла отца, еще не ступив на твердую землю.

– Помочь вам спуститься, мэм?

Чернокожий матрос ждал рядом, чтобы помочь ей пройти по сходням. Почти все пассажиры уже сошли на берег, некоторые из них ждали, пока выгрузят птицу и скот.

Джемма кивнула и подала матросу руку, подхватив другой рукой порванный подол платья. Путешествие по реке прошло довольно спокойно, после того как судно едва не потерпело аварию на отмели. Когда Ной покинул плоскодонку, Джемма познакомилась с некоторыми из пассажиров. С тех пор все дни и вечера на судне она проводила в беседах или спокойном созерцании, глядя на проплывающие мимо берега и вспоминая дорогих друзей, оставленных позади.

И Хантера. Неизменно Хантера.

Джемма знала, что никогда не сможет его забыть, но знала также и то, что обязана с этим справиться. Первым шагом на пути к новой жизни должно было стать примирение с отцом.

Она взяла у матроса свой узелок и поблагодарила его. Увертываясь от тележек, груженных багажом, и от тяжелых повозок, везущих ящики и клети с товарами, Джемма пробиралась по шумной запруженной дороге вдоль пристани.

Добравшись до открытых двойных дверей пакгауза, Джемма остановилась и заглянула внутрь. Штабели ящиков и бочек возвышались с пола до потолка ровными рядами, разделенными проходами. Соблазнительные пряные ароматы витали в воздухе. На ящиках видна была черная маркировка на всех языках мира. Некоторые были ей известны, другие настолько непривычны, что напоминали странные каракули. Это зрелище вызвало в ее памяти дедушку Холла и его рассказы об экзотических портах, приключениях, опасностях, новых достопримечательностях, звуках и запахах.

Джемма улыбнулась. Вид этих ящиков не пробудил в ней желания бежать в неизведанные края. Вместо владевшего ею прежде стремления к новым впечатлениям спокойная умиротворенность помогла ей набраться смелости и войти в огромное здание, чтобы отыскать кабинет отца. Но не успела она пройти и нескольких шагов, как ее едва не сбил с ног выскочивший из-за угла измученного вида молодой человек с кипой бумаг в руках.

– Извините, мисс… – забормотал было он, но тут разглядел ее поношенное грязное платье, заляпанные мокасины, узелок в руках и растрепанные волосы. Его любезная улыбка мгновенно испарилась. – Мы не подаем милостыню, – сказал он, отмахиваясь от нее бумагами, словно увидел перед собой надоедливую муху. – Убирайся!

– Я пришла не за милостыней. – Джемма гордо выпрямилась во весь свой небольшой рост и с достоинством встретила его взгляд. – Я здесь, чтобы увидеться с мистером О'Херли.

– У него нет времени на таких, как ты! – отрезал молодой человек. – Почему бы тебе не убраться отсюда на Чупитулас-стрит и не заняться там более подходящим делом?

– Я уверена, что если вы скажете, мистеру О'Херли, моему отцу, что здесь его дочь, Джемма, он будет более чем счастлив меня увидеть.

Лицо невежи мгновенно побелело. Он дважды сглотнул, пробормотал извинения и бросился бежать по проходу между ящиками. Джемма услышала, как громко хлопнула дверь в глубине пакгауза. Звук гулко разнесся по огромному, загроможденному товарами помещению. Нетерпеливо притопывая ногой, Джемма ждала, когда ее вызовет отец, наблюдая из двери пакгауза за снующей снаружи толпой.

– Джемма!

При звуке отцовского голоса она обернулась. Он бежал по проходу по направлению к ней. Смерть партнера и переезд не прошли для него бесследно. Он сильно постарел. Губы вытянулись в суровую линию. Мешки под глазами стали заметнее, но двигался он с прежней решительностью и энергией, которые и помогли ему сделаться успешным бизнесменом. Джемма уронила узелок и медленно двинулась навстречу отцу, но, не доходя нескольких шагов, остановилась.

Отец застыл на месте, взглядом изучая ее с ног до головы. У него был такой вид, словно он не может поверить своим глазам. Видя его неодобрение, Джемма, собравшись с духом, гордо вздернула подбородок и отважно встретила его взгляд. Она ожидала вспышки гнева, ожидала, что он устроит ей сцену, она приготовилась ко всему, но он только протянул к ней руки, приглашая в свои объятия.

Потребовалось время, чтобы Джемма осознала, что отец ждет ее реакции. Ждет, что она ответит на его теплый приветственный жест. Комок подкатил к ее горлу. Со слезами на глазах она бросилась к отцу и впервые в жизни почувствовала, как его руки крепко обхватили ее и он прижал ее к сердцу.

Это была мечта всей ее жизни. Джемма испытала необычайное облегчение. Гладкий прохладный атлас отцовского жилета вскоре покрылся мокрыми пятнами от ее слез.

– Ну полно, Джемма, не плачь. Теперь все хорошо.

Наконец, когда слезы ее иссякли, Джемма отстранилась и вытерла глаза рукавом.

– Благодарю вас, отец. Я никак не ожидала, что вы так легко меня простите.

Позади них изумленные клерки и грузчики наблюдали за воссоединением родных.

Джемма понизила голос:

– Когда я в октябре прошлого года прибыла сюда и узнала, что Алекс Моро погиб, я… решила воспользоваться неожиданной передышкой. Я, правда, не предполагала отсутствовать так долго…

– Слава Богу, что ты не вышла за внука Моро! Я не могу всего тебе рассказать, но девушку, с которой ты поменялась местами, несколько месяцев назад едва не повесили за убийство какого-то молодого человека.

– О нет! – Джемма пришла в ужас, узнав, какой кошмар приключился с неизвестной красавицей с потрясающими аметистовыми глазами, с которой она повстречалась в ту роковую ночь в соборе.

– Да, но все кончилось хорошо, и она с твоим предполагаемым женихом живет теперь на острове Святого Стефана в Карибском море. Брак с ним очень бы повредил тебе здесь, в Новом Орлеане. Он пользовался дурной репутацией и слыл завзятым пьяницей. Более того, говорят даже, что он был замешан в гибели своего кузена. Но хватит об этом, – сказал О'Херли, беря дочь под руку. – Пора тебе отправляться домой и устраиваться. Надеюсь, там все тебе понравится.

Работники, столпившиеся вокруг, начали медленно расходиться, возвращаясь к своим делам. Поскольку слова отца дали ей некоторую передышку, перед тем как предпринять следующий шаг, Джемма решила обговорить свое будущее раз и навсегда.

– Прежде чем мы куда-либо отправимся, я хочу, чтобы вы знали, что я уже не та наивная девочка, которой была, когда уезжала.

– Уверен, тебе есть что мне рассказать. Когда я думаю, каким опасностям ты подвергла себя, отправившись на север, я прихожу в ужас.

– Сейчас это все позади. Я хочу, чтобы теперь все между нами обстояло иначе, отец. Я очень много узнала о себе. О том, кто я есть и на что способна.

Джемма знала, что отец слишком проницателен, чтобы не заметить, в каком состоянии находились ее платье и волосы. Ее удивило, что он ни словом не обмолвился на этот счет. Удивило и обрадовало. Она была ему очень благодарна. И все же ее не оставляло чувство, что он чего-то недоговаривает.

– Надеюсь, вы понимаете, что я не хочу, чтобы меня против воли толкали к замужеству. Если вы по-прежнему собираетесь…

Он ответил, не дожидаясь, пока она закончит.

– Я не намерен повторять прежние ошибки, – заверил он дочь, поправляя в кармашке жилета часы на золотой цепочке, пересекавшей его грудь.

Затем, снова улыбнувшись, он крикнул, чтобы ему подали карету, взял дочь за локоть и повел ее к двери. Подозвав одного из клерков, он объявил:

– Я ухожу до конца недели.

Они отправились домой вместе. Когда-нибудь придет время рассказать отцу о Хантере, обо всем, что ей довелось пережить, о своей любви к отважному мужчине из лесной глуши, который похитил ее сердце и унес его с собой в неисследованные дебри. Но только не теперь.

Она поймет, когда это время наступит. Сначала ей хотелось бы насладиться теплом отцовской любви, рассеять всякие сомнения и убедиться в его искренности. И ей хотелось чуть дольше тайно хранить в своем сердце воспоминания о Хантере и о времени, проведенном в Санди-Шолз.

Хантер проклинал летние бури, шквальный ветер, реку и полосу неудач, помешавших ему отправиться в Новый Орлеан. Стоя рядом с Ноем на носу килевой лодки, он внимательно оглядывал реку, высматривая затопленные бревна и коряги. Дождь стекал с полей его шляпы, заливаясь за воротник. Его кожаный костюм промок насквозь, волосы липли к спине, но ничто не могло поколебать его решимости. Он собирался отыскать Джемму, даже если для этого ему понадобится объехать полсвета.

Ему пришлось отложить отъезд на неделю, потому что Люси вбила себе в голову, что с первого взгляда без памяти влюбилась в Девона Чилдресса. После первого же дня знакомства ей захотелось собрать вещи и отправиться с проповедником на юг, в незаселенные области Техаса по другую сторону Миссисипи. Хантер немедленно заявил, что она слишком молода. Они ожесточенно спорили. Ее мольбы и слезы, сталкиваясь с его собственным упрямством, постоянно взвинчивали обстановку, пока Нетти не удалось немного уладить дело и договориться о перемирии.

Люси и Девон обещали подождать, пока Хантер либо вернется с Джеммой, либо пришлет им разрешение в письме. Девон отказался ехать дальше без Люси. Хантер надеялся, что когда эти двое лучше узнают друг друга, их пылкие чувства охладеют.

Ветер вспенивал воду. Лодка рассекала волны, порождая мириады брызг, наполнявших воздух мелкой водяной пылью. Ной, одетый в красную рубашку и черные брюки, насквозь промок. Ухватившись за направляющий канат, он опасно свесился за борт, упираясь босыми ногами в перила, подобно ловкому пирату, и вглядывался в реку, высматривая скрытые мели и указывая направление матросу, стоявшему у руля.

– Здесь неподалеку есть небольшая бухта, где можно укрыться! – прокричал Ной, стараясь перекрыть вой ветра. – Цвет неба мне очень не нравится!

Хантеру тоже не нравилась зловещая желтовато-зеленая окраска нависших туч. Вспышка молнии разорвала небо, а несколько секунд спустя оглушительный грохот грома расколол вокруг них воздух.

– Отправляйся назад и проверь, как там животные! – крикнул Ной.

Хантер поспешил исполнить указание друга. Когда Ной подряжался лоцманом, вступало в действие неписаное правило: командование судном переходило к нему до тех пор, пока все пассажиры не будут благополучно переправлены через мелководье.

Хантер обогнул каюту и уже приближался к корме, когда лодка внезапно налетела на что-то с такой силой, что он не удержался на ногах. Испуганное ржание двух лошадей и крики пассажиров из каюты смешались с ужасающим треском ломающегося дерева. Обломки досок вместе с гвоздями полетели в разные стороны. Судно получило пробоину.

Движение лодки застопорилось. Хантер вскочил на ноги, изо всех сил цепляясь за снасти, чтобы не скатиться в воду. Одного взгляда на опустевший нос судна хватило ему, чтобы понять – Ноя выбросило за борт.

Не обращая внимания на отчаянные крики пассажиров, Хантер перегнулся через борт возле быстро разрушающегося носа. Ему показалось, что в мутной глуби мелькнула красная рубашка Ноя, напомнив ему тот день, когда он едва не потерял в воде Джемму. Хантер сомневался, что ему во второй раз повезет, но без раздумий бросился в реку.

Когда он вынырнул на поверхность, то увидел Ноя, ухватившегося за огромную корягу, уносимую течением. Хантер поплыл в том направлении, мысленно оценивая расстояние между ними. Подплыв достаточно близко, чтобы ухватиться за ветку, Хантер заметил, что вся левая сторона лица у Ноя разодрана и из раны течет кровь.

Его друг находился в полубессознательном состоянии и едва держался. Хантер обхватил одной рукой спину Ноя, а другой уцепился за дерево. Не в состоянии бороться с течением с раненым другом на руках, Хантер понадеялся, что коряга вскоре зацепится за другие стволы и обломки, скопившиеся вдоль берега.

Жуткая картина развернулась перед его глазами. Пассажиры с разбившейся лодки пытались бороться с течением. Тело юноши, еще не брившего бороды, проплыло мимо. Бочки и ящики, подпрыгивая и кружась на волнах, сталкивались друг с другом, врезаясь в беззащитные жертвы. Некоторые ящики разбились, и их содержимое уже исчезло в бушующем потоке. Лошади испуганно ржали и, стараясь держать над водой голову, плыли по направлению к берегу.

Наконец коряга каким-то образом застряла в заторе, и их закружило на одном месте. Хантер яростно заморгал, освобождая глаза от воды, и потянул Ноя за руку. Освободив друга, он перевернул его на спину, обхватил одной рукой поперек груди, а другой принялся грести к берегу, который был уже всего в нескольких футах от них.

Только вытащив Ноя на берег и тщательно осмотрев его, Хантер понял, насколько серьезно ранен Лекруа. Вся левая половина его красивого лица была практически содрана, зияющая рана доходила почти до глаза, залитого кровью. Хантер сорвал с себя рубашку. Судорожно сглотнув, он собрал все свое мужество и дотронулся до содранной кожи на щеке Ноя. Затем осторожно, едва касаясь, он попытался соединить края рваной раны.

Ной застонал, но не пришел в сознание. Хантер разорвал свою рубашку на полоски и перевязал голову друга. Затем он оттащил его в небольшую рощицу под деревья, чтобы переждать дождь. Вокруг не было ни одной сухой былинки. Ничего, чтобы развести огонь. Ему оставалось только сидеть возле Ноя и наблюдать за рекой. Рано или поздно, когда кому-то со злосчастной лодки удастся добраться до берега и найти помощь, слухи о происшествии быстро разлетятся вверх и вниз по реке.

Хантер закрыл глаза и подумал о Джемме, надеясь, что она жива и здорова и наконец-то встретилась со своим отцом. Он проклинал себя за то, что оставил ее, и искренне надеялся, что она благополучно добралась до места, а не пала жертвой капризной Миссисипи. Он думал о том, что ей сказать, как ему действовать, когда он найдет ее. Ветер трепал его мокрые волосы, хлеставшие его по щекам, дождь заливал глаза. Глядя в грозовое небо, Хантер клялся себе и Всевышнему, что больше никогда не позволит Джемме исчезнуть из своей жизни.

Он потерял все: шляпу, ружье, дорожную сумку с одеждой. У него остались только кожаный кошелек у пояса и пороховой рог. Хантер открыл кошелек и проверил, цел ли медальон в форме сердечка. Нащупав его, он почувствовал облегчение. Безделушка, которую он приберег для Джеммы, все еще была там. Это вселило в него надежду.

Ной пошевелился. Кровь все еще сочилась из раны на его лице. Хантер болезненно переживал собственную беспомощность. Он боялся пойти искать помощь, оставив друга на милость непогоды и всевозможных тварей, обитавших в прибрежном лесу. Если повезет, поисковая партия, разыскивая жертв катастрофы, скоро на них наткнется. Но он понимал, насколько шатко это «если», особенно учитывая, как ему «везло» последнее время.

Сидя на корточках без рубашки и шляпы, насквозь промокший, Хантер внезапно почувствовал, что его потянули за руку, и опустил взгляд. Ной так и лежал с закрытыми глазами, лицо его исказилось от боли.

– Оставь меня здесь. – Слова едва можно было разобрать.

– Без тебя я никуда не пойду.

– Я ничего не вижу, Хант. Что толку от такого человека, как я, если он потерял зрение?

Хантер смотрел на этого мужественного, некогда выдающегося человека. Они вместе вступили в кентуккийские войска и участвовали в походе вниз по реке. Сражались бок о бок в битве за Новый Орлеан. Вместе противостояли непогоде и капризам реки. Оба были недовольны тем, что земли заселяются слишком быстро. Хантер отлично понимал, что означает для Ноя потеря глаза. Понимал он и то, о чем попросил его друг. Но никакая сила в мире не могла заставить его оставить Ноя на милость стихии.

– Я совсем не слышу тебя из-за этой бури, – солгал Хантер.

– Если ты решил разыгрывать из себя героя, я возненавижу тебя до конца жизни, Бун.

– Думаешь, это меня волнует?

Пальцы Ноя сомкнулись на его запястье, но пожатие было совсем слабым.

– Уходи. Не рискуй снова потерять Джемму.

Независимо оттого, как соблазнительно было это предложение, независимо от того, как сильно он жаждал встретиться с Джеммой. Хантер не мог сразу согласиться; он закрыл глаза и поднял лицо к небу.

Ною не исполнилось и тридцати. Он был все еще очень молод. Хантер прожил на этом свете гораздо дольше. Как бы Ной ни страдал сейчас, нравится ему это или нет, ему придется научиться жить без одного глаза. На сей раз Хантер не собирался играть роль Господа Бога. Он не готов потерять друга и никогда не согласится на это.

Ной молчал, глаза его закрылись. Хантер проверил грубую мокрую повязку, которую соорудил из своей рубашки. Кровотечение заметно замедлилось.

В отдалении прогрохотал гром. Дождь непрерывно лил сквозь мелкую молодую листву. Рядом бушевала взбесившаяся река.

Хантер надеялся, что если святые Джеммы смотрят сейчас на него с небес, они наверняка поймут, что он сделал для Чарли Тейта и почему, – и простят его. И уж конечно, они не накажут его за то, что он остался поддержать друга. Без сомнения, они присмотрят за Джеммой и будут хранить ее, как и его, пока он не сумеет снова ее найти.

Новый Орлеан, сентябрь 1817года

На улице перед оперным театром толпились люди, теснились экипажи. Вечерний воздух был насыщен влагой. Стояла страшная духота. Не обращая внимания на миловидного молодого человека, сидевшего рядом с ней в открытой коляске, Джемма засмотрелась на покидавшую театр разодетую публику, заполонившую все кругом. В памяти ее всплывали подробности той ночи, когда она встретила Хантера.

Андре Роффиньяк подвинулся на сиденье поближе к ней. Недавно назначенный ее отцом помощником управляющего, Андре стал частым гостем в доме на Сент-Луис-стрит и последнее время неоднократно вызывался сопровождать ее в свете. Когда коляска тронулась, Андре закинул руку на спинку сиденья, так что она как бы невзначай коснулась плеч девушки. Он проделал это довольно-таки небрежно. Впрочем, почти все, что делал Андре, он исполнял с привычным безразличием, но Джемма, проведшая в его обществе достаточно времени, уже поняла, что он ничего не делает спонтанно.

Джемма чопорно выпрямилась, не заботясь о том, как он к этому отнесется. Она вообще не хотела сегодня идти с ним в оперу одна, но сначала отец собирался сопровождать их, поэтому она согласилась. Последнее время Андре начал вести себя слишком фамильярно, злоупотребляя их дружбой, слишком часто позволяя себе ненароком коснуться ее рукой или даже прижаться к ней. С ним Джемма чувствовала себя скованно и неловко.

Внешний вид и родословная значили для него все, как и для большинства креолов. Эта его черта особенно восхищала ее отца. В темных и томных глазах Андре застыла скука. Ногти на холеных руках были отполированы до блеска.

В глазах новоорлеанского общества и ее собственного отца Роффиньяк был безупречен, но Джемма не находила в нем ничего, что ей так нравилось в Хантере Буне. Как и всегда, мысли ее устремились к тем дням, что она провела с Хантером. Она гадала, скучает ли он по ней, как его дела, где он теперь?

Пока Джемма предавалась воспоминаниям, Андре протянул руку, поднял отделанный бахромой край широкого кашемирового шарфа, накинутого на ее плечи, и потер дорогой материал между пальцев.

– Вам понравилось представление, Джемма?

– Думаю, оно довольно занятно.

– Эту пьесу играют уже так долго, что я забыл, сколько раз успел ее посмотреть. Но сегодня я впервые получил огромное удовольствие.

Он отпустил ее шарф и коснулся пальцами тыльной стороны ее затянутой в перчатку ладони.

Джемма убрала руку, но не резко, а осторожно, словно для того, чтобы пригладить волосы. Если она разозлит Андре, отец будет недоволен. Поэтому она решила откровенно поговорить с отцом, как только они останутся наедине.

Они находились уже всего в двух кварталах от дома, который отец приобрел незадолго до ее приезда. Стараясь поскорее внедриться в здешнее общество, Томас О'Херли перевез с востока совсем мало мебели и вещей. Вместо этого он обставил новый дом в соответствии с тем, что видел в просторных удобных домах местной знати, в которых успел побывать здесь, в Новом Орлеане. Джемме этот стиль показался слишком строгим, комнаты холодными и неприветливыми.

Кучер пустил лошадей медленным, размеренным шагом. Вечерний воздух окутал коляску ароматом жасмина. Джемма расправила длинные, выше локтя, перчатки, сложила ладони вместе и повернулась лицом к своему спутнику.

– Андре, я знаю, что вы хотите мне добра, сопровождая меня повсюду и представляя своим друзьям. Но я так много времени провожу в сиротском приюте, помогая монахиням, что, боюсь, слишком устаю за день, чтобы выходить по вечерам в город.

– О чем вы говорите, Джемма? – Его потемневший обволакивающий взгляд забегал по ее лицу.

Джемму охватила дрожь, но вовсе не от желания. В данный момент ей больше всего хотелось побыстрее покинуть карету.

– Я просто не хочу какое-то время выходить в свет, вот и все.

Улыбка ее кавалера угасла.

– Какое-то время? И сколько это время, по-вашему, может продолжаться?

«Вечность», – подумала Джемма и пожала плечами:

– Не знаю.

Джемма видела, что Андре недоволен, хотя и улыбается. Взгляд его сделался холодным и расчетливым. В экипаже воцарилось неловкое молчание.

Когда коляска с грохотом миновала ворота и остановилась во дворе дома на Сент-Луис-стрит, Джемма вздохнула с облегчением. Чернокожий возница отворил дверцу коляски и отступил в сторону. Андре выбрался наружу, предложил Джемме руку и помог ей спуститься на землю. Они поднялись по широкой деревянной лестнице на второй этаж, где комнаты выходили окнами в огороженный стеной сад и на улицу. Цветочные ящики с жасмином и геранью, выстроившись в ряд, тянулись вдоль балкона. Ее отец еще не ложился и ждал их в гостиной. Он читал книгу, но сразу же отложил ее в сторону, как только они вошли.

– Ну, как вам театр? – Томас О'Херли приветливо улыбался, сидя в удобном мягком кресле возле выложенного кирпичом камина, который не зажигали в течение долгих месяцев. Угроза летней жары и желтой лихорадки уже прошла, но погода все еще была знойной, ночной воздух кишел москитами. Все двери и окна все время держали широко раскрытыми, чтобы не упустить малейшее дуновение ветерка, поэтому назойливые насекомые постоянно причиняли беспокойство.

– Превосходно, – ответил Андре.

– Прекрасно! – Джемма вымученно улыбнулась и уселась в кресло рядом с отцом. Она сняла с локтя сумочку, стянула перчатки и положила их на стол рядом с вазой, в которой стояли листья веерной пальмы, воткнутые в песок.

Отец, казалось, очень старался играть роль любящего родителя, хотя по временам это ему не слишком удавалось. Джемма решила, что этого и следовало ожидать. Нельзя было рассчитывать, что произойдет чудо и отец мгновенно изменится. Довольно и того, что он хотя бы старается…

Они втроем довольно мило побеседовали немного, затем Джемма, которую одолели москиты, решила, что уже достаточно задержалась, чтобы не показаться невежливой, и сказала:

– Я знаю, что у вас всегда найдутся для обсуждения деловые вопросы, так что, если вы не возражаете, я хотела бы пораньше лечь спать.

Андре и ее отец вежливо встали, когда она поднялась с места. Джемма пожелала им обоим доброй ночи. Она очень устала, потому что провела весь день в школе-интернате при монастыре урсулинок, обучая девочек-сирот чтению и вышиванию. Джемма была уже почти на полпути к спальне, когда спохватилась, что забыла на столе свою сумочку и перчатки. Она резко повернулась и пошла назад, чтобы их забрать. Ее ноги в шелковых туфельках ступали почти бесшумно по плетеным тростниковым циновкам, которыми на лето заменили ковры. Джемма уже собиралась войти в гостиную, как вдруг услышала, что говорил Андре. И застыла на месте.

– Сколько еще времени, по-вашему, я должен продолжать эту бессмысленную игру в кошки-мышки, месье? Послушайте, просто поговорите с ней, и давайте покончим с этим дурацким фарсом.

Когда заговорил отец, его тон ошеломил Джемму. Он напомнил ей прежнего Томаса О'Херли – нетерпеливого, холодного, сурового и безжалостного.

– Я рассчитываю, что вы будете продолжать до тех пор, пока она не будет готова принять ваше предложение. Я вам уже говорил раньше, что если только Джемма заподозрит о нашем соглашении, вы можете навсегда распрощаться с денежками из ее приданого, Роффиньяк, и тогда вам не удастся восстановить эту груду развалин, которую вы когда-то называли домом.

– Вы думаете, что посулами денег можете заставить меня бесконечно ухаживать за ней? Вы нуждаетесь во мне точно также, как я нуждаюсь в ваших деньгах. Иначе как бы еще вам удалось проникнуть в наше высшее общество? На вас, американцев, и так уже смотрят как на неотесанных варваров, беззастенчивых стяжателей…

– Это не я вызвался жениться из-за денег, – безжалостно напомнил ему Томас.

– Моя семья принадлежит к старейшей новоорлеанской знати, месье О'Херли. Подобные браки не редкость в нашей среде. Я завтра же могу найти себе другую невесту и гораздо моложе к тому же. Шестнадцать – прекрасный, вполне подходящий возраст.

– Зато приданое вполовину меньше, – возразил ее отец.

Джемма в ужасе прислонилась к стене, прижимая руки к груди. Кровь отхлынула от ее лица, голова закружилась. Опираясь одной рукой о стену, чтобы не упасть, девушка осторожно пробралась по коридору в свою комнату и бесшумно закрыла за собой дверь.

Ее снова предали. Отец заключил новое брачное соглашение, даже не задумываясь и не заботясь о ее чувствах, не спросив ее мнения. Его доброе отношение к ней оказалось фарсом. Он так ничему и не научился. Так и не понял, на что она теперь способна, раз решил, что она станет терпеть подобный произвол.

Но отец недооценил ее. Больше ему уже не удастся поколебать ее своими жалостливыми мольбами. Когда потрясение от неожиданного открытия начало ослабевать, девушку охватил гнев. Она вышла на балкон и выглянула наружу. Не считая единственной проезжавшей мимо кареты, улица была пустынна. Язычки пламени в уличных фонарях заметались под действием только что поднявшегося легкого ветерка. В отдалении раздавался звон церковных колоколов.

Джемма осознала, что вернулась к тому, с чего начала, и сердце ее переполнилось горечью. Но теперь все будет иначе. Томасу О’Херли никогда не стать отцом, о котором она молила Всевышнего. Он никогда не научится уважать ее, видеть в ней полноценную личность, а не просто предмет собственности, который можно использовать с выгодой. Она больше не в силах здесь оставаться и быть пешкой в его руках. Но на этот раз она оставляет отцовский дом окончательно.

С твердым намерением раз и навсегда выяснить с отцом отношения, Джемма решила дождаться, пока Андре покинет их дом. Она вернулась в комнату, отодвинула в сторону противомоскитную сетку, прикрывавшую кровать, и сбросила шаль на покрывало, которое ей подарила Нетти. Ее скамеечка для коленопреклоненных молитв и маленький алтарь были единственными предметами обстановки, которые отец захватил с собой из ее комнаты в Бостоне. Он посчитал, что они этого стоят, но не из-за их религиозного назначения, а потому что в большинстве креольских домов имелись точно такие же алтари.

Джемма опустилась на колени, сложила ладони вместе и подняла взгляд к миниатюрным образкам святых. Теперь она больше не чувствовала себя такой потерянной и отчаявшейся, как в прошлом году. Вместо того чтобы подчиниться судьбе и молить Бога о чуде, она преисполнилась твердой решимости и вновь обретенной непреклонности.

Осенив себя крестным знамением, Джемма склонила голову в молитве.

– Дорогие заступники и заступницы, я знаю, что согрешила и что прожила совсем не ту жизнь, которую вы выбрали бы для себя, но я всегда старалась поступать правильно и не причинять никому вреда. Я собираюсь покинуть дом моего отца и отказаться от его покровительства. Я знаю по своему собственному опыту, что могу сама позаботиться о себе и что с вашей помощью и заступничеством я не пропаду.

Джемма перекрестилась и, поднявшись с колен, снова вышла на балкон. На этот раз она как следует подготовится, прежде чем уехать. У нее будет с собой достаточно денег, приличная одежда и ясное осознание своего предназначения.

Внизу, во дворе, Андре Роффиньяк садился в свою коляску, ему помогал чернокожий кучер.

Не желая терять времени даром, Джемма принялась собирать вещи.