Только с тобой

Глава 21

Курский вокзал находится совсем рядом от улицы Садовая Земляной Вал, но Владимир с Лизой виделись нечасто. Гигантская нагрузка лежала на железнодорожниках. Красная армия готовилась к решительному наступлению под Москвой и главной задачей было перебросить десять дивизий с восточного фронта сюда, под Москву, а это сто сорок тысяч солдат с техникой, боеприпасами, провиантом. Железная дорога не была рассчитана на такие нагрузки. Донбасс оккупировал враг и основное топливо для паровозов — уголь негде было брать. На Транссибе организовали одностороннее движение по обоим путям — эшелоны мчались только на запад, к линии фронта. Эвакуационные составы отправлялись на запасные пути, где они под бомбежками и обстрелами стояли неделями, не имея возможности ехать, пропуская эшелоны с уральскими, сибирскими и дальневосточными дивизиями.

У Лизы сегодня выходной, но Владимир сказал, что не придет домой, так как у него ночное дежурство. Он — комсомольский работник оказался успешным железнодорожником, умел находить правильные транспортные цепочки и умело их реализовывал. Он не разрешал Лизе приходить на вокзал: шум, гам, дым паровозов, пар, копоть, телефонные звонки, толпы народу, посетители — в его рабочем графике не было ни минуты свободной, чтобы подарить ее любимой жене. «Сегодня обещал зайти на рассвете, если получится. Грустить не буду, не буду», — утешала себя Лиза, идя по улице Горького. Сегодня она решила сходить проверить родительскую квартиру, посмотреть почту, узнать новости.

Обошла холодную квартиру. Каждый уголок здесь напоминал ей о былом, о матери с отцом. Мачеха ничего сюда не принесла своего, но и порядка не нарушала: все висело и стояло на своих прежних местах. Зашла в кабинет отца. Большая комната, сотни томов стоят рядами с пола до потолка в красивых деревянных шкафах за стеклами, большое уютное кресло, присела, заплакала, конечно. Это промерзшее кресло, что вся ее прежняя жизнь после смерти матери и до того дня, когда ее сердце пронзил взгляд голубых пылких глаз. Заулыбалась сквозь слезы. Собрала вещи, взяла несколько книг, закрыла дверь, как учила мачеха и пошла домой. Домой, в небольшую, пропитанную счастьем квартиру, в которой так тепло и уютно. Заглянула в почтовый ящик — пусто. В соседнем ящике лежало письмо — выглядывало в дырочки, давно, еще с прошлой осени. Лиза, мгновение помешкав, сильно дернула ручку ящика на себя, дверца открылась. Письмо было для нее от Вали Царевой.

— Ах, как же так! — воскликнула раздосадованная Лиза и бросилась из парадной на свет читать письмо.

«Милая моя подружка! Как я тут по Вам скучаю. Маша уехала в Москву, я ее провожала на вокзале. Смеялась звонко, веселила ее, а как поезд отъехал, зарыдала, душа разрывалась от тоски. Как ты поживаешь, милая Лиза? Вот мы все гадали придет ли беда — пришла проклятая. Но разлучила нас эта чужестранная гадина, эта зловещая гарпия не навсегда, я чувствую. Не спрашиваю, как твои амурные дела — знаю, что все сложно. Тебе нужно поговорить с Владимиром. Его все знают, как честного и порядочного человека, нужно спросить его прямо, что произошло между вами, пусть объяснится.

А я, приехав на каникулы, не строила никаких планов — хотела отдыхать и веселиться. Кто бы знал что будет. Тимофей прибежал сразу же. Да, от самый Тимоня, над которым мы насмехались. Мать не выпустила меня к нему, так он просидел всю ночь во дворе. Мать в крик: «Я тебе не для такой судьбы рожала, зачем тебе вдовец с тремя детьми». Я не ослушалась ее, побоялась. Она отправила меня подальше с глаз долой в Курскую губернию в село Арбузово к своей сестре Матроне. Я и раньше бывала здесь. Если бы ты увидела здешнюю природу, то схватилась бы не за перо, так за кисть с твоим то воображением: широкие холмистые долины словно покрыты зеленым бархатным покрывалом, луга утопают в цветах, белоствольные березки рядами красуются на солнышке, ветви садовых деревьев ломятся от фруктов, живописные озерца и ручейки, Свапе — чудо какая красивая река, неспешно течет, извиваясь, отражая в зеркальной воде высокое синее небо, а по ночам звезды и луну. И можно набрать воды в ведерко вместе со звездой. Ах, Лиза! Жить бы, да жить всем! Но мне от этого не легче, а только грустнее. Я влюбилась ведь в Тимофея еще в пятом классе, потом мои воздыхания переросли в любовные страдания, он ведь женился, да, как говорили, по большой любви. Потом дети у них пошли один за другим каждый год. Я любила его все эти годы. Жена его умерла год с небольшим назад, представляешь, отравилась грибами. Я не могла поверить, что так может быть, ведь он овдовел и свободен. Этой зимой, когда я уезжала с каникул, прибежал на вокзал, сказал, что больше молчать не хочет, мол, я ему очень нравлюсь. Дааа! Какие чувства меня тогда терзали, но я вам с Машей ничего не рассказывала. Сама ничего не решила — он вдовец с тремя маленькими детками на руках, но, и потом он сказал просто, что нравлюсь…

В Арбузово фашисты въехали на мотоциклах и машинах, Красной армии в селе вообще не было. Мы все попрятались по землянкам, сидим в щели выглядываем. Остановились у колодца, набирают воду, плещутся, гогочут, смело так, развязно ведут себя, как хозяева. Наши мужчины все ушли на фронт, но женщины не успели никуда податься, так фашисты быстро здесь оказались. Я слушала их, там были не только немцы, а еще, кажется, венгры и румыны. Говорили о своих женах, детях, словно, и не приперлись на чужую землю. Немцы белолицые, высокие, румыны же черные, грубые, грязные какие-то. Румыны пошли сразу в самые хорошие хаты — добро забирать. Воры. Постояли сутки в селе и поперли дальше, оставили старосту с солдатами. На другой день тетка меня вывела из села оврагами, лесом, я пристроилась к обозу с провиантом — вот так вернулась в Воронеж. Кругом война идет, бомбят, обстреливают, паника, люди бегают по дрогам, растерянные, с чемоданами, баулами — ужас как страшно. Прибежала я домой и с порога матери заявила, что с этой минуты буду жить своим умом, а это значило, что собираюсь сойтись с Тимофеем. А он ушел на фронт в первую же неделю, оказывается, детей оставил с матерью. Недолго думая, бросилась к ним. Дети напуганные, маленькие все, мать его все время плачет. Так я и осталась с ними жить. Вот теперь мы вместе.

Р.S. Воздушная тревога была, бегали в бомбоубежище. Как же все страшно и дико. Беда, беда кругом. Береги себя, я тебе, непременно, напишу еще и ты мне пиши обязательно. Свидимся ли еще? Прости, если все сумбурно написала, пишу и обливаюсь слезами…».

Лиза побежала на Курский вокал, вбежала в кабинет Владимира без стука, подошла, обняла за спину, прижалась крепко, шепча на ухо: «Соскучилась, сейчас уйду, сейчас».

— Я не ругаюсь, иди ко мне, — потянул он ее за руку. Я после твоих поцелуев пьянею, а у меня сегодня десять эшелонов на прием и отправку, — шептал, целуя Лизу, Владимир. — Ты что такая взволнованная?

— Письмо от Вали получила, вернее, нашла в соседнем ящике, с осени еще лежало.

— Как так? Что пишет? Как она? Хочешь чаю? — завалил вопросами.

— Разное пишет. Посоветовала с тобой встретиться и поговорить, — засмеявшись Лиза. — Нет, не хочу есть вообще, тошнит второй день что-то.

— Заболела? Я же говорил не ешь никакие консервы, сильно тошнит?

— Нет не сильно, уже проходит.

Посидели с полчаса, и Лиза поплелась тоскливо домой.

Выходной тянулся медленно и скучно. Читала, спала, подумала о еде и побежала в ванную — стошнило. Стояла у зеркала, рассматривая мокрое лицо. Засмеялась: «Консервы говоришь, вот так дела! Интересно, он не сойдет с ума от радости?».

Он заплакал. Сначала смотрел на нее молча, потом, сказав «сейчас приду», спрятался в ванной и заплакал. Он и так не верил своему счастью, а теперь вот это чудо. У него будет ребенок.

— Бог, ты есть не небесах? — спросил он про себя, подняв голову к потолку. — Спасибо за жизнь, за любовь, за чудо. Спаси и сохрани их.

— Мы будем просто жить, я работаю пока смогу, ты будешь заботиться обо мне, любить, оберегать, но сходить с ума не будем, — предупредила Лиза, заметив решительность какую-то на его лице.

— Постараюсь, но не обещаю ничего, — уверенно ответил он. — Письмо получил с Ленинградского фронта. Панфилова Нюра после ранения была отправлена в тыл, что с ней они не знают. Отец ее на фронте, его призвали осенью, мать давно умерла.

— Послушай, а что если она ребенка Панфиловым отвезла?

— Нет, как она могла в Москве оказаться, а потом через несколько дней в Ленинграде снова. Помолчав добавил, — но проверить нужно, давай сходим в выходной, я адрес узнаю. Договорились.