Торжество на час

Глава 25

Несмотря на модные ароматические шарики и всевозможные другие предосторожности, чума настигла двор. В течение всего жаркого лета она свирепствовала среди узких улочек Лондона, поселяясь одинаково и в сверкавших чистотой домах, и в сточных канавах.

Страшная, отвратительная болезнь. Сильная головная боль и острая боль в сердце, обильное потовыделение и очень скорая — через три-четыре часа — смерть. Болезнь, не оставлявшая времени ни на молитву, ни на отпущение грехов.

Все боялись ее, и мало кто стыдился показывать страх перед ней. Бедные вынуждены были ждать своей участи в жалких зараженных лачугах. Богатые же покидали город.

Король уехал в отдаленное имение дочери — Хансдон. Уолси, истощенный работой и плохим состоянием желудка, отбыл в Хэмптон. О всем, что происходило в мире, ему вслух громко докладывалось с помощью большой трубы через широкий ров, наполненный водой. Екатерина, больше страшась за жизнь дочери, чем за свою, уединилась со своим маленьким двором в Гринвиче. Брат и сестра Болейны, все-таки заразившиеся, но оставшиеся в живых, выздоравливали дома, в Хевере.

Джордж, заболевший первым, оказался в Хевере, потому что его жена не собиралась рисковать жизнью, ухаживая за ним. Анна, выехавшая в Хевер по настоянию короля, чтобы избежать чумы, заразилась дома, но переболела в легкой форме. Они были счастливчиками, одними из немногих. Во всяком случае, так они думали.

Несмотря на болезнь, Анна радовалась, что она вновь дома и что Джордж рядом. Выздоравливая, они вместе подолгу сидели на террасе, греясь в лучах сентябрьского солнца. Анна то и дело смотрелась в маленькое зеркальце, обеспокоенная своим нездоровым видом.

— Видишь ли, моя внешность — это моя судьба, — улыбнулась она, как будто оправдываясь.

— Скажи лучше, судьба нас всех, дорогая! — поправил ее Джордж.

Действительно, не получил ли их отец совсем недавно титул графа Уилтширского?

Болезнь и вынужденное уединение заставили брата и сестру по-другому взглянуть на жизнь. Впервые смерть, шелестя своими черными крылами, пролетела так близко от них. Теперь, как никогда раньше, ощущали они страстную жажду жизни и в то же время ясно понимали, что жизнь хрупка и недолговечна. Оба они как будто повзрослели за время болезни.

— Бедный Билл Кэари! Скольких друзей мы потеряли! Возблагодарим Бога, что мы с тобой остались живы! — в который раз воскликнул Джордж.

— Да, и Джокунду!

— И доктора Баттса!

Они остались здесь, на земле, под живительными лучами солнца, а не лежали мертвыми в мрачном склепе. Они были молоды, жизнерадостны и потому залились смехом, вспомнив присланного королем придворного врача, пичкавшего их пилюлями.

— Король очень добр к нам. Ты знаешь, Джордж, он действительно переживал за нас. Прислал нам своего доктора…

— Не думай, пожалуйста, что сам он остался без опытных врачей. Скажу тебе больше, чтобы умерить твое самомнение: Джейн злорадно сообщила мне в письме, что король слал те же пилюли и письма полные любви Томасу Уолси. А также дружеские наставления: «Не допускайте к себе случайных людей. Не ешьте много перед сном. Не поддавайтесь страхам и не слушайте глупых выдумок. Постарайтесь не падать духом».

— И, конечно, с этим жирным пауком Уолси ничего не случилось! О, Джордж, как же хорошо, когда можно сказать вслух все, что думаешь, и не бояться, что на тебя донесут, как при дворе!

Он с тревогой посмотрел на нее.

— Ты хочешь сказать, что быть любовницей короля вовсе не означает быть всесильной?

— Любовницей? Может быть… А если всеми силами избегать этого?

— Другими словами, чума для нас с тобой просто благословение!

— Я исчерпала все доводы и мучилась, что бы еще придумать. Ты же знаешь его характер! И вот в последний раз, пытаясь вырваться от него, я как будто к слову упомянула об одной из своих служанок, которая занемогла. Представь себе, никогда еще мой страстный любовник не освобождал меня из объятий с такой поспешностью!

И вновь они рассмеялись, неудержимо и весело.

— Наверное, Бог решил покарать меня за мои грехи. Я приехала сюда, когда одна из горничных Джокунды умирала от чумы, и я заразилась… — Став неожиданно серьезной, Анна протянула руку и положила ее на плечо Джорджа, как будто желая удостовериться, что он не призрак. — Давай завтра закажем мессу.

Какое-то время они сидели молча, без слов понимая друг друга. Затем молодой граф Рочфорд, оглянувшись вокруг и убедившись, что поблизости никого нет, стал говорить о том, что так сильно волновало его с некоторых пор.

— Нэн, у меня есть Библия, переведенная на английский. Ее издал… ты, наверное, слышала это имя — Тиндль.

Анна выпрямилась в кресле — само внимание.

— Джокунда говорила, что видела ее однажды у своих друзей. Мне так хочется почитать ее!

— Если ты будешь очень осторожна, я дам тебе мою.

— Не сейчас?

— Нет, когда вернемся в Вестминстер.

— Я уверена, Джордж, люди должны прочитать и осмыслить Библию сами, а не довольствоваться убогим пересказом таких священников, как Уолси, которые грешат не меньше, чем все мы. Самим прочитать то, что говорил Господь наш, узнать всю историю его жизни — как это интересно!

— Ты права! Я не мог оторваться, пока не дочитал до конца. Это умная добрая книга, полная драматических событий. Ничто не сравнится с ней. Все наши пьесы и поэмы кажутся бледными и безжизненными по сравнению с ней. Даже в переводе она лучше всего того, что было когда-либо написано на любом из языков. Ты только послушай, Нэн:

«Просите, и дано будет вам; ищите, и найдете; стучите, и отворят вам;

Ибо всякий просящий получает, и ищущий находит, и стучащему отворят…

Входите тесными вратами; потому что широки врата и пространен путь, ведущие в погибель, и многие идут ими;

Потому что тесны врата и узок путь, ведущие в жизнь, и немногие находят их»[30].

Взгляд молодого Болейна с любовью и умилением скользил по знакомым с детства мягким очертаниям желто-зеленых холмов, покрытых буковыми рощами. Его впечатлительная чуткая душа как будто внезапно раскрылась навстречу ни с чем не сравнимой земной красоте. Перед этой вечной красотой вся его прошлая суетная жизнь среди интриг и бессовестных придворных льстецов потускнела и стала казаться ничтожной.

— Откуда ты взял Библию? — шепотом спросила Анна, взволнованная не меньше его.

— Мне ее дал человек по имени Кранмер.

— Кранмер? Впервые слышу о нем.

— Готов держать пари, что еще не раз услышишь это имя. Он замечательно ученый человек. Однажды к нему в Кэмбридж приехали два наших епископа. Разговор, как обычно, обратился к вечной теме — «разводу с Испанией». Конечно, они упомянули о неудовольствии короля тем, что Рим все откладывает решение. На что Томас Кранмер с уверенностью истинного ученого сказал: «Вместо того, чтобы бесконечно докучать папе, не лучше ли Его Величеству обратиться за законным разрешением этого вопроса к знаменитым умам европейских университетов?»

— Потрясающая мысль и очень здравая!

— Король полагает так же. Я присутствовал при том, когда епископ Гардинер сказал ему о мнении Кранмера! Его Величество взволнованно забегал по комнате и выглядел таким веселым, каким никто из нас не видел его уже несколько месяцев. «Этот человек нашел то, что нам надо!» — кричал он.

Анна, вскочив, радостно захлопала в ладоши.

— Мы наконец не будем зависеть от пап и кардиналов! Ты же знаешь, Тюдоры всегда были поборниками просвещения, и я верю, со временем можно убедить Генриха в том, что в каждом доме должна быть новая Библия.

— И ты думаешь, он осмелится пойти против папы?

— Я думаю, он пойдет на все, лишь бы получить меня законным путем. — Анна надменным движением головы отбросила назад волосы. Это особенное движение появилось у нее недавно. — Я ведь уже говорила тебе, что он предоставил в мое распоряжение дом Саффолков, чтобы посещать меня, не выходя из дворца. И велел повесить в моих покоях гобелены из собрания кардинала. Представляешь, я уговорила Генриха, и он заставил Уолси, чтобы тот сам выбрал для меня лучшие из своих гобеленов! Хотя кардинал бедный, так загружен делами, связанными с разводом, что скоро совсем окривеет. Ты заметил, что один глаз у него совсем не видит?

— Нэн, ты совершенно безжалостна! Мне кажется, слепота кардинала радует тебя не меньше, чем твой новый дом.

Анна не стала разубеждать брата, но в душе на секунду ужаснулась самой себе. Действительно, ей ли хладнокровно издеваться над физическим недостатком другого? «Вот что, — подумала она, — делает с человеком долго вынашиваемая ненависть…»

От Джорджа не ускользнуло ее изменившееся настроение.

— Пусть так, сестричка. Но разумно ли было хвастаться этой историей с гобеленами всем и каждому? Это не похоже на тебя, Нэн. А Джейн, конечно, постаралась, чтобы все дошло до слуха короля. Норрис передал мне, что король был очень раздражен. И его можно понять, Нэн.

— Джордж, не будем обсуждать это здесь, — остановила его Анна, не желая разрушать благостного спокойствия, которое вселял в них родной дом. Но у нее хватило такта сделать вид, что она смущена замечанием брата. — Видишь ли, Джордж, может быть он и был раздражен, но по его письму этого не скажешь. Единственное, он написал, что «надо строже хранить наши секреты, чтобы они не становились достоянием всего Лондона». — Говоря это, Анна уже понимала, что не стоит слишком стараться выгораживать себя — это было бы совершенно неуместно. — Я вижу, он пытается снять с меня вину, чего я, конечно, не заслуживаю, — добавила она смущенно.

— Мне иногда кажется, что он как будто побаивается тебя, — засмеялся Джордж.

Анна задумчиво посмотрела на него.

— Как и вы с Мэри, когда мы были детьми, а я настаивала на чем-нибудь своем. Помнишь?

Джордж не ответил. Но он знал, что это правда, хотя и не хотел признаться в этом даже самому себе. Что-то особенное и необъяснимое было в Анне. Может быть, это таинственное мерцание бездонных черных глаз, которые не то пугали, не то завораживали человека, делая его послушным ее воле?

Джордж помнил, что в детстве зажимал уши, чтобы не слышать, как слуги, собравшись у огня, рассказывали сказки о ведьмах. Но почему-то он всегда вспоминал при этом Анну… Хотя какая глупость даже на мгновение подумать так о сестре, которую он любил больше всех на свете!

— Нет, Джордж, я не хвастаюсь, я просто говорю тебе, — продолжала Анна задумчиво. — Право, другие женщины решили бы, что похвастаться есть чем: Генрих обещал, что у меня будут свои фрейлины, паж и священник. А Рождество мы вместе проведем в Гринвиче. — Ее щеки порозовели от возбуждения. Частые приступы кашля мешали говорить, но голос был оживленный, радостный. — Кого мне взять фрейлинами?

Весело, как будто принимая приглашение на танец, она подала Джорджу руку, и они вместе медленно пошли к дому.

— Марго Уайетт, конечно, — предложил он.

— Да, и эту маленькую хохотушку, дочку Савайла, которая помогла мне войти в дом Йорков. Затем, я думаю, надо будет пригласить мистрис Гейнсфорд — мой конюший Джордж Зуш без ума от нее. Еще я, пожалуй, предложу стать моей фрейлиной дочери дяди Норфолка, этой гордячке Мэри Говард. Они всегда нас и знать не хотели, а теперь им придется принимать милости от меня. Согласись, это приятно! Кого же еще, Джордж?

На лице Джорджа появилась смешная гримаса.

— Боюсь, что тебе придется взять мою жену — родственников положено хорошо пристраивать.

— Ну, что ж, — вздохнула Анна, — по крайней мере, она отлично играет в трик-трак. И потом, всем известно, что при королевских любимцах обязательно должна быть хотя бы парочка шпионов. А доктора Баттса ты забери с собой в Лондон, Джордж, и смотри, чтобы старик не заразился сам. Если когда-нибудь я соберусь родить, из всех докторов мне бы хотелось иметь около себя только его.

Джордж задержался взглядом на солнечных часах. Да, перед Болейнами, кажется, блестящее будущее. Но не слишком ли скоро бегут часы их жизни, вознося всю семью на небывалую высоту? Скорость и риск неразделимы.

— Если у тебя будет ребенок и если это будет ребенок короля, у твоей кровати соберется тьма-тьмущая докторов.

— Я постараюсь, чтобы он родился не раньше, чем я стану королевой, — сказала Анна с тем упрямым выражением, которое так хорошо знал в ней брат. И затем, как будто одна мысль вытекала из другой, добавила: — Умоляю тебя, Джордж, выкажи расположение этому Кранмеру. А я предложу отцу пригласить его к нам как домашнего священника.

Они увидели в дверях дома свою бывшую воспитательницу. Она ждала их, напряженно вглядываясь в приближавшиеся фигуры.

— Ох, боюсь, что его нравственность подвергнется тяжелым испытаниям вблизи этой изголодавшейся старой девы, — засмеялся Джордж.

— Кто подвергнется испытаниям? — строго спросила француженка.

— Блестящий ученый и хороший человек, который, может быть, окажется полезным в деле развода короля, — пояснила Анна.

— Но духовное лицо с тонзурой, — продолжал дразнить француженку Джордж, стараясь увернуться от шлепка, силу которого он отлично помнил с детства.

— Тем не менее, — рассмеялась Анна, — я уверена, что наша дорогая Симонетта обработает его в наших общих интересах!