Тот самый сантехник 7

Глава 22 Хуцпа

Некоторое время назад.

Камера на двенадцать человек, шесть двухуровневых лежанок вдоль стен. Они же — нары. Лишь два комплекса стояли у окон, у самих батарей, поближе к окну. Но они не полностью загораживают свет, иначе всем по полдня сидеть без света.

Помещение не битком. В нём отбывали свой срок только восемь человек. Причём, половину «уплотнили» только утром, после очередного построения.

Дело было так…

Антон Сергеевич Иванов по кличке Шмыга вдруг остался в камере в одиночестве.

И расстроился новому подселению больше всего. Ещё в ночи его кровать стояла у окна, и он мог читать книги на верхней полке, но едва в камеру заселился следом Никита Сергеевич Хрунычев, он же — Хрущ, как его сместили поближе к параше. На нижнюю полку. Как человека, что расположен в общей иерархии пониже… Где-то в районе плинтуса.

В прошлый день давно проверенных людей Шмыги убрали. И налаженные отношения в камере дали трещину. Всё приходилось делать по новой: договариваться, присматриваться, уточнять вкусы.

«Перестройка, мать её!» — расстраивался Антон, поглядывая на грозного старикана.

В последний месяц тюрьма стремительно расселялась. Произошло это после посещения двора людьми в военной форме. Шмыга и сам получил предложение уехать подальше, на передок, как они это называли. Но он предпочитал альтернативную службу «на передке». И получать шоколадки вместо того, чтобы поближе слушать стрёкот автомата и смотреть на зарево в ночи после переобучения.

Камуфляжной романтики бывший директор управляющей компании «Светлый путь» не понимал. Как воровать — понимал. Как обманывать — знал точно. Как подставлять государство, недоплачивая налогов, но требовать от него льгот — со временем вник. А вот как идти это государство защищать с оружием в руках — не понимал. Это было выше его разумения, как и понимание Родины.

Раздумывая что же такое эта Родина, (и что он ещё бы мог у неё украсть), Антон Сергеевич уже готовился к участи быть вечным изгоем в камере на фоне постоянно понукающего его Хруща.

Того перевели, по слухам от охранника, из самой «малины», где сидели только авторитетные воры. Их даже называли соответственно — в законе. Пусть само выражение «вор в законе» было оксюмороном, но статус вора в законе имел определённое положение на зоне. А Шмыга и не спорил, потеряв покой и сон ещё с тех пор, как Хрущ им заинтересовался. Он поставил его на счётчик как новый положенец данного сообщества ещё в первые дни, как попал на зону.

По слухам, сам Хрущ обворовал половину района, нагрел стариков и знал назубок все фразы из кинофильма Джентльмены Удачи. Но в конкретную сумму ущерба его грабежи и обман так и не вылились. Сам он, набив портаков на всё теле, уверял, что наворовал на десятки миллионов, тогда как сам Шмыга ТОЧНО БЫЛ УВЕРЕН, что спёр у людей на районе, а заодно и всего государства эти десятки миллионов. Так что вопрос кто из них больший вор и тем более в законе, был открытым.

Шмыга не поднимал подобных порядков, не желая не только разговаривать по блатному, но и жить этой блатной романтикой. Его устраивали романтические романы из местной библиотеки, оголтелый онанизм на скрепящей тахте и периодический массаж простаты. Это простой мир, с простым распорядком дня с шоколадкой на вечер за труды «на передке».

Тогда как Хрущ таскал из камеры в камеру магнитофон на кассетах, который у него почему-то не забирали. И вечерами заставлял всех слушать блатные песни. А там всё от бутырки до вороваек. И лебедь на пруду мог спорить только таволгой в лесу на лесоповале.

Требование Хруща к Шмыге выдать ему миллионы со временем подутихло по зоне. Убить его так и не убили, пока рядом сидели надёжные люди, да и с охранниками он нет-нет, да ходил на перекур. Но тюрьмы пустели, людей расселяли, переводили с областей и краёв и дальше конвейеру на фронт. И вот настал тот день, когда Хрущ оказался ближе, чем хотелось бы.

Хрущ теперь мог стребовать что угодно лично.

Шмыга уже готовился к следующей тяжёлой ночке в камере на двоих со своим основным врагом, когда третьим к ним вдруг среди бела дня подселили Старкова Тимофея Вольфовича. Он же следующий за ним директор управляющей компании Светлый путь.

На полсотни миллионов Старков за неполный квартал наворовать не успел, конечно, как бы ни старался. По нему подхватились на пару лет раньше. Но оставив без отопления в холода прокуратуру, Тимофей Вольфыч тоже схлопотал немалый срок. И тоже мог считаться вором, а то и вступить в блатные ряды. Благо шоколадки не любил и предпочитал драться, вместо того, чтобы следовать «пути любви».

Но к огромному удивлению Хруща, Старков тоже чурался «чёрной кости». И чисто по-человечески в камере ему был ближе именно Шмыга. Как коллега, с которым можно было обсудить книги. И то, как ловко оба тендера выигрывали, а затем спускали на тормозах, расхищая, а порой просто спиздив всё, что было возможно. А старая инфраструктура и без капремонта ещё пару лет простоит.

Хрущ, который тоже лишился своих людей в камере при переводе, смотрел на это дело с ужасом. Заняв лучшую шконку в камере, он тем не менее, дальше не мог продвинуться ни на шаг. Годы уже не те, чтобы кого-то ломать и кидаться табуретками.

— А чего ты от него толком хочешь-то? — не понимал Вольфыч, который тоже был не пальцем деланный и смотреть на то, как старик буквально душит молодого за горло, требуя крупные суммы, смотреть не собирался. — В карты он с тобой не играл. Долги ты ему придумал. А где соль, Хрущ?

— Я таких душил, душу и душить буду! — настаивал на своём Хрущ. — Я хочу, чтобы ты понимал, как обстоят дела.

— Мало ли что ты там хочешь? — проворчал Старков. — По сути он тебе ничего не должен. Ты доебываешься чисто по беспределу. Он такой же вор, как ты и я. А если это насилие по расчёту, то шоколадки у тебя в руках я не вижу. Так что хотя бы разговаривай по-человечески.

— Я в авторитете!

— У тебя первая ходка, — хмыкнул Старков. — И сидишь ты всего лишь месяц… О каком авторитете ты говоришь?

— А ты видел с кем я сидел?

— Теперь не узнать, пока на прогулку не сходим. А судя по суете, это будет не скоро.

Положение «на хате» накалялось. Растерянный Хрущ покраснел лицом от гнева от такого попрания канонов. Он едва руками не махал с разъяснением «это не по понятиям!», но ничего не мог поделать против двоих.

Возраст не тот.

Тогда он просто забрался на шконку и задёрнул рукотворную шторку, чтобы обдумать план в одиночестве, не видя эти рожи вокруг. Противники объединились. Это минус. Но всё могло измениться на прогулке, где можно подцепить своих людей и всё исправить, объяснив попутно новому «почём фунт лиха».

«Это даже несмотря на то, что объект номер два прописался на хате как надо. Совсем не далёкий человек», — с тоской понимал Хрущ.

Но прогулку неожиданно отменили в связи с новой перетряской штата и переселения подопечных, что теперь больше походило на миграцию оленей к водопою. И до обеда в камеру на двенадцать человек загнали сразу троих, отказавшихся идти на фронт в силу «религиозных убеждений».

Один назвал себя «Старейшина Алагаморов». Двое других были молчаливыми здоровенными лбами, которых он представил, как — Блоб и Джоб. Все трое вообще отказались прописываться, сославшись на то, что Сатана про них и так всё знает. А кто не согласен, будет иметь дело с ним. С их небольшим посредничеством.

Глядя на «быков» из-за шторки, Хрущ уже слова не сказал, когда Алагаморов всецело занял вторые нары у окна, а его религиозные солдаты расположились на соседней шконке, в опасной близости от самого Хруща.

— Беспредел какой-то, — уже скорее вяло бурчал бывший положенец, который совсем недавно жил на малине, в особой камере с преференциями, а теперь ждал своей очереди у сортира и позволял себе обидные реплики лишь по отношению к Шмыге.

— Шмыга, к ноге! — в очередной раз обронил он, едва вымыл руки и присел «на пенёк», когда камеру наполнили наполовину.

Пеньком считались стулья у стола, за которым кому попало в старые времена сидеть не полагалось. А как теперь будет — вообще не ясно.

— Никуда я не пойду! — огрызнулся Антон Сергеевич, не желая отрываться от описания платья распутной дамы, что собралась на бал, где её обязательно «наебалят», судя по обещанию автора ещё в аннотации к роману и развратной обложке. — Надо — сам подойди.

Хрущ оказался в меньшинстве и обедал за столом с края, в одиночестве, когда принесли похлёбку. Ему даже пришлось самому отдавать посуду. А за доступ к общему столу вообще никто не проставлялся. Как никто не возмутился и тому, что Шмыга ест вместе со всеми, от чего Хрущ подскочил от стола, как будто тот был в плесени.

— Беспредел какой-то, — бурчал в кран Хрущ, самостоятельно моя ложку.

В этом мире его должны были уважать, как любого вора. Но один вор в камере сидел не правильный, другой не той ориентации, а группа третьих были слишком модернизированными, чтобы принимать условия старой игры.

— Слава Сатане! — говорил Старейшина Аламагоров перед тем, как начинать трапезу вместо молитвы богу.

— Восславим Сатану, — добавляли его помощники, поедая баланду с полным безразличием, от чего даже баландёр в коридоре округлил глаза.

К вечеру Хрущ уже почти смирился с новой нейтральной ролью для всех, при которой он терял позиции, но и не опускался до уровня Шмыги.

Но тут в камеру подселили ещё двоих. Один представился Михаилом, другой Семёном. Оба были первоходками, вяло объясняя, что сели по глупости, покрывая бандитов с оружием, а раньше работали охранниками.

— «Красные», что ли? — тут же вцепился в эту информацию Хрущ и начал прописывать их по всем правилам. — Да вы знаете, что тут со служивыми бывает? Ментов на зоне не любят!

Они не знали. Он пугал.

— Да не менты, — вяло оправдывался молодой. — Просто мешков с деньгами охраняли на КПП.

— Ага, в посёлке Жёлтое золото, — добавлял тот, что постарше. — Вот где все деньги с области осели!

Шмыга с Вольфычем о том посёлке слышали лишь краем уха. И помалкивали на своих шконках. А вот Алагаморов вдруг активировался.

— А, Жёлтое Золото! Так у меня дом там остался. Во истину место, угодное Сатане!

Блоб и Джоб активно закивали. Жилось им там сладко, пока рогатый начальник от них не отвернулся. Правда перед тем отвернулся сам старейшина, стоило попасться, но как только вновь повстречались на зоне, он тут же сказал, что это было «испытание верой». И вопрос закрыли.

Глядя то на охранников, то на сатанистов, то на карты, спрятанные в отделении для кассет в магнитофоне, Хрущ вдруг придумал план. Обоих лопухов следовало подмять под себя, чтобы сместить баланс сил в камере в свою сторону. Но сделать это можно было, лишь показав или хотя бы обозначив свою власть на хате. А сделать он это мог, лишь отыгрывая старую карту.

— Шмыга, вот ты говоришь, что долг я на тебя повесил ни за хуй собачий. А сбоку припёку только телячий и поросячий висит.

— Ну да, так и говорю, — донеслось от первого бывшего директора УК Светлый путь. Он даже грозно добавил, глянув на коллегу. — По беспределу!

— Так давай по-честному, по-пацански. Отыграй этот долг, — тут Хрущ убедился, что в коридоре никого нет, достал карты из магнитофона и добавил. — В «очко» сыграем?

Антон отложил книгу и признался:

— Не, в очко сегодня не хочу… Не чешется.

— Да в игру очко, дурик, — даже как-то мягко ощерился Хрущ. — Игра такая. «Двадцать одно». Набрал — выиграл, меньше набрал — можешь выиграть. Больше набрал — перебор. Я покажу, как играть.

И он показал, даже пустив ради этого дела за стол человека с низкой социальной значимостью.

— Всё просто, — досконально объяснил Хрущ. — Понял?

— Ну да, понял, — ответил Шмыга и прищурился. — А сам то что поставишь?

— Да вот твой долг и поставлю. Выиграешь — забыли, — тут Хрущ прищурился и как можно громче добавил, чтобы все слышали. — Вопрос лишь в том, что ты поставишь. Равнозначное миллиону.

— Ну, у меня есть гараж, внедорожник, половина квартиры с женой на пару, — с ходу перечислил Антон, так как был уверен, что у него всё ещё всё это есть. — Что мне этот миллион? У меня и больше есть.

— Неплохо, — прищурился Хрущ с улыбкой гиены. — У меня тоже есть квартира. Своя. На сто процентов. Так что предлагаю играть по-крупному.

— Как это?

— А так, что из-за стола один не уйдёт, пока есть на что играть, — тут он достал пачку сигарет из-под матраса, прикинул цену объектов и отделив определённое количество сигарет, предложил. — Одна сигарета — это миллион рублей. Играем только на сигареты. Пока у меня одна сигарета. Это твой долг в миллион. Хочешь, чтобы мы закрыли вопрос — меняй тачку, хату, гараж. Что угодно, на эти сигареты. И делай ставку. Кто ближе к очку, тот и побеждает. И… — тут Хрущ снова сделал голос погромче. — Я не против, если кто-то тоже захочет поиграть по-крупному. Если есть, что ставить, конечно.

Аламаморов только хмыкнул, переглянулся с помощниками, но со шконки так и не слез. А Семён и Михаил вызвались быть свидетелями и крупье. Так охранник постарше проверил и посчитал все карты, а тот что помоложе сел с листиком и ручкой, где должен был записывать результат.

— Итак, Шмыга, что ты ставишь против своего долга? — кивнул на сигареты Хрущ, вдруг ставшими настолько дорогими в отдельно взятой камере, что ни одному курильщику не по карману, если тот не из клана топ-100 самых богатых семей планеты.

— Да гараж ставлю! — заявил Антон. — Как раз в миллион и стоит.

Хрущ кивнул. Семён всё записал. Михаил начал тасовать карты.

— Принято, — ответил Хрунычев, выдав ему сигарету. — Делаем ставки.

Оба поставили по сигарете, положив их в центр стола. Ради такого дела у столика встал и Вольфыч, сложив руки на груди. Мухлевать Хрущ не мог, так как не он сдавал карты. Но ничего и не терял, кроме мифического долга. Так что, как говорится, дело случая. Не припишешь же двум первоходкам соучастие в этом разводе. А может, и не совсем разводе. Кто знает?

Михаил раздал обоим по две карты. Посмотрел на Хруща, но тот и не коснувшись карт, покачал головой:

— Нет, пусть он первый берёт. Он начинает.

— Ещё, — сказал Шмыга, глядя на восьмёрку и короля. Выходило двенадцать, что явно недостаточно для победы.

Третьей картой пришла семёрка. Всего — девятнадцать из возможных двадцати одного.

— Хватит, — добавил Шмыга и даже положил карты на стол рубашкой вверх.

Хрущ глянул на свои карты, поморщился и сказал лишь:

— Хватит… вскрываемся.

К девятнадцати очкам Шмыги пришли семнадцать очков Никиты Сергеевича. Поморщившись, тот признал:

— Я проиграл, — после чего показательно скинул сигарету на пол и раздавил тапочком. — Твой долг прощён.

Антон подскочил и от радости едва не приплясывал. Тимофей Вольфыч даже положил ему руку на плечо, добавив:

— Что ж, поздравляю. Рискнул и выиграл. Всё честно.

Шмыга, радуясь, как пёс косточке, вернул карты и уже собирался вернуться за чтение книги, когда Хрущ вдруг добавил:

— А куда ты пошёл? Ты, наверное, плохо слышал, — и тут он добавил проникновенно. — НИКТО НЕ УЙДЁТ ИЗ-ЗА СТОЛА, ПОКА ЕСТЬ НА ЧТО ИГРАТЬ. А у меня есть квартира. Трёшка. Приставы вынесли из неё всё, что можно. Но и с голыми стенами она в цене. Там ремонт. Улучшенная планировка. Она стоит миллионов пять как минимум. И последнюю жилплощадь у меня юридически не имеют права забрать. Так что… — тут он показательно отсчитал пять сигарет из пачки и указал на место напротив. — … играй!

Шмыга сразу поник. Но крыть было нечем. Михаил показал условия игры, обозначенные на листике, а Семён снова начал тасовать колоду. Пришлось вернуться за стол и купить четыре сигареты.

— Три за джип и одну за гараж, — обозначил под запись Шмыга.

— Не хватает, — покачал головой Хрущ. — Миллиона не хватает. Я в долг не играю. Ставь к пяти! Покомнатно я тебе ставить не собираюсь. Делить квадратные метры заебёмся.

— … и две за мою долю в квартире. Двушка в хорошем районе, при ремонте, — добавил Шмыга и Хрунычев добавил ему ещё две сигареты.

Таким образом у Антона оказалось шесть сигарет против пяти у оппонента. На этом шмыга сразу и настоял:

— Не хватает… Где ещё миллион?

— Квартира не делится, — ответил спокойно Хрунычев. — А вот гараж можешь не ставить. Пригодится, где жить потом, когда выйдешь.

— Не хватает, — победно улыбнулся Шмыга, даже не думая отступаться.

— Но… — попытался спорить Хрущ.

— Думай, занимай, ищи, — стоял на своём Шмыга. — Игра не продолжится, пока не найдёшь ещё миллион. Или сразу признай поражение.

Хрущ в который раз побагровел лицом, даже треснул по столу кулаком, но крыть было нечем. Сам себя загнал в тупик. Либо полная ставка и обыграть лошка, либо спустить этот вопрос на тормозах на неопределённый срок, пока снова не припомнят.

«А припоминать будут каждый день», — скис арестант.

— Так, никто не хочет одолжить мне миллион на игру? — всё же спросил Хрущ.

Охранники лишь хмыкнули. У них таких денег отродясь не бывало. Вольфыч покачал головой, явно не собираясь участвовать в этой афере, качки-быки игнорировали его, как пустое место, а Алагаморов лишь рассмеялся:

— Что, всего миллион? Я на такие мелочи не размениваюсь.

Прикинув, Хрущ выдал решение:

— Мне «маляву» надо братве скинуть, — и сел писать маленькую записочку едва различимым текстом, которая за чай ушла с охранником дальше по коридору.

Ответ братвы состоялся спустя четверть часа. Но в ответной записке сказали, что миллиона нет. И в общаг ему руку засунуть не позволят и в страшном сне. Зато дали номер телефона «одного из проверенных ребят», что совсем недавно покинул стены данного заведения.

Поставив Семёна на шухер, Хрущ тут же достал из второго подкассетника телефон и набрал номер.

— Моня? Это Хрущ. С зоны. Тут такое дело…

Через несколько минут он объяснил суть дела, на что получил ответ:

— Карточный долг свят, но если проебёшь мой миллион, два отдашь, — тут же пообещал бывший заключённый. — Согласен?

— Замётано, — был уверен в своей победе Хрущ. — Как скоро сможешь одолжить?

— Да как на смену выйдем с коллегой, так и одолжим, — ответил тот. — Правда, Нанай?

— Говно вопрос! — ответил динамик. — Считай, уже одолжили.

Последнюю фразу слышали все в камере, так что Никита Сергеевич лишь убрал телефон и спокойно взял сигарету. После чего решительно положил её на середину стола.

— Сравнялись. По пять лямов с каждого, — подчеркнул Хрущ. — Раздавай, Сёма! Будет у тебя погоняло Раздающий.

— А что? Не худшее погоняло, — ответил бывший охранник и начал сдавать карты в камере на двенадцать человек, где за низким столиком делали едва ли не больше, чем в иных столичных казино.