Тот самый сантехник 7

Глава 8 Если бы у бабки был…

Нельзя быть умным постоянно. Иногда надо с умным видом выкидывать едва открытую баночку из-под йогурта в мусорку и с недоумением смотреть на крышечку от неё в руке.

Чем сейчас и занимался генерал Тоненьких.

— Однако, — обронил он и следом выкинул и её. Затем выдохнул с сожалением и следом набрал номер Лёвы. — Ну как там? Перевоспитываются соколики?

Не то, чтобы Борис Валентинович не любил завтракать. Но дела он делать тоже любил. Обстоятельно. В особенности, если ребятам обещали новый автомобиль на работу. Не первый раз их дёргает всё-таки.

Чем ещё на пенсии заниматься?

— В процессе, — ответил бывший подопечный. — Работаем, Буревестник.

Лев как всегда — немногословен.

С другой стороны, человека на ротации тоже не следовало дёргать. И так в запаре. На Донбассе отпусков нет, только вынужденные выходные. Через пару дней обратно.

«И уже не до призовой машины будет», — подумал генерал, вздохнул и достал из мусорки йогурт.

Всё-таки чистая тара, только-только новый пакет застелил. Не до нежностей. И тем более, не до брезгливости. Ведь «обратно» — это туда, где высшие силы у Днепра спорят. А попутно двигают фигуры где-нибудь на периферии, чтобы отвлечься и сильно не приедалось: центральная Африка, Косово, Сектор Газа, Тайвань, Нагорный Карабах, Сирия. Позади руины Ирака и Ливии. А в перспективе лишь чёрные дни для западной Европы.

«Ну, да туда им и дорога», — ещё подумал генерал и йогурт залпом выпил.

Связь давно отключилась, но телефон в руке генерала остался. Как вдруг на дисплее высветился следующий контакт «в случае вынужденной тоски — ответить».

Это был особый контакт, по которому Тоненьких позвонить не решился бы даже под пытками. Но если звонок оттуда — не взять греху подобно.

— Слушаю, — ответил он как можно более ровным голосом.

— Борис Валентинович, как тебе в тылу? — прозвучал ещё не старый, но немного потухший голос наставника, которого по джунглям амазонки на себе нёс тридцать километров однажды.

Но и он в долгу не остался — из автомобиля из-подо льда доставал на Амуре, когда зимняя рыбалке не по плану пошла. А потом в бане парил так, что как заново родился. И даже бронхитом не заболел по итогу.

— Хреново, — признался Тоненьких, так как толком не понимал, чем занимается в последние пять лет, кроме дачи и попытки воспитать уже взрослую дочь Вероничку.

«Всё равно себе на уме», — всё чаще вынужден был признавать «родитель по имени папа».

— Ты нам нужен, — вдруг прозвучали важные слова, что заставили сердце ускорить ход. — Твой опыт пригодится. Тряхнёшь стариной, Буревестник?

— Есть «тряхнуть стариной»! — так резко вытянулся по стойке смирно Тоненьких, что банка сама в мусорку улетела, а крышка закрылась.

Ещё бы чуть-чуть и сама бы утилизировалась. Был бы приказ.

— Куда? — позволил себе только один вопрос Тоненьких.

— Туда, — ответил динамик.

— Есть, «туда»! — тут же сделал поправки на ветер Тоненьких и пузо в живот превратилось на вдохе. А если дадут пару минут, то и старый пресс вернётся.

Его наставник отключил связь. Он взял над ним шефство ещё в Афгане. В лазарете познакомились. Когда одного лечили от дизентерии, а второго от острой ангины. И обоих парацетамолом.

Медсестра разламывала таблетку на двоих и только добавляла наставительно:

— Это от головы, это от живота… И не перепутайте!

Выжили. Прошли. Служили. Продолжали. Дослужились. И вот — опять. За Родину. Только он чуть раньше призвался, а Тоненьких с запозданием в добор пойдёт.

Но как дойдёт, обязательно потолкуют!

* * *

Если бы Бог-Всеотец-и-Всемать положил каждому человеку скрижали с новыми заповедями под подушку, никто бы не заметил. Потому что людям не нужные простые истины и тем более, очевидные советы. Поэтому карме приходится трудится намёками, полунамёками и тайными знаками. А иногда даже писать на заборе и переходить на русский матерный, если не замечают член на лбу чёрным маркером и не желают никого слушать.

Впрочем, утро начиналось неплохо. Боря открыл глаза и заморгал. Проснулся, едва расслышал из коридора весёлый припев.

Кто-то пел бодрым голосом и постепенно приближался к комнате, судя по звуку:

— Капитан, капитан, улыбни-и-и-тесь! — звучало в коридоре, а затем в комнату зашла голая со всех сторон бабка. Едва взглянув на офонаревшего сантехника в кровати, она даже удивилась. — Кто вас сюда впустил без билетика?

«Кто, что, как⁉» — промелькнуло в голове Глобального.

— Разве это не туалет? — добавила старушка и показала из-за спины рулон туалетной бумаги. — А я подготовилась!

Если Боря к этому моменту ещё и болел, то теперь простуду как рукой сняло. Он подскочил из-под влажного от пота одеяла и юркнул за шторы. Зря Вика сняла с него всё, в том числе и избавила от халата. Хотя замысел вроде был неплох. После бани пропотеть должен был. Переболеть. Всё плохое и уйдёт вместе с потом.

Боря и пропотел, и остыл, а ныне снова взмок, когда бабка, вместо того, чтобы закричать или выскочить вон, вдруг подошла и спросила шёпотом:

— Ты ведь из этих?

— Каких? — уточнил сантехник хриплым голосом.

— Ну… наблюдать любишь?

Единственное, что в данным момент можно было наблюдать — это синюю татуировку-лозунг на бедре старушки, что лет пятьдесят назад звучала как «жизнь за КПСС!». Но ещё лет двадцать назад сползла до колена, а в последние годы вовсе поникла. «КП» обросла родинками, потемнела и больше не подвергалась дешифровке. Но чуть разгладив складки, можно было прочитать тату уже как «жизнь за СС!», что только вносило сумятицы в пробуждение.

— Ничего я не люблю! — заявил Боря, сторонясь эсесовцев даже помоложе, не то что длительной выдержки.

«Это в Канаде и Аргентине им хоть пусть поклоняются, но Сибирь всё помнит!» — добавил грозно внутренний голос.

— И никаких этих! — добавил и сам сантехник.

— А, ну тогда давай без этих, — легко согласилась старушка и обняла его вместо со шторкой.

Боря не помнил, когда последний раз так кричал и возмущался. Возможно, когда Генка, (сидя ближе к телевизору), отключил его джойстик от приставки и закончил бой эффектным фаталити в мортал комбате, пока никто не мешал. А спорили на победу на фанту.

А если ещё раньше, то в детском садике, где Машка уговорила показать письку, а потом сделала вид, что что плохо рассмотрела «и вообще не считается».

Первым на крик в комнату явился дед в капитанской шляпе.

— Фиска, отрыжка ты пингвина! — тут же возмутился он. — Это не тога, а занавеска. Оставь шторку в покое!

— Кого хочу, того и тогаю! — возразила бабка, но объятья разжала.

Из-за занавески тут же вывалился голый, потный сантехник, срывая штору за собой наполовину.

— О, да шторка с начинкой! — удивился дед.

— Какой ещё начинкой⁈ — тут же принюхалась бабка, как к блинам фаршированным.

Силы в Боре хватало, подлечился. Снова дёрнулся. На этот раз потолочная гардина молодецкого рывка не выдержала. Отвалилась следом за второй половиной шторки, заодно припечатав по макушке бабку.

Той много не требовалась. Рухнула сверху, выронив вставную челюсть.

— Весенний бабкопад! — добавил дед, разглядев удачным ракурсом на задней части супруги другую татуировку, к которой давно привык.

Первоначально там была роза, но годы взяли своё и она превратилась в капусту. Вид этого кочана всегда смешил деда.

Вот и сейчас он хохотал во весь голос, добавляя от себя:

— Я не могу! Хоть сейчас урожай собирай.

Следом в комнату забежала Вика. Отодвинув гогочущего деда, она увидела целый бутерброд. Снизу на ковралане валялся гость, дрыгая ногой, как кусочком ветчины. Потом шла зелёная шторка, так похожая как листик салата. Следом располагалась бабка вместо котлеты, а уже её прикрывала гардина вместо верхней булочки. Рядом валялась челюсть, вместо посыпки из кунжута.

«Гамбургер на любителя», — ещё подумала Вика.

— Что случилось? Почему вы все голые? — только и спросила она, отодвигая гардину и переворачивая бабку.

Следом заглянула в комнату Лариса. В халате и с кружкой горячего какао. Глядя на зад Вики в движении, обтянутый маленькими шортиками, зевнула и вяло поинтересовалась:

— Доброе утро. Решили начать день с оргии?

Дед не переставал ржать, бабка, почуяв свободу, тут же укатилась под высокую кровать. Боря воевал со шторкой, пытаясь освободить руки. А Вика пыталась его одновременно раскутать и прикрыть ниже пояса, но длины шторы в таком положении не хватало.

Глядя на трепыхающийся от всех этих попыток мужской отросток Глобального, Лариса Борисовна лишь снова зевнула и добавила:

— Давайте сначала хотя бы позавтракаем? Всех жду на кухне!

* * *

Через двадцать минут Боря сидел на кухне и пил какао с молоком и добавочным шоколадом. Щёки уже не горели, уши не пылали. Но на вновь одетую старушку старался не смотреть. Деменция деменцией, но почему-то казалось, что её ехидная улыбка преследует его повсюду.

— Да в мультиках из картона и пластилина больше смысла, чем в их сериалах и фильмах, — что-то доказывал дед бабке за столом под блинчинки, но видя, что та толком не реагирует, быстро переключился на нового знакомого. — Нет, ну ты вообще понимаешь, что происходит? Мы уже празднуем день сельского хозяйства! Да у каждого последнего дровосека уже есть свой профессиональный праздник. Каждый день какой-то, повод. Одни и те же ебальники на каждом канале с праздничными концертами. Они бы уже бичей с вокзалов набирали, как на популярные шоу, что ли? Те хотя бы за еду работают, а не замки с крепостными возводят.

Боря сначала слушал. Потом пытался вслушиваться. Иногда кивал. Решение пришло быстро.

Достав телефон из кармана новых выделенных шорт, сантехник же набрал сенсея от сантехники:

— Василь Степаныч, а что ты там говорил по части искусственного интеллекта? Пиздец нам всем или ещё поживём?

И не слушая ответ, протянул трубку Борису Степановичу.

Тот взял, послушал динамики. А затем начал говорить туда, где умные вещи раздавались.

— Да ты что? А я о чём? — кивал дед за столом. — Вы уже берите этот Тайвань или дайте людям свободу! Нам-то зачем мозги компостировать? Хотят к японцам в объятья, пусть чешут! Те, правда, они сами без янки шагу не ступят. А куда этим гринго без нашего урана-то? Вот мало и подорожало опять!

Видимо, ответ по ту сторону Василию Степановичу понравился, так как тот не только не отключился, но активно продолжил.

Дед даже из-за стола поднялся, в коридор вышел, а затем вовсе на второй этаж ушёл, чтобы связь получше была и «человека лучше слышно было».

Так за столом остались лишь Лариса, Вика и бабка. И глядя на Бориса, Лариса Борисовна продолжила разговор среди вдруг возникшей тишины:

— Володя на капельницах. Но послезавтра его родители прилетят. И на выходные его отпустят. Я договорилась. Ты уж, Боря, потерпи с нами на пару ещё несколько дней.

Боря пожал плечами. Потерпит, мол. Чего теперь делать?

— Кузовные работы за пару часов не сделать, — вдруг огорошила его приятным известием Лариса. — Сам понимаешь. Сначала жестянщики поработают, потом пока грунтовка высохнет, потом краска. Всё же по уму надо делать. Чтобы как раньше была машинка. Как новенькая сияла. Такие к нам теперь не завести. Но эта снова как игрушка будет.

— Да я понимаю, — ответил Глобальный, также понимая, что ближайшие пару дней придётся провести ещё и в обществе чужого деда и озорной старушки.

Но была в этом и светлая сторона. Вика, например. Он смутно помнил, что приходила к нему ночью, обтирала, меняла наволочку на одеяле, приносила мокрое полотенце на лоб, заставляла пить лекарства и больше жидкости, пшикаться со всех сторон лекарствами, закапываться и глотать что-то круглое.

«Заботилась, одним словом», — подытожил внутренний голос: «Вот кому-то с женой повезёт».

Лопырёва как раз повела бабку в зал, где за большим телевизором та могла наблюдать за приключениями её любимой рабыни Изауры, «где смысла больше, чем в современной жизни». Во всяком случае, в этом бабка как раз всех и начала убеждать, как только дед ушёл.

Так они с Ларисой остались за столом наедине.

— Борь, — сразу перешла Де Лакрузо на шёпот. — Ты не пойми меня неправильно. Я люблю Володю и речи о том, чтобы куда-то деться с тобой нет. Я останусь здесь. Понимаешь?

— Понимаю, — добавил Боря, который об этом даже не думал.

О долге в десятки миллионов думал, о Сибири думал, о женщинах, о детях. А о Ларисе — нет. Но теперь он просто радовался возможности говорить.

Сейчас позвонит Наташке, всё объяснит бате, мать успокоит, родню. Жизнь прекрасна, если ещё и автомобиль до ума доведут. И сделка всё-таки состоится.

В дверь резко постучали. Лариса пошла открывать, ещё не настроив камеры на новый телефон. Их холла вдруг послышалось её удивление. А когда Боря и сам осторожно выглянул в помещение, (что в замках назвали бы «залой»), там стояли трое спецназовцев в форме и балаклавах.

С собой они привезли пятерых в наручниках и с завязанными глазами. Те стояли на коленях, совсем без масок и немного помятые. Рты завязаны, так что могли лишь мычать.

В одном из неожиданных гостей Глобальный на миг признал женщину, так как торчала объёмная грудь. Но эта «девушка» была со щетиной, лыса как бильярдный шар и носила усы, что немного портило впечатление.

«Это что это такое?» — возмутился внутренний голос.

— В смысле вы мне их отдаёте⁈ — возмутилась и Лариса возникшим обстоятельствам.

— Нас вызывают, — коротко ответил тот, кого она знала, как Лёва. — Надо ехать.

— Куда их? — добавил его напарник.

— Не знаю… в подвал, наверное, — ответила Лариса с сарказмом в голосе.

Но ребята шутки не уловили. И восприняли как прямой приказ к действию. Бывших налётчиков быстро погнали пинками на лестницу, которая вела в дебри лофта, отделанного лишь кирпичом и спустили в подвал.

Лариса тут же попыталась дозвониться до Тоненьких. Но связь по ту сторону уже была недоступна.

— Где Борис Валентинович? — спросила она у Лёвы, что доставил «посылку» и уже отправлялся на выход.

— Вызвали, — ответил он ещё короче.

И без дальнейших объяснений закрыл за собой дверь.

— Что за пизде-е-ец⁈ — протянула ему в спину Лариса, которая и старых гостей не планировала, не то, что новых заводить. Но жизнь её ни о чём не спрашивала.

У Вики была одна способность. Она лучше всех в посёлке могла приподнимать бровь в непонятной ситуации. Что и продемонстрировала, явившись из зала в холл.

— Что происходит? — спросила блондинка.

А Лариса только на Борю посмотрела молящим взглядом и добавила таким же голосом:

— Боря, выручай. У меня… дефицит мужиков.

Конечно, она имела ввиду, что боссу всех боссов давно отказала, от мужа-покровителя сама отказалась, и даже на генералов надежды нет. Заняты. А потенциальный супруг болеет. Вот и приходится надеяться только на себя. Но это не работает, когда в плену пара-тройка крепких мужиков.

— А что делать-то надо? — попытался понять сантехник, который уже сожалел, что не переночевал в хостеле на выезде из столицы, вместо этого проклятого посёлка, где челюсть хоть на шарниры ставь.

— Поступи по-мужски и помоги разрулить ситуацию! — тут же добавила Де Лакрузо строже.

Вика прищурилась. Начальница что-то явно не договаривала. Но что?

— Ой, а кто это тут натоптал? — донеслось от блондинки, и она сделала то, что лучше всего было в этой ситуации — пошла убираться. В последнее время было не до новой горничной. А старую уволили, пока в доме никто не жил.

Так чего людям мешаться?

Тогда как Лариса взяла Глобального под руку и отвела к двери, ведущей в подвал. И снова на серьёзный разговор вывела:

— Есть идея, как вытянуть из пяти связанных мужиков все секреты на тему того, где мои украденные миллионы? Учти, с этим не смогли справиться даже спецназовцы. А кормить их я долго не собираюсь. Не спецназовцев, в смысле! — и Лариса замахала руками в лёгкой истерике. — А ещё ко мне Богатырёвы едут! Ну что за день⁈

Боря замер, глядя перед собой. Ну да, раз спецназ не справился, сантехник доработает.

«Да бежать надо быстрее, что тут думать?» — терзал его внутренний голос: «два раза тебе лицо уже сломали, а ещё есть нетронутые рёбра. И их гораздо больше. То-то же травматолог поржёт, когда снова на больничку заедешь».

Оба прислушались ко вновь возникшей в доме тишине и лишь со второго этажа доносился разговор двух Степанычей. И судя по всему, он был вечен, как костёр, на который постоянно лили бензин. Разъединить две родственные души, обнаружившие друг друга на краю света, могли лишь разряженная батарея и закончившийся баланс. Но Вика телефон зарядила, а на баланс Глобальный в последнее время не жаловался и закинул на счёт немало денег в дорогу.

— Ну, не есть одна идея, — немного подумав, обронил Боря и пошёл отбирать телефон добровольно-принудительно.

Лариса сразу повеселела:

— Правда? Ой, рассчитываю на тебя. Я же… я же… для тебя же ж… потом… что угодно!

Боря кивнул отправился за телефоном и дедом. Затем все трое спустились в подвал вместе с Ларисой.

Она же первая и начала разговор, едва зашли в комнату с кирпичными стенами. Там среди стиральной машины, ящиков и сушки и валялись на бетонном полу то ли заложники, то ли задержанные. Присмиревшие, но всё ещё не довольные.

Лариса решительно подошла к самому грудастому из них и скинула ему повязку с глаз:

— Диадема, гондон ты дырявый! Ты вообще головой своей думал, что делаешь?

Серёга замычал. Для ответа ему требовалось освободить рот.

— Где мои бабки, баба ты с яйцами! — решительно добавила Лариса и развязала следом кляп.

Он сначала отплёвывался от грязной тряпки, потом хмыкнул и только спросил с усмешкой:

— А что, мальчики не справились и девочки теперь за главных?

— Сука! — бросилась к нему Лариса, чтобы расцарапать лицо, но Боря её перехватил.

— Погоди, погоди, — остановил сантехник. — Дай я попробую.

Диадема прищурился, предчувствуя новые пощечины и допросы. Но сантехник лишь похлопал деда по плечу и сказал:

— Степан Степаныч, а вы, говорят, на подводной лодке служили? Расскажите, а?

Дед хмыкнул и начал рассказывать. А там вроде бы и не на подлодке, но на корабле был, и в лодке был, но рыбацкой, а на той рыбалке подводника видел, с ним же пил и курил, а потом рыбачил, и вот вон уже говорил ему, как там служится. А вообще он больше по колонизации Марса скучает и ждёт, пока следы человека появятся на пыльных дорожках иных миров, а не это вот всё. Но что конкретнее — тут поподробнее рассказывать надо.

Дед всё говорил и говорил. Благо у него было сразу четверо слушателей, которые никак не могли покинуть помещение.

Тогда как Лариса первой осознала новый тип пытки и прошептала на ухо Диадеме многообещающе:

— Ну что, Серёг? Тут послушаешь или пойдём на кухню поговорим по-людски?

Диадема сначала внимательно слушал, потом прислушивался, потом поморщился и впал в ступор. После чего вздохнул и ответил:

— Хер с тобой! Пошли на кухню.