Трансфер

Глава 34 Ева

Когда тебе грустно, недели проходят медленно. Их нельзя сравнить с приливом или отливом. Скорее всего, это похоже на зыбучие пески, и чем сильнее ты пытаешься вырваться, тем больше тебя засасывает.

Прошел месяц с нашей поездки с Престоном, и я поклялась Сидни, что выйду из своего уныния, но, на самом деле, теперь только учусь лучше притворяться. В пятницу после работы я уже не могу изображать улыбку. Больше нет сил для этого.

Я погружаюсь в работу, разбираюсь с недвижимостью Ричарда. Сегодня я решаю разобрать его гардероб.

Пребывание в квартире Ричарда пробуждает самые разные чувства. Несмотря на печаль, с улыбкой вспоминаю, какие были замечательные времена. Случалось всякое, но хорошее перевешивает плохое. Я переполнена эмоциями, пересилив слезы, фокусирую взгляд на комнате. Все на месте, как и в прошлый раз. Только теперь все по-другому… пусто. Фото на столе приветствует меня. Это та же фотография, что и в моей квартире, она сделана после окончания учебы. Воспоминания вызывают улыбку.

Сразу после смерти Ричарда в квартире проводилась профессиональная уборка. Поскольку окна были закрыты в течение нескольких недель, воздух спертый, и в нем все еще витает запах отбеливателя.

Вся мебель уже продана на распродаже, и все, что остается сделать, это разобраться с личными вещами Ричарда. Тяжело вздохнув, направляюсь в спальню. Костюмы до сих пор висят в шкафу. Обувь, по-прежнему, расставлена вдоль стены. Кому теперь все это нужно? Может быть, передать благотворительной организации, которая помогает людям встать на ноги. Знаю о нескольких, которые готовят и одевают безработных для собеседования на работу. Ричард бы не возражал. Да, так я и сделаю. Схватив телефон, нахожу информацию об организациях, которые оказывают подобную услугу, затем берусь за дело.

У задней стены гардеробной нахожу лестницу-стремянку, которую, очевидно, Ричард использовал для хранения коробок на верхней полке. В течение двадцати минут я изучаю содержимое коробок. В одной — чеки и квитанции, в другой — старые фотографии. Они заставляют меня улыбаться, пока я перебираю их, вспоминая те события. После двух часов непрерывной работы каждая мышца начинает болеть, и я уже готова сдаться, но вижу еще одну коробку в дальнем углу. Для того чтобы до нее добраться, мне приходится подняться на последнюю ступень лестницы и навалится всем телом на полку. Едва дотягиваюсь до нее пальцами, но делаю усилие и, наконец, достаю ее.

Она подписана «Разное». Спускаюсь вниз и почти благополучно оказываюсь на полу, но коробка выскальзывает из руки и падает, переворачиваясь на бок.

Содержимое оказывается на деревянном полу.

Что за несправедливость, теперь все нужно убирать. Сажусь на пол и собираю все на место. Первое, что бросается в глаза, — некоторые бумаги являются фактически правовыми документами, другие — контрактами. Есть договор о доверенности между мамой и Ричардом, документы на владение организацией, информация из банка. Собрав всю стопку полностью, решаю посмотреть, что есть еще важного. Нахожу фотографию Ричарда и себя. Несколько маленьких конвертов, ничего особенного на первый взгляд, но вдруг там что-то не менее важное. Еще книга, должно быть, Джейн Остин. Выглядит словно из старой коллекции моей мамы, та, что стояла в нашей библиотеке, когда я была ребенком. Когда я переворачиваю, чтобы лучше рассмотреть, из нее выпадает бумага. Протягиваю руку, и мое сердце останавливается.

Ледяной холод пробегает по спине.

Последний кислород покидает мое тело.

Я застываю. Ноги становятся ватными.

Что это, черт побери, такое?

Все становится багряно-красным.

Я падаю на пол.

Отчаянно хватаю ртом воздух.

Я не могу дышать.

Я не могу остановить воспоминания, которые всплывают в моем сознании.

Внезапно меня сковывает боль.

На моих руках была кровь.

Уберите это! Уберите это!

Новые картинки из прошлого вспыхивают в моем сознании. Они принимают форму и рассказывают мне историю.

Сердце бешено колотится, в ушах гудит.

Мои видения ясные и реальные, и я всхлипываю.

Я была маленькой.

Очень маленькой.

Невинный ребенок.

Я сидела на полу и осторожно расчесывала волосы своей кукле. Вдалеке я услышала звуки. Не уверена, что это было, но было громко, как фейерверки на четвертое июля. Звук был такой сильный, что мне заложило уши, и стены задрожали. Я крепко прижала к себе свою куклу. Где же мама? Может быть, она знала, откуда исходит этот громкий хлопок. Звук был страшным.

— Мама?

Ответа не последовало. Пройдя по холодному деревянному полу комнаты, я выглянула в коридор.

— Мама?

Куда она пошла?

Возможно, папа знал. На лице появилась улыбка, и страх, который я чувствовала, оставил мое тело. Он всегда все знал. Мама всегда говорила, что он сможет защитить нас от чего угодно. В доме было тихо, когда я прошла по коридору в сторону библиотеки. Он часто сидел там часами.

— Папа?

Своей маленькой ладошкой я постучала в дверь, но не услышала ответа. Повернув ручку, я заглянула внутрь.

— Папа, ты там? Не могу найти маму, — говорила я, открывая дверь. — Папочка.

Я не сразу его заметила. В комнате пахло странно, как будто он задул свечу. Что это за запах? Я перешла дальше от места, где стояла, и, наконец, увидела его.

— Что ты там делаешь?

Я подошла ближе к отцу.

— Что ты ищешь на полу? Ты что-то уронил?

Он лежал под столом, лицом вниз.

— Папа?

Моя нога заскользила, я упала и ударилась об пол. Сначала рукой, потом животом.

— Ой! — запищала я, вытягивая руку вперед, чтобы подняться с пола.

И поскользнулась на чем-то теплом.

Это было на моих пальцах.

И на платье.

Мои руки были красными.

Почему руки красные?

Все было красным.

Оглянувшись, я заметила, что сидела в луже красной жидкости. Она размазалась по моему телу. Это кровь?

Почему я истекаю кровью? Я покачала головой. Мой пульс ускорился.

Я не истекала кровью.

Она не моя.

Она была…

— Папа!

Я едва могла говорить.

Из его затылка текла кровь.

Я похлопала его по плечу, и страх распространился по всему моему телу, когда он не ответил.

— Почему ты не отвечаешь мне, папа? Папа!

Я потрясла изо всех сил, и он перевернулся лицом ко мне. Его открытые глаза уставились на меня, но он молчал.

— Пожалуйста, папочка. Ответь мне.

Почему он не отвечает?

— Нет! — кричу я.

Закрываю глаза руками, чтобы прогнать из головы воспоминания.

— Нет. Нет. Нет. Нет.

Раскачиваюсь на месте.

Ком застревает в горле, но я не могу его проглотить. Я не могу дышать, не могу двигаться.

Мой отец.

Мертв.

Я нашла его.

Это было самоубийство.

Кровь.

Провожу руками по рубашке, стирая воспоминания, но в этом нет никакого смысла.

Видения разрывают мою душу. Я держу в руках записку своего отца. Его последние слова.

Рука тяжелеет.

Письмо, которое все возвращает обратно, заставляя меня вспоминать.

Предсмертную записку.

Руки дрожат, но я заставляю себя читать его последние слова.

Мне так жаль, Лора. Моим намерением никогда не было причинить вам вред. Я не хочу причинять тебе боль. Не хочу, чтобы тебе было стыдно за то, что я сделал. Иногда я думаю, что все пройдет. Что я пройду через это, и ты будешь смотреть на меня, как на мужчину, которым можно гордиться. Но теперь я знаю, я подвел тебя уже много раз. Я подвел нашу семью. Это единственный выход, единственный способ, которым я могу остановить боль, причиненную тебе. Ты была права. Все, что ты говорила, оказалось правдой. Я подвел не только тебя, но и Еву. О чем я искренне сожалею. Надеюсь, ты найдешь счастье, которое ищешь. Это единственный способ. Я не могу смириться с разочарованием, которое вижу в твоих глазах.

Пожалуйста, не печалься, я не достоин твоих слез.

Пожалуйста, прости меня за то, что я сделал.

Это единственный способ, так будет лучше.

Скажи Еве, что папа всегда будет защищать ее. Скажи ей, что я люблю ее.

Руки трясутся. Слезы текут, переходят в рыдания. Меня сотрясает дрожь. Я подаюсь вперед, теряя силы. Что это? Что это, черт подери, такое? Я понятия не имею, что происходит, но не могу двигаться. Я не могу думать. Мир закрывается. Стены приближаются. Такое ощущение, что я тону. Ледяная жидкость наполняет мои вены, когда я понимаю, что вся моя жизнь — ложь. Все, что я знаю, неправда. Ничто не имеет смысла.

Время останавливается. Все теряет свой смысл. Лежа на полу, я думаю, что ничего нет, кроме предательства. Так секунды превращаются в минуты, затем в часы, я понимаю, что все еще нахожусь на том же месте.

Все теряет смысл, но, на самом деле, все открывается с новой стороны. Каждый расплывчатый ответ. Каждый шаг, который был направлен на то, чтобы уйти от объяснений. Но нельзя избегать этого дальше. Мне нужно знать все, и мама ответит мне. Я имею на это право. Я заслуживаю знать.

Гнев питает мое тело, я покидаю квартиру Ричарда и направляюсь к ней. В коридоре тихо. Без сомнения, она свернулась клубочком в своей кровати, спрятавшись от мира. Как прекрасно, должно быть, вечно уходить от реальности вашей жизни.

— Мама?

Она не отвечает, и я делаю шаг в комнату.

— Мама. Я хочу поговорить с тобой.

— Мне не очень хорошо. Мы можем поговорить после того, как я немного отдохну?

— Нет! Ты поговоришь со мной сейчас!

Она приподнимает голову с подушки.

— В чем дело?

Она кажется более настороженной, чем обычно, но, когда в ее поле зрения попадает принесенная мной бумага, выражение ее лица меняется, она уходит в себя.

— У меня закружилась голова. Мы можем поговорить об этом позже?

— Нет, мама. Я заслуживаю ответа. Как ты могла не сказать мне? Как ты могла скрывать это от меня? Как мог Ричард?

— Мне пришлось. Нам пришлось, — ее голос еле слышен, она сломлена.

— Я… я не понимаю.

— Даже не знаю, с чего начать. Не уверена, что у мне хватит сил рассказать об этом.

— Пожалуйста, мама, — умоляю я, и она, наконец, смягчается.

— Мы были так молоды. Мы прожили хорошую жизнь. Твой отец был хорошим человеком. Это была моя вина. Все это моя вина.

Она начинает безудержно рыдать, и я не знаю, как ей помочь. Кажется, ее слезы прорвали плотину, и она не может остановить их.

— Я... я не понимаю.

— Я сказала вещи. Плохие вещи, — шепчет она.

— Мама, пожалуйста. Думаю, ты должна рассказать мне всю историю. Что случилось? И больше не говори, что ты больна, не надо прятаться. Никакой лжи.

— Я сказала ему, что он неудачник. Что он недостаточно хорош для нас. Что если он не может… не может обеспечить нам лучшее, то нам будет лучше без него.

— Но разве в этом твоя вина? — мама опускает голову вниз. — Что ты еще сказала, мама?

— Я-я.… Не заставляй меня говорить это.

— Пожалуйста.

— Я сказала ему… пропади ты пропадом. Но я не это имела в виду. О, Боже… Боже. Это полностью моя вина. Все это только моя вина.

Я забираюсь к ней в кровать, обнимаю ее. Слезы пропитывают блузку. Они, не переставая, катятся из моих глаз. Я плачу и плачу, пока поток слез не останавливается. В конце концов, перестаю рыдать и обращаюсь к ней.

— Но почему? Почему ты лгала мне?

— Я не могла.

— Ты должна была, мама. Впервые с тех пор, как умер папа, расскажи мне. Мне нужно знать все. Расскажи мне все.

Я жду, вытирая ее слезы, пока она поднимет на меня глаза. В них так много грусти, и столько раскаяния.

— Когда мы нашли тебя…

— Мы?

— Да, пришел Ричард, чтобы обсудить с твоим отцом финансовые вопросы. Как ты уже поняла, мы были банкротами. Твой отец всегда был фантазером. Он придумывал одну за другой всевозможные схемы, как разбогатеть, каждая новая более рискованная, чем предыдущая. А ведь чем больше риск…

— Тем больше награда, — киваю я.

— Я понятия не имела, что мы были финансово уничтожены, пока не услышала, как он умолял Ричарда приехать и помочь ему. Я ворвалась в комнату сразу после того, как он повесил трубку, и он во всем признался. Мы потеряли все. Когда я узнала подробности, сорвалась, накричала на него.

Прогорели даже последние инвестиции в недвижимость в Южной Америке. Застройщик должен был построить гостиницу. Твой отец был уверен, что это гарантированное вложение. Когда он впервые рассказал мне о своем новом проекте, я умоляла его не делать этого, но доход от инвестиций должен был быть невероятным. Он не мог отказаться от такого шанса. Мне так стыдно за себя. Это моя вина, это из-за меня он совершил самоубийство. Я не слышала выстрела, оставила тебя в доме с ним. Мне нужно было выйти на воздух. Я грозилась уйти от него и забрать тебя с собой. Я…я, — ее начинает трясти. — Я не…

— Пожалуйста, мама, — умоляю, чтобы она продолжила, и я узнала о тех судьбоносных минутах, прежде чем мой отец покончил с собой.

— Когда я вернулась к дому, застала стучащего в дверь Ричарда. Он сказал, что дома никого нет, но я знала, что это неправда. Я оставила тебя с отцом. Он был в здравом уме, когда я уходила, я даже не могла предположить того, что произошло. Я не знала. Ты была в своей комнате, смотрела шоу по телевизору, играла с куклой. Я решила, что ты будешь в порядке. Думала, что и он будет в порядке. О, Боже… Он мог причинить тебе боль. Что за мать бросает своего ребенка?

Она снова заливается слезами.

— Когда Ричард сказал это, я поняла, что что-то случилось. Телевизор был все еще включен, но тебя не было в комнате. Мы нашли тебя, и ты вся была в крови, лежала на нем. Я не знаю, как долго ты была там. Но... но ты не говорила, не плакала. Ты была в шоке.

— Но почему, если я его нашла, ты сказала мне, что это был несчастный случай? Что ты от меня скрываешь? Что ты не договариваешь?

— Когда мы нашли тебя, мы ничего не соображали, или, по крайней мере, я не понимала, что произошло. Ричард привел нас в мою комнату. Он заботился о нас, а по... потом позвонил в полицию. Он не сказал мне, что забрал записку, признался в этом только значительно позже. Он знал, что мы были в финансовом коллапсе, единственное, что оставалось, это страховка жизни твоего отца, хотя были пункты, не допускающие выплату, но Ричард не хотел рисковать. Итак, он взял записку и сказал, что это был несчастный случай. Когда ты, наконец, вышла из транса и начала снова говорить, то как будто забыла о случившемся. Поэтому мы никогда не говорили тебе.

— Но это не было несчастным случаем.

— Нет.

— И папа убил себя.

— Из-за меня, — говорит она сквозь рыдания.

Я чувствую онемение, встаю и подхожу к двери.

— Ты уходишь?

Стены снова давят на меня. Мне придется уйти. Я не смогу оставаться здесь. Мне нужно выбраться. Уйти из этого ада, в который меня втянули. Я знаю, что сломаюсь, но не перед ней.

— Но ты нужна мне, — кричит мама, но я уже выхожу за дверь.

Это слишком много.

Сердце разрывается в груди.

Слишком много информации.

Это как если бы мое сердце вырвали.

Слишком много лжи.

Я не в себе.

Мои плечи сжимаются, мышцы как будто закаменели. Пытаюсь помассировать плечи, но в руке непонятное покалывание.

Я неловко передвигаюсь.

Начинается паника. По моим венам распространяется яд, который душит меня.

Это все в моей голове.

Это все в моей голове.

Я могу контролировать свой собственный страх.

Владеть ситуацией.

Вдох.

Выдох.

Вдох.

Выдох.

Но сердце в моей груди продолжает бешено колотиться.

Не знаю, как долго иду, или как далеко унесли меня ноги. Я падаю на землю. Приходят новые слезы. Моя сломленная душа кровоточит прямо на улицах Нью-Йорка. Я рыдаю обо всем, что только что узнала. Я рыдаю о своем отце, который был в тот момент в полном отчаянии, что у него не было другого выхода. Я рыдаю от боли и вины, которую моя мать носила в себе, и я плачу за решение Ричарда, которое он не должен был принимать.

Как в тумане достаю свой телефон, мне нужна помощь. Пальцы ищут знакомый номер. Гудки идут и идут, но никто не отвечает, и все, что я могу сделать, это сильнее разрыдаться. Но потом я слышу голос, идущий через динамик.

— Ева?

Но рыдания не прекращаются. Они только усиливаются при звуке голоса на другом конце телефона.

— Ш-ш-ш. Пожалуйста, не плачь. Тебе больно?

Говорить еще не могу, могу только издавать бесконечные всхлипы.

— Пожалуйста, — он делает паузу, и его дыхание возвращает меня к реальности. — Где ты?

— Не знаю, где я, — наконец, отвечаю я, мой голос хриплый от напряжения.

— Ты дома?

— Нет.

— Где?

— На улице.

— Ладно, уже лучше. Назови место. На какой улице ты находишься?

— Я не знаю.

— Можешь осмотреться? Что-нибудь видишь?

— Тридцать седьмая.

— Ладно, ты знаешь улицу?

— Лексингтон. Мне пора идти.

— Пожалуйста, оставайся там… — без лишних слов я сбрасываю вызов.

Я сломлена, боюсь, что отключусь из-за сумасшедшего ритма сердца. Сползаю вниз на землю, рядом с крыльцом здания, и выплескиваю все наружу. Чувствую боль, когда моя маленькая рука касается ледяного тротуара. Струйка пота пробегает вниз по моей спине. Где-то рядом, сквозь туман, я слышу свое имя.

Он здесь, его взгляд обжигает.

— Что ты здесь делаешь? — бормочу я, опустошённая и измотанная.

— Мне нужно было убедиться, что ты в порядке.

— Так ты нашел меня?

— Конечно, я нашел тебя.

— Ты здесь как мой врач или как друг?

— Как бы ты хотела?

— Все. Мне нужно, чтобы был и тем, и другим.

— Тогда так и будет, — плечи трясутся от рыдания. — Я буду всем, кто тебе нужен.

— Пожалуйста, обними меня, — умоляю я.

Он кивает и садится на ступеньки рядом со мной.

— Не отпускай меня.

— Никогда.

Он тянет меня ближе в свои объятия, укачивает как ребенка. Мое тело дрожит от очередной волны рыданий, я не в силах остановиться.

— Что случилось? Что происходит?

— Я... я не могу. Слишком много всего.

Престон поворачивает мой подбородок, наши взгляды встречаются.

— Пожалуйста.

— Это не случайность.

— О какой не случайности речь? Я не понимаю.

— Мой папа… не случайно.

И я утыкаюсь носом в ладони, положив голову ему на колени. Он выводит круги на моей спине, это успокаивает. Его руки успокаивают.

— Дыши. Вдох. Один, два, три. Выдох. Один, два, три.

Недостаток воздуха уже не так очевиден. Престон чувствует это, он ждет, продолжая гладить меня по спине, пока я не успокаиваюсь.

— Что ты имеешь в виду, говоря, что это не случайность?

— Я… я нашла письмо. Он сделал это.

— Что сделал? Что он сделал?

— Он покончил с собой, — отвечаю я. — Он потерял все и покончил жизнь самоубийством. Он оставил нас добровольно, сделал это специально, даже несмотря на меня, — кричу я. — Почему даже такого аргумента, как я, ему было недостаточно?

Престон обнимает меня. Он держит мое дрожащее тело, пока я не перестаю плакать, пока не прекращаются последние всхлипы, и я не замираю.

— Пожалуйста, не покидай меня, — шепчу я.

— Ш-ш-ш. Тс-с. Я здесь.

— Пожалуйста, не оставляй меня, — снова шепчу я.

На этот раз я поднимаю голову, чтобы встретиться с его взглядом. Я уже сказала гораздо больше, чем можно сказать, и он понимает каждое слово.

— Никогда, — он встает и поднимает меня на ноги, принимая мой вес на себя.

— Куда мы идем?

— Я провожу тебя домой.

Медленно, чеканя шаг, Престон ведет меня вниз по Лексингтон, пока мы не добираемся до Тридцать пятой. Я ожидала, что он пойдет дальше, оставив меня у моего дома, но мы оказываемся в соседнем квартале возле его особняка, и он ищет ключи.

— Я думала…

— Не хочу оставлять тебя. Мне нужно убедиться, что ты в порядке. Поэтому я привел тебя к себе.

— Спасибо, Престон.

Вместе мы входим в его квартиру. Он снимает свое пальто и вешает на входную дверь, потом мы идем к гостиной.

— Скажи мне, что случилось?

— Это трудно объяснить, чтобы ты мог понять.

Он кивает, берет мою руку в свою, добавляя мне уверенности этим маленьким жестом.

— Я была в квартире Ричарда, пыталась разобрать его гардероб и нашла коробку. Внутри были личные вещи. Бумаги, подтверждающие мамины права на фирму, дарственную на квартиру, которую купила для нас компания. Еще была книга. Книга Джейн Остин. Я полистала ее, и оттуда вылетело письмо.

Слова иссякли, мне нечего добавить.

Вдох — выдох. Вдох — выдох.

— Я понял, о чем ты.

— Он писал, что ему жаль, писал, что моя мама была права насчет него, — я делаю глубокий вдох. — Мама сказала ему, что нам будет лучше без него. Он потерял все, а она сказала ему такое.

Престон кивает.

— Как она могла сказать такое? Как она могла сказать ему, что нам будет лучше, если он сгинет? Это ее вина.

— Я знаю, что ты сейчас зла. И это понятно, что ты винишь мать. Но твой отец явно переживал кризис, он не мыслил рационально в тот момент. Он чувствовал, что у него нет другого выхода, кроме как уйти из жизни. Ты можешь винить свою мать сколько угодно, это неизбежно. Но из того, что ты рассказывала мне о ней, очевидно, что она винит себя не меньше. Тебе нужно простить ее.

— А его? Как мне простить его? Как мне простить тот факт, что он не любил меня достаточно, чтобы остаться на этом свете?

— Ты должна принять это своим сердцем, понять, что он действительно чувствовал, что у него не было иного выбора. Он был в шоке. Простить и любить его, несмотря на его поступки.

— Не знаю, смогу ли я.

— Сможешь и простишь. Ты удивительный человек, и, если кто-то и способен на прощение, то это ты.

— Откуда ты знаешь?

— Потому, что я верю в тебя.

И опять он находит правильные слова. Слова, которые я так хотела услышать. Слова, которые мне нужно услышать.

— Это будет исцелением твоего горя. Простить ее. Простить его.

— Ты так говоришь, будто знаешь это наверняка.

— Знаю.

Выгибаю бровь, глядя на него.

— Речь о моем личном опыте, я не хочу сопоставлять это с твоим.

— Или ты просто не доверяешь мне ту частью своей жизни.

— Доверяю, — изрекает он на выдохе. — Я рассказывал тебе, что, когда учился в колледже, у меня была девушка. Мы встречались. С одной стороны, она была безупречна, но была и другая сторона ее жизни. Это сейчас я знаю, что она страдала от биполярного расстройства, но в то время, естественно, ничего не знал. Она была бесшабашной и веселой, но когда она была не в себе, это было печально… — его голос затихает. — Она совершила самоубийство на втором курсе.

— Мне очень жаль. В этом причина?

— Что я стал психотерапевтом? Да. Я никогда не видел знаки, если бы только знал — как, я бы помог ей пройти через ее кошмары.

От удивления мои глаза увеличиваются, сердце усиленно бьется в груди.

— Кошмары? — шепчу я, глядя на него, собирая кусок головоломки, подходящий друг другу. — О, мой Бог. Все это время ты был так напуган, что у меня трансфер, ты был со мной, потому что… Я замена? Ты пытался найти способ для себя, чтобы исправить свои ошибки?

Престон теряет самообладание, наклоняется вперед, обхватывает ладонями мое лицо, и прежде чем я понимаю, что происходит, он набрасывается на меня, яростно целуя.

Когда мы останавливаемся, его неровное дыхание щекочет мои губы.

— Как ты можешь сомневаться во мне? Как ты могла подумать, что это нечто другое, что происходит между нами?

— А что между нами происходит? Что ты чувствуешь ко мне?

— Все. Я чувствую, что ты для меня все. Ты все, о чем я думаю и мечтаю, каждая секунда без тебя — это вечность. Думаешь, это не убивает меня? Думаешь, что это не причиняет мне боль?

И снова наши губы сливаются, пробуют друг друга, наслаждаясь каждым прикосновением языка.

Движение его большого пальца заставляет меня полностью открыться для него, и он дарит мне всепоглощающий поцелуй.

Сильные руки тянут меня ближе. Они окружают меня, пленят, сильнее связывают меня с ним.

Его прикосновение возбуждает.

Каждый дюйм моей кожи загорается, желая испытать более пьянящее чувство.

Престон отстраняется, но наши глаза закрыты.

Я чувствую, как его дыхание щекочет мои губы.

Наше дыхание смешивается.

Наши губы едва соприкасаются, мы вдыхаем друг друга.

Страсть между нами набирает обороты.

Обвиваю руки вокруг его шеи, он поднимает меня на руки и направляется к спальне. Оказавшись в комнате, Престон опускает меня на кровать и, прежде чем отступить, дарит еще один глубокий поцелуй. Его ледяные голубые глаза изучают меня.

Он молча снимает свою одежду… а потом раздевает меня.

Мое тело сотрясается и дрожит от эмоций, воздух вокруг нас наэлектризован.

Это больше, чем секс.

Это больше, чем утешение.

Он не произносит вслух, но я вижу это в его глазах. Есть лишь двое влюбленных людей.

Когда он возвращается ко мне, то начинает с крошечных поцелуев на шее, затем пробирается вниз к ложбинке груди. Я чувствую его теплые руки. Мое тело выгибается навстречу, чтобы дать волю его пальцам, ласкающим оба соска. Кончиком языка он выводит круги на одном, потом другом. Он лижет с осторожностью, пока я не начинаю стонать от удовольствия.

Мне нужно больше. Намного больше.

— Пожалуйста, — умоляю я, и он отвечает на мои мольбы, удобнее располагаясь между ног.

Рваный вдох эхом проносится через комнату. Его пальцы — катализатор моего безумного желания, его рука скользит между нами, находя удобное положение.

Страсть наполняет мою кровь. Необходимость почувствовать его внутри — это все, о чем я могу сейчас думать.

С жадностью ласкаю его напряженную длину, дразня чувствительную кожу.

Престон толкается вперед, и когда входит, у меня перехватывает дыхание.

Откидываю голову на подушку и закрываю глаза, пока он берет меня снова и снова.

С каждым новым толчком я теряюсь в ощущениях.

— Открой глаза. Я хочу видеть. Хочу видеть всю тебя.

Открываю глаза и теряюсь в голубом море. Весь мир уплывает. Вдохи и стоны ослабевают, дрожь утихает, я всем телом прижимаюсь к нему.

Его руки сильнее сжимают меня, а дрожь его тела отдается во мне. Престон наклоняется и нежно целует мою шею, дразня языком.

— Продолжая наши отношения, чувствую, что воспользовался тобой. Я хочу тебя, хочу тебя больше, чем ты можешь себе представить, но дело не только в моем удовольствии, все намного серьезнее, хотя, по идее, я должен был помогать тебе.

— Это и было бо́льшим. И ты сам это подтвердил. Ты открылся мне, поведав свою историю. Каждая крупица, которую ты дал, помогла мне.

Он отводит взгляд.

— В чем дело Престон? — он не смотрит на меня. — Просто скажи мне.

— Ева…

— Нет, не говори мне просто… Ева. Не после всего случившегося. Ты знаешь, это что-то значило, что это намного больше. Неужели ты не видишь?

— Мы все еще не можем быть вместе. Я твой врач.

— Ты больше не мой врач.

— Семантика.

— Как ты можешь говорить так? Ведь то, что происходит между нами, это не просто так. Как ты можешь оттолкнуть меня теперь? Ты боишься? Чего? Того, какой я могу стать? Что я стану похожей на нее? Из-за моего отца?

— Я боюсь. Но дело не в этом. Я боюсь другого, последствий того, что мы сделали, и всего того, что мы узнали. Все будет напрасным, если мы пойдем по этому пути. И хоть ты уже не мой пациент, но это не значит, что у меня не будет неприятностей, если узнают про нашу связь. Я все еще могу потерять лицензию на работу, и тогда не смогу больше быть волонтером в больнице. Я не смогу помогать людям. И, честно говоря, после того, что мы только что узнали о твоем отце, это еще более веское основание для трансфера. Между потерей Ричарда и появлением подавленного воспоминания об отце, возможно, ты неосознанно проецируешь свое чувство покинутости на меня. Ты могла бы найти кого-то более опытного, того, кто поможет тебе понять, что то, что ты действительно чувствуешь не трансфер. До тех пор мы не можем видеться.

— Пожалуйста, не отпускай меня. Ты — все, что у меня есть.

— Но вот в этом-то и проблема. Я не могу быть твоим костылем. Ты сама должна научиться держать себя.

Его слова повисают в воздухе. Они крадут кислород, как ядовитый газ, медленно убивая меня.

— Что теперь? — интересуюсь я, все еще лежа в его объятиях. Наши сердца по-прежнему бьются в унисон.

— Вернемся к тому, что было раньше.

— И как это было?

— Я каждый день мечтаю заполучить возможность переписать прошлое, чтобы никогда в тот день не заходить в больницу.

У меня такое же желание, но я молчу…

Скажи, что этого достаточно. Рискни ради меня. Борись за меня. Дождись меня.