Трансфер

— Спасибо.

Я захожу в лифт и нажимаю кнопку этажа доктора Монтгомери. Слышится спокойная музыка. Пока лифт поднимается, в моем животе образуется пульсирующий узел. Мысль о том, что я буду сидеть напротив этого человека, а он будет копаться в моем грязном белье, вызывает не очень приятные чувства. Не уверена, что смогу пройти через это, но поскольку я уже так далеко зашла, то решаю сделать решающий шаг. Глубоко дышу, легкие расширяются с притоком кислорода, и я пытаюсь успокоиться. Когда лифт останавливается на нужном этаже, я выхожу и ищу его кабинет. Меня встречает женщина средних лет, сидящая за столом.

— Я Ева Гамильтон. У меня назначена встреча с доктором Монтгомери.

— Да, пожалуйста, присаживайтесь. Он встретится с вами через несколько минут. Мне нужно увидеть копию вашей страховой карты. Кроме того, у меня для вас есть несколько анкет, чтобы заполнить, пока вы ждете.

Ее голос звучит монотонно, как будто она произносит эти слова бесчисленное количество раз.

Открываю сумочку и подаю свою карточку. Когда она возвращается, я беру стопку анкет, и сажусь на пустой стул. Попутно достаю свой телефон, чтобы написать сообщение для Сидни.

Я: Эй, Сид. Я на месте и пока все нормально. Напишу тебе, когда отправлюсь в ресторан.

Сид: Удачи.

Я: Спасибо, она мне понадобится.

Мои глаза сканируют листы предо мной. Семь страниц. Семь долбанных страниц вопросов. Начиная с самой примитивной информации, ведущей к...

Я просматриваю немного дальше по списку, вижу вопросы про семью. Сердце замирает в груди. Неужели он не может просто отказать мне в приеме, а не заставлять отказаться по причине моего нежелания отвечать на эти вопросы? Представляю, как переверну страницу, а там окажутся знаки и пятна чернил, которые я должна буду описать.

Охарактеризуйте ваши достоинства? Что это? Я устраиваюсь на работу?

Каковы ваши методы решения проблем? Я должна записать перечень?

Есть ли проблемы со сном? Понятно же, я не была бы здесь, если бы могла разобраться со всем этим.

Просматриваю дальше по списку...

Отметить.

Отметить.

Отметить.

Пожалуйста, не проблема. Господи, чем я занимаюсь?

Вы принадлежите к какой-либо религии или духовной секте?

На этом вопросе я поднимаюсь со своего места.

Я ухожу отсюда.

Это смешно.

Пока двигаюсь к двери, слышу скрип. Оглядываюсь через плечо, и мои глаза расширяются, когда я вижу человека, стоящего передо мной.

Как так получается, что каждый раз, когда я его вижу, у меня захватывает дух? Я никогда не видела более красивого мужчину. Он великолепен. Но даже это слово не может описать его полностью. Он высокий. Его сильное подтянутое тело возвышается над моим хрупким. Этот мужчина, его присутствие...

Он выглядит внушительным. Как будто он один может заставить мир сойти со своей оси.

Доктор Монтгомери прищуривает глаза и продолжает смотреть. Это нервирует и в тоже время волнует. Но он встряхивает головой, момент потерян. Расправив плечи, он направляется ко мне.

— Привет, Ева.

Мое имя соскальзывает с его языка, словно плавная мелодия. Возможно, таким прекрасным баритоном следует петь.

— Здравствуйте, доктор, — отвечаю я тихо.

Он тянется вперед и берет мою руку.

— Приятно видеть тебя снова. Но, пожалуйста, знаю, что я твой доктор, но ты можешь называть меня Престон, — он замолкает, как будто неуверен. — Если это позволит тебе чувствовать себя более комфортно.

О чем я думала, решив прийти к этому человеку? Я отчаянно пытаюсь разобраться со своим дерьмом, но этот парень... Нет. Он слишком шикарен. Мне нужно встретиться с кем-то постарше — намного, намного старше. Может быть, с мужчиной лет семидесяти, который носит крошечные очки в проволочной оправе.

Престон посылает мне небольшую улыбка, и, я клянусь, у меня в животе просыпается тысяча бабочек.

— Пожалуйста, проходи в мой кабинет.

Другая его рука указывает на дверь рядом с тем местом, где мы стоим. Она приоткрыта и внутри темно. Зловеще.

— Хм, ладно.

Чувствую, что моя рука, по-прежнему заключенная в его руке, тяжелеет.

Мое тело не может двигаться, замерло. Я застываю на месте. Готовая сбежать. Готовая снова зарыть свою голову в песок и притворяться, что мне не надо быть здесь. Я смотрю в сторону выхода, а затем снова на него, и встречаюсь с ним взглядом.

Его полные губы растягиваются в утешительной улыбке.

— Все будет хорошо. Не волнуйся, нет ничего необычного, — шепчет он, но ни одна часть моего трясущегося тела не верит ему.

Инстинктивно пячусь спиной к двери, расцениваю свои варианты: уйти и позволить страху завладеть мной, или последовать за этим человеком.

Наши тела близко, мы в нескольких шагах от его кабинета. Он резко останавливается, и я чуть не врезаюсь в него, когда он включает там свет. С широко раскрытыми глазами я осматриваю его кабинет, а потом снова смотрю на него. Его присутствие заполняет небольшое пространство. Он притягивает, и мои внутренние барьеры вновь выстраивают стену. Как я могу говорить с человеком, один вид которого лишает меня душевного равновесия? Он поглощает весь кислород из воздуха, просто стоя рядом.

Мое дыхание становится рваным, когда я двигаюсь далее в комнату. Втягивая воздух маленькими порциями, я стараюсь очистить свою голову. Мне нужно сделать это. Я должна остановить кошмары, и это мой единственный вариант, поэтому мне нужно блокировать мою тягу к этому человеку.

— Почему бы тебе не присесть на диване? — говорит он, когда идет к столу, который находится вдоль дальней стены, и берет блокнот.

Я сижу на красном бархатном диване и смотрю вверх, понимая, что он за мной наблюдает, пока я усаживаюсь. Его глаза отслеживают каждое мое движение, он садится поудобнее в кресло напротив журнального столика.

Положив блокнот на колени, он вытягивает руку и запускает пальцы в волосы.

— Ладно, — он говорит так, будто собирается с мыслями.

Мое сердце сильнее бьется груди, пока я жду начало разговора. Мое дыхание громкое, я нахожусь в ужасе, пока в моем животе все сжимается, лицо горит, а на лбу выступает пот.

— Просто дыши, — бормочет он. — Это будет несложно. Обещаю. Сначала я задам тебе очень простые вопросы и сделаю для себя пометки того, что ты скажешь, чтобы после мне было легче воскресить это в своей памяти. Все в порядке?

Я кусаю губу.

— Да, все в порядке.

— О, и, пожалуйста, не стесняйся прервать меня в любой момент, и, если ты решишь, что нужно сделать паузу, мы сможем остановиться, когда пожелаешь.

Сглотнув, я киваю.

— Итак, давай начнем немного с того, когда началась твоя тревога, что привело тебя в больницу и немного о том, что привело тебя сюда сегодня.

— Разве мы не можем поговорить о чем-нибудь попроще?

У меня вырывается нервный смешок, и я замечаю, как правый уголок губ доктора приподнимается в полуулыбке, отчего на щеке появляется маленькая ямочка.

— Можем, но в чем тогда прикол нашей первой встречи? — шутит он, и мои плечи расслабляются. — Так, как ты себя чувствуешь сегодня?

Я наклоняю голову и думаю, что ответить.

— В порядке. Устала. Не выспалась, — признаю я на вздохе.

Он кивает.

— Это я могу понять. Нервничала сегодня?

— Да. Думаю, немного было.

— Что-то еще, что тебя тревожило?

Кусаю нижнюю губу и терзаю ее до боли. Престон берет ручку и делает заметки на листке бумаги, затем переводит свой пристальный взгляд на меня.

— Попроще? — улыбается он.

Я киваю.

— Вы всегда жили в Нью-Йорке?

— Хм, да. Я имею в виду, что не родилась в городе, мы переехали сюда, когда я была маленькой, — уточняю я.

— О, тогда где ты родилась? — он наклоняется вперед, отодвигая свою записную книжку, и внимательнее изучает меня.

— Я из Лонг-Айленда, родилась там.

— А ты работаешь? Или учишься?

— Я работаю в маркетинговом отделе в Stone Agency. Это фирма, оказывающая полный спектр услуг. Мы специализируемся в моде и развлечениях.

— Очень интересно.

— Да, мне нравится, — пожимаю плечами, выдавливаю подобие небольшой улыбки, на что он смеется.

— Звучит немного скучно. Вот быть психотерапевтом — это гораздо интереснее.

Он подмигивает, поднимая мне настроение, и это работает, потому что теперь я смеюсь, уходит напряжение из мышц, и я расправляю плечи. Когда мой смех прекращается, он становится серьезным и выпрямляет спину.

— Готова к сложному вопросу? — спрашивает он, и я киваю. — Давай обсудим твой первый визит в больницу. Это не трудно?

Его голубые глаза встречаются с моими.

— Полагаю.

— Для того, чтобы это сработало, ты должна доверять мне. Можешь ли ты сделать это? Можешь довериться мне?

— Не уверена, что смогу, но я попробую. Ну, как известно, я попала в аварию. Очевидно, после меня доставили в больницу.

Я слишком смущена, чтобы рассказать ему обо всех панических атаках и ночных кошмарах, так что молчу и пытаюсь придумать, что еще сказать. Слышу, как на заднем фоне тикают напольные часы.

Доктор Монтгомери тянется через стол, берет очки и надевает. Он поправляет их, пока они точнее садятся на его нос, и затем смотрит вниз на бумаги. Когда он смотрит вверх, я клянусь, мое сердце останавливается. Смотрю в его глаза, понимаю, что то, как он носит эти очки, выглядит... сексуально.

Он слишком идеален.

Он упирается руками в подлокотники кресла и изучает меня.

— Ты в порядке? Что происходит?

Я пытаюсь себя успокоить, проклиная за то, что так явно поддаюсь его обаянию.

— Хм, я просто нервничаю. Напугана. Отчасти... я не знаю. Потеряна? Я не уверена, должны ли мы обсуждать все это и то, как ты помог мне тогда.

— Это нормально, особенно для тех, у кого такая консультация впервые, — уверяет он меня.

— Ну, это хорошо, буду знать. Счастлива быть хоть в чем-то нормальной, — резко отвечаю я.

Нет ничего нормального в моей панике, когда я думаю о том, чтобы озвучить мои кошмары и страхи перед этим мужчиной. Намного проще было в больнице, когда я думала, что никогда не увижу его снова.

— Нормально — это просто определение, которое мы используем для себя, чтобы обозначить рамки, Ева. В нашей беседе не может быть рамок, — подмигивает он, и я на удивление высоко оцениваю этот небольшой жест, потому что, увидев его улыбку, улыбаюсь в ответ. — Поэтому, думаю, нам следует начать с самого начала. Я часто прихожу к выводу, что большинство проблем связано с этим. Единственное решение — установить причину и следствие, понять с чего все это началось.

— Возможно.

— Как насчет того, чтобы ты рассказала немного о своей семье?

Мгновенно мои мышцы напрягаются. В любое время темы, касающиеся моей мамы, вызывают спазмы у меня внутри. Я люблю ее, но быть ее основным опекуном в моем возрасте достаточно трудно.

— Моя семья — это только моя мама и я, — пытаюсь улыбаться, но вместо этого мои губы дрожат, выдавая меня.

— Где твой отец?

— Он умер в результате несчастного случая, когда я была маленькой, — хочу растаять, притвориться, что меня здесь нет, отступить за границы своего разума.

— Сколько тебе было? — его голубые глаза, нежные и искренние.

— Четыре, — отвечаю я, прежде чем успеваю себя остановить.

— Это, должно быть, было тяжело для тебя.

— Честно говоря, я даже не помню его. Большинство моих детских воспоминаний — это мама и я. И Ричард, конечно. Не помню, говорили ли мы о нем в больнице. Он был лучшим другом моего отца, — делаю глубокий вдох. — И ещё он был моим шефом.

— Так ты знала Ричарда очень близко?

— Он фактически вырастил меня. Это были его похороны, когда я уже уезжала после прощания и попала в аварию.

Знакомое чувство страха давит на сердце. Все мое тело напрягается. Вскоре появится боль в спине, после перейдет на грудь. Это словно удар кинжалом между лопаток, и я пытаюсь растереть эту боль.

— Очень сожалею о твоей потере. Если ты не возражаешь, я спрошу, как это произошло?

— У него случился сердечный приступ. К тому времени, когда... я нашла его.

Убираю руку со спины и прижимаю ее ко рту, чтобы сдержать рыдания.

— Знаю, это, должно быть, тяжело для тебя. Хочу, чтобы ты сделала глубокий вдох. Можешь это сделать? — я пожимаю плечами. — Как это случилось?

— Помню, что звонила ему, но он не ответил. Мне нужно было забрать кое-что у него для совещания. Я как раз была у мамы. Он... он жил в том же здании, где и она. Когда я добралась к нему, то нашла его уже мертвым. Я... Я помню все как в тумане, на грани потери сознания. Позвонила 911, даже вернулась к матери, чтобы рассказать ей. Я была убита горем и не могла полноценно оценивать происходящее.

— Так, когда именно ты перестала оценивать? Что ты помнишь?

Я делаю медленный вдох и выдох, чтобы не начать задыхаться.

— Когда я снова увидела его тело, но уже в гробу. Вот когда это произошло. До этого я все ещё отказывалась верить в происходящее. Но в тот момент реальность ударила меня, и я поняла, что Ричард мертв.

Слезы льются из моих глаз, и я пытаюсь их вытереть.

Престон берет ручку и строчит что-то в своем блокноте.

— Это был первый раз с момента смерти твоего отца, когда ты присутствовала на похоронах?

Я киваю.

— Я знаю, что ты была маленькой, когда умер твой отец, но ты что-нибудь помнишь?

— Нет.

Доктор снова быстро пишет, а я очень хочу заглянуть через его руку и прочитать, что он там написал. Когда Престон кладет свою ручку в сторону, поднимет глаза, и наши взгляды встречаются.

— Ты сказала, что он был тебе как отец. У него были отношения с твоей матерью?

— О, Господи, нет. Ей едва хватает сил передвигаться, чтобы почистить зубы. В ее жизни не было места для нового мужчины.

— А какие у тебя с ней отношения?

— Напряженные. Утомительные.

— Не хочешь рассказать мне немного про это?

— Я должна говорить про это сегодня?

Пожалуйста, скажи нет.

— Нет, нет, — о, слава Богу. Услышав, что мне необязательно рассказывать сегодня то, что я не готова, я облегченно вздыхаю и расслабляю мышцы спины. — Есть какая-то тема, что-то конкретное, что вызвало дискомфорт, потому что мы это обсуждали?

— Мне — нет. Не совсем, — нервно улыбаюсь я.

— Тогда, как насчет того, чтобы попробовать поговорить еще немного? Если будет тяжело, мы можем остановиться.

— Ладно, — шепчу я.

Проходят минуты, и мы меняем тему, говорим ни о чем. Это легче, чем говорить о моей матери или душераздирающе обсуждать тему похорон Ричарда. Мы не говорим о моем отце. Мы говорим на простые, обыденные темы. Темы, которые заставляют меня чувствовать себя комфортно. Темы, которые заставляют меня улыбаться. Но в конце концов эти темы заканчиваются, и я замечаю, что доктор Монтгомери смотрит на часы. Понимание того, что наша встреча подходит к концу, оставляет меня со смешанными чувствами. Я все равно радуюсь тому, что сделала, мне будет не хватать комфорта, который я почувствовала во время нашего общения. Хорошо, что есть такие люди, которые могут выслушать, дать совет и наставления, в которых я так отчаянно нуждаюсь после смерти Ричарда.

Это было хорошо. Прийти к нему было правильным решением. С плеч словно сваливается небольшой груз.

— Сегодня ты провела большую работу. И сделала ты это действительно хорошо. Первый шаг — самый трудный. Но у тебя получилось.

Престон улыбается и берет со стола черный кожаный блокнот. Когда я тяну к нему свою руку, наши пальцы соприкасаются. Мягкая кожа его большого пальца задевает мою, это отзывается румянцем на моих щеках, когда доктор передает мне блокнот.

— У меня есть для тебя небольшое задание.

— Задание?

— Да, я хочу, чтобы ты вела дневник. Записи о том, как ты себя чувствуешь. Если паническая атака начинает формироваться, запиши первые признаки. Неважно, что ты думаешь, или что чувствуешь в тот момент, я хочу, чтобы ты записывала, договорились?

— Ты будешь читать это после? — пожалуйста, скажи нет. Пожалуйста!

— Я буду просить тебя, чтобы ты читала мне, о чем написала, так мы сможем определить твои триггеры, но нет, сам я читать не буду (прим. Триггер (от англ. trigger) — событие, вызывающее у человека, больного ПТСР, внезапное репереживание психологической травмы, само по себе не являющееся пугающим или травматичным. Больные посттравматическим стрессовым расстройством обычно всеми силами сторонятся встреч с триггером, стремясь избежать нового приступа. Чаще всего триггер является частью травмирующего переживания: плач ребёнка, шум машины, нахождение на высоте, изображение, текст, телепередача и т. д.).

Это я могу принять, пока буду уверена, что смогу выбрать то, что говорить ему.

— Хорошо. Я сделаю это.

— Отлично. Кроме этого, я отправлю по электронной почте несколько методов и практик, как бороться с наступающей паникой.

Я смеюсь над его предложением.

— Я просто представила себе обновленные устаревшие методы, которыми ты заставишь меня воспользоваться.

— Нет, ничего подобного.

На мгновение на его губах появляется улыбка, но только на мгновение, потому что он тут же берет себя в руки, и маска профессионала возвращается. Неважно, насколько мало это было, но я уже скучаю по его улыбке.

— Там будут примеры техники дыхания и визуализации упражнений. Еще оставлю тебе информацию о нескольких группах поддержки, на которых можно поприсутствовать, если сочтешь необходимым. Веришь или нет, но есть много людей, которые после перенесенного горя страдают от похожих панических атак. Возможно, захочешь пообщаться с другими, кто прошел через подобное.

Престон склоняет голову над столом. Я наблюдаю, как он строчит что-то на обратной стороне визитной карточки, поднимает и передает мне.

— И, если будет необходимость, я написал тебе мой прямой номер. Пожалуйста, не стесняйся позвонить мне.

Иметь его номер опасно. Мысль о телефонном звонке... Я никогда не смогу воспользоваться им. Если только я это сделаю, боюсь, никогда не захочу остановиться.

— Я даже не рискну это сделать, доктор Монтгомери.

— Возможно не сейчас, но, может, наступит время, когда ты будешь нуждаться в этом.

Надеюсь, что он не прав.

Я стараюсь написать Сидни сразу, как только выхожу, но она не отвечает, так что я возвращаюсь домой.

— Как все прошло? — кричит она из гостиной, пока я закрываю дверь.

Роняю ключи на столик, повернув голову в ее сторону. Иду в гостиную, она бросает в сторону журнал, который читала, и наклоняется вперед, очевидно, ожидая, когда я начну рассказ.

— Хорошо, — бормочу я.

— Ты должна мне все рассказать. Вы выяснили причину твоих кошмаров?

— Сид, это была моя первая консультация, — невозмутимо говорю я. — Неужели ты думаешь, мы выяснили это так быстро?

Она морщится.

— Ну, и о чем вы тогда говорили?

— Он спрашивал о моей работе. Я рассказала ему о маме.

— Ты сказала ему о своей маме? — в ее огромных глазах шок.

— Ну, я рассказала ему, что моя семья — это только я и она, вот и все.

— О-о.

— Это было странно, Сид. Рассказывать кому-то свои проблемы.

— Что-нибудь еще?

Я издаю стон.

— Боже мой, Сидни, я не успела открыть дверь, и ты уже устроила мне допрос с пристрастием, — сажусь рядом с ней на диван. — Я умираю с голоду. Может, закажем что-нибудь?

— Да, конечно.

— Что закажем?

Достаю свой телефон и просматриваю номера доставки, сохраненные в нем.

— Пицца?

— Пицца — это хорошо. Итак, это все, что я получу? Странно.

— Да. Ты же понимаешь, я не знала, о чем говорить и чего ожидать, что странно.

— Итак, в принципе, ваше первое общение было похоже на первое неловкое свидание, верно?

— Это именно то, на что это было похоже.

И да, это было почти оно. Этот неловкий момент, когда ты смотришь на парня и думаешь «Господи, он всегда такой красивый?». Только это было не свидание. Он — мой врач, так что сейчас подобные мысли неуместны.

— Говоря о первом свидании... Он все еще такой же горячий, как и раньше?

— О Боже, Сид! Оставь меня в покое! — я смеюсь и кидаю в нее подушку.

Она делает вид, что напугана.

— Хорошо, я собираюсь принять быстрый душ.

— Ладно, я останусь здесь и закажу пиццу.

Подруга посылает мне воздушный поцелуй.

— Спасибо.

Сидни выходит из комнаты, потом смотрит через плечо и открывает рот, чтобы сказать что-то, но я останавливаю ее.

— Иди в душ, от тебя пахнет.

На что я смеюсь.

Как только она уходит, я откидываюсь на спинку дивана, и мои мысли возвращаются к моей терапии. Боже, надеюсь, что это поможет.

Порывшись в сумочке, я достаю блокнот и прищурившись, смотрю на него. В этом нет ничего необычного.

Запись в дневнике:

Я ненавижу, что я должна делать это. Не уверена, что это будет реально работать. Ну, у меня не было приступа паники, так как я получила этот дневник всего несколько часов назад. Что же вместо этого мне написать про свой первый раз. Черт, звучит не очень хорошо. Слава Богу, доктор Монтгомери не будет это читать.

Первая паническая атака. Моя первая паническая атака произошла на похоронах Ричарда. Я понятия не имею, с чего это началось. Минуту назад я была там, и затем перенасыщение кислородом, и я прихожу в себя после аварии. Я помню мелочи.

Я помню свое учащенное сердцебиение.

Я помню, как холодный пот выступает у моих бровей.

Я помню, что потерялась в своих мыслях.

Потом я ничего не помню.

Отодвигаю свой блокнот и смотрю на слова, которые написала. Описание того, что я чувствую, немного меня успокаивает, как, собственно, стихают и чувства. Они не владеют мной. Доктор Монтгомери, очевидно, больше, чем просто красивое лицо. Он знает, о чем говорит.

Может быть, еженедельные консультации с доктором — это не так уж и плохо.

Глава 10

Престон

Какого хрена я делаю? Я не должен был разговаривать с этой девушкой, не говоря уже о лечении. Я знал, что это случится; я пытался подготовить себя, но ничто не могло подготовить меня к тому, что я чувствовал, когда она сидела в кабинете напротив меня.

Это было так, будто из моих легких выкачали весь кислород. Я знал прямо там и тогда, что это не нормальное состояние. На секунду, когда наши взгляды встретились, я знал, что мне нужно сказать ей, чтобы она ушла. Ушла и не возвращалась. Она слишком похожа на Слоан и, все же, она отличалась от нее. В первую секунду, как она заговорила, это стало более очевидным, насколько разными они были. Слоан была слабой, но эта девушка… Ева Гамильтон... Она не может видеть этого, но она одна из самых сильных людей, которых я когда-либо встречал.

Смотрю в окно, кажется, что вот-вот выпадет снег. Холодный и угнетающий, как и все снаружи, такое чувство, будто стены моего офиса сжимаются. Вновь всплывают мои прежние проблемы. Я стискиваю зубы. Именно такие чувства эта девушка пробуждает во мне. Она заставляет меня вспоминать. Она напоминает мне обо всех моих неудачах, ошибках и недостатках, но больше всего ее присутствие напоминает мне о том, что я потерял.

Телефон, зазвеневший на моем столе, вытаскивает меня из моего внутреннего смятения. Определитель номера показывает, что это мой старший брат. Интересно, что ему нужно в это время дня. Обычно он слишком занят, чтобы поговорить в рабочее время. Я поднимаю трубку, но не успеваю ничего сказать, потому что он произносит одну фразу, которая наносит мне удар в живот.

— Ты мне нужен.

Твою мать.

— Для чего? — спрашиваю я. — Что случилось?

— О, Боже, ничего серьезного, — он смеется на том конце линии. — У нас годовщина, а я был так занят на работе, ну, и, забыл.

— Ничего себе, ты забыл про юбилей? Это довольно низко даже для тебя.

— Тебе не обязательно напоминать мне, какой я, черт побери. Но хорошая новость в том, что она никогда не узнает правду обо мне. Я весь день думал над тем, что бы придумать. Решил, что мне понадобится твоя помощь.

— Так чем я могу помочь?

— Я удивлю ее поездкой в следующем месяце.

— И?

— Мне нужно, чтобы кто-то присмотрел за детьми. Сможешь? — он испускает долгий выдох.

— Все, чем могу. Ты же знаешь это.

— Да, знаю. Спасибо, Прес.

Повесив трубку, все, что я могу сделать, это покачать головой. Я в шоке, что он забыл. Это вообще не было похоже на него, поэтому не могу остановить улыбку, которая расползается по моему лицу, понимаю, как сильно он постарался, чтобы исправить свою ошибку. После Слоан мне не для кого было так суетиться. Никто не затрагивал мое сердце. Снова. Такая любовь дает мне веру, что, возможно, однажды я найду кого-то, ради кого стоит снова всем рискнуть.

Глава 11

Ева

Запись в дневнике:

Все казалось неправильным. Мое сердце с перебоями билось в груди. Я не могла это контролировать. Мое тело мне неподвластно. Мое сердце сжималось сильнее. Я чувствовала, как на глаза наворачиваются слезы.

К тому времени, как я добралась до ванной, мое дыхание участилось. Каждый раз, когда я представляла, что мне нужно будет рассказывать, как я попала в аварию, я теряла дар речи. Страх сушил мне рот так, что немел язык. Все, что я могла сделать, это ждать, когда пройдет приступ панической атаки.

Я сижу после тяжелого рабочего дня в холле для посетителей, наблюдая за дверью и признаками жизни за ней. Стану ли я когда-нибудь иначе к этому относиться? Прошла неделя. Неделю назад я нашла в себе силы, чтобы войти в это здание и попытаться выяснить, что же со мной происходит. Неделю назад я приветствовала доктора Монтгомери в моей жизни, избавляясь от бремени, и он начал очищать мою душу. Проходят секунды, а мои мысли продолжают плыть по течению, и я не могу не задаться вопросами о моем новом психологе. Кто этот мужчина? Что им движет? В тот момент, когда знакомые признаки паники начинают формироваться, я прогоняю мысли прочь. Просто думать о нем и о нашей предстоящей встрече — это уже вызывает во мне панику.

— Мисс Гамильтон, доктор готов вас принять, — я оглядываюсь на ассистента, и она указывает в сторону его кабинета. — Он сказал, что вы можете войти.

Вынимаю руку из кармана пальто, направляюсь к двери доктора Монтгомери и открываю ее. Он заканчивает телефонный разговор и движением руки указывает мне занять место на диване.

— Хорошо, солнышко. Конечно, я буду там. Я не пропустил бы такое ни за что на свете, — на его лице появляется улыбка, которая не только касается его глаз, но также затрагивает его душу. — Тоже люблю тебя.

Услышав слова, которые вырвались у него словно от эмоций, меня обуревает странное чувство. Оно очень похоже на ревность, но это не так. Я не знаю этого человека настолько, чтобы ревновать.

Нет, я просто завидую таким чувствам. Когда кто-то любит тебя, вы принадлежите кому-то, когда ваша душа тянется к другой душе.

После того, как Престон вешает трубку, его взгляд все еще наполнен тем чувством, которого мне так не хватает.

Безусловная любовь.

— Прости, сегодня день рождения моей племянницы. В эти выходные у нее праздник.

Его племянница. Я выдохнула, не осознавая, что задержала дыхание.

— Ей повезло иметь такого дядю, как ты.

— Мне повезло не меньше.

Тепло его улыбки эхом отражается в голосе, и в этот момент я вижу его с другой стороны. Это заставляет меня доверять ему больше, вызывая во мне больше симпатий.

— Ну, как ты сегодня?

— В порядке. Было много работы. Сложности с моей мамой. Чувствую себя выжатым лимоном, — признаюсь на выдохе.

— Что еще не так?

Я рассказываю ему обновленную информацию обо всем, что произошло с тех пор, как я была здесь в последний раз. По определенным причинам, я умалчиваю про кошмары. Я просто не готова озвучивать это, пока меня волнует так много других вопросов. Доктор слушает с неподдельным вниманием и записывает. Как только я заканчиваю, он отодвигает свой блокнот в сторону и пристально смотрит на меня.

— Давай поговорим о Ричарде. Можем ли мы это сделать? Или нужна минутка?

Полагаю, что он спрашивает о моем внутреннем состоянии.

— Я могу сделать это.

Престон расслаблено выдыхает, должно быть, он ждал мою ответную реакцию на этот вопрос, а затем наклоняется вперед.

— Ты говорила, что Ричард был лучшим другом твоего отца. Он всегда был частью твоей жизни?

— Сколько я помню, Ричард всегда был рядом.

Мое сердце сжимается каждый раз, когда чувствую, что начинается паника, я концентрируюсь на широких плечах доктора Монтгомери, на том, как он дышит, и это успокаивает меня.

— Только он?

— Если говорить о маме... Ну, скажем так, она не справилась со смертью отца. Появился Ричард, чтобы помочь мне, — мой голос звучи низко и глухо.

Доктор склоняет голову.

— Мне нужно, чтобы ты подробнее рассказала о своей матери.

Меня пронзает вспышка страха. Когда я говорю, губы дрожат.

— Она потеряла его, замкнулась. Это все, что я знаю. По отношению ко мне она всегда была такой. Имеет ли смысл это обсуждать?

— Имеет. Какой она была до несчастного случая с твоим отцом?

— Люди не говорят об этом, но я видела фотографии моих родителей, там, где они вместе еще до моего рождения, на них она выглядела совершенно другим человеком. Ее глаза светились, и она всегда улыбалась. Она была молода, красива, выглядела беззаботной и влюбленной.

— И это не та мать, которую ты знаешь?

— О, Боже, нет, — я яростно трясу головой. Моя мать никогда не вела себя со мной как мама. Слезы, которые я сдерживаю, после этой мысли пробиваются наружу.

Доктор Монтгомери тянет руку, когда он начинает говорить, его руки обхватывают мои.

— Расскажи мне о маме, все, что знаешь.

Он сжимает мои ладони, и я смотрю вниз на наши руки. Его хватка сильна. Это утешает меня. Это придает мне уверенность — как раз то, что мне нужно. Доктор Монтгомери отстраняется, и мое тело тут же чувствует холод и потерю. Я вглядываюсь в него и вижу, что он хмурит брови.

— Ты можешь это, — призывает он, пока откидывается на спинку стула. С новой дистанцией между нами дискомфорт не уходит. Внезапно я чувствую себя неловко.

— Моя мама... Моя мама — ипохондрик. Сколько я помню, она все время страдает от какой-нибудь мнимой болезни. Большую часть дня она не покидает свою постель. Она всегда больна. Для себя она ничего не делает.

Я глубоко вздыхаю, меня трясет, пока я рассказываю подробности.

— Она отказалась от вождения, потому что не хотела садиться в машину. Она не выходила из дома, поэтому мы никуда не ездили. Вот почему мы переехали в город. Когда Ричард узнал о ситуации, он заставил нас сдать наш дом и переехать в освободившуюся квартиру рядом со своей.

— Это, должно быть, было для тебя нелегко.

— Может быть... Как я уже говорила, я мало что помню из моего детства.

Иногда я благодарю Бога за это.

— Что-то изменилось после того, как вы переехали в город?

— Ричард нанял сиделку, которая так же убирала дом. Она заботилась обо мне и о маме.

— Как ее звали?

— Соня, — чувствую, как в горле застревает ком. Я любила Соню. Она заботилась обо мне. Любила меня. Она была для меня мамой.

— Как долго Соня пробыла с вами?

Недостаточно долго.

— Почти десять лет, а потом однажды ее не стало.

— Что случилось?

Она оставила меня.

— Ей пришлось вернуться в Бразилию, потому что ее мать заболела. Она была немного смущена, что ей пришлось уехать в канун моего тринадцатого дня рождения.

Я все еще чувствую боль, как и тогда, когда она ушла. Печаль пробегает по моим венам при воспоминании об этом, словно зверь в клетке, угрожая вырваться на свободу. Холодный пот покрывает мою кожу. Каждая мышца в моем теле напрягается, парализуя меня на месте.

— Все нормально. Дыши.

Вдох. Выдох.

Вдох. Выдох.

— Она уехала прямо перед моим днем рождения. Я помню, потому что мама была слишком «больна», чтобы делать что-то особенное, но я всегда могла рассчитывать на Ричарда.

— Что он сделал?

— Чего он только не делал. Он был рядом, этого было достаточно. Как я уже говорила, они с отцом были лучшими друзьями. Вместе выросли. Вероятно, они были близки как братья. Когда мой отец умер, я заменила Ричарду родную дочь. Хотя он ранее был женат, его жена не хотела иметь детей, и когда они развелись, он был не заинтересован в повторном браке, так что мама и я были для него практически его семьей. Он всегда был со мной, и когда я сломала руку и пришлось ехать в больницу, и когда нужно было прийти в школу на родительское собрание. Он был единственным, кто приносил мне лекарства, когда я болела, он, а не мама. Она была слишком напугана, что может что-то подхватить от меня, поэтому она оставалась в квартире, а если я была дома, она закрывалась в своей комнате.

Я зажимаю себе рот, но, несмотря ни на что, всхлип вырывается наружу.

— Мне очень жаль.

Его голубой взор блестит настолько остро, что опаляет меня.

— Это было утомительно. Выматывающе.

— Нужна минутка?

Я качаю головой. Мне нужно покончить с этим. Сказать ему все, прогнать это. Тогда будет легче.

— Какие у вас отношения с ней сейчас?

— Она постоянно нуждается во мне. Мой телефон звонит весь день, каждый день. Новая болезнь. Новый диагноз. Новый вариант лечения.

— Так, в основном, это ты заботишься о ней?

— Да.

— А кто заботится о тебе?

— Ричард.

И с этими словами я отпускаю, отпускаю все это. Слезы льются потоком сквозь приглушенные всхлипы и мое разбитое сердце.

Слезы ребенка, который вырос слишком быстро.

Слезы взрослого человека, который потерял слишком много.

Глава 12

Престон

Она сломлена, и все, что я хочу сделать, это исправить это.

Каждая слеза, которую она проливает, оставляет ещё больший след в моей уже измученной душе. Слушать о ее детстве очень тяжело, не говоря о том, чтобы пережить подобное. Она заблудилась, бродя в одиночестве в этом мире. Я пытаюсь открыть рот, чтобы утешить ее, но напоминаю себе, что я здесь, чтобы слушать, а не брать ее руки в свои и обнимать ее. Но я хочу. Я хочу сказать ей, что все будет хорошо. Что все то плохое, что случилось, превратило ее в прекрасную женщину, которой она является сегодня. Я не очень хорошо ее знаю, но могу уже озвучить это. Она гораздо больше, чем она показывает. Гораздо тверже, чем она может понять. Она сильная и преданная, и она прекрасна. Внутри и снаружи. Я не должен думать об этом. Я не должен смотреть на нее в этом свете, но ничего не могу с собой поделать.

Пока Ева рассказывает мне свою историю, несвойственные чувства проникают в мою кровь. Что за мать откажется от своего ребенка? Какая мать заставляет своего ребенка нести заботу не по годам? Я чувствую печаль, возмущение и неодобрение. Осуждение всему причина, я становлюсь предвзятым по отношению к ней. Я осуждаю эту женщину, хотя даже не знаю ее.

Боже, в моей голове бардак. Я не могу думать о таких вещах. Я должен быть беспристрастным. Но я так зол и необъективен, что не должен продолжать лечение. Черт, я даже не уверен, что вправе быть с ней в одной комнате.

Это отнимает всю мою энергию, чтобы не дотянуться до нее. А так хочется схватить ее за руки, притянуть к себе и никогда не отпускать. Сказать, что с ней все будет хорошо, и я буду защищать ее. Но вместо этого я выпрямляю спину и сжимаю челюсти. Она может подумать, что я холоден, ей может показаться даже, что я жесток, но это единственный способ, который я знаю. Это единственное, что я могу сделать, чтобы не утешить ее.

Глава 13

Ева

Я чертовски устала.

Так устала, что едва могу разобрать слова, которые печатаю на клавиатуре. Нужно чем-то взбодриться, и я иду в комнату отдыха. Удивительно, но здесь никого нет, и я приветствую тишину. Как же я всегда наслаждалась энергией, наполняющей офис, но сейчас мое сердце больше не здесь. Эти последние несколько недель я существую на грани. Делаю вид, что работаю и пытаюсь держать свои мысли и эмоции под контролем. Слава Богу, никто не спрашивает, чем я занимаюсь, потому что мне нечего будет ответить. Я не мониторю новые заявки. Я не звоню никому из моих прежних клиентов. Я не делаю ничего.

Когда кофеварка оповещает о готовности, и запах кофе наполняет воздух, я чувствую чье-то присутствие за спиной. Оборачиваюсь через плечо и вижу Барри, стоящего рядом. Я прищуриваюсь, глядя на него.

— Могу чем-то помочь?

— Неа. Просто решил выпить кофе.

Тепло его тела говорит мне, что он стоит слишком близко.

— Барри? Не против дать мне немного пространства?

Он отступает на шаг, но все еще слишком близко.

— Так…

Он наклоняется, чтобы заговорить, и чем ближе он становится, тем больше я чувствую, будто задыхаюсь.

— Ричард никогда не говорил тебе имя своего партнера? Или может, адвокат, который вел его дела связался с тобой?

Хотя я знаю ответы, но пока не решаюсь никому озвучить. Для всех было нелегко принимать то, что Ричард постоянно меня опекал, но что станет с персоналом, когда они узнают, что пассивный инвестор — моя мама, работать здесь мне будет еще сложнее. Я не должна обсуждать это с Барри. Молчаливый партнер — это не большая проблема. Помимо вложенного капитала, она не заинтересована в принятии решений.

— Нет, Барри. Я не знаю.

Я стараюсь себя контролировать, но чем больше мы говорим о Ричарде, тем сильнее ускоряется мой пульс. Не произнося больше ни слова, я выхожу в коридор и направляюсь в дамскую комнату.

Оказавшись там, я бросаюсь к туалету, чувствуя рвотный позыв. Это плохо. Так чертовски плохо. Клянусь, я умираю. Это не может быть нормальным. Это невозможно. Пульс зашкаливает. Сердце бешено колотится. Пот и тошнота.

У меня сердечный приступ. Нет. Это просто паника.

Вдох. Один. Два. Три.

Выдох. Один. Два. Три.

Я могу пройти через это. Вспоминаю о технике дыхания.

Это помогает, но проходит почти час, прежде чем у меня хватает сил, чтобы подняться с пола в туалете и продолжить нормально функционировать.

Но, в конце концов, я справляюсь с приступом паники.

Это будет моя шестая встреча с Престоном Монтгомери в качестве пациента. Я не могу поверить, что прошло шесть недель с тех пор, как я впервые оказалась в его приемной.

Скрип двери за моей спиной заставляет меня выпрямиться.

— Привет. Извини, сегодня я задержался. Ты как? Рад видеть тебя снова.

Он кажется таким спокойным и беззаботным.

— Я в порядке.

Натянуто улыбаюсь, но не думаю, что он чувствует мое беспокойство. Доктор обращается к своему предыдущему пациенту, прощается, прежде чем вернуть свое внимание ко мне.

— Не могла бы ты подождать в моем кабинете? Мне нужно проверить мои сообщения.

— Конечно, нет проблем.

Когда он смотрит на меня, что-то внутри меня оживает. Такое чувство я давно не испытывала — это покой. Он видит меня и понимает. Это удивительное, всеобъемлющее чувство. Но тут его глаза быстро моргают, и момент потерян. Покачав головой, я прикладываю усилия, чтобы не глазеть на него, и направляюсь прямиком в его кабинет.

Когда несколько минут спустя он заходит в комнату, наши глаза встречаются, и странное чувство наполняет комнату. Я волнуюсь, пока жду его, сидя за журнальным столиком.

— Привет.

— Хай, Док, — говорю я, и он качает головой на свое новое прозвище.

— Кажется, сегодня ты в хорошем расположении духа.

— Сейчас лучше, не то, что раньше.

И это правда. Несколько недель назад я была потеряна, но пребывание здесь — это как луч солнца после тяжелых дней. Я хочу погреться в его лучах, почувствовать тепло на своем лице.

— Что случилось?

— В офисе у меня была ужасная паника. Я словно потерялась во времени. Как будто все время моя грудь была сована тисками. — Но все меняется, когда ты рядом. — Почему так происходит?

— Так бывает. Ты практикуешь технику дыхания?

— Время от времени.

Я смотрю вниз в пол, не желая устанавливать с ним зрительный контакт. Боюсь, что он поймет, что я не следовала его рекомендациям. Разве только упражнения для дыхания.

— Это очень хорошо, — либо он не замечает, как я уклончиво отвечаю, либо дает мне шанс все исправить. — Это как-то помогает тебе?

Он улыбается, и я понимаю, что это второй вариант.

— Это меня успокаивает, — признаю я на выдохе. — Не так идеально, когда у меня был панический приступ в офисе, но все прошло гораздо лучше. Когда я почувствовала, что вот-вот потеряю сознание, то попыталась сконцентрироваться на дыхании и вернуть контроль.

— Итак, ты пришла к выводу, что дыхание помогло тебе дистанцироваться от страха?

— Да.

— Хорошо, уже лучше, — он наклоняется вперед в своем кресле. — Как насчет того, чтобы рассказать немного о том, что вызвало твою панику в последний раз?

— Я была на работе. Встретила коллегу, и он забросал меня вопросами о компании. Большинство моих приступов происходили на работе, что, конечно, не лучшее место. Последняя паника накрыла меня именно на работе, что было самое ужасное на этой неделе. Я чувствовала, будто умираю. Думала что у меня сердечный приступ прямо в офисе.

Мои глаза плотно закрыты, меня охватывает ужас от одной только мысли, что мой очередной приступ паники снова случился на работе. Это очень утомительно.

— Ладно, — он замолкает, и я слышу звук карандаша, который строчит по бумаге. — Расскажи мне о своей работе. Ты говорила, что работаешь в сфере маркетинга, но что входит в твои повседневные обязанности?

Открыв глаза, я гляжу на него.

— По-разному. Я отслеживаю заявки, связываюсь с клиентами, обсуждаю детали. Иногда это визиты к ним и совместные обеды. Если клиент согласен, я продумываю стратегический план маркетинга, чтобы соответствовало всем его требованиям. Вот, если коротко.

— Уверен, что есть немного больше, чем это?

— Да, но мне не хотелось бы утомлять тебя подробностями.

— Можешь мне ответить, сейчас тебе нравится там работать?

— Мне нравилось раньше, просто сейчас все по-другому, — я делаю вдох. Вдруг, рассказ о работе вызывает спазм дыхания.

— Почему по-другому?

Мне кажется, будто лед расползается по моим венам, и я пытаюсь контролировать свои эмоции. Доктор кивает мне с одобрением. Я выдыхаю и пытаюсь продолжить.

— Продолжай, Ева, я здесь, рядом, — успокаивает он меня.

— Я была там из-за Ричарда. Он дал мне работу. Он проверял меня, научил всем тонкостям. Он поощрял меня. Я просто не могу быть там без него. Чувствую, что это неправильно.

Слезы прорывают плотину, и я думаю, что выгляжу сломленной, но когда я ловлю взгляд доктора Монтгомери — в них только сострадание и понимание. В его глазах я вижу поддержку и силу.

— Я понимаю, что для тебя это трудно, но думаю, что мы уже сдвинулись с мертвой точки. Ты не замечала, в какой момент появляется эта тяжесть?

— Замечала.

— Хотела бы поделиться? — улыбается он.

— Не особо, — смеюсь я. — Если в этом нет необходимости, — он закусывает губу, и я улыбаюсь, опуская глаза на записи в своем дневнике. — Вот и прекрасно.

Я просматриваю страницы, одну за другой. Запись за записью, пока не становится ясным очевидное. Я морщу лоб.

— Вижу, ты что-то нашла. Общая схема?

— Когда смотрю в твои глаза, думаю, ты знаешь, что это, док.

— Догадываюсь, — он смотрит на меня с выражением полного понимания и чего-то еще, что я не могу понять. Я чувствую, как будто он хочет сократить расстояние и дотянуться до меня, но потом так же быстро все исчезает. — Продолжай.

— После глубокого вдоха и такого же выдоха я продолжаю.

— Работа. Это почти всегда случается на работе.

— Почему ты думаешь, что это так?

— Если бы я знала ответ на этот вопрос…

— Вижу, что ты запуталась, но вот почему мы здесь. Мы разберемся с этим вместе.

— Ты не можешь просто сказать мне?

— Я могу сказать тебе свою версию, но пока ты не выяснишь это для себя, ты не поймешь. Это как вырастить цветок. Сначала ты высаживаешь семена в почву, наливаешь немного воды, но, в конце концов, семена должны прорасти самостоятельно. Все, что ты можешь сделать для него, это ухаживать с помощью необходимых инструментов.

— Понятно. Подробности ни к чему, — злюсь я, и он снова смеется. Это красивый звук.

— Расскажи мне, что Ричард делал для тебя в офисе и вне офиса. Ты говорила, что он всегда был рядом, постоянно присутствовал в твоей личной жизни, и на работе он помогал во время твоей стажировки. Есть что-то, что он еще делал для тебя?

— Он давал мне поддержку.

— Кто-нибудь еще так делал?

— Нет.

Он опускает глаза, и его челюсть напрягается. Мой ответ, кажется, вызывает у него печаль и гнев одновременно.

— Итак, теперь, когда ты работаешь, тебе больше не требуется подтверждение того, что ты хорошо делаешь свою работу?

У меня отвисает челюсть. В этом причина?

— О чем ты говоришь?

— Это было больше, чем поддержка. Это утверждение, верно? Признание? — он кивает, пока я обдумываю его слова. — Не в этом ли причина? Кто-то другой давал тебе поддержку, помогал с карьерным ростом?

— Никто не помогал. Ну, никто, кроме Ричарда.

— Итак, твоя вера в себя зависела от его присутствия?

— Да, наверное.

— И как ты сейчас чувствуешь себя на работе?

— Замкнутой. Я понятия не имею, что делаю. Я не могу найти правильное решение для чего бы то ни было. Как будто я растеряла навыки. Как будто я не знаю, что делаю сейчас, без его присутствия. Боже, я так по нему скучаю.

— И что, ты думаешь, Ричард сказал бы на это?

Я закрываю глаза и слышу его голос в моей голове.

— Он бы сказал, что это смешно. Что я удивительная девушка, и я могу преуспеть в том, что делаю и планирую.

— Итак, вот, что я думаю. Ричард был отцом и наставником для тебя на протяжении почти всей твоей жизни. Думаю, причина твоих панических атак, которые, в основном, происходят в офисе, потому что тебе необходима поддержка и одобрение в том, что ты делаешь. И это ты всегда получала именно там и только от Ричарда, а не от своих родителей, а теперь его отсутствие — это гигантская пустота, которая проявляется в беспокойстве.

Я слушаю его слова, и они открывают так много смысла. Как я не видела этого? Я была так ослеплена своим горем, что не понимала очевидных вещей? Ричард был моим отцом, моей матерью... моим наставником.

— Так что мне теперь делать? — мямлю я.

— Делай то, что он посоветовал бы. Составляй планы на каждый день, действуй. Каждый раз, когда ты начнешь паниковать, когда будешь сомневаться в своих способностях выполнять свою работу. Когда ты сомневаешься в своих решениях — представляй, что Ричард рядом. Вспоминай о нем, подумай, какой бы совет он тебе дал и что ты сможешь из этого воплотить в своей реальной жизни. Помни его слова, наставления, анализируй их и живи по ним. Он был твоим лидером. Теперь тебе самой нужно научиться быть лидером, Ева.

— Я не знаю, вдруг я не смогу.

— Ты сможешь, — его голос такой напористый и уверенный.

— Откуда тебе знать?

— Потому что я верю в тебя.

Тепло от его слов проникает в меня. Знакомые слова, Ричард однажды сказал их. Они вселяют в меня веру.

Глава 14

Ева

3 недели спустя

Запись в дневнике:

С тех пор, как мы выяснили, что работа являлась причиной паники, число приступов сократилось. Это безумие, но техника, которую использовал доктор, кажется, работала.

Единственное, что не улучшилось, — это мои кошмарные ночи. Я по-прежнему испытываю страх от одной только мысли о том, чтобы лечь спать. Не понимаю, почему я до сих пор не сказала ему. Хорошо, это не совсем правда. Я слишком напугана, чтобы признаться в этом. Боюсь, что как только пойму истинную причину, это сломает и поглотит меня целиком. Вместо этого каждую неделю я сижу на диване напротив него и притворяюсь, будто подобное никогда не случалось.

Желание улизнуть из квартиры до того, как Сидни проснется, все сильнее. Это была длинная, изнурительная неделя, и мне нужно немного личного пространства, чтобы прийти в себя. Я хочу позавтракать в одиночестве, но, как минимум должна поступить правильно и позвать ее.

— Сид? Ты не хочешь сходить позавтракать? — через дверь, разделяющую нас, слышу стон. Быстро просовываю к ней голову. — Сид? — она все еще в постели, укутанная одеялом.

— Слишком рано.

— На самом деле уже нет.

— Почему мы так много пили прошлой ночью? — она зарывается головой под подушку, и я сдерживаю смех, глядя на нее.

— Потому что ты говорила, и я цитирую: «все парни такие милые, когда мы немного пьяны». Так что насчет завтрака?

Она не отвечает, поэтому я предполагаю, что ответ отрицательный.

— Напиши мне, если захочешь, я куплю тебе что-нибудь, — кричу я уже на выходе.

Накинув пальто и шарф, я направляюсь на зимний воздух. Ветер кусает мою кожу. Это заставляет мои глаза слезиться. Не обращая внимания на погоду, я открываю дверь в кафе и делаю шаг внутрь.

Какого черта?

Что он здесь делает? В углу помещения, в очереди стоит доктор Монтгомери, и он с двумя маленькими детьми. Я не хочу, чтобы он увидел меня.

Быстро, пытаюсь развернуться. Наткнуться с утра на вашего психолога, поедающего вафли, определенно, неловко.

— Ева?

Его лицо бледнеет, и он расправляет плечи. Странная реакция отражается на его лице.

Должно быть, он тоже потрясен, увидев меня.

Сегодня он выглядит по-другому. Настолько непривычно для меня, что я могла и не узнать его, если бы не его завораживающие глаза. Он одет в плотно прилегающий к телу серый теплый свитер, рубашку, потертые джинсы и кеды. В такой одежде он выглядит моложе, чем обычно, но тонкие морщинки вдоль лба наводят меня на мысль, что ему около тридцати пяти. Мои глаза продолжают путешествовать по его фигуре, рассматривая его во всей красе. Он высокий, скорее худощавый, и прилично возвышается над моими 5,4 футами (прим. 165см) роста. Его темные волосы со светлыми прядями, словно выгоревшими на солнце, выглядят так, будто недавно он провел пальцами по ним, потому что вид у него совершенно взъерошенный. Что добавляет немало бонусов его прекрасному телосложению.

— Дядя Престон, дядя Престон.

Маленькая девочка тянет за низ его рубашки, возвращая меня из моего забытья.

— Да, солнышко? — воркует он, глядя на нее, и на его губах появляется самая искренняя улыбка, которую я когда-либо видела на его лице. Это красивая улыбка. Заботливая улыбка, говорящая о том, что он обожает эту девочку и сделает для нее все, что угодно. Настоящий защитник, который отдал бы свою жизнь за ее счастье. Это напоминает мне о Ричарде, он также мне улыбался. От этой мысли мое сердце мечется от нахлынувших воспоминаний, и это пробуждает во мне желание узнать лучше этого мужчину, познакомиться с этой его стороной.

— Кто она? — интересуется детский голос, в котором слышится едва сдерживаемый смех.

— Это Ева, она э… — он замолкает, сжимая губы вместе, пока продумывает, как озвучить подходящий для меня статус. — Друг.

— Твоя подружка? — интересуется она, и я чувствую, что мое лицо вспыхивает.

— Нет, Эйвери. Она не подружка.

— Ты очень красивая. Ты должна быть его девушкой, — дразнит она своим немного писклявым голоском, и мне интересно, сколько ей лет для такой дерзости. — Ты похожа на Эльзу. Ты Эльза?

Я не могу не улыбнуться.

— Нет, милая, я не она.

— О... — она выпускает звук разочарования, и отворачивается, больше не заинтересованная мной. Улыбаюсь шире и ловлю взгляд доктора Монтгомери, который тоже подавляет свою улыбку. Внезапно из-за его спины высовывается другое личико. На этот раз это маленький мальчик. Он такого же возраста, как и девочка, Эйвери. Их черты лица очень схожи. Оба имеют кристально голубые глаза и небольшие курносые носики. Волосы такие же золотисто-коричневые, со светлыми прядями.

— Привет, а это кто? — говорю я, глядя на маленького мальчика, все еще прячущегося за ногу своего дяди.

— Это Логан. Логан, ты можешь поздороваться?

Вижу, что доктор Монтгомери нежно обнимает его, поощряет, давая ему знать, что он здесь рядом с ним, если понадобится ему.

— Когда я была в его возрасте, то тоже была робкой. Ему вовсе не обязательно говорить «привет», — я перевожу внимание на мальчика. — Все хорошо, зайчик. Ты не должен, если тебе не хочется.

Пытаясь придумать, что сказать, чтобы успокоить его, замечаю на его футболке уже знакомых героев мультфильма.

— У, ты, должно быть, любишь машины? — он посылает мне робкий кивок. — Я тоже смотрела этот мультик миллион раз.

От моих слов его зрачки удивленно увеличиваются, и он смотрит с благоговением.

— Привет, Ева, — шепчет он, и часть меня тает.

Этот ребенок напоминает мне меня в детстве. Я хочу обнять его и сказать, что нечего бояться.

Боковым зрением вижу, что Престон наблюдает за мной. Его голубые глаза пронзают меня, несмотря на расстояние, разделяющее нас. Они ищут свой собственный путь, как будто пытаясь услышать мои мысли. Сначала они оценивающие и осторожные, но с каждой секундой моего общения с Логаном, пока мы двигаемся в очереди, его взгляд уже более спокойный и мягкий, добрый и нежный, говорящий спасибо.

— Вы собирались посмотреть в кинотеатре продолжение? Уже вышла новая часть, — спрашиваю я Логана, и к этому моменту он уже совсем не прячется. Сейчас он стоит рядом со мной, и гигантская улыбка отражается на его лице. Его глаза оживают, загораются интересом, он поворачивается и подпрыгивает от восторга.

— Мы можем? Мы можем пойти? — он тянет своего дядю за пальто, и доктор Монтгомери смеется. Он выглядит великолепно, когда смеется.

— Может быть, после завтрака.

— Здорово звучит. У тебя, наверное, много таких машинок? — поворачиваю голову обратно к Логану и протягиваю руку, чтобы взглянуть на его машину.

— У меня есть целая коллекция. Дядя Престон подарил мне тонну машинок на мой прошлый день рождения, — он тянется в карман маленькой ручкой и вытаскивает машину за машиной.

— Это было на твой день рождения? Сколько же тебе лет? — спрашиваю я.

— Мне пять, — с гордость, отвечает он.

— Неужели? Здорово. Так ты уже такой большой, — Эйвери шагает вперед, держа свою руку на бедре.

— Я старше.

Доктор Монтгомери закусывает губу, качая головой.

— Она на пять минут старше Логана, — уточняет он.

— И, все равно, я старше, дядя Престон.

Он обвивает руку вокруг нее, немного прижимая ближе, но ухмыляется при этом. Это совершенно разные стороны одного человека, сильно отличающиеся от жесткой профессиональной версии, с которой я встречаюсь на своих сеансах. Мне нравится наблюдать за ним с этой стороны, он кажется особенным. И уже мысль оказаться с ним и его племянниками за одним столом, приобретает иной смысл. Я чувствую, как что-то тянет мою рубашку, смотрю вниз, и вижу Логана, стоящего прямо рядом со мной.

— Это плохой парень из одного из первых фильмов.

Крошечные черты его лица изображают гримасу, пока он показывает мне машинку.

— Я знаю. Он очень плохой.

— Точно, как моя сестра, — смеется он.

Я поднимаю голову и ловлю взгляд доктора Монтгомери, который меня внимательно разглядывает. Его глаза мерцают, молча отражая миллион эмоций. Так много невысказанных слов, слов, которые я хотела бы услышать. Его губы в полуулыбке, а потом он переводит взгляд вниз на своего племянника.

В этот момент подходит хозяйка кафе с тремя меню.

— Было приятно повидаться с тобой, — говорит мне доктор Монтгомери, направляя детей в сторону, подальше от меня. Но Логан не двигается. Вместо этого он крепко держится и надувает губы.

— Она может поесть с нами? — спрашивает его Логан.

— Не думаю, — отвечаю я, но мне бы хотелось. Мне захотелось сделать все, чтобы быть в состоянии остаться и провести с ними больше времени.

— О, давай, дядя Престон. Пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста, — скулит он, Эйвери поворачивается к нам и присоединяется уже со своим звонким песнопением. Странный, слегка нетерпеливый взгляд выдает его, что обычно несвойственно такому профессионалу, как Престон. Множество эмоций отражается на его лице, но заметнее всего — просьба... Просьба не отказать маленькому мальчику и девочке, о счастье которых он явно заботится. Я улыбаюсь, глядя вниз на два крошечных личика передо мной.

— Конечно, если вы так хотите.

Я поднимаю свой взгляд и встречаюсь с завораживающими голубыми глазами. Одними губами он говорит «спасибо», и я отвечаю ему искренней улыбкой в ответ.

Пока мы идем в сторону большого стола, Эйвери и Логан увлечены спором о том, что его машины круче, чем ее куклы Барби. Я чувствую мягкое прикосновение на своем плече и оборачиваюсь, чтобы встретиться лицом к лицу с доктором Монтгомери.

— Спасибо, Ева. Понимаю, что ты планировала провести свой день иначе. Но теперь ты с нами, и еще это идет в разрез с моими правилами, ты все-таки мой пациент, и все такое, но эти дети... они для меня все. Логан переживает сейчас трудные времена. Так что, хотя это неправильно... Спасибо.

Печаль в его взгляде ощутима, и это разбивает мое сердце на миллион кусочков.

— Что происходит?

— Ему нелегко в детском саду. Трудный период адаптации. Он не может приспособиться и поладить со сверстниками. Он застенчивый, замкнутый, а некоторые дети дразнят его. Так что видеть его общающимся... — он делает паузу, чтобы глубоко вдохнуть и успокоить свои эмоции. — Видеть его общающимся с тобой — это действительно очень дорогого стоит.

— Они очень милые ребята. Завтракать с вами одно удовольствие. Тебе не о чем беспокоиться.

— Тогда поторопимся, они почти за столом.

Доктор Монтгомери кладет руку на мою поясницу, позволяя мне идти чуть впереди. От его прикосновения моя кожа покрывается мурашками. Когда мы вчетвером усаживаемся за столом, я оказываюсь зажатой между детьми, и все, что я могу делать, это получать удовольствие и смеяться.

— Итак, что вы будете заказывать? — спрашиваю я, глядя справа налево на обоих детей. В едином порыве они оба отвечают «вафли с шоколадной крошкой».

— Вижу, что вы бывали здесь раньше.

Их маленькие головки одновременно кивают.

— Мы все время приезжаем сюда вместе с дядей Престоном, — заявляет Эйвери, и я поднимаю взгляд, чтобы поймать глаза моего доктора.

— Что будешь ты? — спрашивает он.

— Мне то же самое. А что насчет тебя?

— То же самое. Это мой главный продукт выходного дня

Интересно.

— Это забавно. Последние годы я здесь частый посетитель, но никогда раньше не видела тебя.

Небольшие морщинки появляются на его лбу, зрачки увеличиваются, но он быстро маскирует изменения и улыбается.

— Обычно я бываю здесь немного раньше, чем сегодня, но сегодня я не один... дети.

Приходит официантка, и он заказывает для всех нас знаменитые шоколадные вафли с взбитыми сливками. Когда она уходит, я перевожу внимание обратно на Логана, он сидит по правую сторону от меня и гоняет машинки по столу.

— Кто выигрывает? — спрашиваю его.

— Молния Маккуин, — восклицает он, и волнение в его голосе передается и мне тоже.

— Конечно, он.

— Так вы, ребятки, живете здесь рядом?

Обращаюсь к Логану, когда задаю этот вопрос, но на самом деле я тайно надеюсь на ответ от дяди. Желание узнать больше об этом человеке всепоглощающее.

— Нет, мы не живем, — отвечает Логан, пока толкает машину назад и вперед так, что маленькие шины оставляют следы на дереве стола. — А вот дядя Престон — да.

Я смотрю вверх.

— Где ты живешь? — он ерзает на стуле, прежде чем ответить.

— Лексингтон и Тридцать пятый.

— О... А я на Тридцать третьей и Третьей.

Он кивает, но не отвечает. Вместо этого он наклоняется через стол, делая для автомобиля защитный барьер, но Логан быстро поворачивает в сторону и продолжает участвовать в гонках.

Я наблюдаю за ним мгновение, смотрю, как солнечный поток, проникающий через окно, отражается от него светом. Я вижу любовь, которая идет от него к детям. Это мужчина, которого я хочу узнать лучше, с которым хотела бы подружиться. Впервые за долгое время мне жаль, что время быстро летит, вместо того, чтобы продлить этот момент. Наше общение не затихает ни на минуту. Дети рассказывают нам все о детском саде, друзьях, маленьких шалостях, в которых они участвуют. Возвращается официантка с нашим завтраком, и стол заполнен звуками радости и еды.

Я поднимаю вилку, цепляю еще один гигантский кусок, на этот раз зачерпнув побольше сливок.

Когда я наслаждаюсь и смакую аромат, слышу вокруг смех, разносящийся веселым звоном.

— Что?

Поднимаю брови, и доктор Монтгомери наклоняется вперед через стол. Время остановилось, а его рука тянется ближе.

— У тебя… — пальцем вытирает мои губы, и эта заминка останавливает мое дыхание. Наши глаза встречаются, и его интенсивный взгляд меня опаляет. Последние капли кислорода покидают мое тело, но потом его голубые глаза расширяются в шоке от понимания того, что он сделал. Его рука резко дергается назад, как будто от ожога.

— У тебя там было... Мне жаль. Я не должен был делать этого, — он запинается.

— Все нормально.

Я пытаюсь вытереть то место сама, но все еще чувствую его прикосновение на своей коже.

— Это было так смешно. Казалось, будто у тебя усы, — смеется Логан, а после к нему присоединяется Эйвери, и довольно скоро напряженность рассеивается, потому что все начинают смеяться. Все еще смеясь, я замечаю, что официантка принесла счет, и я лезу за кошельком, но встречаюсь взглядом с доктором Монтгомери, который качает головой.

— Я угощаю.

— Спасибо, я так прекрасно провела с вами это утро.

Логан берет мою руку. Его маленькие пальцы липкие на ощупь.

— Хочешь покататься с нами? — спрашивает он, и я поворачиваюсь к окну.

Сегодня утром, когда я вышла из квартиры, я не заметила, как все красиво было снаружи. Но сейчас, сидя здесь, я вижу, что это чудесный зимний день. Улицы Манхэттена покрыты свежевыпавшим снегом, он по-прежнему чистый и блестит прекрасным белоснежным ковром.

— Вы, ребятки, пойдете кататься на санках?

Моя правая бровь поднимается, и доктор Монтгомери растягивает губы в большой ухмылке.

— Это входит в список обязанностей каждого классного дяди.

— О, а, ты классный дядя?

— Готов поспорить.

— Даже и спорить не буду. Катание на санках. Весело звучит.

Я могу представить, как он играет с детьми в Центральном парке, катает их на санках. Хотела бы я посмотреть на такое.

— Ну, пойдем. Пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста! — Эйвери кивает, желая, чтобы я согласилась на ее мольбы. Доктор Монтгомери в глубокой задумчивости, но когда ловит наши взгляды, выдыхает.

— Ты можешь присоединиться к нам, если хочешь?

На его губах улыбка. Но это совсем другая улыбка, и она отличается от всех других улыбок, которые я видела от него сегодня. Это не ухмылка, и это не другая завораживающая улыбка, когда его глаза мерцают. Это не та улыбка, которую он дарит своим племянникам. Нет, эта совсем другая улыбка говорит, что он не уверен. Что он хочет, чтобы я поехала, он просто не хочет выходить дальше за рамки, еще сильнее стирать границы. Эта улыбка заставляет поддаться его приглашению. Но потом, закусив губу, решаю, что я не могу пойти. Мне нужно проведать мою маму.

— Я не могу, ребята, — дети надувают щеки. — У меня уже есть планы. Хотела бы я сказать да, но, к сожалению, не могу. Может, в следующий раз.

Пожалуйста, Господи, пусть будет этот следующий раз.

Мы все встаем, в неловком молчании, дети продолжают дуться и тоже не говорят ни слова. Когда официантка возвращается со сдачей, мы готовы на выход.

— Мы еще увидимся? — спрашивает меня Логан.

— Конечно. С удовольствием.

— Было приятно повидаться с тобой, и спасибо за компанию, — говорит доктор Монтгомери. Когда дети подбегают, чтобы обнять меня, я с улыбкой обнимаю их в ответ, после поворачиваюсь, чтобы уйти.

Я направляюсь к маме, а они отправляются продолжить свой идеальный день, который я тоже хотела бы разделить с ними вместе.

Выйдя из кафе, я решаю отправиться в квартиру моей матери. Мои ноги медленно скользят по снегу, пока я направляюсь вниз по улице. Я тяну время. Это очевидно. Есть миллион вещей, которые я предпочла бы делать, нежели отправиться в пригород, чтобы заботиться о ней. Одна такая вещь, например, катание на санках. Я очень хочу быть такой, как все — нормальной, наслаждаться жизнью. Но вместо этого я стою у дороги, ожидая смены сигнала светофора.

В животе от волнения о том, какой я найду ее, когда приеду, все скручивается в тугой узел. Нет, мой разум решительно не позволяет мне пойти туда прямо сейчас, не после моего чудесного утра. Вместо тоскливых мыслей, нависших надо мной, я думаю о детях и докторе Монтгомери. Сегодня я увидела его с другой стороны, его игривую сторону. Я не уверена, что должна знать подобное о своем докторе. Меня уже влечет к нему физически, а видя его таким... Это сбивает с толку. Он не такой как в своем кабинете. Я не знаю, как мне следует сейчас действовать.

В памяти мелькают его глаза, палец, ощущение его кожи на моей, как он вытирает крем, который остался на моих губах.

Дерьмо.

После такого все становится намного сложнее.

Когда несколькими часами позже я снимаю с себя одежду, не переставая звонит мой телефон. Я не могу представить, кто бы это мог быть, но напрягаюсь, когда вижу, что это моя мама. Начнется паника. Я должна была быть с ней сегодня. Это не может быть обычный звонок.

— Эй, мам. Ты в порядке?

— Я умираю.

Дерьмо.

— Ты не умираешь, мама, — начинаю нервно ходить по комнате. Это не может происходить прямо сейчас. Я хочу кричать.

— Нет, это так. На этот раз точно.

— Почему ты так думаешь?

— Моя голова раскалывается, и у меня странная сыпь на руках. Я знаю, что это заразно. Я чувствую это.

— Ты это действительно чувствуешь или это просто твои фантазии?

— Меня возмущает, что ты так думаешь. Конечно, это не фантазии. Мне нужно, чтобы ты отвезла...

— Мама, я накануне была у тебя весь день, и все было нормально. Я не вернусь в твою квартиру, чтобы везти тебя в больницу по причине головной боли.

— Но это может быть что угодно! Может быть, это опухоль. Это может быть рак. Я могу умереть. А тебе нет дела, что я умираю, — она кричит в трубку.

Все мое тело напряжено, как будто я стеклянная, и одно неверное слово разобьет меня на миллион осколков.

— Хорошо, мама. Я буду через пятнадцать минут.

И вот, я разбиваюсь на куски.

Глава 15

Ева

Мягкие поцелуи покрывают мою кожу. Они переходят от линии моего воротничка до ложбинки моей шеи. Мои пальцы зарываются в его волосы. Мягкий, отчаянный стон срывается с моих губ. Я так хочу быть с ним. Прямо здесь, прямо сейчас. Его рука опускается вниз, вызывая покалывание по моему телу, ниже и ниже, пока он дразнит меня в самом желанном месте.

— Престон...

Я дергаюсь вперед. Мое дыхание тяжелое и неровное. Я стараюсь вернуть самообладание, но это невозможно, потому что это практически мой первый сон, который мне снится в течение нескольких недель. Я выдыхаю весь воздух, пытаясь восстановить дыхание.

Какого черта со мной происходит?

Сначала тревожные кошмары, наполненные кровью, а сейчас сексуальные мечты о моем психотерапевте. Я начинаю думать, что Престону… доктору Монтгомери следует написать мне направление к другому специалисту, который сможет лечить меня при помощи лекарств. Очевидно, что я — сумасшедшая.

Нуждаясь дать выход наболевшим разочарованиям, я беру свой дневник и начинаю писать.

Запись в дневнике:

Я думала о нем весь день. Я мечтала о нем всю ночь. Я мечтала о том, как почувствую его руки на себе, пока он будет меня обнимать.

С каждой минутой во мне возрастает желание узнать, каковы его губы на вкус. С одной стороны, я хочу рассказать ему все, и хочу, чтобы при этом он держал меня в своих объятиях в тот момент, когда я расскажу про демонов, которые скрываются внутри.

К тому времени, когда я достаточно успокаиваюсь, чтобы посмотреть на часы рядом с моей кроватью, эта проклятая штуковина начинает наигрывать ритмичную музыку. Пора вставать — шесть утра. Когда я вхожу на кухню, нахожу Сидни, которая уже переоделась для работы.

— Доброе утро, солнышко. Где ты была вчера? — спрашивает она, поворачиваясь на табурете.

— После завтрака, который некоторые пропустили по причине похмелья, я пошла к маме. Ты спала, когда я вернулась домой... или все еще спишь?

— Знаешь, если бы ты разбудила меня, я бы присоединилась к завтраку.

— Ну, я пыталась тебя разбудить. У нас был целый разговор, ты не помнишь? Сколько же ты выпила? — дразню я, но втайне радуясь, что вчера подруга предпочла отлеживаться в постели. Чувствую, что краснею, и по телу распространяется дрожь.

— Почему ты краснеешь? Что-то случилось?

— Гм, нет.

Это неважно, и я сомневаюсь, что подруга поймет мое увлечение, как у юной школьницы. Я полностью контролирую это. Ничего не происходит. Ничего не будет. Все совершенно невинно. Только потому, что он волнует, утешает меня и заставляет меня чувствовать себя сильнее, не значит...

Бл*дь.

Боже, почему он должен быть моим психотерапевтом? Почему я должна была увидеть его с другой стороны? Почему от мысли о нем у меня сбивается дыхание?

Бл*дь. Я пропала.

Да, такое я точно не могу сказать Сидни.

Понедельник пролетает прежде, чем я это осознаю.

Затем вторник.

Когда наступает среда, я в ожидании, что рабочая неделя скоро закончится. Часы на моем столе показывают только три, остается продержаться еще пару рабочих дней. На моем столе звенит телефон и загорается кнопка моей линии.

— Агентство Стоун. Это Ева.

— Ева, это Майкл.

— Привет, Майкл. Могу чем-то помочь?

— Когда у тебя появится свободная минутка, можешь прийти в мой офис?

— Да, конечно. Нет проблем.

О чем он может хотеть поговорить со мной? Может быть, он заметил отсутствие моей работы, или, может быть, клиент пожаловался. Может быть, он заметил приступы моей паники? Мое сердце колотится, а руки трясутся по бокам, когда я подхожу к его двери. Когда вхожу в кабинет, он жестом указывает закрыть дверь и занять место. Мое сердце так сильно стучит по ребрам, что может выскочить из груди. Он выглядит усталым, пока изучает меня в течение нескольких минут, после чего вздыхает.

— Как ты?

— Я в порядке.

— Я хотел проверить тебя. Ричард хотел бы, чтобы я так делал.

Ощущаю раскаяние в его голосе.

Мои губы слегка сжимаются.

— Ты ничего не должен, Майкл. Все нормально.

— Я не уверен, что ты знаешь, но Ричард и я были очень близки. Я начал работать на него еще в колледже. Сразу после смерти твоего отца, — он склонил голову, прежде чем вновь взглянуть на меня. — Ему было больно. Он потерял своего лучшего друга. Я понимал его потерю. Сам на тот момент потерял старшего брата из-за наркотиков. Этим я пытаюсь сказать тебе, что знаю, насколько вы с Ричардом были близки. Знаю, как сильно он любил тебя. Во всех отношениях для него ты была как дочь, и если тебе когда-нибудь что-то понадобится, я сделаю все, что смогу. Понимаю, что никогда не заменю Ричарда. Я бы и пробовать не стал, чтобы занять его место в твоем сердце. Но я могу быть твоим другом, если понадоблюсь. Я бы считал за честь стать частью твоей жизни.

— Спасибо, Майкл. Мне бы этого очень хотелось.

Его губы складываются в улыбку, над глазами появляются морщины, подчеркивая его возраст.

Мгновение мы не нарушаем тишину, а затем он кашляет, прочищая горло.

— О, я забыл упомянуть раньше, к концу следующей недели приедут юристы, чтобы огласить документы в отношении компании. Ты можешь отметить это на календаре?

— Хорошо. Конечно. Нет проблем.

— Отлично, уверен, что у тебя накопилось много работы, так что обсудим все позже.

Если бы он только знал, сколько у меня ее накопилось...

Глава 16

Ева

Шагая взад-вперед по своей комнате, я обдумываю, должна ли я налить себе бокал вина. Не должна. Моя выпивка — своего рода избавление от этой проблемы… от моих чертовых тараканов в голове. Просто я так чертовски напуган тем, что не чувствую себя в безопасности, когда закрываю глаза.

Моя паническая атака прогрессирует, как всеобъемлющий недуг. Она извивается внутри меня, как ядовитая змея. Ее горечь медленно заражает меня. Пока в один прекрасный день она не поглотит меня полностью.

Мои руки начинают потеть. Мышцы напрягаются. Меня охватывает самая настоящая паника. Кажется, будто остатки кислорода покидают мои легкие. Я хватаю себя за запястье, прижимая указательный палец к пульсу. Сердце бьется хаотично. Боль спускается вниз по левой руке, и затем все мышцы напрягаются, а по щекам текут слезы. Я хватаю свой телефон и набираю номер с визитки доктора Монтгомери.

Длинный гудок. Вдох.

Длинный гудок. Выдох.

Тишина.

— Алло?

Мое тело напрягается при звуках его голоса. Я не ожидала этого, что ему ответить, что сказать… я не знаю, что сказать.

— Алло, кто это?

— Доктор Монтгомери?

— Ева, это ты?

— Да, — пищу я.

— Все хорошо?

— Ээ... мне очень жаль. Я не хотела тебя беспокоить. Не думала, что ты ответишь.

— Ты не беспокоишь меня.

У меня вырывается всхлип.

— Шшш, ты в порядке. Шшш, — говорит он в телефон, успокаивая. — Сделай глубокий вдох. Теперь выдохни. Можешь ли ты сказать мне, что случилось?

— Я боюсь, — хныкаю я.

— Чего ты боишься?

— Всего.

— Понимаю. Я здесь, хорошо? Можешь сказать мне, что случилось сегодня вечером?

— Я боюсь уснуть.

Это звучит настолько нелепо, даже для моих собственных ушей. Но страх настоящий.

— Как долго это продолжается?

— Уверена, что ты занят. Сейчас мне уже лучше, — я уклоняюсь от его вопроса. Звонить ему было ошибкой.

— Ева, — его голос настойчивый. — Пожалуйста, поговори со мной.

Это мне не поможет, но уступаю его просьбе.

— Мне снятся кошмары.

После того, как я произношу это вслух, проблема, которую я намеренно не озвучивала так долго, отступает, тем самым снимая тяжелый груз, который я ношу в своем сердце.

— О чем они? — я слышу его вдох.

— Я не знаю.

— Ты не помнишь свои кошмары, когда просыпаешься?

— Не очень.

— Есть ли хоть что-нибудь, что запоминается больше всего?

— Запах крови.

Я слышу равномерный ритм его дыхания на том конце линии.

— Не хочешь встретиться со мной?

— Встретиться?

Я смотрю на время. На часах уже больше девяти вечера.

— Да, посидим в кафе.

Он не просит меня встретиться с ним, он говорит мне, что делать, и что-то внутри меня отзывается. От идеи снова встретиться с доктором Монтгомери вне офиса мой пульс ускоряется, я вскакиваю с постели в поисках одежды.

— Хорошо, дай мне тридцать минут, — отвечаю я.

— До встречи.

Он вешает трубку, а я пребываю на взводе.

Дерьмо.

Я натягиваю милую пару легинсов, застегиваю пуговицы на свободной рубашке и надеваю сапоги. После чего забегаю в ванную, чтобы почистить зубы, расчесать волосы и нанести легкий макияж. Не хочу выглядеть так, будто я только что вылезла из постели, не то, чтобы я старалась, скажем так, я «пытаюсь». Но ведь так оно и есть. Наверное, мне следует найти другого врача, ради которого я не буду как сумасшедшая стараться выглядеть красивой. Но не могу заставить себя сделать подобное. Когда я с ним, я чувствую себя нормальной. Хотя, наверное, не стоит так делать, потому что я делюсь с ним своими тайнами и переживаниями, но все равно чувствую это.

Схватив пальто, я направляюсь к лифту, а затем вниз через холл, на холодный воздух. Холодный порыв ветра заставляет стучать мои зубы, когда я иду к углу Тридцать пятой и Третьей, но удача на моей стороне, мне нужно всего несколько минут, чтобы добраться туда. Не замечая его, я вхожу в помещение, собираюсь подождать у стены. Через несколько секунд чувствую знакомое присутствие рядом, и мое сердце отзывается в груди.

— Ева.

Медленно поднимаю взгляд и встречаюсь с его мерцающими голубыми глазами.

— О, привет. Давно ты здесь? — спрашиваю я.

— Нет. Только что вошел. Готова присесть?

Я киваю, и хостес ведет нас к пустому столику в углу. После того, как мы расположились, доктор Монтгомери, склонив голову на бок, оценивает мой вид.

— Ты в порядке?

— Уже лучше.

— Почему ты не сказала мне, что у тебя были кошмары?

Я оказалась права. Мое недоверие ранит его. Теперь, сидя напротив, наблюдаю за его реакцией. Брови нахмурены, зубы покусывают нижнюю губу, но на самом деле его выдают глаза. Его взгляд потухший, грустный и обеспокоенный.

— Мне было стыдно, — от этого признания по моим щекам растекается тепло.

— Тебе никогда не должно быть стыдно передо мной. Я не буду судить тебя., — его утверждение правдиво, в голосе нет ни грамма осуждения. — Не хочешь рассказать мне о них сейчас?

Я качаю головой.

— Понимаю.

Мы сидим в тишине несколько секунд. Подходит официантка, он заказывает молочный коктейль и гамбургер. Когда она поворачивается ко мне, я отвечаю, что мне только воды.

— Ты должна что-нибудь поесть, — говорит доктор Монтгомери после того, как официантка уходит.

— Я уже поужинала.

— Тогда закажи десерт.

Ты и есть мой десерт. Слава Богу, он не слышит грязные мысли, которые появляются в моей голове.

— Уже слишком поздно, чтобы есть десерт.

— Никогда не поздно съесть чего-нибудь сладкое, — он улыбается, и часть меня тает прямо на месте. Его губы завораживают, и я краснею.

— Почему ты ешь так поздно? — говорю первое, что пришло в голову, пытаясь переключиться от своих мыслей.

— Сразу после работы я пошел в центр города, чтобы посмотреть фильм.

— На самом деле? Это здорово, что ты можешь сходить в кино сразу после работы. У меня накопилось слишком много дел на этой неделе, но в пятницу я обязательно заглядываю в бар «Уголок».

— Честно, обычно я не выхожу в течение рабочей недели, а по выходным бываю в баре «Оук». Но всякий раз, когда в прокат выходит новый фильм, я стараюсь попасть на премьеру в первый день релиза, — признается он, и я не могу сдержать хихиканье, которое не ускользает от него. — Эй, ты смеешься надо мной? — он притворяется, будто надулся.

— Прости, просто вырвалось. Я совершенно не ожидала подобного. Это еще одна деталь, которой ты застал меня врасплох. Санки, зарубежные фильмы — ты самый интересный человек, которого я знаю.

Я только что сказала это вслух?

— Почему... Ммм… Давно это стало твоим увлечением?

— Потому что я поступил в Нью-Йоркский Университет. Ну, и на тот момент моя девушка и я были киноманами. Она любила зарубежные фильмы, у нас была традиция: каждый раз, когда выходил новый фильм, мы старались его увидеть в день премьеры, во второй половине дня, чтобы избежать толпы.

— А ты все еще продолжаешь эту традицию?

— Да.

— А она?

— Она мертва.

Мой рот непроизвольно раскрывается после такой информации.

— О.

— Сегодня вышел новый фильм, так что я пошел на премьеру.

Провожу руками по своим волосам, пытаясь придумать подходящий ответ.

— Хорошо, круто.

О, Боже, что я несу. Он рассказывает, что его бывшая девушка умерла, и все, что я могу сказать: «хорошо, круто». Я наблюдаю за ним в течение минуты.

— На самом деле, ты выглядишь так, как типичный любитель зарубежного кино.

— И что это за тип?

— Серьезный, угрюмый и задумчивый.

— Подожди, я действительно так выгляжу? — гримасничает он.

— Что-то типа того… Ты все время очень серьезный.

Он смотрит вниз на свои руки, на стол, затем поднимает глаза, чтобы встретить мой взгляд. Его обычно бледно-голубые глаза кажутся совершенно безжизненными.

— Такой я только с тобой, — его голос низкий, и он звучит виновато.

Я на миг замолкаю, пытаясь понять то, что он только что сказал.

— О.

— Я не это имел в виду.

Я неловко ерзаю на своем месте.

— А что ты имел в виду?

— Ты мой пациент. Я должен вести себя подобным образом.

— Но почему? Мы просто двое людей, которые пьют кофе и разговаривают.

— Где бы мы ни находились, мы никогда не будем просто друзьями, которым захотелось выпить чашечку кофе.

— Я… Я не понимаю, — мой голос звучит громче, чем я предполагала, и он оглядывается по сторонам, прежде чем опирается на стол и шепотом отвечает мне.

— Как твой психолог, я не должен пересекать определенную черту. Наше общение касается тебя. Если речь пойдет про меня, то можем пересечь эту черту.

Ноет в груди, я ненавижу это.

— Я не думаю, что все так категорично.

— Так должно быть. Даже то... То, что едим вместе... Даже это не одобряется.

— Тогда почему ты здесь?

Он качает головой и прикусывает губу.

— Мне нужно было увидеть тебя. Убедиться, что ты в порядке. Я считаю, что не вправе оставаться в стороне, — мышцы на его челюсти дергаются, и я понимаю, что он хочет сказать больше, но не решается.

— Я не хочу, чтобы ты оставался в стороне. Я чувствую себя комфортно с тобой, хотя обычно я не… — мой голос срывается, губы дрожат.

— Ты не должна чувствовать себя комфортно со мной. Будучи друзьями... Мы нарываемся на неприятности.

— Меня это не волнует, если только речь не о тебе?

Он смотрит вниз и вздыхает, затем поднимает взгляд.

— Меня это не волнует. Это АПА.

В изумлении поднимаю бровь.

— Американская Психологическая Ассоциация. Это заботит их, — уточняет он.

Понимание этого разрывает меня на части.

Я хочу продолжить спор, что в этом нет ничего необычного, но понимаю, что он не уступит. Я не хочу лишиться нашего общения, поэтому делаю выдох и изображаю фальшивую улыбку.

— Тогда расскажи мне об этом фильме, — прошу я, по сути, меняя разговор. Если это все, что мне дано, я отказываюсь тратить время на разговоры о том, почему мы не можем быть друзьями.

Как только мы заканчиваем, и доктор Монтгомери оплачивает счет, мы оба встаем, чтобы выйти из ресторана. По мере приближения к двери, он удерживает ее открытой, позволяя мне первой покинуть помещение. Когда я прохожу мимо, он кладет руку мне на поясницу, и мое тело напрягается, словно меня ударило электрическим током там, где он прикасается ко мне. Реальность начинает смешиваться с фантазией о том, что мы могли бы быть просто друзьями, решившими поздно ночью перекусить вместе в городе.

— Мне туда, — я жестом указываю в сторону своей квартиры.

— Мне в противоположном направлении, но я тебя провожу, — он топчется на месте, покачиваясь вперед и назад на пятках, и я думаю, что он тоже не готов расстаться. — Ты живешь на Тридцать третьей, да?

— Да, высотка на углу. Но ты вовсе не должен...

— Мне бы хотелось, — его голос становится тихим, глаза бродят по мне. Они прекрасны. Они всегда были такими ясными? Что со мной такое? Мне нужно убираться отсюда. Мне нужен воздух и расстояние от этого человека, который вызывает помутнение моего рассудка, потому что прямо сейчас мне плевать на АПА или как там это называется. Все, что я хочу, это смотреть в его глаза и улыбаться.

— Когда вернешься домой, я хочу, чтобы ты попрактиковалась в дыхании и визуализации. А еще рекомендую тебе принять ванну.

— Ладно, — пищу я. От мысли о том, что он будет знать, что я буду лежать голой в ванне, мои щеки краснеют.

— Хорошо, отлично. Я думаю, что в действительности сегодня это должно помочь, но если не поможет, позвони мне, мы сможем обсудить это, несмотря на то, что мы встретимся в пятницу.

Ни один из нас не произносит ни слова весь остаток пути до моей квартиры. Когда мы подходим к дому, на подъеме, я поворачиваюсь к нему лицом и случайно теряю равновесие. Мое тело кренится вперед. Я собираюсь упасть на бетонные ступени, когда две сильные руки меня ловят. Он тянет меня к себе и удерживает в своих объятиях.

Поднимаю глаза, наши взгляды встречаются. Я теряюсь в завораживающей синеве его глаз, не желая отпускать их. Но потом вижу, как его щеки бледнеют, и из уст вылетают проклятья. Он закрывает глаза, и прежде чем открыть их, отстраняется от меня. Я не знаю, что делать или как продлить этот момент, поэтому тянусь вперед, и касаюсь его рукой.

Нежно...

Мягко...

Я слышу, как он вдыхает, пока подушечки моих пальцев прикасаются к его коже.

— Спасибо, Доктор Монтгомери.

Он выдыхает.