Теодор Тейлор вышел на резную деревянную веранду и, прищурившись, посмотрел против яркого утреннего солнца. Здесь, на плоской равнине, местность просматривалась на много миль. Почва вокруг усадьбы была песчаной, но чуть поодаль начинались угодья, где трава была не слишком сочной, но вполне пригодной для выпаски овец. Его овец! Ему до сих пор было трудно осознать эту мысль. Вздохнув, он посмотрел на свои руки. Не больше года назад они занимались тонкой работой, спасали жизни, а теперь были мозолистыми от сельского труда и жесткими от беспощадного солнца австралийского буша.
Ну, хватит! Хотя бы одно утро стоит начать не с этих бесплодных стенаний! Год назад он принял решение, и надо наконец научиться с ним жить. Первые пятна солнца легли на веранду, которая в типично австралийском стиле окружала дом.
Легкие быстрые шажки за спиной волшебным образом преобразили его лицо. Он знал эту игру: не поворачиваться и ничего не замечать! Шажки приближались, и наконец Тони сунула свою маленькую ручку в его большую ладонь.
— Признайся, папочка, ты меня опять не услышал!
— Ни-ни. Как на духу!
Теодор повернулся и ласково посмотрел на малышку. Антония была самой очаровательной девочкой в этой запыленной части Квинсленда. Да что там, во всей Австралии. Светлые локоны и голубые глаза она унаследовала от матери. Застарелая боль шевельнулась в Теодоре, но он не дал ей выползти наружу. Он подхватил дочку, высоко поднял ее и поцеловал.
— А что это ты так рано поднялась, принцесса?
— Я просто не могу спать, я так волнуюсь!
— Антония, ты же знаешь…
— Ах, папочка, не зови меня Антонией! Это так старомодно!
— Извини, Тони. Только вот придется ждать не меньше часа.
— Ужасно! Я столько не выдержу!
Тони завертелась и барахталась в воздухе до тех пор, пока отец не посадил ее на перила. Для своих восьми она была крохотной, но Теодор подозревал, что скоро она разом вымахает, потому что костью дочка пошла в него, а сам он был за метр девяносто. Его обычно суровое лицо озарила улыбка. Посмотреть сейчас на Теодора Тейлора со стороны — ни за что не скажешь, что он замкнутый, неприступный человек. Тонкими длинными пальцами он убрал со лба Тони локон и нежно погладил ее по головке. Тони прошлась ладошкой по его ежику. Несмотря на то, что ему еще не было и сорока, в волосах уже пробилась седина.
— Папа, я хочу такие же короткие волосы, как у тебя.
— Было бы жаль остричь такие милые кудряшки.
— Но мне жарко, даже когда ты завязываешь конский хвост!
— Ну, парикмахер, думаю, из меня никудышный. Может быть, попросим Сэма стригануть тебя машинкой для стрижки овец? — с серьезной миной предложил Теодор.
— У-у-у! Так нечестно! — Тони принялась его щекотать в наказание.
— А так честно? — воскликнул он сквозь смех. — Я ведь держу тебя и не могу защищаться!
— Сам виноват! Зачем смеешься надо мной?
— Ну, погоди! — Теодор сделал вид, что хочет сбросить ее в розовый песок за верандой.
Тони заверещала и попыталась куснуть его за руку. Так они возились еще некоторое время, пока, запыхавшиеся, не рухнули в плетеное кресло.
— Фу, жарко! — вытерла пот под волосами Тони.
— Пойдем-ка готовить завтрак, а там, глядишь, и Сэм вернется.
Сэм Вернон, управляющий Кортленда, овцеводческой фермы, которую Теодор купил год назад, был вчера отправлен к соседям с ответственным поручением.
В кухне было прохладно — работал кондиционер. Вообще, дом не отличался особой роскошью. Мебель была простая, деревянная, без вычурностей, полы застланы толстыми коврами овечьей шерсти, стены украшали живописные пейзажи. Прежние хозяева перебрались на покой в Брисбен, оставив в доме всю обстановку, и Теодор не стал ничего менять. Только оснастил кухню современной техникой да оборудовал все помещения кондиционерами. Исключением стала лишь детская — Тони пожелала, чтобы ее комната была убрана в бело-розовых тонах.
Пока Теодор жарил яичницу с беконом, Тони приготовила тосты, налила себе молока, для отца заполнила кофеварку, достала приборы. Они были слаженной командой и с удовольствием трапезничали вместе три раза в день.
«Не было бы счастья, да несчастье помогло, — вздохнул Теодор. — Хотя бы теперь я провожу больше времени с дочерью!» В Сиднее он не мог себе этого позволить. У знаменитого хирурга, специалиста по трансплантациям в Новом Южном Уэльсе вообще не оставалось времени на семью. Он сутками был занят в клинике. Однако малышка и тогда не ныла. Просто не отходила от любимого отца ни на шаг, когда он бывал дома. Линн даже иногда ревновала. «Я для нее всего лишь мать, которую она видит каждый день, — сказала жена как-то полушутя-полусерьезно. — А ты что-то вроде Санта-Клауса, только появляешься на пару раз чаще в году». Ах, Линн, Линн!
— Папа, ты совсем не ешь!
Теодор оставил грустные мысли и вернулся к действительности.
— Наверное, я волнуюсь еще больше тебя, вот кусок и не лезет в горло.
— Так я тебе и поверила!
Теодор усмехнулся и ткнул вилкой в яичницу.
— Это почему же? Не каждый день ждешь прибавления в семействе.
Тони звонко расхохоталась:
— Ну что ты говоришь, папочка! Пони не человек!
— Никогда не знаешь наверняка. А может, он захочет спать с тобой в одной постели?
Дочурка вскочила, чтобы ткнуть его кулачком в бок, но в этот момент снаружи послышался гул мотора.
— Это они! — забыла о своем намерении Тони и сломя голову бросилась из кухни.
— Эй, принцесса! А молоко?
Но она уже ничего не слышала. Теодор улыбнулся ей вслед и подумал, что уже не помнит, когда столько улыбался за одно утро. Он быстро убрал со стола и вышел.
Сэм Вернон был здоровым как бык пятидесятилетним мужчиной. По нему было сразу видно, что он всю жизнь провел на свежем воздухе и палящем солнце. Его кожа была сухой и обветренной. Увидев на веранде своего босса, Сэм откозырял ему, приложив два пальца к широкополой ковбойской шляпе. Это было самое уважительное приветствие, которое он позволял себе в отношении хозяина.
С малышкой все было в порядке. Смышленое жизнерадостное существо пробуждало в нем самом глухое желание стать отцом. А вот этот городской профессор! «Много о себе мнит, — проворчал Сэм в рыжую бороду. — Появился здесь без году неделя и думает, что легко может управлять фермой. Горожанин, а туда же!» Уж сколько раз за эти одиннадцать месяцев Сэм пожалел, что больше нет старины Барри. Вот тот был настоящим хозяином! Понимал толк в делах и к его, Сомовым, советам прислушивался. А этот Тейлор везде сует свой длинный нос и еще берется ему указывать — ему, опытному, знающему человеку! А у самого кишка тонка. Что, Сэм не знает, что ли, почему господин профессор спрятался в буше? Да все в округе это знают, не на Луне живем. Даже по телевизору тогда сообщали о той трагедии, а все потому, что знаменитость!
— Сэм, Сэм! Ну давай же, выпускай лошадку! — пританцовывала от нетерпения Тони.
— Сейчас все будет, мадемуазель. Сейчас… — Он обошел трейлер, отодвинул засовы и спустил пандус. Потом на минуту исчез в брюхе фургона и вывел крепенького пегого пони.
— О! — Тони затаила дыхание. — Какая красивая! А как ее зовут?
— Бетти.
— Фи! Разве это имя для такой красавицы?
— Ты права! — Теодор Тейлор подошел и положил руку на плечо дочери. — Но ведь ей можно дать другое имя, правда? Она привыкнет.
— Конечно! — обрадовалась Тони и тут же сморщила носик. — Только надо хорошенько подумать. Ей ведь с ним потом всю жизнь жить.
Мужчины обменялись через ее голову понимающими взглядами. Один из редких моментов, когда профессор не казался Сэму таким противным.
— Папочка, а можно мне на ней покататься прямо сейчас? Давай поедем к реке! Ну пожалуйста!
— Вообще-то я хотел обсудить с Сэмом и нашим инженером планы на новую скважину.
— Справимся и без вас, — не упустил момента Сэм, а про себя подумал: «Двадцать лет занимался этим без тебя и сейчас обойдусь!»
Хотя ферма и не была слишком большой, всего-то пятьсот гектаров, но естественных природных источников все равно не хватало. Вот и приходилось время от времени бурить новые скважины и закладывать колодцы. Довольно рискованное предприятие, которое из-за затянувшейся засухи становилось все более трудоемким.
— Ну хорошо, — сдался Теодор, чем заработал еще одно очко за это утро в глазах управляющего. — Пойду оседлаю Пегаса, а ты поможешь пока дочери, как, Сэм?
— Само собой, босс! — насмешливо хмыкнул тот.
Пегас был самым спокойным в конюшне старым мерином, которого ничто не могло вывести из себя. Даже такой неопытный седок, как Теодор Тейлор, который бестолково дергал, поводья. Хотя надо отдать ему должное, в седле он держался молодцом!
Четверть часа спустя отец и дочь выезжали со двора цугом. Тони трусила позади отца на своем новом пони, гордая и счастливая. «Профессор еще слегка напряжен, — заметил Сэм, — но толк из него будет!» Он отогнал трейлер в гараж и пошел искать инженера.
Сейчас, весной, Миллерс-Крик была небольшой речушкой, по берегам которой густо росли эвкалипты. А в сезон дождей она разливалась на много миль. Но вот уже три или четыре года дождей было мало.
Теодор слез с лошади, крепко привязал ее к дереву и повернулся к дочери, которая как раз соскальзывала со своей лошадки.
— Никак не придумывается для нее имя, — пожаловалась Тони.
— А ты не спеши. Само собой найдется.
Тони вздохнула и присела на бережок.
— А как вы выбрали мне имя? — спросила она немного погодя.
Теодор опустился рядом.
— Так звали твою бабушку, мамину маму.
— Эту строгую леди из Англии? — Тони видела бабушку лишь раз, в свои пять лет, когда пожилая дама приезжала к ним погостить.
— Хм, — ограничился одним звуком Теодор в надежде, что дочка сменит тему. Но она продолжила расспросы. Это был ее способ бороться с утратой.
— А я похожа на маму?
— Да, принцесса, ты ведь знаешь. И будешь еще красивее.
— А мама сейчас на небесах, как ты думаешь?
Теодор бросил на нее короткий взгляд искоса. Тони сидела, сосредоточенно наморщив лоб, так что меж бровей залегла глубокая складка. «Это неправильно, — подумалось ему. — Не должны маленькие девочки размышлять над такими вопросами…»
— Кто может знать наверняка? — честно сказал он. — Но твоя мама была замечательной женщиной. И думаю, ей там хорошо.
— Мне так ее не хватает! — прошептала Тони. — А тебе?
— И мне.
Теодор бережно, словно стараясь защитить от чего-то страшного, обнял дочь за плечи и прижал к себе. Однако последний ответ был не вполне честным. Временами он ловил себя на том, что не может вспомнить лица жены. Они поженились совсем юными, во времена его студенчества в Англии. Линн была ему хорошей женой. Но вскоре он стал замечать, что работа для него важнее семьи. Почему? Может, он больше времени проводил в операционной именно потому, что его любовь к Линн стала остывать? Он подавил стон. Что толку сейчас об этом размышлять! Линн больше нет, и ее смерть навсегда привязала его к ней тяжкими узами. «Чувство вины страшнее любой темницы, — думал он. — Мне никогда от него не освободиться, и больше никогда я не смогу нормально жить и любить!»
— Посмотри-ка! — резво вскочила Тони и вырвала его из горьких раздумий.
Она показывала пальцем на стадо кенгуру. Пять или шесть животных элегантными прыжками двигались вдоль берега. В этих краях они давно уже стали редкостью. Их десятилетиями отстреливали с размахом, чтобы овцам и крупному рогатому скоту хватало травы. Теодор поднялся и тоже залюбовался красивым зрелищем.
— Сегодня самый счастливый день! — Тони радостно кинулась в объятия Нелли. — Прежде всего папочка подарил мне пони! Потом мы видели кенгуру! А теперь еще привел меня к тебе есть мороженое и разрешил остаться на ночь!
Нелли Браун рассмеялась и прижала малышку к своей необъятной груди. Нелли была хозяйкой единственного пансиона в Миллерс-Крик, небольшом городке, который получил свое оригинальное название от протекающей по нему речушки. Городок насчитывал около полутора тысяч жителей, на которых приходились пара магазинов, один кинотеатр, две закусочные и ее пансион с прилегающим баром. Последний был излюбленным местом встречи овцеводов, погонщиков скота, а также хозяев близлежащих ферм, ну и, разумеется, горожан. Бар редко пустовал, и Нелли это радовало не столько из-за прибыли, сколько из-за того, что она любила этих суровых и бесшабашных людей. Всю свою жизнь, а именно сорок шесть лет, она прожила в Миллерс-Крик и не желала себе другого дома. И вот уже без малого год она любила и маленькую Антонию Тейлор. Девочка полностью завладела ее сердцем, хотя Нелли вряд ли бы в этом кому призналась.
— Ну давай проходи. — Нелли подмигнула. — Как насчет вазочки мороженого со свежей клубникой?
— Ура! А ты не знаешь имени для пони?
— Хм, нет. А что, тебе подарили безымянную лошадку? — Она перевела взгляд с Тони на ее отца, который только пожал плечами.
— Да нет, имя-то у нее есть, но только глупое и совсем ей не подходит. Нелли, ты поможешь мне выбрать?
— Попробуем. Но ты должна мне во всех подробностях описать твою подружку. Иди забирайся за стол, я сейчас подойду.
Тони беззаботно чмокнула отца в щеку и исчезла за дверью. Теодор поднял взгляд на Нелли:
— Ничего, что мы свалились тебе как снег на голову? Присмотришь за принцессой?
— О чем разговор, Тео! Когда я тебе отказывала? — Уже много месяцев назад она переоборудовала в детскую соседнюю с ее спальней комнату на верхнем, жилом этаже. Она любила, когда малышка оставалась у нее. Как-то так сложилось, что замуж она в свое время не вышла, а теперь уж поздно об этом думать. Когда Тони была с ней, ей становилось не так одиноко. — А ты уезжаешь? — Она пристально посмотрела ему в глаза.
Теодор кивнул:
— Дела в банке.
Это было половиной правды. Завтра первая годовщина со дня смерти Линн, и он хотел отнести цветы на кладбище.
— Понятно.
Внезапно взгляд Нелли то ли затуманился, то ли приобрел особую остроту, на лице появилось отрешенное выражение. Теодору стало не по себе, когда она, глядя сквозь него, сказала глубоким незнакомым голосом:
— Тебя ждет любовь, Теодор Тейлор. Она уже рядом. Скоро ты встретишь свою чернобровую красавицу.
— Эй, Нелли! Ты не перегрелась на солнце? — попробовал отшутиться Теодор и взял ее руку, чтобы прощупать пульс.
Нелли вздрогнула, будто очнулась, и на него снова глядели веселые живые глаза приятельницы.
— Еще попомнишь мои слова, Тео! Я на всю округу слыву ясновидящей. Так что, высокочтимый профессор, могу такое, что вашей традиционной медицине никак и не объяснить!
Теодор грустно улыбнулся:
— Ну что ж, пойду отдаваться в руки своей судьбы.
— Не смейся, Тео! Твой час пробил, и женщина уже ждет… — бросила она ему вслед.
Теодор обернулся, и столько было в его глазах тоски и печали, что Нелли невольно содрогнулась.