Глава 8

Гален Макинрой организует распродажу рождественских елок для членов Мужского клуба. Он является клубным унитарианским проповедником, а заодно и духовным наставником. На досуге он тренирует любительскую футбольную команду. Он говорит, что дети из богатых семей нуждаются во внимании не меньше, чем дети бедноты. Отсутствие родительской заботы не связано с социальным уровнем. Множество родителей слишком заняты на работе, чтобы уделять достаточно времени своим детям. Могу себе представить, что было бы с ребенком Дэвида – его отцу пришлось бы по возвращении из командировок неизменно нацеплять именную табличку.

Дети обожают Галена, потому что у него потрясающее чувство юмора, и он обращается с ними как со взрослыми. Стоя около костерка, Гален пьет кофе из пластиковой чашки. На этой чашке видна надпись «Старосветское кафе». Поднимающийся от кофе пар затуманивает стекла его очков всякий раз, когда он делает глоток.

– Привет, Лиз. В этом году нам привезли на редкость симпатичные елки. – Гален часто улыбается. И улыбка у него искренняя, он всегда благорасположен к тому человеку, которому улыбается.

Мы ходим в англиканскую церковь, а Галена знаем по загородному клубу, где на кортах и в бассейнах резвятся избранные члены общества. Он заядлый игрок в гольф. Для вступления в этот клуб необходимы две вещи – родственные связи и длительность проживания в городе. Дэвида приняли туда, поскольку его семья живет в городе с начала девятнадцатого века. Его дедушка участвовал в создании этого клуба. Гален наставляет детей на путь истинный. Дэвид использует его для привлечения клиентов.

– Давненько я не встречал тебя в клубе, – говорит Гален.

– Суета замучила, – говорю я, проходя по рядам елок.

Пока я старательно рассматриваю каждое деревце, Гален притопывает ногами, чтобы не замерзнуть. Я выбираю самую большую и пушистую елку, один венок для входной двери и побольше, почти пяти футов в диаметре, для стены над камином.

Гален закрепляет елку на крыше моей машины, а я открываю заднюю дверцу. Мне не удается толком разместить мои приобретения в машине, и Гален помогает мне опустить заднее сиденье.

– Может, выбросить вон ту коробку? – спрашивает он, имея в виду коробку, набитую экзаменационными работами, которую я забыла выгрузить вчера вечером.

– Нет, спасибо.

Он неторопливо закладывает венки в машину.

– Так они не помнутся, – говорит он, пристраивая маленький в середину большого и переставляя мою коробку на пол перед передним пассажирским сиденьем. – Счастливого Рождества тебе и Дэвиду.


Нашу гостиную заливают потоки теплого солнечного света. Голубое небо сияет над искристым белоснежным покрывалом. Мне не хочется закрывать этот вид, опуская шторы. Рик, которого впустила наша домработница, уже установил елку и теперь начинает разматывать гирлянды разноцветных лампочек, а я распаковываю коробки с елочными игрушками, принесенные Риком из полуподвального помещения кладовой.

Каждая игрушка завернута в мягкую салфетку и лежит в своем собственном отделении, для их хранения Дэвид заказал специальные коробки. Большинство игрушек входят в собранную им антикварную коллекцию. Ей посвящен отдельный пункт в нашем страховом полисе.

Рик берет один экспонат и разглядывает его на просвет. Эта игрушка сделана в виде гнезда из розового стекла, оплетенного золотой сеточкой. На его краю пристроилась золотистая птичка.

– Это моя любимая, – говорю я.

– Редкостная вещица, – говорит Рик. – Мне тоже нравится.

Пока мы работаем, раздается звонок в дверь. Торговец цветов вносит в дом две дюжины изысканных белых пойнсеттий[18] в соответствующих белых керамических горшках, их должна была заказать Сильвия.

Рождественская ель наряжена. Стеклянные призмочки, поблескивавшие когда-то в старинном канделябре, висят на еловых лапах, отбрасывая радужные лучи по всей комнате.

Помню, когда я была маленькой, на Рождество мы рубили ель прямо в нашем лесу. Каждый год, когда мы заканчивали ее наряжать, кто-то из нас говорил:

– В этом году у нас самая красивая елка.

– Ну надо же, как получилось чудесно, – говорит Рик.

Может, ежегодное восхваление рождественской ели заложено в общечеловеческом генетическом коде. Подобно тому, как все начинают зевать при виде зевающего человека.

После ухода Рика я вооружаюсь телефонным справочником и отыскиваю фирмы, занимающиеся устройством банкетов. Для начала обзваниваю пять фирм, услугами которых мы уже пользовались. Они вежливо ссылаются на загруженность, хотя, судя по тону, явно удивлены: «Вы, должно быть, шутите!» Вернувшись к букве А, я прохожусь по всему алфавиту. Японский «Банкетный стол» сокрушает мою последнюю надежду. В нежелательной перспективе организация может лечь на мои плечи. Но даже если бы у меня появилось желание этим заняться, я сомневаюсь, что мне хватило бы сил.

Потом меня осеняет. Флориан! В загородном клубе работает отличный шеф-повар, обученный в Швейцарии. А с будущей недели клуб закрывается и откроется только в канун Нового года. Будем надеяться, что он не уехал на праздники и не заблокировал свой телефон. Чудо из чудес – я нахожу его номер, и он подходит к телефону. Рассказ о моих проблемах он воспринимает со смехом. У него красивый звучный смех и глубокий, очень чувственный голос. А может, во всем виноват французский акцент.

– Никаких проблем, – говорит он. – Каким блюдам вы отдаете предпочтение?

– Честно говоря, мне все равно. Главное – произвести приличное впечатление на полсотни записных снобов.

– Я составлю меню, прикину стоимость и извещу вас обо всем.

– Вы спасли мне жизнь, Флориан. Mersi.

– A votre service,[19] мадам Адамс.

Я еще не успела снять руку с трубки, как телефон оживает вновь.

– Привет, милашка, – говорит Питер. – Как поживает мать моего ребенка, может ли она говорить?

– Горизонт чист, – говорю я.

– Ты сможешь заехать навестить меня?

– Дэвид дома на этой неделе. Молчание.

– Эй, ты где? – спрашиваю я.

– Да. Переезжай ко мне сейчас. До того, как мы узнаем, что с ребенком все в порядке.

Я окидываю взглядом безупречно украшенную ель, безупречные пойнсеттии в их безупречных контейнерах. Рик уже убрал все пустые коробки в подвал.

В доме все безупречно. Домработница даже выиграла битву с пылью. Я дрожу, сидя на солнце.

– Когда ты придешь с работы?

– Около часа.

– Я приеду.

– Навсегда?

– Посмотрим.

Я оставляю записку, что поехала в город. Дэвид подумает, что я отправилась по магазинам.


Выходя из машины у киоска Питера, я заметила сзади коробку с экзаменационными работами. Я забыла попросить Рика внести ее в дом. От машины до киоска всего пара минут ходьбы. Когда я вхожу, мой горошек целует меня.

– Не волнуйся. Мы не станем говорить ни о чем серьезном, чтобы не расстраивать мамочку, – говорит он.

Вошел Мухаммед.

– Привет, ребята, как вы собираетесь провести нынешний вечерок?

– Займемся поисками елки. Если ты хорошо себя чувствуешь, Лиз.

Я сказала, что прекрасно себя чувствую.

Он надевает свою утепленную клетчатую куртку. По-приятельски, перчатка в перчатке, мы гуляем по Бруклин-виллидж.

– Может, возьмем это деревце? – Я показываю на карликовое деревце в горшке, зеленеющее в витрине японского цветочного магазинчика. – Мы украсим его маленькими шариками и положим под ним маленькие подарочки.

– Нельзя ли посерьезнее отнестись к такому большому празднику? Я хочу настоящую ель, – говорит он.

Магазины хрусталя и фирменных самоцветов сменяются деликатесной кулинарией, отпускающей обеды на дом и рекламирующей мясное ассорти с бобами и паштет из гусиной печенки, за ней следует булочная, продающая белый хлеб из экологически чистого зерна, и старомодный «Вулворт» – дешевый магазинчик тысячи мелочей, вероятно, один из последних в своем роде. Он был выкуплен частным лицом на закате их популярности. В нем царит традиционный запах нафталина и продается всякая всячина: длиннохвостые попугаи и золотые рыбки, нитки и удобные бюстгальтеры; он очень похож на тот магазин в Конкорде, где я купила мою первую в жизни губную помаду фирмы «Танджей» – нечто из времен молодости моей матери. Визит в такой магазин словно переносит человека в другую эпоху.

Однако мы заходим туда не ради покупок. Мы проходим дальше к парковочной стоянке, где торгуют рождественскими елками. Тротуар усыпан иголками. Мы обсуждаем достоинства каждого дерева. Питер выбрал голубую ель и сосну. Он держит по дереву в каждой руке.

– Какое возьмем? То или это? Подумай хорошенько, иначе тебя не покажут в нашей рекламе, и ты ничего не выиграешь на отходах производства и разнице цен.

– Вот это. – Я показываю на голубую ель. Пышную и крепкую трехфутовую красавицу. Сквозь густые ветки даже не видно ствола, хотя в целом она слегка кривобокая.

Питер сдергивает ярлык с ценником.

– Сорок пять долларов. Ого, должно быть она внутри золотая.

Питер расплачивается наличными. Перчатки у продавца с обрезанными кончиками, чтобы удобнее было пересчитывать деньги.

Питер поднимает елку на плечо и становится похожим на дровосека.

Наш путь к дому лежит мимо дома Марка и Джуди. Мы обмениваемся понимающими взглядами, и Питер открывает калитку, ведущую в их двор.

Нас впускает Сейбл.

– Мама на кухне, – говорит она.

Мы могли бы и сами об этом догадаться по витающим в доме ароматам.

Мы заглядываем на кухню, и Джуди, зачерпнув деревянной ложкой томатный соус, дает нам с Питером попробовать. Он дует на ложку и пробует, потом соединяет в круг большой и указательный пальцы.

– Хотите остаться на ужин? – спрашивает она.

На ней джинсы и трикотажная футболка с эмблемой Гарварда. Одно плечо – в светлых разводах от неудачно пролитого отбеливателя. Ее волосы стянуты сзади гибкой лентой. Она похожа скорее на подростка, чем на профессора колледжа.

– С удовольствием, если вы потом пойдете к нам пить кофе и украшать елку, – говорит Питер. Он берет у Джуди ложку и зачерпывает еще соуса. Встретив мой удивленный взгляд, он говорит: – Уж если пробовать что-то, то нужно распробовать хорошенько. Одной пробы не достаточно. – Он тянется за третьей порцией, но Джуди, покачав головой, перехватывает его руку.

– Будет справедливо, если мистер Дегустатор оставит немного соуса на ужин. Сейбл, поставь, пожалуйста, на стол еще пару приборов, – просит Джуди.

– А где Саша? – спросила я.

– Ночует в другом месте. – Джуди моет салат-латук.

Входит Марк. Он тащит пару длинных французских батонов.

– Вы не представляете, какую схватку мне пришлось сейчас выиграть у Сола Мауса. Я просто шел по улице, никого не трогал, и вдруг на меня набросился какой-то мышонок в ермолке. Он даже повалил меня на землю, но мне удалось спасти продукт. – Он демонстрирует нам батоны. Мы видим, что горбушка одного батона обгрызена. – Да, мне удалось спасти все, за исключением маленькой горбушки.

Сейбл вздыхает, слушая историю Марка.

– Бедному Марку всегда достается, – говорит Джуди. – Когда бы он ни пошел за хлебом, на него вечно нападают мыши, которые съедают хрустящую горбушку. Когда мы проводили лето во Франции, там был Пьер Маус. Марк утверждал, что Пьер был в берете. На Гарвард-сквер его атаковал Бифф Маус, а в Скандинавии – Луиджи Маус.

– Похоже, во всем виноват Марк Маус, – говорю я.

– Ну что ты, я так не думаю, – возражает Джуди. – Марк защищал наши батоны. – Она обнимает его за талию.

Сейбл вздыхает.

– Сейбл, довольно уж вздыхать. Ей опять не разрешили водить машину. Вот она и отыгрывается, мстительно вздыхая.

Сейбл вспыхивает.

– Вот уж не правда, – говорит она. – Не слушай ее, Лиз.


Если бы создали мемориальный музей спагетти, то Джуди стала бы главным претендентом на доску почета. Она готовит салат с обычным маслом и чесночной приправой. В длинной плетеной хлебнице лежит теплый хлеб. Корочка его хрустит, а масло на нем тает. Потянувшись за вином, я вспоминаю о ребенке и говорю:

– Пожалуй, я сохраню верность минералке. Приглядываясь к окружающим меня людям, я вдруг понимаю, чего не хватало мне в семейной жизни. Непринужденной игры. Веселого подшучивания по любому поводу. Простых радостей этого мира без учета их стоимости. Радости от общения друг с другом, как у Марка с Джуди… и как у нас с Питером.

– Тебя не было пару дней. Ты уже слышала новости? – спросила Джуди.

– Неужели мы будем обсуждать за ужином ваши занудные рабочие новости? – спрашивает Сейбл.

– Я знаю о Самнере и об иске. Нет, Сейбл, давай поговорим о чем-нибудь другом. Мы с твоей мамой сможем обсудить это позже, – говорю я.


В генах Питера, должно быть, имеются командирские хромосомы. Он строем привел нас всех к себе домой и всех озадачил. Марку было приказано найти в кладовой столик для установки елки. Питер решил, что украшения в этом году будут съедобными – разноцветный попкорн, фигурное печенье и тому подобное.

– Как ты думаешь, твоя идея придется по вкусу Босси? – спрашиваю я.

– Потому-то мы и поднимем елку на столик, – говорит он.

Мне и Джуди поручили готовить печенье. Питер выдает нам три рецепта и все необходимое для выпечки, включая фигурные формочки, баночку глазури, разноцветный сахар и проволоку. Пока пекутся фигурки, мы беремся нанизывать бусы из клюквы и попкорна. Он вручает нам иголки.

– Лиз, как ты считаешь, может, лучше сделать разные нити, одну с попкорном, а другую с клюквой?

Я знаю, что Джуди и Марк делают смешанные, но ведь нам хочется быть оригинальными.

– Вы и так оригинальны, все делаете в последний день, а мы готовимся заранее, – говорит Джуди.

Звонит таймер. Я вытаскиваю первую партию глазурованных имбирных ангелочков.

– Пит, помоги-ка мне разобраться с лампочками. – Марк весь обвешан электрическими гирляндами. Лампочки уже горят. Он раскидывает руки. – Я могу быть вашей рождественской елкой, хотя мне хватит украшения во рту. – Джуди сует ему в рот одну половинку сломавшейся звездочки, а вторую съедает сама.

Елка почти готова, и Питер вдруг вспоминает о компакт-диске, который купил в прошлом году под Рождество. Он откопал его и включил негромкую фоновую музыку. Но когда начинается «Владыка бала», он прибавляет звук. И мы вчетвером кружимся в этом танце по гостиной. Закрыв глаза, я вспоминаю прошедший год.

Музыка заканчивается, и Питер нежно и долго целует меня. Я едва не задыхаюсь от переполняющей меня нежности, смешанной с сексуальным возбуждением и, лишь сглотнув пару раз, восстанавливаю дыхание. Мы отстраняемся и, испугавшись нахлынувших чувств, смотрим друг на друга. Время промедления закончилось.

– Я остаюсь, – говорю я. – Я знаю, чего мне хочется. Мне хочется быть с тобой.

Питер подводит меня к телефону. Набрав мой номер, он протягивает мне трубку. Джуди и Марк выходят на кухню, чтобы извлечь вторую порцию печенья из духовки.

– Привет. – У Дэвида сонный голос.

– Это Лиз. – Приветствовать его было не обязательно.

– Ты где?

– В городе.

– Дом смотрится потрясающе.

Я вдохнула и выпалила слова, которые так долго не могла произнести:

– Дэвид, я хочу развод.

– Что ты сказала?

Я повторяю эти слова медленно. Во второй раз получается легче. Питер кладет руку мне на плечо. Я прислоняюсь к нему спиной.

– Прекрати свои шуточки, Лиз. Это не смешно, – говорит Дэвид.

– Я не шучу. Я не приду домой сегодня. Позже я заберу мои вещи.

– В данном случае одностороннее решение недопустимо. Если тебе что-то не нравится, мы можем обсудить все спокойно, – говорит он.

– У меня нет сейчас настроения говорить об этом. Я не приду сегодня домой, но мне не хотелось, чтобы ты волновался. Все, я вешаю трубку.

Мои руки дрожат. Питер подводит меня к дивану, и мы садимся. Он обнимает меня, а я начинаю плакать. Положив мою голову к себе на плечо, он поглаживает мои волосы. Джуди и Марк незаметно уходят домой.

Опять звонит таймер, сообщая, что готова очередная порция сладких украшений. Питер отходит от меня только для того, чтобы вынуть поднос из духовки; он даже не стал снимать с него пряники.

Елка почти наряжена, если не считать двух последних порций печенья.

– По-моему, у нас получилась самая красивая елка, которую я видел в жизни, – говорит Питер.

Я соглашаюсь.

– И ты очень красивая, даже в слезах.

Я так не считаю, но не пытаюсь его разубеждать. Я начинаю что-то быстро говорить, но он закрывает мне рот поцелуем.

Загрузка...