Твой любимый фамильяр

Часть 8. Доверься мне

На этот раз уснуть у Анни не получилось вовсе, даже когда наконец-то погасли огни, и особняк погрузился в темноту. Ей отчаянно хотелось хотя бы каплю объяснений о том, что происходило с её телом в руках Элая. Почему сначала было приятно, потом очень-очень приятно, а потом будто взрыв и бесконтрольная дрожь. Нет, как продолжают род маги она понятие имела из курса анатомии. Но то — маги. А не «паразиты, живущие за счёт чужих желаний». Вот только паразитом она себя совсем не ощущала, когда сиплый голос Элая попросил помочь не загореться. Развлечением? И это тоже неверное слово. Фамильяр, слуга, насекомое, забава… Анни перебирала долго, пока не остановилась на крамольном «женщина», как обозначил сам Элай.

То, что она способна получать удовольствие от его касаний, равняло её с самими магами? Бред какой-то. Поразмышлять ещё у неё не получилось, потому как откуда-то с третьего этажа донеслось слабое эхо крика. Анни резко села на постели, напряжённо вслушиваясь в тишину. Несмело позволила себе потянуться к эмоциям Элая и тут же задохнулась от копоти во рту. Опять. Его снова мучали кошмары. На этот раз не полные ярости, а скорее отчаяния и страха, который ощущался льдом на языке. Онемением.

В прошлый раз её визит ничем хорошим не кончился, и нормальный фамильяр сделал бы выводы, более не пытаясь беспокоить господина среди ночи. Однако Элай, наверное, уже успел заразить её своим безумием. Анни без раздумий вскочила и понеслась по тёмным коридорам, ведомая натяжением их связи. Что ж, если он так хотел дать ей свободу для решений… То сейчас оно однозначное. Какими бы ни были последствия.

Его комната встретила Анни крутящимися под потолком огнями, будто пытающимися расколоть стекло и вырваться на волю. Элай тяжело дышал, вцепляясь руками в простынь. Снова без одеяла, взмокший и запертый в своём кошмаре, как в клетке с жалящими кожу прутьями. Анни закусила губу, подходя ближе — от этого зрелища больно кольнуло в груди. Никто не должен так страдать, а он особенно. Помня о прошлой своей попытке, на этот раз она решила действовать иначе. Мягче.

Ноги дрожали от собственной смелости, по коже шли мурашки. Волосы выбивались из небрежной косы и щекотали шею. Анни обошла кровать и осторожно забралась на неё с другой стороны, чтобы не касаться тихо скрипящего зубами Элая раньше времени. Первым делом она скользнула пальцами под его подушку и нащупала рукоять ножа. Горло ей точно ещё пригодится, и если что удалось сегодня понять: себя надо беречь. Стараясь никак не выдавать своего присутствия, она отложила нож на прикроватную тумбу. Гари во рту было уже столько, что крутило живот.

«Я справлюсь», — решительно заявила Анни сама себе, абсолютно бессовестно для фамильяра ложась рядом с Элаем и не отрывая взгляда от его влажного лица и пересохших губ. — «Я обязательно тебе помогу».

Придвинувшись ближе, она чётко осознала, насколько её тело прохладней его. Он и правда мог обжечь, и опасность сгореть явно острей любого ножа. Осторожно дотронувшись до его скулы кончиками пальцев, Анни попыталась вытащить из него эту раздирающую ненависть, боль и страх. Но не успела втянуть и капли, как запястье оказалось перехвачено его крепкой хваткой, и Элай открыл глаза, абсолютно затуманенные, не сознающие происходящего.

— Шшш, — спешно зашептала Анни, подчиняясь инстинкту и прижавшись к его разгорячённому телу своим, остужая. Кулак Элая осторожно разжался, выпуская её. — Я тут. Доверься мне. Доверься мне и спи…

Обхватила его лицо в ладони, мягко прижала левую руку ко лбу. Каждым жестом вытягивая из него горечь кошмара. Элай было дёрнулся, смотря перед собой невидящим взглядом, слепо попытался нащупать под подушкой нож. Анни приложила чуть больше сил, впитывая в свою кровь всё, что он испытывал, включая растерянность, очищая сознание до пустого листа и мелко дрожа от потребовавшегося усилия. Его лоб под её ладонью пылал. Прохлада тела Анни помогала выровнять дыхание. Элай медленно начал закрывать веки, вновь погружаясь в практически непрерванный до конца сон, расслаблял мышцы.

Она не отрывала от него рук до тех пор, пока в комнате не погас последний огонёк. С облегчением выдохнула, нежным порхающим жестом убрав с его лба влажную прядку чёрных волос. Получилось. И её это радовало совсем не потому, что она выполнила долг фамильяра, а потому что смогла ему помочь. Пора было отодвинуться и уйти, вот только именно этого совсем не хотелось. Теперь его тело было приятно тёплым, дыхание всё более спокойным. Анни опустила голову на подушку, понимая внутри себя, что больше её присутствие не требуется. А вдруг новый кошмар? И снова бежать по холодным полам…

Дотронувшись до его груди, она оставила на ней ладонь — на всякий случай, контролируя частоту сердцебиения. Привкус его эмоций приобрёл вишнёвый оттенок, уже знакомый. Улыбнувшись такой перемене, Анни позволила себе закрыть глаза, вслушиваясь в размеренный ритм пульса Элая. Дерзость? Просто неслыханная. Зато так приятно. Тепло и правильно. Гораздо лучше холодной одинокой постели.

Интуиция говорила засыпающему сознанию, что вряд ли кто-то будет на это злиться. А она слишком устала, чтобы помнить о приличиях.

Последний всполох пламени и какофония из криков боли. Вокруг не снег — пепел. Анни с недоумением озирается, пытаясь понять, где она, и почему так чётко пахнет палёной плотью и сажей. Элай стоит на коленях, и его глаза наполнены ужасом осознания. Он смотрит с холма вниз, в чёрную яму, где ещё воют от боли люди. Анни позволяет себе лишь коротко проследить за его взглядом, через клубы дыма различая обгорелые останки, которые страшно считать.

— Элай? — тихо пытается позвать она, а реакции никакой. Его лицо пустое, в полосах копоти и в шелухе пепла. Мёртвое. Будто это не враги горят внизу, а он сам.

Всхлипнув, Анни встаёт на колени напротив него и прижимается всем телом, обвивая руками шею. Пытается закрыть собой от того, что он теперь будет видеть во снах вечность. С лёгким опозданием его ладонь бездумно ложится на её талию.

Ещё до того, как открыть глаза, Аннабель ощутила, что на неё смотрят. Непередаваемая щекотка в затылке, неуютное покалывание. Просыпаться в чужой постели оказалось страшно, и перед тем, как выдать, что уже не спит, она осторожно проанализировала вкусы во рту. Шафран, сладкая вишня. Ничего горького или кислого, что внушало надежду на лучшее. Осторожно приоткрыв глаза, Анни тут же наткнулась на изучающий её лицо взгляд. В спальне слабо пробивался через плотные шторы рассвет, наступивший неожиданно скоро и озаривший смуглое лицо Элая.

— Ты мне снилась, — тихо и абсолютно шокировано прошептал он. — Как ты могла мне сниться? Там…

— Я просто хотела помочь, — она попыталась оторвать голову от подушки, чтобы поскорей убраться к себе. На плечо тут же опустилась рука Элая, остановив этот глупый порыв. — Прости, я…

— Не надо. Не вздумай передо мной извиняться за самую спокойную ночь последних лет. Я и так не знаю, какими словами тебя благодарить.

Анни глубоко вздохнула, не скрывая облегчения. Элай не злился, хоть и сам не понимал, что произошло. Он перевернулся на спину, задумчиво сводя брови. В кровати так пахло им — дымом и еловой смолой, — что хотелось зарыться носом в подушку и лежать так весь день, пропитываясь этой принадлежностью до костей.

— Это был Айгден, верно? — позволила себе Анни любопытство, вспомнив ночной кошмар, неожиданно ставший общим. С той лишь разницей, что разделённый пополам сон перестал быть кошмаром как таковым. Ведь больше Элай не кричал, не пытался порвать простынь.

— Да, — глухо ответил он, глядя лишь в потолок. — Это всегда Айгден. И Леон.

Тут же напряжённо замолчал, и Анни приподнялась на локте, ощутив его дымную, душную тоску. Решиться продолжать разговор было непросто. Правда, раз уж она и так марала собой хозяйскую постель, то терять всё равно нечего.

— Ты можешь мне рассказать. Всё, чем тебе так нужно поделиться, кошмарами и страхами. Я поклялась беречь твою душу, причём поклялась душой собственной. Если ты не хочешь доверять мне, то поверь хотя бы этой клятве. Ни один фамильяр не может предать господина.

— Зачем тебе это? — невесело усмехнулся Элай уголком губ. — Анни, ты не мусорное ведро для моих проблем…

— Ты назвал меня своей женщиной. Своей женщине ты можешь доверить то, что тебя тревожит? — бесхитростно перебила она его, слегка краснея от такой наглости. — В конце концов, ты уже был в моей голове. А я хочу побывать в твоей и понять тебя. Может… в этом и есть то равенство, которого ты так от меня хочешь.

— Ты играешь нечестно, — повернул он к ней голову, не скрывая налёта на улыбку. В обсидиановых глазах светилась непривычная нежность, моментально проступившая вишнёвым соком на языке.

— Ты тоже не был честен, когда просил подать мыло.

— Один-один, — Элай закатил глаза, но Анни всецело ощущала, что не злила его своей открытостью. Он вдруг взял её правую руку и положил себе на грудь, где она и была большую часть ночи: — Ни разу не слышал о том, чтобы фамильяр мог проникнуть в чужой сон. Дело в физическом контакте?

— Я… не знаю, — честно призналась Анни, стараясь на отвлекаться на то, как приятно ощущать под пальцами его ровно, уверенно бьющееся сердце и твёрдость развитых мышц. — Я просто уснула, так и продолжая понемногу тянуть твои эмоции. Видимо, вместе с ними получилось разделить и сон. Ты не мог о таком знать или слышать: вряд ли существует другой маг, который бы позволил фамильяру спать рядом с собой.

Она зарделась, вновь ожидая его реакции. Может, хотя бы это его отрезвит? И он наконец-то вспомнит о том, чья ладонь у него на груди. Паразита. Дряни, которая даже во сне умудрялась красть чужие эмоции. Существа, которое в свою постель пустит лишь безумец. Если бы она спрашивала разрешения, конечно…

Духи стихий, кажется, она уже достойна отборных плетей от мадам Вальтц, и та будет годами краснеть, вспоминая имя такой безнравственной воспитанницы.

— Значит, я, скорее всего, и первый маг, которого сильно заботит вопрос твоей воспламеняемости, — хитрый взгляд Элая скользнул к вырезу её лёгкой нижней майки, смущая ещё больше. Анни дёрнулась в попытке чуть отодвинуться, и его рука мягко коснулась её щеки, поглаживая кончиками пальцев румянец. — Есть, конечно, один ритуал… Его используют пары из разных домов силы, чтобы не травмировать партнёра чужой стихией. Понятия не имею, подойдёт ли он для тебя. И захочешь ли ты вообще такое проводить, потому что мне нужно твоё искреннее согласие.

— Мне бы хотелось иметь возможность касаться тебя, не боясь обжечься, — нисколько не слукавила она, ведь даже сейчас лёгкое беспокойство не давало насладиться близостью к нему в полной мере. — Однако тогда твои угрозы потеряют силу.

— Угрозы? — в его голосе слышалось удивление.

— Если помнишь, ты запретил мне вставать на колени, потому что мои косы могут легко загореться, — чётко отрапортовала Анни единственный существующий запрет, и Элай вдруг откровенно рассмеялся над её сосредоточенным выражением лица:

— Всё время забываю, какая ты наивная.

Продолжая посмеиваться, он одним хищным рывком перекатился, нависая над Анни и выбивая из неё дыхание. На языке ярко плясала вишня — сладкая и чуть пряная, ужасно манящая себя попробовать. Губы Элая оказались гораздо вкусней, когда подарили ей короткий, терпкий поцелуй. Будто нежный. Призванный ускорить пульс в желании большего, заставить обхватить крепкие плечи ладонями. Анни всецело чувствовала не только то, как теплело в животе и разливался по венам мёд. Но и искрящую, сливочную, клубничную радость Элая… На её памяти он ещё ни разу не был настолько счастлив.

А она готова была взлететь без крыльев от понимания, что у их клубничной эйфории один ключ. Сама не до конца осознала, когда начала втягивать в себя это лакомство, едва не замурчав от удовольствия.

— Я грозился не сжечь тебя за непослушание, глупенькая, — оторвавшись от её губ, потянулся Элай к уху и прошептал, вызывая сладкую дрожь: — Ты стояла передо мной на коленях, такая маленькая, такая беззащитная… Что я всерьёз боялся сорваться и спалить на тебе одежду. Ты же чувствуешь мои эмоции, неужели думаешь, что я тебе способен причинить вред? Только если по неосторожности, — он жарко выдохнул ей в шею, на прощание коротко коснувшись губами ярёмной впадины, и Анни прикрыла глаза, наслаждаясь этой мгновенной колкой нежностью.

Никто в жизни не касался её с таким трепетом. Словно боялся разбить. Горло сжалось от переизбытка их общих ощущений. Она улыбнулась, когда Элай снова нашёл её кошачий взгляд и пообещал самим светом чёрных глаз абсолютную безопасность.

— Я тебе верю, — легко прошептала она, чувствуя себя под таким пристальным вниманием не то вишнёвым пирожным, не то призом в неведомом ей состязании. Уж точно кем-то безумно желанным. — А ты не веришь мне. Это обидно, — улыбка Элая чуть померкла, и Анни инстинктивно потянулась к нему, чтобы осторожно коснуться губами скулы: — Расскажи. Что случилось тогда… И кто такой Леон.

Он рассеянно моргнул, не сразу решаясь продолжить. Только похоже, что это спокойное и счастливое утро ничто не было способно омрачить. Низкий голос звучал сухо, а смотрел Элай исключительно на свои пальцы, бездумно путающиеся в выбившихся из косы лавандовых прядках.

— Мой учитель. И друг. Отец и брат… Он заменил всех, кому я не был нужен до своего полного взросления в качестве наследника. Маги воды устроили ему ловушку, заманили в болота, выкрав у меня перстень с печатью и послав ему письмо от моего имени. Мы были слишком далеко друг от друга, чтобы связаться с помощью магии. Мне принесли его синий труп, захлебнувшийся болотной жижей. И тогда я… сделал то, о чём до сих пор шепчутся у меня за спиной.

— Те люди в чёрной воронке…

— Ты видела не кошмар, Анни. А воспоминание. С той лишь разницей, что тебя там тогда не было — никого не было, ко мне боялись подойти даже командующие. Я сам не знал, что способен на такое. И сам до сих пор боюсь себя, боюсь, что могу сделать нечто подобное снова, — он задохнулся, глаза будто заволокло дымкой от такого признания. Элай резко сел на кровати, и Анни вновь ощутила лёд во рту. Он не врал. Он и впрямь боялся себя…

— Ты был вынужден. Когда идёт война, все становятся монстрами. Никогда нет выигравшей стороны. Будет очень грустно признать, что твой отец получил новые земли во владение, заплатив не только жизнью Леона, но и твоей душой, — Анни с удивлением поняла, что всё больше начинала сомневаться в том, что делал Альбар. Для него Элай в прошедшей войне оказался такой же пешкой, как любой другой солдат.

Он с сомнением прищурился, будто смотря на неё под другим углом восприятия. Анни понадобилась вся выдержка, чтобы вынести такой взгляд без робости и попыток прикрыть веки. Ему сейчас нужно было чуть больше, чем попасть в его сон и закрыть собой от страшных картин прошлого. Ему нужно было понимание, а не страх и отчуждение, которое с лихвой дарили все вокруг, загнав на окраину города, будто дикого зверя, которого на самом деле страшно выпускать на волю.

Вот же глупости: как можно его бояться, если это самый самоотверженный человек из всех, кого она когда-либо встречала. Готовый добровольно запереть себя в клетку, лишь бы не причинить людям вред.

— Идём, — разрушил он наконец повисшее молчание и немного грустно улыбнулся. — Я тебе должен за эту ночь. Что-нибудь, что ты любишь. Что захочешь.

Анни растерялась такой смене темы, однако полученная доля откровенности уже и без того была для Элая зашкаливающей, чтобы просить больше. Она так и не поняла, какие выводы он сделал о её словах, зато видела, что они заставили задуматься. И не испортили настроения.

— Не знаю, — пожала она плечами, неловко садясь на кровати следом за ним. — Мне ничем не нужно платить, ведь я и так получаю от тебя столько вкусных ощущений…

— А я хочу. Вроде как, у тебя особые отношения с растениями, верно? — его лицо осветилось озорством. — Собирайся. Завтракать будем где-нибудь, где побольше солнца, чем в этом сраном склепе.

Воздух. Чистый, без примеси городской копоти, настоящий. Пахнущий густой зелёной травой, васильками и свежестью лесного озера. Можжевельником. С парящими пушинками одуванчиков, сбивающимися в комки и щекочущими нос. Анни глубоко и с наслаждением вдохнула, прежде чем открыть глаза и увидеть, куда же Элай их перенёс.

— Нравится? — он казался безмерно довольным такой идеей, и не спешил выпускать её руку, пока с них не скатился последний дым. Небрежно кинул на землю прихваченный плед и корзину с завтраком. В свободной белой рубахе видеть его было непривычно, будто сегодня наступил день отброшенных официозов и вышвырнутых на помойку статусов.

Анни как могла сдерживала счастливую улыбку. Оказаться вдали от душного Фартауна, холодных каменных стен и мраморных полов было невозможно приятно. Под ногами мягко шелестела густая трава, яркое солнце озаряло цветущий, залитый светом луг с кружащими пёстрыми бабочками. Анни вытянула руку, и одна из них тут же села на раскрытую ладонь, расправляя тёмно-синие крылья. Щекотно.

— Очень, — выдохнула эйфири, заворожённо наблюдая за доверчивым созданием. Подобное тянется к подобному. Бабочки всегда будто чувствовали в их расе родню. Только крылья даны не всем.

— Смотри, а позади тебя — озеро, — повинуясь словам Элая, Анни обернулась и увидела, как луг плавно перетекал в покрытый каменистой галькой берег. Над слабо рябящей серебром водной гладью склонялись ветки ивы, создавая приятную тень. — Искупаемся?

Предложение прозвучало так преувеличенно невинно, что Анни непроизвольно порадовалась скромности своего светло-сиреневого платья. Она успела привести себя в приличный вид и заплести косы совсем не для того, чтобы промокнуть, как вчера. Чистая озёрная вода манила. Сразу вспомнилось, как в погожие выходные дни их с другими девочками выводили купаться на реку — редкие моменты радости для будущих фамильяров. Создания природы, они тянулись к ней сами, а природа тянулась к ним. Плавали эйфири ничуть не хуже, чем летали, когда оказывались в силах отлепить от спины крылья. Всё в венах. Может, потому и для взросления им хватало пяти лет. А для смерти в неволе — пятидесяти, как мотыльку в коробочке.

— Да брось, — вздохнул Элай, увидев её задумчивость и смущение. — Не надо меня стесняться. Мне казалось, тебе понравится идея выбраться на свободу из каменного ящика. Пожалуйста, делай то, что хочешь сама. Считай это утро моей благодарностью.

Он мягко взял её руку в свою, и бабочка тут же вспорхнула с ладони, ощутив опасность чужака. Большим пальцем погладил выпуклую саламандру на тонком запястье, с явным удовольствием ощущая собственное клеймо. Его чёрные глаза смотрели на Анни не отрываясь, и становящиеся привычными ягодные вкусы ей вполне рассказывали, как ему нравился каждый миг. А ей было так спокойно, будто вернулась в родную стихию. Он прав. Здесь она на своём месте. Здесь она свободна быть такой, как заложено в её крови. Потомком лесной феи.

— А ты отвернёшься? — бесхитростно спросила Анни, краснея под его пожирающим взглядом.

— Даже не мечтай, малышка, — усмехнулся Элай и принялся демонстративно расстёгивать свою рубашку, не пряча интереса.

Она задумалась всего на секунду, а потом одуревшую от ощущения свободы голову озарила прекрасная мысль. Скорее всего, дело было в окутывающих её нитях природного царства вокруг: здесь она чувствовала себя сильней и смелей. Демонстративно и тяжело вздохнула, состроив как можно более смиренное выражение лица, опустила преувеличенно грустный взгляд.

— Конечно. Если ты так желаешь, то кто я, чтобы просить…

— Ох, да грёбаные драконы! — простонал Элай и тут же отвернулся, на ходу сдёргивая рубашку и кидая её на ветки ивы. Анни не удержалась и тихо хихикнула своей неожиданной победе, на что он потрясённо замер, медленно соображая: — Эй. Постой-ка…

— Раунд, два-один, — весело прозвенела Анни, живо избавляясь от платья и выпрыгивая из башмаков. Нужно было скрыться в воде до того, как он всё же решит обернуться. Манипулировать его нежеланием видеть в ней слугу оказалось до смешного просто. В груди клокотал смех, а во рту ощущался острым перцем медленно захватывающий его азарт.

— Ну держись!

Её спасли его брюки. Пока Элай путался в штанинах, она со звонким хохотом убежала к воде в нижних шортах и майке. Рассеивая миллиарды сверкающих брызг, Анни быстро нырнула в прохладную воду, иголками заколовшую кожу. Долгого купания в ранний час не выйдет, но освежиться не помешает точно. Даже через воду она услышала плеск, когда Элай последовал за ней.

Ей не нужно было дышать так же часто, как людям. Шустро перебирая руками, отплыла почти к середине озера, не дав себя догнать. И только когда лёгкие начали больно сжиматься без воздуха, Анни вынырнула на поверхность. Ноги спокойно нашли неглубокое дно. Стихия словно обнимала её, баюкала, успокаивала и дарила силы. Это лучший подарок из всех, что она могла пожелать. Вода текла по жмурящемуся от удовольствия лицу, вымочила косы, дорожками сверкающих на солнце капель скользила по плечам и сиреневым полосам крыльев. Свобода. На вкус как… мёд?

Это уже точно не её.

— Невероятно…

Потрясённый шёпот за спиной смутил, и Анни сморгнула с ресниц воду, прежде чем оглянуться. Элай и не пытался догнать её, как можно было ожидать. Зайдя в озеро по грудь, он остановился и замер, наблюдая за ней. Она всем телом чувствовала его интерес — к открытым его взгляду собственным лопаткам, к поблёскивающей коже. На миг показалось, что обсидиановая тьма его глаз стала чуть светлей.

— Что? — Анни поёжилась от пронёсшихся по позвоночнику мурашек и ушла под воду чуть глубже, оставляя только голову на поверхности. Правда, практически прозрачная вода всё равно не скрывала тела, облепленного лишь тонким бельём. А его — вовсе голого.

— Ты охренительно красивая, Аннабель, — чуть сипло прошептал Элай и медленно подплыл ближе, уверенными гребками создав лёгкие волны. — Не верю, что этого никто не замечал до меня.

— Не положено замечать. И тебе, в общем-то, тоже странно видеть это во мне, — она глубоко вдохнула, прежде чем решилась на вопрос, мучивший не первый день: — Почему я? Десятки знатных, красивейших женщин мечтают побороться за звание твоей фаворитки и когда-нибудь занять место правительницы дома. Госпожа Алеста прекрасный тому пример. Ты будто жаждешь проблем, когда говоришь, что хочешь именно меня. Это прихоть? Я не лучший вариант для мезальянса, я никто, просто никто…

Его тёплые ладони обхватили её лицо так стремительно, что Анни задохнулась, потеряв мысль.

— Я это не контролирую. Не могу приказать себе не смотреть на тебя. Не хотеть тебя. Не думать о тебе больше, чем часов в сутках, потому что ты теперь со мной даже во сне. Я не выбираю, от чьего поцелуя будет печь вены.

В доказательство безумных слов, утонувших в солнечных лучах и дуновении ветра, он наклонился и накрыл губами её в шоке приоткрывшийся рот. Анни тут же потянулась навстречу, с готовностью отвечая на поцелуй. Сама обвила руками его шею, вжимаясь в твёрдый торс. Сильно не хватало роста, и Элай опустил руки к её бёдрам. Приподнял, закидывая на себя под тихий плеск воды. Согретое тело закололо от источаемого им жара, и она осторожно подчинилась, смыкая ноги у него на пояснице. Заклубился вокруг знакомый пар, смуглая кожа под пальцами становилась всё горячей. Его язык скользнул по её нижней губе, а затем ворвался глубже, жадно съедая вкус. Этот напор неизбежно ускорил ток крови, встал звоном в ушах.

Анни трепетала от уверенности каждого движения, как та самая бабочка, только пойманная за крыло. Рецепторы окутала сладость шоколада, сильные пальцы впивались в ягодицы — абсолютно недопустимо, абсолютно нагло. По позвоночнику прошла волна дрожи, горячая и тугая, и когда она закончила путь где-то в ногах, Анни едва не задохнулась от щекотки на лопатках. Будто вылететь хотело не только сердце из клетки ноющих от жара рёбер.

— Если бы ты не была такой хрупкой, я бы уже имел тебя прямо на этом блядском берегу, — выдохнул Элай ей в шею, покрывая влажную кожу медленными, распаляющими поцелуями.

— Звучит… больно, — не открывая глаз, признала она тихо, нежась в значительно потеплевшей воде и его руках. Послушно запрокинула голову, позволяя его губам скользнуть по самому горлу, по едва заметному бледному следу зажившей царапины.

— Ты не человек. Даже в первый раз не должно быть больно. А я постараюсь сделать так, чтобы было ещё и охрененно хорошо. Как вчера, и даже намного лучше, — его пальцы на бёдрах стали ещё горячей, на самой грани с тем, чтобы начать обжигать.

— Намного лучше будет, если я тоже смогу касаться тебя, где захочу.

Анни не могла сдержать своего любопытства. Вчера было слишком неожиданно и слишком стыдно, чтобы показывать интерес к его телу, но сейчас сдерживаться не имело смысла. Она прошлась пальцами по груди Элая вниз, к мягкому рельефу пресса. Он вздрогнул, вжал её в себя сильней, а поцелуи в шею сменились мягким предупреждающим укусом.

— Осторожно, — бархатный голос прозвучал неожиданно низко, и Анни чётко ощутила нарастающую между ног пульсацию. Жажду большего. Его ли, её собственную? Какая разница… Мёд. Шоколад. В горле першило от сладости, которую тело начало поглощать без всякой меры, как нищий, оказавшийся на шикарном застолье.

— Ещё, — выпалила она бездумно, впервые сама потянувшись к его горячим губам. Шафраново-терпким, уверенно вовлекающим в игру. Совсем не невинную, развращающе-жаркую. Элай будто пытался узнать вкус каждого уголка её рта, вытрахать его языком и заклеймить.

Она не помнила, когда он начал шагать к берегу, держа её на весу — слишком увлеклась, слишком мутнело в голове от прилива общих эмоций и всё настойчивей пульсировало внизу живота. Ей безумно хотелось узнать его, целиком. Руки не могли оторваться от изучения этого потрясающего, сильного тела. Позади осталась вода, лёгкий ветерок прошёлся по влажной коже, и остудить её не получилось. Только ещё больше мурашек вдоль позвоночника и этой странной щекотки на лопатках.

Под ногами Элая зашелестела трава. Когда он попытался опустить Анни на мягкое покрывало из луговых цветов, она разорвала поцелуй и нашла его взгляд. В обсидиановой тьме чётко виднелись искры огня, который он так старательно сдерживал.

— Я хочу… Можно мне…

Она закусила губу, сама не понимая, чего просила. Узнать тебя. Трогать. Чувствовать. Видеть всего, целиком. Элаю ничего не пришлось объяснять вслух, он лишь хрипло выдохнул:

— Всё, что хочешь. Только…

— Не обожжёшь. Я тебе верю, — ласково шепнула она и наконец-то позволила себе ответный поцелуй в его шею. Втянула в себя терпкий запах его кожи и попробовала ещё, путешествуя вдоль выступающей пульсирующей вены. Опасно горячей, невозможно вкусной.

Элай опустился на траву сам, позволяя ей остаться сверху. Анни не могла скрыть радости своей крохотной победы и улыбалась, медленно и осторожно выцеловывая его тело. Видела, как струилась по его венам слабо святящаяся лава, и изо всех сил тянула из Элая его возбуждение, сладкое и пряное. Только это помогало мало, и когда Анни добралась до линии пресса, он шумно втянул в себя воздух, спешно отдёргивая ладони с её талии.

— Малышка…

— Ещё, — мурлыкнула она, как капризный ребёнок. Нет уж, когда наконец-то дорвалась до самого интересного, её уже не остановят никакие опасности игры с огнём. С кожи Элая от жара испарялась вода, и Анни казалось, что она тоже горела, только изнутри.

Какой он на вкус? Она осторожно лизнула у ямки пупка, заставив его дёрнуться и тихо зашипеть сквозь сжатые зубы. Чуть солёный, чуть горький. Абсолютно потрясающий, когда эти нотки сплелись с шоколадным возбуждением. Анни знала, что сейчас её глаза кошачьи, нечеловеческие, когда невинно посмотрела вверх и поймала его горящий взгляд.

— А можно ещё? — она скользнула кончиками пальцев по его сведённым от прилагаемых усилий бёдрам, и Элай с глухим стоном откинул голову и прикрыл веки.

— Да. Блять, да.

Его рука опустилась к её вымокшим лавандовым косам, и он осторожно потянул, намотав кончик одной из них на кулак. Анни не противилась, прекрасно понимая, как трудно ему сохранять контроль — это чтобы успеть предупредить её, когда станет слишком обжигающе. Она вдохнула поглубже. Интереса и желания было куда больше, чем страха. Опустила взгляд, отчаянно краснея от неприличности происходящего. Она видела его — напряжённый, так и просящий о касаниях член с проступившей на алеющей головке каплей смазки. Слишком любопытно. Анни лёгким, невесомым жестом прошлась во всей длине кончиками пальцев, а затем осторожно слизала эту каплю.

— Смелей, — охрипший голос Элая показался на грани с умоляющим. Его торс, шея, лицо были покрыты сеткой лавы, но ниже она не опускалась — наверняка лишь чудовищным усилием воли. Остановиться уже не мог никто, и Анни начала изучать эту часть мужского тела дальше.

Отчаянно робея, сдвинула крайнюю плоть до конца. У неё так ухало где-то в ушах, что не слышно было больше ни ветра, ни шелеста трав, только рваное, сиплое дыхание Элая и собственный бешеный пульс. Взяв головку члена в рот, она прикрыла глаза, знакомясь со своими ощущениями. Именно этим он собирался её иметь? От такой мысли между ног тянуло всё сильней новой потребностью. Непроизвольно сжала бёдра, и давление усилилось, добавляя температуры и без того раскалённому воздуху.

Твёрдый. Горячий. Вкусный. Анни не могла остановиться, то скользя языком по напряжённой плоти, то осторожно посасывая. Попробовала взять больше, и наградой ей стал глухой стон, а натяжение косы чуть усилилось. Это лишь подбодрило продолжить.

— Анни… Хватит.

Она чувствовала по его эмоциям — ему не хватит. И ей тоже. Эта ласка увлекала не меньше, чем поцелуй, а реакция Элая была приятна до странного желания заскулить от их общего удовольствия. Ещё смелей, обхватив член своей маленькой ладонью, на каком-то древнем инстинкте двинуть вверх-вниз, размазывая слюну.

Протяжный стон сквозь сжатые зубы, и во рту разлилась терпкая, солёная влага — в соединении с ярким сладко-шоколадным безумием это был взрыв новых вкусов, и Анни жадно выпила их все, едва не простонав в ответ. Тяжело дыша, оторвалась от Элая, правда, не сама: он подтянул её за косу повыше, и Анни упала на его грудь.

— Безумная девчонка, — выдохнул он, и на его шее она увидела испарину. — Я мог тебя спалить к хренам…

— Не спалил же. А это было… интересно, — кое-как нашла она слабо подходящее слово, прежде чем Элай жарко поцеловал её, соединяя два бешеных пульса в один ритм. Понемногу успокаивая, когда его рука снова обвила талию, будто пытаясь сказать, что опасности больше нет.

Ещё несколько долгих и бесконечно приятных минут Анни лежала на его твёрдой груди, медленно привыкая ощущать себя такой защищённой. Принадлежащей не в том смысле, что ей требовалось подчиняться, свободной совершать любые дикости вроде сегодняшней. Нет, всё же природа делала её другой. Уверенной. Пальцы Элая рассеянно развязали шнурки на косах, и по плечам рассыпались длинные влажные волосы, в которые он явно не без удовольствия запустил руку.

— Мне определённо нравится твоя смелость сегодня, — первым нарушил он эту умиротворяющую тишину. — Надо почаще выбираться на свежий воздух. Ты тут и правда выглядишь счастливей.

— Нет, это из-за тебя у меня теряется всё благоразумие. В академии меня бы четвертовали уже за то, что я тебя касаюсь.

— Ты всерьёз? — неожиданно заинтересовался Элай. — В академии всё-таки есть казни?

— Мм, не совсем, — Анни замялась, поймав его вопрошающий взгляд. Ей не очень приятно было вспоминать о методах наказания, особенно сейчас. Пытаясь скрыть замешательство, она принялась вычерчивать на его груди узоры кончиками пальцев.

— Анни, это не праздное любопытство. Я обещал, что проведу там проверку, и кажется, откладывать уже некуда. Расскажи, что ты помнишь, помимо того, что я видел в твоей голове.

Она с сомнением покусала губу. Не в её характере было жаловаться. Да и от вопросов вполне можно было бы уклониться. Помня о его откровенности утром, подумалось, что наводить лишние стены недоговорок — плохая плата.

— Мы рождаемся не беспомощными младенцами, как люди, а сразу маленькими девочками, — туго сглотнув, начала она несмело. — В оранжерее. Оттуда нас переселяют в общий сад, и начинается обучение. Слушаться нужно беспрекословно. Наказывают… сразу. Даже младших, которые ещё ничего не понимают и осваивают речь. Самое простое — розги, карцер без еды и солнца, запрет на сон. Упрямых ставят коленями на крупу и подвязывают руки к потолочной балке. Приучают к ожогам, заставляют бегать по раскалённым плитам, чтобы следы были только на пятках. Нельзя портить товарный вид. Наверное, самое дрянное, что доводилось мне — та рубашка из огонь-травы и ошейник, — затихла она и передёрнулась.

— Ошейник? — подтолкнул её продолжить глухой голос Элая.

— Железная штука с шипами вовнутрь. Походишь в такой день и напрочь теряешь желание перечить.

На лугу стало ужасно тихо. Анни всё не поднимала глаз, не желая, чтобы в них он увидел отголоски той боли. Она выросла среди неё. Это нормально. Это просто надо было пережить, чтобы научиться быть покорной системе. И тем страшней переступать через вбитые под кожу порядки. Будто прямо сейчас из-за ивы выглянет дубовая трость мадам Вальтц, и ошейник снова окажется на теле.

— Что ж, посмотрим, как эта штука будет смотреться на шее старой потаскухи, — нарочито холодным тоном заключил Элай, но Анни ощутила, насколько он на самом деле зол. — Давай-ка поторопимся. Кажется, у нас сегодня есть неотложные дела.

После быстрого завтрака и слегка преувеличенно пустых разговоров — об отношениях между самими эйфири, их садах и первых днях жизни, о вкусах эмоций у разных людей — Элай, казалось, удовлетворил своё любопытство и перенёс их обратно к особняку, на мощёную дорожку к воротам. Ощущение, что пытался продлить что-то хорошее, не спеша снова оказаться в самом доме. Анни тоже было грустно возвращаться, и на её потухший взгляд он поспешил заверить:

— Это не в последний раз. Мы можем там бывать постоянно, — Элай мягко приподнял её голову, коснувшись подбородка, а затем заправил за ухо прядь ещё не до конца просохших после купания волос, вызвав приятные мурашки.

— Было бы здорово.

Добавить что-то ещё не получилось. Громко скрипнула резная дверь в дом, и на мраморное крыльцо практически вытолкнули незнакомого Анни невысокого мужчину в алой военной гимнастёрке.

— А я повторяю вам: господин не распоряжался о гостях! — грозно пыхтел Уолт, пытаясь закрыть дверь перед носом незнакомца.

— Калеб? — удивлённо окликнул его Элай, и тот победно взмахнул железной рукой:

— Вот! Я же говорил, что он меня знает, старый ты плешивый баран, — раздражённо мотнув головой, он поспешил сбежать с крыльца и встать в стойку со сложенными на спине руками: — Приветствую, куратор. Ну, все дела, сам в курсе, гип-гип-ура…

— Брось, — фыркнул Элай на эту попытку соблюсти официоз. — Какими судьбами здесь? Винд всё же хочет твою шкуру?

— Перехочет. Нет, я к тебе… по личному вопросу, — он вопросительно взглянул на Анни, и та опомнилась, приседая в неловком реверансе перед незнакомым магом. — О, ещё одна дохера услужливая.

— Это Аннабель, мой фамильяр, — Элай вдруг уверенно взял её за руку, будто пытаясь показать, что её отличало не только человеческое имя. Среди его эмоций она ощутила новую — пряную, резкую и похожую на сушёные травы. Неужели ревность? — Анни, это Калеб Делавер, солдат корпуса тета-пять.

— Делавер? — ахнула она, тут же вспомнив поучительную историю о том, почему нельзя смешивать разные стихии. С уважением посмотрела на его протез.

— Ты смотри, какая сообразительная мелюзга. Привет, козявка, — подмигнул он ей, а затем переключил внимание на Элая. — Слушай, я придумал, как подкопаться к Торну. Ты же не хочешь скандальных обысков в его доме, верно? А для прямых обвинений такой высоко сидящей жопы нет никаких доказательств. Нужен предлог, чтобы появиться в его халупе и поболтать по душам. Так вот, у мудака есть дочка на выданье — такая же жаба, как её мамаша, и если кто-то вроде тебя сделает заинтересованный вид…

— С чего ты взял, что я вообще собирался тебе помогать? — усмехнулся Элай на такое неприкрытое воодушевление, и Калеб мрачно замолк на полуслове. — Да, я сказал, что у меня есть вопросы к Торну, но это не значит, что я буду дурить ему голову, лишь бы он чего сболтнул о пропаже Рами.

Анни в происходящем понимала мало, как и в самом разговоре. Однако ни капли враждебности в воздухе и вкусах не улавливала, скорее всё тот же азарт и откровенное веселье. Будто прозвучала шутка, не предназначенная для неё.

— Да просто… Мне показалось, ты мог бы слегка сдвинуть это дело с дохлой точки, — вздохнул Калеб и поморщился. — Ладно, я не так понял. Звиняюсь за беспокойство, — не успел он сделать и двух шагов к воротам, как Элай его остановил, едва сдерживая улыбку:

— Слишком быстро сдаёшься, боец. Мне нравится твоя идея найти подход к Торну через дочурку, но хочу услугу за услугу.

— Да что угодно, — с готовностью развёл руками Калеб. — Если Рами ещё жива, и мы впрямь можем её отыскать, то я хоть твоим вторым фамильяром стану.

— Мне понадобятся лишние руки, когда я буду собирать улики против одной старой потаскухи. Железная рука пригодится точно.