У Терека два берега…

Глава 6

В горах случайно встретить знакомого человека нелегко. Гора с горой не сходится, говорится в пословице, а ведь люди по этим несходящимся горам и ходят. Как тут им встретиться? Разве если гора сама пойдет к Магомету, но это случается крайне редко.

Марию же Саадаеву можно было встретить почти каждый день. С утра и до вечера скакала она на казенном заводском коне по кличке Аргун по долине и горам, от аула к аулу, от райцентра к конезаводу и обратно. В старину горцы дали бы ей какое-нибудь длинное прозвище, вроде «Вечно попадающаяся навстречу», а теперь только ворчали, мол, где это видано, чтобы женщина носилась по горам, как джигит. Самые же древние старики говорили, что много лет назад скакала у них так же одна бесноватая, а потом русские пришли и сожгли аул. Так и нынче случится, беда придет в Дойзал-Юрт, по всему видно. Но время было военное, и без стариковского ворчания было тревожно, потому мало кто их слушал.

А Маша Саадаева все скакала с комсомольской агитацией по аулам, все звала людей работать на конезавод, призывала помогать фронту, кто чем может. Одну древнюю старуху, которая некогда славилась искусством традиционной чеченской вышивки, а теперь по старости уже из дома своего не выходила, сагитировала вышить портрет Лаврентия Павловича Берии. Потому как очки и шляпа даже у подслеповатой старухи должны получиться.

Не удивительно, что на тропинке в двух шагах от Дойзал-Юрта Айшат и двое геологов встретили Марию Саадаеву. Она выскочила прямо на них, чуть не потоптав разгоряченным конем. Девушка-геолог в испуге спряталась за широкую спину Горелова, Айшат отступила с тропинки в сторону, только Горелов застыл на месте, обдаваемый жарким дыханием жеребца, и смотрел, не отрываясь, на сказочную богатырку с раскрасневшимся от скачки лицом, выбившимися из-под платка светлыми волосами и задорным взглядом.

– Не очень я вас напугала?! – весело крикнула всадница. – Здравствуйте! Айшат, твои гости? Кто будете? Из каких краев до наших мест?

Не дожидаясь ответа, она одним махом соскочила с коня и подошла к растерянной группе, держа еще танцующее на месте, не остывшее после скачки животное под уздцы.

Пока девушка сидела на коне, она казалась Горелову огромной, величественной, былинной красавицей. Теперь же перед ним стояла молодая женщина среднего роста, в гимнастерке и брюках серого цвета, с усталым загорелым лицом, но с задорным взглядом.

– Меня зовут Мария Саадаева. Я – секретарь комсомольской организации завода имени Буденного, – представилась она. – А вы кто будете? – повторила она вопрос.

– Меня зовут Евгений Горелов. Начальник геологоразведочного отряда. Проводим в ваших горах картографическую съемку местности. А это – Ксения Лычко, тоже геолог. А это – Айшат…

– Ну, уж с Айшат мы знакомы, – засмеялась Мария, но тут же посерьезнела. – Вот что, товарищ Горелов. Время нынче военное, поэтому поймите меня правильно. Прошу предъ-явить мне ваши документы.

Горелов усмехнулся, ямочка на его подбородке дернулась, но в карман гимнастерки он залез и подал Марии Саадаевой картонную книжечку и еще несколько листов с печатями.

Пока она изучала документы, все сохраняли серьезные лица и молчали, когда же проверка закончилась, все вдруг заулыбались, даже Айшат.

– А нам, между прочим, уже сообщили, что в горах работает партия геологов, – сказала Саадаева. – Даже ваши имя и фамилию я уже знала. Но, сами понимаете…

– Понимаю. Бдительность.

– А как же! Враг готовит наступление на Кавказ. Надо быть готовым ко всяким диверсиям.

– Откуда же вы знаете, что немцы будут непременно наступать на Кавказ?

– Да у нас все старики об этом говорят, даже детишки это знают. Гитлеру же нефть нужна для танков. Куда же ему наступать? На нас, конечно.

– Значит, даже старики об этом говорят? – усмехнулся Горелов. – Интересно. Бдительность, товарищ Саадаева, у вас, конечно, поставлена хорошо. А вот комсомольская работа подкачала.

Горелов подмигнул стоявшей рядом Айшат.

– Это почему же?! – Маша вся вспыхнула. – Откуда такие сведения? Да если хотите знать…

– Вот вам наглядный пример, – перебил ее Горелов и показал на Айшат. – Вот стоит не охваченный вашей работой симпатичный товарищ – мусульманин, а не комсомолец.

– Так вы про это! Тут могу признать свою недоработку, товарищ Горелов. Это моя беда. Лучшую подругу не могу привлечь ни в комсомол, ни к общественной работе. Тут вашу критику считаю справедливой. Но если бы вы увидели Айшат еще год назад, может быть, сказали бы по-другому. Тогда она была совершенно забитой, темной. Заговорить с людьми боялась, а теперь посмотрите на нее – наполовину наш человек. Ведь мгновенно человека перековать невозможно? Вы согласны со мной, товарищ Горелов?

Маша посмотрела в глаза геологу и вдруг замолчала. Он смотрел на нее так странно, как не смотрят на комсомольских собраниях и на политинформациях, даже на диспутах смотрят иначе. Что же это за взгляд такой? Как его назвать? Теплый? Трогательный? Трудно подобрать правильное слово. Словно трогает он ее нежно одними губами. Так лошадь осторожно трогает протянутую ладонь…

Странную паузу в разговоре прервал громкий, даже чересчур громкий, кашель Ксении Лычко.

– Вот что, товарищ Саадаева, мы к вам по делу, – словно стряхнув с себя дремоту, сказал Горелов. – Вернее, с просьбой. Хотим у вас кое-каких продуктов купить. А тут еще геолог наш Ксюша приболела. Так Айшат говорит, что у вас мед очень хороший. Мы бы купили немного для больной.

– Даже слышать не хочу, – коротко отрезала Саадаева. – Чтобы я с больного товарища за мед деньги брала?! Лучше не повторяйте при мне такие глупости! А больную… Ксюшу я у себя оставлю. Отлежится пару дней, подлечим ее, а потом к вам на работу отпустим.

– Хорошо от простуды корень мерза орам помогает, – послышался в сторонке голос Айшат. – Я могу принести.

Курносая девушка Ксюша приподняла обгоревшие брови, тревожно посмотрев на начальника.

– Нет, товарищ Саадаева, – покачал головой Горелов. – Сам понимаю, что Ксюше надо отлежаться, но у нас свои инструкции. Отпускать ее надолго из геологической партии не имею права. Работник она для нас незаменимый. Потому придется ей в палатке отлеживаться. Так ведь не зима же. Лето какое в здешних горах прекрасное. Посмотрите, сколько здесь разных деревьев и кустов, я даже названия не всех знаю. Вы только взгляните на эту красоту…

Девушки сначала посмотрели на курносого незаменимого геолога с уважением, а потом оглянулись по сторонам. Тонкими оттенками зеленого цвета смешались в плотную лесную чащу орешник, дуб, крушина, ясень, боярышник, клен. Высились над другими деревьями ильм и ольха. Кое-где виднелась береза, еще редкая здесь в предгорьях, но высоко в горах, где деревья делаются инвалидами, где высота гнет их стволы, скручивает ветки, уродует кроны, береза становится чуть ли не единственным деревом высокогорья. Но и ее силы скоро иссякают перед холодным камнем и горными ледниками. Там начинаются Черные горы…

Всем вдруг стало как-то неуютно и зябко, несмотря на солнечный летний день, словно они достигли мыслью самих Черных гор.

– Что же мы стоим? – воскликнула Маша Саадаева. – Товарищи геологи, вы все-таки на Кавказе. А здесь, знаете ли, законы гор – гостя накорми и обогрей, три дня не расспрашивай – откуда пришел и куда идет, пока сам не станет рассказывать. А я уж и документы успела проверить, и расспросить, а вас еще черствой лепешкой не угостила. Так что теперь вы у меня настоящие кавказские гости, а будете упираться – зарэжу кынжалом!

Мария сверкнула глазищами и потешно оскалилась. Все засмеялись, кроме Горелова, который смотрел на нее, не отрываясь, будто пил из чистого горного источника после многодневного трудного перехода под палящим солнцем и не мог напиться.

Жизнь – нескучная штука!

В Москве встречи с ней искал Тим Аткинсон.

– А я думала, что вы с Астрид любовники, – сказала Айсет.

– А я думал то же самое про тебя, – отпарировал Тим…

Пошли в один из самых модных клубов – в «Меркурий». Айсет надела свое самое эффектное платье – красное, в котором разок уже была у отца в «Россике»… Два выхода в одном платье – это допустимый предел. Но уж больно ей в нем было хорошо! Черное каре волос, оттеняющее белизну шеи и плеч, декольте, папины бриллианты…

Тимоти присвистнул.

– Такая женщина мне не по карману, придется брать взятки!

Айсет вспомнила, как прошлый раз Астрид громко ржала над шуточками Тима, и выбрала иную тактику. При каждой его остроте она только приподнимала плечико и слегка кривила губы. Выручило еще то обстоятельство, что к их столику неожиданно присоединился наимоднейший столичный тележурналист – Вова Плюшкин. Она давно хотела познакомиться с ним, но не было случая. А Тим, оказывается, был с ним знаком очень коротко.

– Пригласить его к нам? – спросил Тимоти.

– Я буду рада, – честно ответила Айсет.

Первое легкое разочарование возникло, когда Плюшкин, садясь к ним за стол – а он уже был слегка пьян, – расстегнув пиджак, обнаружил под ним большой для его возраста живот, который с экрана модного телешоу видно не было…

– Какая красивая у тебя девушка! – сказал Плюшкин. – Давай я ее у тебя отобью!

– Она твоя коллега, тележурналист, да еще и по твоей любимой политической теме. К тому же чеченка, – пояснил Тим.

После этого Плюшкина понесло. Как, впрочем, понесло и Тима. Они явно старались произвести на нее впечатление.

Плюшкин бравировал тем, что вхож в самые верха…

– Был я на банкете в Кремле, где нарисовался и сам высочайший манекен, на который шили и кроили нынешнюю «тостуемую» Конституцию. Он был с Таней и Наиной, а с ним еще генпрокурор, что только закончил чтение обвинительного заключения и потребовал приговорить Салмана Радуева к пожизненному заключению… – Плюшкин слегка запнулся и, покосившись на Айсет, спросил: – А Радуев вам не родственник? – и, не дождавшись ответа, продолжил: – «Радуеву не удалось превратить этот уголовный процесс в процесс политический», – говорит генпрокурор. А нам так кажется, что удалось. Хотя бы потому, что приводимые обвинением доказательства в виде записи заявлений Радуева, в основном, представляют собой чистый политический пиар. И отвечать во многом теперь приходится даже и не за действия, а «за политический базар», как, например, по статье обвинения в организации взрыва на вокзале в Минводах, когда Радуев взял ответственность на себя: мол, это я послал двух девушек от имени армии Джохара Дудаева... И это был явный политический блеф с целью привлечения внимания к своей персоне. А чего стоит заявление Радуева о том, что именно федералы вооружили армию Джохара? И кабы не передача в девяносто втором федералами половины вооружения выводимых из Чечни войск, то и в Кизляр не с чем было бы ему, Радуеву, идти – не с оглоблей же в руках!

– Вова, меня другое поразило, – перебил его Тим, – событие прошлой недели: в Калининградской области, в гарнизоне Рябиновка Балтфлота ВМС РФ было совершено нападение на военнослужащих с целью, как об этом заявил командующий флотом адмирал Валуев, – захватить оружие. Адмирал сказал, что для вооруженных преступных группировок легче напасть на военных, чем привезти оружие из Польши или Литвы, граничащих с Калининградской областью. Вывод напрашивается сам собой: такая армия, которую еще надо защищать с милицией от бандитов, вряд ли годится для защиты от внешнего врага и от чеченцев. В Англии тоже есть вооруженный бандитизм, и его там даже преизрядное количество, вспомнить только ирландские националистические группировки ИРА. Но там ни одной из группировок и в голову не придет напасть на воинскую часть, потому как камикадзе в Англии не водятся – все знают, что с профи из Армии Ее Королевского Величества лучше не связываться – бошку отстрелят, едва сунешься за колючую проволоку ограждения.

– Ну, ты грузишь! – отмахнулся Плюшкин. – Не грузи девушку!

– Это кто еще грузит? – возразил Тим.

– Да нет, мне интересно, я ведь тоже журналистка, – вставила Айсет.

– Что значит «тоже»? – возмутился Плюшкин. – Это мы с вами журналисты, а он, – и Плюшкин ткнул Тима пальцем в грудь, – а он не журналист, он английский шпион!

– Хорош же я шпион, если об этом все знают! – хохотнул Тим.

– А в этом как раз и весь наш русский юмор – какова страна, такого уровня в нее и шпионов засылают, – сказал Плюшкин и развел руками.

– То есть, я плохой шпион? – переспросил Тим.

– И мы – плохая страна, – согласился Плюшкин. – Это как в анекдоте, там в квартиру стучатся и спрашивают: у вас продается славянский шкаф? А из-за двери отвечают: вы ошиблись этажом, шпион в сороковой квартире живет…

Айсет одинаково не нравились оба кавалера. Но с ними было интересно.

– Как известно из истории двух последних чеченских войн, для полевых командиров ультиматумы так же действенны, как по танкам – стрельба из рогатки, – Тим снова вернулся к больной теме, – поэтому ультиматум в двадцать четыре часа сдаться, что ваш Казанцев выдвинул Хаттабу с Басаевым, выглядит более чем странным. За этой обнародованной вчера «мирной инициативой» снова просматривается какая-то нечистая игра. Рассчитывать на то, что Хаттаб с Басаевым скинут камуфляж и, вняв малопонятному предложению «влиться в мирную жизнь», наденут костюмы с галстуками и отправятся с Казанцевым в местную дискотеку, пожалуй, не стоит. Но и наивно полагать, что власть станет действовать так непрофессионально, предпринимая заведомо неэффективные действия вроде последнего ультиматума. Складывается впечатление, что напуганный разоблачениями Кремль пытается по-быстрому свернуть чеченскую кампанию. И при этом как не предположить, что для подкрепления «предложений» не предусматривается какой-то «секретный протокол»? Может, Басаеву предложат беспошлинное право торговать героином в столичном метро? А Хаттабу – десять процентов с доходов Газпрома? Где же правда? Ваш народ имеет право ее знать!

Плюшкин кивнул, взглянул на Айсет и неожиданно сменил тему.

– Тим, а с кем поедет наша девушка? – спросил он в упор, поверх очков уставившись в вырез платья Айсет.

– С самым смелым, – ответил Тим.

– Нет, с самым перспективным, – возразил Плюшкин, – а самый перспективный для нее в профессиональном смысле – я, потому как все выпускницы журфака хотят на мой телеканал.

– Во-первых, я не с журфака, а из Лондонской школы экономики с отделения медиа-бизнеса, – отпарировала Айсет.

– А во-вторых, канал не твой, а Козлинского, – вставил Тим.

Айсет пошла с Плюшкиным.

Заинтригована она была не обещанным вином из личного «cave», но… Софи-Катрин по секрету она бы призналась, что даже не женское, а девчоночье какое-то любопытство одолело – страсть как хотелось взглянуть на то, что у журналиста Number One болталось под выдающимся животом…

Айсет слышала выражение «крутить динамо». Но сама никогда еще этого не проделывала. Все вышло само собой.

Принимал он ее, естественно, не дома. Но и здесь был этакий «филиал» его знаменитого погребка. Выпили неплохого вина, потом Айсет отправила Плюшкина в ванну.

– У японских девушек есть обычай перед сексом собственноручно вымыть своего самурая, – сказала она, входя, когда Плюшкин, совершенно голый и пьяный, пытался по-быстрому соблюсти гигиенические формальности. – Не торопись…

Полюбовавшись на вышеозначенный предмет и нисколько не впечатлившись, Айсет потеряла к развитию событий всякий интерес.

И теперь, когда она ехала в такси домой, она почувствовала себя одноклубницей столичных милиционеров. Да здравствует «Динамо»!

Да! Жизнь нескучная штука. Она может быть тяжелой, трудной, или – наоборот, легкой, веселой, она может быть быстротечной в узкой стремнине событий, она может быть замедленной в широком разливе отсутствия событийных вех… Но она не может быть скучной…

Наутро отец снова послал ее в Питер. Туда летела самолетом «Трансаэро». Обратно – вечером «Красной стрелой»… И, вернувшись из Питера, Айсет узнала, что отец убит.

Юсуфу позвонили на мобильный, когда они только сели с ним в вагон. Но верный и благородный Юсуф решил подарить своей госпоже хоть одну спокойную ночь. Чеченские женщины часто теряют близких. Зачем ей раньше времени узнать про новое горе? Все равно они приедут только утром! Что изменится, если она узнает с вечера? Разве что вновь проплачет всю ночь?!

На вокзале их встретил Зелимхан – бригадир дядиных нукеров. Это был не очень хороший знак. Юсуф понял, что брат убитого миллиардера сразу начал брать все под себя и первым делом поменял охрану. Где раньше были люди Доку Бароева – теперь были люди его брата, Магомеда Бароева. И в первую очередь те, кто отвечал за безопасность.

Айсет тоже обратила внимание на то, что ее не встречали Теймураз и Руслан.

– Где они? – спросила Айсет, когда они с Юсуфом сели в машину.

– Теймураз и Руслан погибли вместе с твоим отцом, – ответил Юсуф.

Айсет не могла плакать – горе выжгло слезы. Бледная, как мел, безучастная, она дала усадить себя в автомобиль, молча слушала обращенные к ней слова, но не слышала их. Трудно было дышать, будто вместо воздуха повсюду разлит был какой-то вязкий, тягучий, прозрачный кисель. Глаза ее были открыты, но она не видела ничего вокруг, взору неожиданно открылась другая картина.

Сверху, сквозь негустую пелену облаков, Айсет видела горбатый утес, покрытый маленькими светлыми домиками. Крыши их сверкали на солнце, слепя глаза.

«Что это? Где я?..»

«Это Малхиста, страна Солнца…» – ответил голос отца, звучавший глухо и как-то шершаво, как на старой магнитофонной ленте.

«Какие интересные домики в этой стране! Кто живет в них? Люди солнца?»

«В них живут те, кто покинул страну живых…»

«И ты… ты теперь тоже живешь здесь?»

«Люди, уходящие в Свет, становятся почти равны богам, а я… Прости меня, дочка…»

Слезы, градом хлынувшие из глаз Айсет, смыли видение. Цепочка черных «мерседесов» подъезжала к дому Магомеда Бароева.

Мусульманские похороны – быстрые похороны. Усопшего положено похоронить в тот же день до захода солнца. Зарыть в родную каменистую землю, и непременно так, чтобы он сидел лицом на Восток.

Фамильный склеп Бароевых в Дикой-Юрте разбомбили до основания еще в девяносто пятом, и дядя Магомед принял решение похоронить брата и племянников в Гудермесе.

Туда летели двумя чартерами. «Как много наших в Москве!» – думала Айсет, глядя на многочисленных родственников, едва разместившихся в двух зафрахтованных дядей «Ту-154»… И сама себе вдруг удивилась, когда назвала этих людей «нашими»…

Ночь после похорон она провела в специально отведенной ей комнате в гудермесском доме дяди.

А наутро он принял ее.

Разговор был недолгим.

– Твой отец вел дела таким образом, что наделал много долгов, – с ходу начал дядя Магомед. – Теперь мне, его брату, придется гасить те кредиты, которые он брал под свой рискованный бизнес, не спрашивая моего мнения.

Разговор велся на мужской половине дома, в турецкой курительной, где после обеда обычно обсуждались самые важные вопросы.

Айсет почти безучастно обвела стены взглядом, по-журналистски, тем не менее, отметив, что за некоторые ковры и сабли, все в серебряной чеканке, в Лондоне, в районе знаменитых бутиков на Кингс-роуд, можно было бы выручить не на один год безбедной жизни… Только где она теперь, эта беззаботная лондонская жизнь? Где Лондон, и где она?..

– Твой отец остался мне много должен, а это значит, что и ты теперь должна слушаться меня, как своего отца, – подытожил дядя Магомед, – а это значит, что теперь ты будешь жить там, где я скажу, и выполнять ту работу, какую я тебе скажу… Ты поняла?

Дядя взял ее за подбородок, приподняв ее лицо и заглядывая Айсет в глаза.

– Ты поняла?

– Да, дядя, я все поняла, я буду выполнять любую работу, какую ты мне укажешь…

– У тебя будет служанка и все необходимое, а твоя «сиротская часть» будет переведена на специальный счет, управлять которым ты сможешь после замужества…

– Но я… Но мой друг – он уже не жених мне … Я не хочу…

Дядя отпустил ее подбородок и с укоризной поглядел на нее.

– Адат не знаешь…

– Адат – это кто? – недоуменно спросила Айсет.

– Закон не знаешь, обычай не знаешь, – дядя покачал головой. – Твой жених – это моя забота. А хотеть ты будешь то, чего хочу я.

И он жестом приказал племяннице удалиться…

Все! Кончилось счастливое детство. Прощай, Париж, прощай, школа Сен-Мари дю Пре с ее школьными подружками, прощай, Софи-Катрин, прощай, Лондонская Высшая школа экономики, прощай, Джон, прощай, так и не состоявшаяся поездка в Портсмут! Прощай, детство!

И здравствуй, здравствуй, средневековое взрослое рабство!

Да, прав был Джон, говоря про Мусаева в его бараньей шапке, когда тот позировал на экране телевизора рядом с Ванессой Бедгрейв… Тысячу раз был прав Джон. Они – саважи! Они – дикари! Какая дикость, что дядя может ограничить ее свободу, отнять у нее Лондон и друзей… Отнять у нее Париж и подруг… Какая дикость!

Джон был прав, называя их дикарями.

Пусть он и педик, но он прав! И ей милее в тысячу раз этот английский педик, чем ее мужественный бородатый дядя…

Прощай, детство.

Здравствуй, рабство!

Дядя улетел в Москву, оставив Айсет в Гудермесе. Без паспорта и с неработающим мобильным телефоном.

Он дал ей работу.

Теперь Айсет должна была сидеть дома возле подключенного к спутниковой тарелке компьютера и шарить по Интернету, собирая всю информацию по чеченской войне. Это было первое задание.

Но было и второе. Она должна была писать статьи по заданию дяди. Статьи на французском и на английском языках. А потом отсылать написанное на указанные дядей электронные адреса.

Работа была, как говорится, непыльная и в некотором роде по специальности, а значит – и небезынтересная.

Правда, сперва Айсет было в лом пересиливать себя и писать статьи на заданную тему с заведомо заданными выводами. Всегда одними и теми же – федералы виноваты перед Чечней, а весь цивилизованный мир обязан поддержать чеченцев в их священной борьбе за свободу. Но дядя не нуждался в кондово-неквалифицированных идеологических поделках, которыми были переполнены электронные страницы всевозможных мятежных сайтов типа «Kavkaz.org»… Дяде были нужны серьезные, эмоционально насыщенные и одновременно – взвешенные статьи, рассчитанные на образованного западного читателя. И здесь он очень надеялся на Айсет. А Айсет, в свою очередь, очень надеялась на то, что ее работа сделает ее свободной. «Arbeit macht frei», – как сказала бы Софи-Катрин.

Кстати, Айсет сразу связалась с Софи по электронной почте, честно поведав обо всех своих злоключениях.