Укрощение огня

23

Свободная рубаха намокнув от пота, облепила спину и плечи мужчины, четко обрисовывая рельеф мышц, текучих как водная гладь в завораживающем смертоносном танце. В солнечных лучах клинки вспархивали серебристыми бабочками, отточенные движения мужчины наполняла плавная мягкая грация крадущегося к добыче хищника, готовящегося к прыжку… Ирбис, — Амани даже не улыбнулся своему сравнению. Благородный барс, наслаждающийся игрой и охотой.

Юноша ядовито напомнил себе, что с недавних пор он сам относится к некой разновидности добычи этого «зверя», и затянувшейся игрой между ними князь по-видимому наслаждается не меньше, чем сейчас схваткой.

Ну да, кошки они такие, тем более дикие. Баст, если войдет в раж, тоже довольно напориста и остановить ее трудно… — а вот эта параллель, особенно в купе с подброшенной воображением картиной, как застав господина у себя в спальне в следующий раз, Аленький цветочек мужественно и сурово запускает в княжескую физиономию подушкой, вызвали уже смех, за что юноша немедленно поплатился.

Негромкий смешок все же выдал его присутствие, и поединок немедленно прекратился. Противники разошлись, кивнув друг другу, и незнакомый Аману воин буквально исчез.

— Ты все-таки пришел, — мужчина не счел нужным скрывать, насколько рад его появлению.

— Да, господин, — прятаться и дальше в уголке не имело смысла, и Амани шагнул навстречу, скромно опустив ресницы. — Это не то, предложение, от которого отказываются, не прослыв безумцем.

Амир фыркнул: то, что юноша не только принял его ошеломляющее предложение обучаться владению оружием, но и настроен более доброжелательно и открыто, чем обычно, согрело изголодавшееся по нему сердце теплым ветерком среди горного ледника.

— Огненный мой, ты сам мог бы давать уроки — красноречия! Лучше скажи, о чем ты думал, когда так беззаботно смеялся? Я хочу еще раз увидеть это чудо.

— О Баст, — абсолютно честно ответил Аман, невинно улыбнувшись.

К его удивлению князь резко нахмурился, из-за чего юноша вновь насторожился и подобрался, но следующий вопрос его удивил:

— Как твоя рука?

— Заживает, — Амани несколько недоуменно повел плечом.

— Хорошо, — серьезно согласился мужчина.

Разумеется, история об «испытании», устроенном стараниями Фархада не могла пройти мимо него. Он понимал его причины, и даже настороженное любопытство к чужаку. К тому же Аман сам не подарок с куда как не простым характером, и не держит душу нараспашку, а вводить его в клан необходимо. Юноша повел себя достойно во всех смыслах, и по большому счету происшествие оказалось только на руку став первым шагом к общему признанию и уважению. Да и смешно трястись наседкой над каждой его царапиной!

Однако приказ о том, что с головы Амани черного его волоса не должно упасть, никто не отменял, и наблюдение за тем, как юноша истекает кровью, как-то плохо с ним согласовывалось. Направляя гнев в удобное и полезное русло, Амир довольно резко потребовал от Издихара четко довести до всеобщего сведения, что любые его распоряжения по-прежнему закон, и не подлежат толкованию даже самим мудрейшим Фархадом. И старому лису пришлось напомнить, что при всем уважении, его ученик давно вырос и не намерен сносить вмешательство в свои дела, тем более за спиной. В противном случае, он с удовольствием передаст власть Джавдату, как более достойному доверия, и полностью посвятит себя науке и пророчеству.

Нарушение прямого приказа не шутки, каким бы он не был, но оставался еще и сам Аман… Мужчина слегка коснулся его руки там, где под рукавом все еще находилась повязка, скользнув к запястью и сжав его:

— Я не подумал, Нари. Для серьезных тренировок наверняка еще рано, — Амир покачал головой, и прежде чем в который раз сбитый с толку причудливой логикой его господина, а потому опять разозленный юноша успел выдать что-нибудь ядовитое, он закончил, — но посмотреть тебе тоже будет полезно и, надеюсь, небезынтересно.

Смотреть… На него?! Аману внезапно почему-то резко расхотелось язвить, что-либо говорить в принципе, и вообще идея совместных занятий не показалась такой уж удачной. Хватало «шахматных» вечеров!

Тем не менее, вызов был принят. Вольная вольной, хотя хранившееся теперь с немногими оставшимися драгоценностями письмо, скорее напоминало рекомендательные грамоты какого-нибудь посланника, чем документ об освобождении раба: мол, податель сего наш возлюбленный сын, обличенный доверием и милостью и так далее… грозно намекая, что в случае нарушения неприкосновенности данной персоны особо непонятливых — ждет что-нибудь особо неприятное. Аман только удивился своей спокойной реакции на очередной неслыханный дар — толи он и правда больше не сомневался в беспримерной крепости обещаний господина, толи уже смирился и привык ничему не удивляться в его решениях, толи все сразу.

А вполне возможно, что чтобы не говорил князь, беззаботно радоваться юноша попросту не умел. Князь Амир сам сказал, что его слова достаточно… Слова, что дышло, куда повернул, туда и вышло! И клятвы не обязательно нарушать, когда великолепно можно обходить.

Да поставь ему Амир Фахд печать на лбу «свободный, руками не трогать», — куда он денется?! Из крепости, через горы и пустыню, а главное — зачем. У него своего — пара браслетов для танцев, и кинжал, потому что принятых даров не возвращают, и это был именно дар, врученный и принятый, да еще Тарик за свидетеля сойдет… К тому же, ошейник в этом смысле никогда не тяготил Амани: полная свобода всего лишь призрак. Иной владыка в чем-то куда бесправнее последнего раба, а отсутствие ошейника не делает человека безгрешным.

Так что, как ни странно, освобождение затронуло юношу куда меньше, чем те же предстоящие уроки. Оно скорее оказалось знаком, насколько далеко способен зайти, князь, добиваясь взаимности в ответ на свои желания. И вот это было уже опасно, поскольку запросто могло вскружить голову, ведь между наивысшей ценой, назначенной за тебя скучающим господином, и этой упорной неотступной осадой — зияет неодолимая пропасть!

Отрицать очевидное было бессмысленно, и собственные чувства беспокоили и весьма раздражали Амани, потому что яростное неприятие самой мысли о том, чтобы разделить ложе с господином как-то незаметно поутихло. Было ли дело в том, что отгорели былые ненависть и боль, истаял гнев и страх перед возможным насилием, а израненное самолюбие теперь беспеременно ласкалось и урчало сытой кошкой — наверное, все сразу. К тому же, он не старик, страдающий телесной немощью, и не девица на выданье, чтобы хранить целомудрие, а понимание, что у него действительно есть выбор — опьяняло.

Князь не стеснялся называть свои желания, пламя в его темных глазах обжигало так, что перехватывало дыхание и кровь начинала быстрее бежать по жилам, а память издевательски подбрасывала напоминания о мягкой силе обнимавших его рук, спокойной уверенности чутких прикосновений, согревающего шепота над ухом… Но Амир так и не пошел дальше. Не тронул после неудавшегося поцелуя, не тронул в спальне, хотя не мог не заметить подлого предательства тела неуступчивого наложника, именно добиваясь его, а не добивая своей похотью… Бумага это всего лишь бумага, истинную свободу в самом важном для юноши смысле Амир дарил ему каждый миг, словно переворачивая в груди сердце.

Так не в том ли суть! Пожелай Аман наконец осуществить свой выбор, вновь связав себя с мужчиной, он просто не смог бы выбрать никого иного. Чтобы признать это не потребовалось каких-либо усилий, Амир был превосходен во всем, за что брался, и образ прежнего хозяина окончательно поблек в сознании юноши. Как-то не получалось их сравнивать… Да и не нужно наверное, не на рынке же арбузы выбирает!

Амани вновь улыбнулся, вознагражденный в ответ глубоким бархатным взглядом, но улыбка сразу пропала: тогда, разве не утратит он эту обретенную свободу снова, если все-таки ответит на страсть мужчины, и что останется ему потом, когда она отгорит? Второй раз нож, только уже наверняка в сердце? Благо теперь точно не ошибется…

Ну уж нет! Победа или поражение — третьего не дано, а проигрывать Аман не умел и учиться не собирался. Он еще не настолько одурел от непривычно долгого воздержания, чтобы в один ход проиграть партию целиком!

— Нари, — голос князя как всегда едва не заставил юношу вздрогнуть, возвращая к реальности.

Темные глаза смотрели внимательно и серьезно, и разумеется он не мог не заметить, что Амани слушает его замечания о поединке двух разминавшихся воинов довольно рассеяно, напряженно размышляя о чем-то своем. Однако никаких вопросов Амир задавать не стал. Он не ждал, что вольная в мгновение ока перевернет отношение юноши к нему, стерев собой вполне объяснимое недоверие, словно то, что он открыл для себя об этом мальчике, навсегда убрало из сердца мужчины все возможные темные порывы к нему.

— Если ты не хочешь что-то делать, никто не станет тебя принуждать и небо не рухнет на землю от обычного отказа! Ты не обязан заниматься тем, что тебе не по душе, только потому, что я ошибся, выбрав тебе подарок не по нраву…

Вот так и только так. Только лаской, любовью, нежностью и вниманием, потому что это даже не Бастет, и, как видно, юношу необходимо приручать с особой осторожностью. Трудно научить верить того, кто даже не знает, что это возможно…

Но ради тебя, мое неукротимое пламя, я согласен сполна выплатить чужой долг!

Однако слегка нахмурившийся Аман лишь не понимающе взглянул на князя, не сразу догадавшись, что мужчина имеет ввиду: отказа? Не по нраву?… А когда понял, спохватился, досадуя на себя — что и требовалось доказать! В присутствии князя Амира он совершает ошибку за ошибкой. Не позволительно расслабился, отвлекся и дал повод упрекнуть себя в неблагодарности в купе с пренебрежением! И если он этого не сделал, то это князь снова проявил великодушие, тогда как Аленький цветочек допустил промашку, которую не позволял себе даже во время обучения.

— Господин, я всего лишь задумался! — исправляя положение, чтобы вернуться на уже завоеванные позиции, юноша старался говорить непринужденно, смягчая слова легкой улыбкой. — Я благодарен вам и польщен, что вы считаете меня достойным обучаться искусству владения клинком и такого подарка, как тот прекрасный кинжал!

Как дуновение ветра колеблет цветущую ветвь, юноша склонил перед господином голову по окончании речи, но Амир не улыбнулся, и глаза наоборот потемнели. Кончиками пальцев мужчина направил его подбородок вверх, вынуждая прямо взглянуть на себя.

— Ты достоин и большего, Нари! — тихо, но с силой проговорил Амир. — Но тебе в самом деле понравился кинжал и было бы интересно учиться этому?

— Да… — после затянувшейся паузы коротко выдохнул Аман, отстраняясь и отступая.

Создатель, он явно сходит с ума! Ибо подтверждая самые серьезные его опасения: простое прикосновение отозвалось почти болезненным спазмом в груди, постепенно стихая, но не уходя совсем, как будто Князь Тьмы запустил в сердце цепкие лапки, овевая его взмахами ярких крыльев. Прекрасно и жутко… Разве так бывает?

— Тогда что тебя беспокоит? — Амир с разочарованием опустил руку, но настаивать на своем желании докопаться до сути не прекратил. — Просто ответь, что тебя тревожит, это не так уж трудно!

Не трудно… — Аман дернул губами, — действительно! Когда ответ на первый вопрос будет предельно короток: вы!

И я сам… Но лучше отрезать себе язык, чем сказать такое!

— Я думал о танце… — юноша ляпнул первое, что подвернулось, и тут же обругал себя так, что заключение о полном превосходстве над его умственными способностями земляного червя — было самым сдержанным выводом. Нашел безопасную тему!

Однако на этот раз Аллах, видимо, по какой-то прихоти решил сжалиться над ним. Амир вначале слегка приподнял в удивлении бровь, а затем в задумчивости обернулся к своим воинам.

— Ты прав, — согласился мужчина.

Он расположился рядом в небрежной расслабленной позе, предоставляя юноше возможность сполна оценить четкий профиль и длину ресниц с неожиданно нежным изгибом. Черные волосы в беспорядке спадали на сильные плечи и ветерок с завидным наслаждением запускал в них шаловливые пальцы.

— И правда, танец и бой очень похожи между собой… — он говорил что-то дальше, а юноша просто тонул в густой кофейной взвеси, неотвратимо затягивающей в обжигающую глубину…

До тех пор, пока вопрос не повторился:

— Так что тебе не понравилось?

И Амани отозвался медленно, будто зачарованный, неожиданно для себя заговорив о том, что наверное тоже давно теснилось в душе, но до сих пор терялось среди всех расчетов:

— Я хотел, чтобы новый танец отражал душу Мансуры, был частью ее и воплощением… Кадер подобрал изумительную песню, и ее мы уже отработали полностью. Но остальное! Чего-то не хватает, и я никак не могу понять, что это…

Вдруг Аман замер, звонко прищелкнув тонкими пальцами, а в глазах полыхнули шалые огоньки: секрет, над которым он бился с самого начала занятий с Кадером и вновь ускользнувший, казалось, из самых рук при возвращения князя, — неожиданно все же раскрылся!

И не в последнюю очередь благодаря тому же господину Мансуры. Он же и должен был стать залогом предстоявшего триумфа, предназначенного навсегда заслонить собой образ приторно сладкого, ядовито-яркого гаремного красавчика…

Танец и бой! В первом он не превзойден, второму научится!

— О мой господин, я сердечно вам благодарен! Я теперь понял, что искал, благодаря вашим словам, и ручаюсь, что скоро вы увидите то, чего желали от меня!

Искренний смех юноши рассыпался по плитам звоном чистого золота.