Укрощение огня

31

— Сегодня вечером будет праздник! — одновременно упреждающе и искушающее бросил Амир в спину уходящему юноше.

Амани не обернулся на оклик и не задержался, а нота озорства в тоне мужчины только придала воодушевления. Лишь дрогнули уголки губ в намеке на улыбку: вот как! В свете состоявшегося поединка с Хишадом трудно представить более удобный момент, и он был благодарен князю за известие, а особенно — за саму возможность…

Сегодня он будет танцевать! Слепящее сияние небесной тверди раскинулось шатром над рукотворным чудом каменного кружева из стен и башен, отдаваясь и вибрируя в груди эхом грядущей феерии. Страха не было — лишь шальная, непрошенная, искристая радость торжества и предвкушение грядущего триумфа: наконец-то он будет танцевать!!

Сбегая по узким ступенькам под каменным сводом, юноша был предельно собран и сосредоточен на главной свой задаче: господина Мансуры он понял правильно — вечером будет пир в честь гостей, а значит для него — шанс наконец заявить всем о себе по-настоящему. В том числе показать, что хотя ему приходится многому учиться в своей новой жизни, а некоторые предпочтения могут вызывать у кого-то чувства от неприятия до открытой неприязни, но есть то, в чем его еще никто не превосходил, — его искусство, всегда рождавшее восхищение…

И, насколько он уже узнал склад мышления горцев, несомненно отзовущееся среди них уважением к чужому мастерству!

Амани не волновался, давно продумав все детали вплоть до мелочей, но до вечера нужно было успеть позаботиться о многом, а в первую очередь найти Кадера, чтобы предупредить. Возвращаться на тренировочную площадку без князя Амира все-таки не хотелось, пусть даже юноша уже успокоился после тяжелого для него боя, но — главным теперь было совсем иное нежели какие-то капризы! Он уже углядел хмуро перебрасывавшихся между собой фразами близнецов, когда громкое замечание, сделанное скучающе-сокрушенным тоном, задело внимание юноши, заставив остановиться:

— Я говорил, Амир сошел с ума со своими звездами… Видано ли, учить владению клинком раба, предназначенного согревать для мужчины пустующее ложе, чтобы тот однажды ночью перерезал ему горло!

У Амана даже дыхание перехватило от ярости, да так, что заметивший его молодой мужчина, к которому и были обращены опрометчивые слова другого незнакомца, — невольно выпрямился, опуская руку на рукоять кинжала и не сводя настороженного взгляда со вкрадчиво подступающего к ним «наложника».

— Амани… — его заметили другие, и, почувствовав неладное, Ихаб самоотверженно попытался заступить навстречу.

Ему дружелюбно улыбнулись улыбкой королевской кобры, перед которой слон попытался растоптать ее гнездо и кладку, к тому же когда от голода уже свело все данные природой зубы.

— Видать, хорош тот хозяин, которому приходится бояться своих рабов! По счастью, мой господин не из их числа, — веско уронил Аман, замирая в небрежной скучающей позе за мгновение перед тем, как мужчина обернулся.

Не первой молодости, но еще вполне крепко сложенный и довольно привлекательный мужчина развернулся резко, но смерив застывшего со сложенными на груди руками юношу, усмехнулся тому со снисходительным пренебрежением, уточняя с предельно прозрачным намеком:

— Страх — добродетель для раба, дарующая здравый смысл в тех границах, что ему положен!

— Вот как? — антрацитовые крылья густых бровей всплеснули в притворном глубочайшем изумлении, и Амани почтительно склонился. — В таком случае, прошу покорно извинить меня, ведь очевидно, что в рабских тонкостях вы куда сведущее скромного танцора!

Если бы молния, ударив вдруг с безоблачного неба, огненным древком вонзилась бы в песок под их ногами, — тишина после издевательски небрежно брошенного замечания Амани не смогла бы стать более глубокой и полной. Казалось, шорох ветра, осторожно перебирающего песчинки внезапно стал громче барабанной дроби…

— Как видите, — безмятежно уточнил Аман, — ошейник не дополняет мой наряд, а собственными рабами я пока не обзавелся. Не мне судить о тонкостях столь щепетильного вопроса… Я лишь хотел заметить, что господин мой, князь Амир Фахд аль Сакхр, заслуживает не меньше, чем искреннего уважения!

Глубокий голос юноши свободно играл тонами и интонациями от сочувствующе — сокрушенных и извиняющихся с раболепной покорностью, до несгибаемо стальных. Амани грациозно поклонился, и развернувшись на каблуках, покинул это место, чтобы уже без помех выместить на чем-то владевший им гнев за то, что так не вовремя испортило настрой.

— Похоже, у тебя открылся еще один несомненный талант! — без обиняков известил приятеля вместо приветствия поздно подоспевший Луджин.

Амани сдавленно зашипел в ответ и сбросил с плеча его руку, неуклонно направляясь к себе: времени подготовиться оставалось все меньше, а за Кадером можно было послать и Тарика, где бы его черти не носили…

— Ты хоть знаешь, — только вздохнул вслед молодой человек, немного задетый пренебрежением нового друга сразу после достигнутого меж ними не так давно взаимопонимания, но все же развернувшись за юношей, который даже не сбавил шага, — кому именно только что так изящно указал на его заблуждения?!

С безумцами не спорят, но наставлять их все же иногда необходимо.

— Некоторое фамильное сходство не трудно было заметить, — отрезал Аман, так и не обернувшись.

— То есть, знаешь, — уточнил несколько обескураженный Луджин, вновь попытавшись его задержать. — Амани, пикировки с этим семейством не бывают безобидными…

По счастью, его прервали прежде, чем на искреннее предупреждение, — окончательно взбешенный юноша, высказал все, что в тот момент теснилось в его душе и ужаленной осой вертелось на языке:

— Не сказал бы, что полностью поддерживаю способ выражения, — вставая вровень с Аманом, догнавший их Кадер с тяжелой улыбкой кивнул юноше, — но хотя твой язык порой бывает острее чем следовало бы, — он был прав!

Последние слова были уже обращены к насупленному Луджину, а за спиной музыканта мрачной тенью маячил все еще катающий желваки Исхан.

— Покорное молчание не пристало свободному и воину, а самая знатная кровь никому не дает права на оскорбления, и унижая даже последнего из черных слуг — невежа умаляет прежде всего свое собственное достоинство. Аман не должен был молчать, к тому же… Джавдат не просто болтал с приятелем о младшем брате — он говорил о своем князе и повелителе, на самом деле достойном только уважения. Да вот в словах его, как раз уважения было чересчур мало…

Замешкавшийся Луджин озабочено прикусил губу:

— Так думаешь ты…

— Нелепо притворяться, что больше никто ничего не слышал и не понимает! — неожиданно взорвался обычно спокойный и доброжелательный музыкант. — Быть может, мне не дано понять, о чем думает совет, но Амир должен знать все, что происходит за его спиной…

— Не думаю, что князь пребывает в заблуждении о своем близком родиче! — сухо оборвал обсуждение Аман, одновременно подводя под ним итог, и обращая внимание на более важное: — Кадер, танец будет сегодня…

Подавитесь все и Джавдат-как-его-там в особенности! Да он теперь даже на углях станцует, и так, что все поганые рты разом захлопнутся навсегда…

Или наоборот, от впечатлений не смогут закрыться до скончания их дней! — последняя мысль заставила юношу злорадно улыбнуться, понемногу возвращая настроение в нужное русло.

Правда, кажется эту его улыбку оценили не совсем верно:

— Аман, может к пиру тебе что-то надо из… от… или твоих снадобий у Сахара попросить? — Луджин похоже лихорадочно соображал, что такое может предложить, чтобы отвлечь Ас-саталь от его явно кровожадных планов, и неловко умолк внезапно для себя открыв, что похоже благодаря княжей звезде буквально за 2 дня научился видеть двусмысленность в любых словах и фразах.

Кадер же оказался более удачливым, потому что в самом деле тут же встревожился о танце юноши, на подготовку которого они потратили столько времени:

— ДА! — мужчина мгновенно преобразился, глядя на Амани такими же горящими глазами. — Все у тебя хорошо и даже лучше, но теперь мы сможем сделать и то, о чем думал я… Звезды во истину с тобой, дешадаб! С Джавдатом и Джинаном приехали Хисеин и Салех, и они уже ждут… но времени мало!!

— Времени нет! — только уточнил Аман, буквально срываясь на бег вслед за напарником и тем же молчаливым Исханом.

Провожая странную троицу взглядом, обескураженный Луджин вслед за несчастным Тариком, пришел к выводу, что наверное и он тоже не зря не подошел в ученики дядюшке Седому лису, знатоку не только человеческих тел, но и помыслов. Если первую часть беседы молодой человек еще понял, и от души хотел предостеречь друга от вмешательства в подковерные битвы, да еще в чуждом ему месте… то окончание разговора заставило его к тому же понять, что в настоящие поэты — будь то музыка, танец, либо пресловутые стихи — он не годится тоже! Он еще вполне в своем уме.

«Зато, — неунывающе определил Луджин, — более талантливого зрителя, слушателя и так далее, просто не найти!»

А зритель, само собой не должен быть единственным!

«Ну, может, и должен, — в некоторых особых случаях…» — Луджин покраснел.

Не обязательно обладать исключительным талантом, чтобы видеть сокрытое. Порой достаточно влюбленного сердца, которое нашептывает подсказки и приметы… А сердце истинно любящее, не способно осуждать такое же чувство.

Парень мудро не стал лезть туда, куда его не приглашали, но в предвкушении потирая руки, поторопился осчастливить каждого встречного и невстречного известием, что сегодня вечером им всем предстоит увидеть что-то грандиозное!