Укрощение Шарлотты (Гаремные страсти)

Глава 23

Апрель 1878 г.

Гавань Куад, штат Вашингтон

Миллисент Куад Бредли никак нельзя было назвать суеверной дамой, но, когда она смотрела в сторону своей сестры Шарлотты, чья беременность была уже весьма заметна, ей невольно слышались дикие завывания баньши, поджидавшей свою жертву.

— Шарлотта умирает, — сказала она наконец своему мужу Лукасу, когда одним солнечным весенним утром они сидели на чистеньком крылечке своего дома напротив пресвитерианской церкви.

Пастор, дородный мужчина с квадратной челюстью, пшеничною цвета шевелюрой и неизменно спокойным взором, обращенным на нечто недоступное простому уму, опустил чашку с чаем и посмотрел на гавань. Миллисент повернулась туда же, и, как всегда, вид свинцово-синей воды в обрамлении увенчанных снеговыми шапками горных вершин и вечнозеленых крон деревьев несколько поднял ей настроение.

— Ты должна верить в лучшее, дорогая, — произнес Лукас. Он взял ее руку и тихонько пожал, и она почувствовала себя такой благодарной за верную, непоколебимую любовь к себе мужа.

Шарлотта заслужила именно такого мужа, сердито размышляла Милли. Это же просто не лезет ни в какие ворота — такая прекрасная женщина, как ее сестра, отдает свое бедное сердечко на растерзание такому прохвосту, как этот морской бродяга. Отец часто спорит с дядей Девоном, у кого из них больше прав на то, чтобы первым спустить с лестницы капитана Треваррена, коли у него хватит наглости явиться в Гавань Куад. И Миллисент, вообще-то довольно миролюбивая особа, очень надеялась, что мистеру Треваррену доведется получить по заслугам.

— Лидия говорила, что Шарлотта рыдает по ночам, — сокрушенно продолжала Милли. — Она ест ровно столько, чтобы хватило ребенку, совершенно не думая о себе, и не спускает глаз с кораблей, входящих в гавань. — Лукас вздохнул, но ничего не сказал. Одним из главных достоинств его как священника было умение выслушать человека, не перебивая и не вынося поспешных несправедливых суждений. — Я не могу выносить этого, Лукас, — заплакала Милли. — Слишком страшно видеть Шарлотту такой безразличной ко всему, ведь она всегда была такой сильной, готовой веселиться и проказничать!

— Дорогая, — обратился к ней Лукас, обойдя белый металлический столик, опускаясь рядом с ней на колени и обнимая ее своей сильной рукой. — Шарлотта у себя дома, среди людей, которые очень любят ее и уважают. Дай ей время, и она снова станет сама собой.

Милли вытерла слезы тыльной стороной ладони. Никто в целом свете, разве что пресловутый Патрик Треваррен, не знает Шарлотту лучше, чем ее сестра. Конечно, у Шарлотты сильная натура, а их большая и крепкая семья с давними традициями постарается противостоять распаду ее личности. Но поскольку именно Милли была наиболее душевно близка с Шарлоттой, ее настораживали некоторые веши, незаметные для остальных. Свет души Шарлотты, ее основной стержень, с каждым днем тускнел все сильнее.

— Я должен нанести несколько визитов, — сказал Лукас, стоя возле ее стула и держа одну руку у нее на плече.

Милли повернулась, легонько поцеловала эту руку и кивнула, не глядя в сторону мужа. Когда он отправился по своим делам, она торопливо убрала со стола, сложила посуду в раковину на кухне, сняла фартук и направилась в большой дом.

Шарлотта сидела на подоконнике третьего этажа внушительного особняка, в котором жили ее отец с мачехой, безвольно свесив руки по бокам своего раздувшегося живота. Несмелая улыбка тронула на мгновение ее губы.

— Возможно, это произойдет сегодня, — прошептала она своему нерожденному малышу, — возможно, твой папа вернется к нам сегодня.

Она услышала, как скрипнула дверь ее комнаты, и мгновенно вернулась в широкое кресло, где ее и застала пришедшая ее проведать мачеха.

Красота выразительного лица Лидии, обрамленного пышными локонами белокурых волос, бросалась в глаза. Это была сильная и одухотворенная личность, прекрасная мать для пяти неугомонных сорванцов и верная, любящая жена для отца Шарлотты. Более того, кроме ведения хозяйства, она успевала заниматься и бизнесом — торговлей лесом, преуспевая в этом наравне с мужчинами.

— Если бы в моих силах было утешить тебя, Шарлотта, — сказала она, стоя возле перил на узкой террасе их дома, с наслаждением подставив лицо соленому морскому ветру, — я бы подарила тебе любовь — такую, какая существует между мной и твоим отцом. Наш союз так сплотил нас, что мы смогли развить самые лучшие качества нашей как бы единой души и открыть их для окружающих.

Шарлотта ничего не ответила. Слова Лидии не были пустым звуком — ведь сильнейшая взаимная привязанность ее и Брайхама Куада бросалась в глаза всякому, кто давал себе труд присмотреться к ним. Союз Милли с Лукасом был освящен подобными же узами, но более нежными и интимными.

— Я бы никогда не завела об этом речь, — мачеха повернулась к Шарлотте, которая неловко чувствовала себя в кресле из-за своего живота, — ведь я знаю о постигшем тебя горе, но я считаю, что обязана это сделать. Я полагаю, что у тебя с твоим Патриком Треварреном возникла связь подобного же рода. И если я не ошибаюсь, то тебе, Шарлотта, надо быть готовой к борьбе за свой брак.

Шарлотта ухмыльнулась. По всей видимости, Патрик благополучно решил бросить ее и их ребенка в придачу. Конечно, он заложил фундамент огромного дома в пригороде Сиэтла, а на верфях сооружают не одну, а две новые шхуны, однако сам капитан ни разу не удостоил свою жену визитом и даже не потрудился написать ей письмо.

— По-моему, я давно готова к этому, — отвечала Шарлотта.

Ибо с того момента, как они расстались с Патриком, каждую секунду своего существования, с каждым ударом сердца она не переставала стремиться к воссоединению с ним.

На протяжении всего плавания до Сиднея она постоянно ждала, что Треваррен вот-вот каким-нибудь невероятным образом догонит «Викториану», — возможно, на другом корабле, бросившем якорь возле его острова.

Оказавшись в Австралии, они с Кохраном трогательно распрощались с Гидеоном и Джейн, отправившимися со своей миссией в глубь страны, а сами некоторое время отдыхали, осматривая город и окрестности. Рахима под конвоем отправили в Англию, где он предстал перед судом.

Однако Шарлотта не находила себе места и попросила капитана Трента поскорее рекомендовать ей подходящее судно до Сан-Франциско. Взойдя на борт, она распрощалась с Кохраном и совершила путешествие до Сиэтла, где ее с нетерпением ждали отец, Лидия и Мелли.

Оказавшись наконец-то в таких знакомых, таких сильных объятиях отца, Шарлотта чуть не упала замертво от нахлынувших на нее душевной боли и отчаяния. И все же какая-то сокровенная часть ее души продолжала, несмотря ни на что, верить, что Патрик не способен отказаться от нее навсегда. И он вернется и превратит их совместную жизнь в новое прекрасное приключение, как он один умел это делать…

— Ты из рода Куад, Шарлотта. — Взгляд Лидии выражал сочувствие, но отнюдь не жалость. — И ты воспитана так, что должна уметь оставаться сильной, невзирая на обстоятельства. Однако, глядя на тебя сейчас, я не вижу ничего, кроме подавленной горем женщины. Твой отец и я — мы поражены и встревожены.

Шарлотта поежилась в своем кресле, обдумывая ответ. Ребенок у нее под сердцем забил ножками, а стенки живота со страшной силой сжались.

Лидия, служившая сиделкой в военном госпитале во время Гражданской войны Севера и Юга, а потом еще несколько лет работавшая в клинике доктора Джоу Макколея, мгновенно оценила ситуацию и среагировала па нее без паники.

— Похоже, что твое время пришло? — ласково сказала она, помогая Шарлотте подняться на ноги.

Та застонала. Ее лоб и нижняя губа покрылись испариной, а бедренные кости словно выворачивало из тела. «Патрик!» — крикнула она безмолвно всем своим сердцем, и на мгновение ей показалось, что издалека услышала ответ.

Но, увы, это был лишь свисток почтового катера в гавани.

В тот момент, когда открылась входная дверь, Брайхам Куад пытался усмирить в загоне молодого крупного бычка, и лишь это обстоятельство помешало ему схватить в охапку и вышвырнуть из дома незваного гостя.

Треваррен кивнул в знак приветствия и направился в глубину полутемной передней.

— Где она? — строго спросил капитан. — Где Шарлотта?

И тут же с третьего этажа до них донесся женский крик.

— Наверху, — холодно отвечал Брайхам. — Рожает твоего ребенка.

Треваррен побледнел как полотно и выронил из рук кожаную дорожную сумку. Несмотря на страх за Шарлотту и возмущение бесцеремонностью Патрика, у Брайхама все же хватило рассудительности, чтобы краем сознания отметить про себя, что для этого морского пройдохи, похоже, не все еще потеряно. Должна же остаться у человека хоть капля совести?!

— Где? — краска сбежала с лица Патрика.

— Первая дверь направо, — с видимым неудовольствием ответил Брайхам.

Следующий крик достиг их ушей, когда Патрик пролетел уже половину лестницы, и Брайхам вздрогнул. Он и так ужасно страдал от беспомощности, когда Лидия рожала одного за другим их пятерых сыновей, но жалостный крик старшей дочери просто рвал его на куски.

И все же, поднимая глаза к потолку, Брайхам не смог удержаться от улыбки, вспомнив, как отреагировал Треваррен на сообщение о своем скором отцовстве. Поначалу он был ошеломлен, словно на него свалилась корабельная мачта, но тут же овладел собой и поскакал наверх так, словно от этого зависела его собственная жизнь.

У Шарлотты снова от боли свело спину, и она решила, что бредит, когда в тот же миг увидела, как Патрик распахнул дверь, грохнувшую о стену комнаты, ворвался внутрь и упал на колени возле ее кровати.

— Если вы, Патрик Треваррен, намереваетесь путаться у меня под ногами, — недружелюбно заметила ничуть не растерявшаяся Лидия, то извольте сразу убираться вон.

— Ты здесь, со мной… — Шарлотта вцепилась в его руку. — Ты правда здесь? — тупо повторяла она.

Снова начались схватки, и ее тело выгнулось.

— Да, — коротко ответил Патрик, когда она снова смогла его услышать. Он также не выпускал ее руки. — Я пытался держаться вдалеке от тебя, но Господь свидетель, я не в силах это перенести.

— Если Господу вообще угодно будет захотеть вас видеть, Патрик Треваррен, — съязвила Лидия, занятая Шарлоттой. — Я полагаю, для того чтобы привлечь к себе ваше внимание, Ему по меньшей мере пришлось хорошенько огреть вас лопатой по голове.

Губы Шарлотты слегка искривились улыбкой в ответ на ее слова, и у нее, казалось, что-то улыбнулось внутри, словно какое-то магическое средство влилось в ее утробу и тут же уменьшило боль. Треваррен поцеловал Шарлотте руку и сказал:

— Возможно, Бог именно так и сделал, миссис Куад, возможно, именно так.

— Не оставляй меня! — молила Шарлотта. Ее немного смущало, что она в такой степени нуждается в Патрике, но она ничего не могла с собой поделать.

— Я здесь, — успокоил он ее, снова целуя ей руку, — теперь в покрытую испариной ладонь.

Шарлотту гораздо больше бы устроило, если бы он сказал: «Я никогда больше не покину тебя, дорогая!» — или что-то вроде: «Отныне мы вместе навеки!» — но у нее не осталось времени, чтобы об этом пожалеть. Снова накатила волна боли, вздымая ее над матрасом, и она не сдержала крика.

Патрик словно не слышал, как она кричит, — целовал ей руки, гладил по голове и шептал нежные слова утешения и поддержки.

И наконец, после многих часов тяжкого труда, плод покинул ее тело.

— Девочка! — со слезами радости сообщила Лидия. — Святые небеса, а я уж думала, что в этом доме вообще перестали рождаться девочки!

Шарлотта взглянула на Патрика и лежавшую рядом с ней их крохотную дочку и заметила, как его глаза повлажнели.

— Как мы назовем ее? — нежно спросила она. Разве можно подобрать имя, достойное такого чудесного создания? — прошептал он, не сводя взора с маленького существа, словно впервые видел младенца. Осторожно, едва касаясь, он погладил нежную щечку.

— Да, — засмеялась Шарлотта. — Я думаю, Анни. Анни Куад Треваррен.

— Это мы создали ее, ты и я — вместе. — Патрик все еще смотрел на ребенка, не скрывая своего изумления. Я не могу в это поверить, но мираж… Лидия вышли из комнаты, но Шарлотта слышала, как она вполголоса с кем-то говорит возле двери, возможно, с Брайхамом. Конечно, Милли тоже давно здесь.

Патрик осторожно перегнулся через Анни и отвел с влажного лица Шарлотты прядь волос.

— Почему ты не поставила меня в известность, что способна творить такие чудеса? — шутливо укорил он ее. Его синие глаза сверкали любовью, когда он смотрел на свою жену.

Шарлотту залила волна облегчения и счастья. Патрик вновь с ней, а это значит, что на небе опять взойдет солнце и душа поплывет по своему обычном пути, а в ночи пуще прежнего засияют звезды.

В этот момент она не могла себе позволить думать о том, что он способен вновь покинуть ее.

— Я люблю тебя, — сказала она, раскрывая перед ним всю свою душу.

— И я люблю тебя, — ответил он, целуя ее с тем почтением, которое приличествовало случаю, но с прежним огоньком в главах.

В комнату вернулась Лидия в сопровождении Миллисент, и Патрика деликатно выставили за дверь. Пока Милли пеленала новорожденную, сияя от счастья, Лидия умыла и переодела Шарлотту. Она помогла ей надеть свежую ночную рубашку и перестелила кровать. Пока у Шарлотты не появится молоко, Анни будут кормить из бутылочки.

— А теперь спи! — велела Лидия, когда Шарлотту снова уложили в постель. Она наклонилась над падчерицей и нежно поцеловала ее в лоб. — У тебя сегодня нелегкий день.

Шарлотта хотела попросить, чтобы с ней остались Анни и Патрик, но у нее не хватило на это сил. Глаза ее закрылись сами собой.

В комнате было темно и лишь в окно лился столб лунного света, когда Шарлотта проснулась. Патрик лежал возле нее, вселяя ощущение силы одним своим присутствием, и нежно обнимал ее.

— Как это ты ухитрился появиться именно в тот момент, когда я нуждалась в тебе больше всего? — спросила она, зная, что он не спит, хотя и не подает виду.

— Я не мог оставаться вдали от тебя, — отвечал он, ласково целуя ей висок. — Ты уже видела наш дом в Сиэтле?

— Нет. — Шарлотта вдруг вспомнила все перенесенные ею муки одиночества, и в ней проснулась обида. — Я знаю о нем, поскольку получила сообщение от твоего адвоката, но, говоря честно, у меня ни разу не возникло желание его осмотреть.

— Почему? — В голосе Патрика слышались замешательство и укор. — Если бы не ты с Анни, этот дом никогда бы не был построен. Он предназначен для того, чтобы в нем жила ты.

— Мы с Анни — не китайские болванчики, Патрик. Нас не поставишь на полку в один ряд с другими диковинами и не ославишь там покрываться пылью. Я клянусь тебе, что ноги нашей не будет в этом доме, пока мы трое не станем настоящей семьей.

— А что же мы еще такое? — по-прежнему испытывая замешательство, спросил Патрик. — Анни — наша дочь. Ты ее мать, я ее отец. Это и делает нас семьей.

— Нет, — возразила Шарлотта. — Вот то, как существуют Лидия, и отец, и мальчики в этом доме, — это семья. Они живут все вместе, любят и ссорятся, смеются и плачут и тому подобное. — Она остановилась и перевела дух, зная, что предпринимает сейчас весьма рискованный шаг, который может навсегда разрушить ее мечту о счастье, и все же считая себя обязанной на него пойти. — Патрик, если ты собираешься опять покинуть нас, я прошу тебя больше не возвращаться. У отца достаточно влиятельных друзей, чтобы быстро оформить наш развод.

Она почувствовала, как Патрик напрягся всем телом. Руки его разжались, но он так и не дал того обещания, которое она так жаждала услышать. Вероятно, для него это вообще невозможно.

— Вплоть до сегодняшнего дня я считала, что не смогу без тебя жить, — продолжала она, стараясь быть сильной, несмотря на физическую слабость и душевную боль. — Когда я увидела тебя, то поняла, что люблю еще больше, чем прежде, что ты стал мне совершенно необходим. Но вот, после ужасной боли и мук, в нашу жизнь вошла Анни. Она — действительно чудо, как ты сказал, Патрик. Она — Божий дар для меня. И сейчас, когда я вновь обрела свою силу духа, она станет для меня смыслом всей оставшейся жизни. — Патрик легонько погладил ее по лицу, и Шарлотта не сомневалась — он почувствовал, что оно мокрое от слез. Более того, по содроганию его огромного тела ей показалось, что и он оросил ее подушку слезами в эту ночь.

— Господь свидетель, Шарлотта, — после долгого молчания обреченно сказал он. — Ты действительно самая поразительная женщина из всех ныне живущих.

Ответа не последовало, но, по крайней мере эту ночь, Шарлотта провела со своим мужем, обнимая и целуя его, наслаждаясь сами его объятиями и ласками, и мирно спала без сновидений впервые за многие месяцы.

Через неделю после того, как на свет появилась Анни и когда уже не было сомнений, что его жена и дочь чувствуют себя прекрасно и им не грозят осложнения, Патрик отправился в Сиэтл взглянуть, как идет строительство роскошного особняка, который он задумал соорудить еще задолго до того, как сам попал в Штаты. Капитан даже не взглянул на чертежи двух своих новых шхун — это могло подождать.

Усадьба располагалась на одном из холмов, которыми изобиловали окрестности Сиэтла, с видом на море. Все ее просторные, красивые комнаты будут полны света и солнца, и Патрик чувствовал себя счастливым при мысли, что Анни будет расти в таком замечательном доме. Будучи истинной дочерью своей матери, она, без сомнения, сочтет необходимым съезжать вниз по перилам, бегать босиком по навощенному паркету и всячески проказничать.

Голос Кохрана не застал его врасплох, хотя он думал, что находится в доме один.

— Скажи же мне, согласилась ли твоя любимая Шарлотта ждать тебя в этой усадьбе и принимать в свое сердце и постель, когда тебе только будет угодно возвратиться к ней с моря?

Патрик вскипел от ярости. Кохран был самым старым и самым лучшим его другом, так что без труда находил в его душе самые уязвимые места. Он повернулся к старпому.

— Нет, — холодно ответил он. — Шарлотта так разозлилась, что послала меня к черту. Она заявила, что ноги ее не будет в этом доме без меня.

— И?..

— И я не смог ей этого обещать, — вздохнул Патрик. — Мы слишком разные, Шарлотта и я.

— Боже правый, парень! — На обыкновенно добродушном лице Кохрана отразились нетерпение и досада. — Вот уж никогда бы не подумал, что ты выкажешь себя таким дурнем. Да ведь ты и сам знаешь, что без Шарлотты ты просто становишься идиотом!

Патрик отошел к одному из высоких сводчатых окон, которое начиналось от самого пола и было украшено лепными узорами. Он взглянул на гавань на водной глади сверкали солнечные зайчики.

— Она в безопасности там, у отца. И Анни тоже.

— Да просто ты боишься! — потерял наконец терпение Кохран. — Все эти долгие годы, что мы были вместе, я считал своего друга храбрым человеком, прирожденным лидером, по праву носящим звание капитана. Но теперь я вижу, что ошибался — ты всего-навсего малодушный болван.

— Черт бы тебя побрал! — брызжа слюной, вскричал Патрик. — Разве ты не знаешь, что у меня есть причины быть трусом. Уже не раз и не два Шарлотта чуть не погибла из-за моей любви к ней! А теперь еще и Анни.

— Никогда не ожидал, что смогу додуматься до такого, но я пришел к выводу, что им обеим будет намного лучше жить без тебя. Такая женщина, истинная леди, как Шарлотта, заслуживает себе в спутники жизни настоящего мужчину, а не сопливого щенка, неспособного взглянуть правде в глаза!

— Вон отсюда! — взревел Патрик, выбегая в просторный дверной проем, который должен быть входом в главную гостиную. Ею мощный голос гулом разнесся по пустым комнатам.

— С превеликим удовольствием! — язвительно отвечал Кохран, добивая Патрика холодной вежливостью своего тона. — Отправляйся в море сразу на двух своих новых судах без меня, капитан Треваррен. Я не желаю подчиняться приказам такого слабовольного чудака, как ты.

Патрик зажмурил глаза от душевной боли, настолько неожиданным был удар, который нанес ему сейчас его единственный близкий друг. Он хотел было попросить Кохрана остаться, попытаться понять его и простить, но гордость не позволила ему унижаться до этого.

Он вздрогнул, услышав, как хлопнула входная дверь. Через некоторое время он и сам вышел пройтись по саду. Здесь, в будущем парке, он собирался устроить мраморный фонтан, а там, подальше, — пруд с золотыми рыбками, на радость дочке.

«Пустое, — одернул себя Патрик, — одни пустые мечты. Шарлотта никогда не переступит порога этого дома, а наша дочка никогда не будет бегать, хохоча от счастья, по свежей зелени этих лужаек». Он поднял глаза к закрытым ставням окна третьего этажа, где предполагалось устроить хозяйские спальни, обогреваемые изящно отделанными в античном стиле каминами и сообщавшиеся с меньшими по размеру комнатами для гардероба и ванной.

Шарлотта никогда не ляжет, подле него на ту роскошную кровать, которую он хотел поставить в спальне. Она никогда не расстегнет его брюк, не впустит его неугомонную плоть в свое лоно, не устроит той безжалостной скачки, на которую способна только она. Ему не суждено шептать ее имя в момент наивысшего накала страсти, и она никогда не назовет его по имени.

Опустошенный Патрик направился к воротам через весь огромный сад туда, где ожидала его наемная конная повозка. Он ни разу не оглянулся, а поспешил скорее в док, где на верфях его поджидали две новые возлюбленные — его красавицы шхуны.

Этим вечером, не возвращаясь к Шарлотте в Гавань Куад, Патрик устроился на ночь в отеле «Юнион».

Прошло шесть недель, и Шарлотта почувствовала себя совершенно здоровой. Она приказала упаковать свои вещи и отправилась в Сиэтл, однако вовсе не за тем, чтобы разыскивать там Патрика. Боль от его поступка не оставляла ее, однако она нашла в себе силы вновь вернуться к жизни, во многом благодаря рождению Анни. И она была твердо намерена сама устроить свою судьбу, независимо от того, будет присутствовать в ней Патрик или нет.

Она сняла небольшой домик недалеко от того места, где строил усадьбу Патрик, и пригласила в няньки для Анни некую приличную молодую особу, по имени Марта Дандис. После чего она повидалась с адвокатами отца, которые тут же начали хлопотать о разводе. Себе она накупила множество принадлежностей для занятий живописью, нарядов, безделушек и украшений, которых на всю оставшуюся жизнь за глаза хватило бы на пятерых таких, как она. Счета она переслала по адресу Патрика, поскольку он пока еще оставался ее мужем,

В тот день она установила на крыльце этюдник и делала набросок той части гавани, которая была видна из ее дома, когда на дороге появился не кто иной, как мистер Треваррен собственной персоной, правивший конной повозкой. Он резко осадил лошадь, легко соскочил с коляски и направился в ее сторону.

На Патрике были замшевые бриджи серого цвета и свободного покроя рубашка, совсем как в тот день, когда Шарлотта впервые в жизни повстречалась с ним. Он снова отпустил длинные волосы и стягивал их на затылке широкой черной лентой.

— Что это за чертовщина? — кричал он еще издали, размахивая зажатой в руке пачкой бумаг.

Его появление застало Шарлотту врасплох, и она с большим трудом сохраняла самообладание. Сердце ее готово было выскочить из груди, но, она и виду не подала, а лишь высокомерно и чопорно приподняла одну бровь.

— О, я вижу, ты уже получил счета за мои наряды и украшения, — небрежно сказала она. — Но ведь это последнее, что ты, Патрик, можешь для нас сделать, имея в виду…

— Я не имею в виду эти чертовы тряпки, Шарлотта, — прошептал он так, что Шарлотте подумалось — уж лучше бы он кричал. — Это же бумаги о разводе!

— Ах, это! — улыбаясь, сказала она, расправляя складки платья из простой черной тафты. Облако пушистых волос обрамляло ее лицо, а платье было хоть и простым, но изящным и модным.

— «Ах, это»! — передразнил ее едва владевший собою Патрик, — Я никогда не пойду на это, так и знай! Как ты только посмела напустить на меня своих продажных адвокатов?!

— Ну, по-моему, это только логично, дать тебе полную свободу. — Шарлотта тихонько уселась на складной стульчик, весьма надеясь, что Патрик не заметит, как у нее дрожат колени. — К тому же не я первая завожу речь о разводе, мистер Треваррен. Вам угодно было развестись со мною еще до рождения Анни.

— Замечательно! — прорычал он, нависая над нею. — Нашей дочери едва несколько дней от роду, а мы уже начали суетиться по поводу расторжения брака!

— Я думала, ты будешь только рад освободиться от меня по закону. — Шарлотта растерянно ухмылялась, механически разглаживая складки платья. Хотя ситуация представлялась ей довольно смешной, почему-то не хотелось смеяться. — Весь город толкует про то, что твои шхуны почти готовы сойти со стапелей и ты уже присмотрел себе симпатичную особу в Сан-Франциско.

— Мадлен не женщина для услад, — фыркнул Патрик. — Она мой инвестор. Боже милостивый, Шарлотта, за какого же негодяя ты меня принимаешь!

— За такого, который превыше всего ставит свое удовольствие. Ведь с нашего последнего свидания прошли уже месяцы. — Она затаила дыхание — кажется, даже сердце у нее перестало биться — и подняла на него глаза. — Ты же не будешь пытаться уверять меня, что все это время был мне верен?

— Но это так, — ответил Патрик с таким высокомерным кивком, с таким напряжением, что у Шарлотты не возникло сомнений в его искренности. — И прошу заметить, что это было вовсе не так уж легко. Бывали моменты, моя милая, когда я опасался, что воздержание довело меня до сумасшествия. Но я был верен тебе.

Она лишь отвернулась, чтобы скрыть слезы сладкой боли, засверкавшие у нее на ресницах.

И тут, к ее удивлению, Патрик подался вперед и взял ее за руку, молчаливо прося подняться на ноги. Она встала.

— Шарлотта! — прошептал он, сплетая пальцы у нее на спине и ловя ее взгляд. — Я так боюсь!

— Что? — спросила она, искренне недоумевая. Ее сердце, только что замиравшее от боли, снова заколотилось с невероятной силой, а по всему телу прошла знакомая волна желания принадлежать этому мужчине.

— Я боюсь потерять тебя. Я боюсь потерять Анни.

— Патрик, ну что же ты болтаешь? Сначала ты показываешь нам спину и заявляешь, что покидаешь нас, а теперь жалуешься, что боишься нас потерять?

— Шарлотта, ну вспомни сама, что случилось с тобою с тою дня, как ты связала свою судьбу с моей: ты была пленницей в гареме, тебя чуть не изнасиловали пираты, тебя чуть не убило в перестрелке…

— Так ведь это же просто превосходно! — рассмеялась она. — Это было удивительное, великолепное приключение, о каком может только мечтать любая женщина. Ах, Патрик, поверь, что я не жалею ни на минуту ни о чем из того, что случилось, — ни о счастье, ни о боли.

— Да ты просто чертовка, Шарлотта Треваррен! — с изумлением произнес капитан. — И я не могу без тебя жить.

— Так, значит, ты остаешься с нами? — Она крепче прижалась к нему, возбужденная от его готовности обладать ею, всем своим телом обещая ему наслаждение.

Патрик долго смотрел ей в глаза, пока наконец не задал один из своих самых сокровенных вопросов:

— А ты отправишься со мною в плавание, если я не смогу больше сидеть на берегу и соскучусь по морю?

— О да! — сказала она, целуя его в упрямую складку возле губ.

— А как же Анни? — не сдавался он.

— Она твоя дочь. И мое мнение таково, что для нее море станет вторым домом, как и для тебя.

Патрик легко поднял на руки свою жену и припал к ее губам долгим страстным поцелуем прямо на глазах у прохожих.

— В доме есть кому присмотреть за нашим ребенком? — спросил он, когда их языки наконец расплелись. — Есть особняк, который пустует без хозяйки, миссис Треваррен, и есть кровать, на которой я еще ни с кем не занимался любовью.

Она покраснела от удовольствия пополам с возмущением, а также от полноты любви к этому удивительному, загадочному, упрямому человеку.

— Марта! — окликнула она звенящим голосом. — Мне надо на время выйти. Пожалуйста, присмотра за Анни, пока меня не будет.

— Да, миссис Треваррен, — отвечал женский голос из глубины дома.

Патрик спустился с крыльца и пошел по аллее, неся Шарлотту на руках, словно жених невесту. Прохожие удивленно глазели на них, из окон показывали на них пальцами, но Патрика все это ничуть не волновало.

Он просто шел себе и шел в сторону усадьбы, которую он построил для Шарлотты, пока не вошел в ее широко распахнутые ворота, пересек обширный сад и оказался под крышей дома.

Его шаги эхом отдавались в пустоте комнат большая часть помещений так и стояла пустая, заброшенная.

— Патрик, я могла бы пойти и сама, — нерешительно сказала Шарлотта, когда он начал подниматься по лестнице, украшенной искусной резьбой.

— Угу! — отвечал он, поворачивая налево но коридору на верхней площадке.

У Шарлотты захватило дух, когда он внес ее в хозяйскую спальню. В ней не было ни Кресел, ни гардеробов и, уже конечно, не горел в камине огонь. Однако возле стены стояла массивная кровать, своими размерами достойная служить ложем даже для особы королевской крови.

Патрик бесцеремонно бросил Шарлотту на эту самую кровать и склонился над нею, упершись руками в тюфяк.

— Ты остаешься со мной?

— Навсегда! — крикнула она.

— Даже несмотря на то, что я могу быть абсолютно несносен?

— А разве ты можешь быть иным? — со смехом спросила она, простирая к нему руки.

И он пришел к ней, пылая от нетерпения, расстегнул ее платье и обнажил грудь.

Перед тем как припасть к соску, он на мгновение остановился полюбоваться довольной улыбкой, сиявшей у нее на лице.

— Это тебе не повредит?

Она лишь легонько хлопнула его по щеке, побуждая взять сосок в рот. И он ласкал ее языком до тех пор, пока она не почувствовала, что теряет рассудок от разгоревшегося в ней желания отдаться ему. Он поднял ее юбку.

— Позволь мне сразу овладеть тобою! — огрубевшим голосом взмолился он. — Сейчас же, Шарлотта, прошу тебя, сейчас!

Шарлотта осторожно расстегнула его бриджи, освобождая его копье и лаская его пальцами. У них впереди еще достаточно времени для того, чтобы заниматься изысканной любовью. А сегодня это их первая встреча после месяцев разлуки, и жена хотела своего мужа не меньше, чем он се.

В этот восхитительный миг пламенной страсти перед ними открылось, наконец, их подлинное будущее.