Укрощение тирана

ГЛАВА 27

— Этот ваш… университет — просто какой-то необузданный в своих проявлениях вертеп! — через пелену боли в голове послышалось Лизе откуда-то слева.

Она с огромным трудом приоткрыла правый глаз, поняла, что ошиблась с глазом и попыталась открыть левый.

С левым сразу что-то не пошло. По ощущениям, он, вроде бы открылся, но полученный от него сигнал совершенно не отобразился в мозгу. Проще говоря, ним девушка так ничего и не увидила…

— Проснулись, сони? — над комнатой прогрохотал до омерзения бодрый голос.

Лиза простонала — так жутко эхом отдалось в голове. Сквозь пелену боли, она тут же услышала такие же печальные вздохи. Один — над собой, а другие два — во всё той же левой неизвестности.

— Я бы, честно говоря, ещё поспал, — снова прохрипело тяжёлое, в смысле увесистого брутто, сверху.

Лиза, на всякий случай, сильно зажмурила глаза, а потом резко их распахнула — с радио такой приём работал… иногда. Когда пропадал звук, надо было выключить, а потом тут же включить снова.

К сожалению, левый глаз так и не пожелал хоть что-нибудь рассмотреть. Тогда девушка просто прислушалась к себе, определяя, что в её теле, кроме правого глаза, который видит, к сожалению, лишь потолок, ещё хоть как-то работает.

Руки, хоть и были налиты свинцом, но, всё-таки, немного двигались. Конечно левую «терра инкогната» она, при всём желании, прощупать бы не смогла, зато вполне поддавалась ощупыванию разговорчивая «территория» сверху.

Руки, к сожалению, не удалось полностью отодрать — они движению поддавались лишь по локти. Правая явственно определила какое-то довольно грубое сукно, а левая — нежную неповторимость хэбэшки.

— Я смотрю, наш профессорско-ректорский состав имеет довольно своеобразные представления о пижаме! — вдруг снова раздалось звонкое и эхом отдалось в голове, — Или это у вас с детства пошло? Спать в трусах, но зато в пиджаках и при галстуке?

— Я думал, это такая традиция принимающей стороны, — пророкотало суконно-хэбэшное сверху, и Лизину щёку обдало неповторимым и уж точно незабываемым ароматом лука и перегара… — Поскольку Женечка здесь — частый гость и, как я понял, с ночёвкой… — продолжало зловонным в ухо грохотать, и в букете амбре Лиза явственно ощутила какие-то животно-хлевные нотки, — В общем, я решил проявить уважение к хозяюшкам и снял только штаны…

Лиза с ужасом узнала этот голос!

— Владимир… Степанович? — она завозилась под придавившей её к кровати тёплой скалой, и в ухо снова хихикнуло перегарным:

— Лизонька, мы пили на брудершафт! Вне стен альма-матер, попрошу без официоза!

Анна Валентиновна стояла в дверях, подсушивая влажные волосы полотенцем. Она была свежа, бодра, весела и благоухала ромашковым мылом, как майская немного излишне подраспустившаяся роза.

— Так, ладно, ректорский этаж я разбудила! — снова отвратительно-весело пропела она, — А что там с преподавательским составом?

— У нас тут… утренний традиционный моцион, не связанный со мной-уродиной и с моими асексуальными трусами, — едко прохрипела Ариша, нащупывая попкой утыкающийся в неё бугор.

— У меня сегодня тоже трусы белые…

В голосе говорившего угадывалась смесь обиды и некоей гордости, что ли… Это прозвучало так трогательно-беззащитно, что Арина не выдержала и примирительно прыснула…

— Давайте, наконец, подниматься! — потребовала Анна Валентиновна, — Я в душе подслушала — вчера на седьмом и шестом этажах была грандиозная пьянка, так что время на сборы у нас есть. Не хотелось бы, чтобы нас здесь всех запалили…

— Я — ректор! Кто и что мне здесь сможет предъявить, — начал кидать понты Владимир Степанович, но, всё же, начал подниматься.

— Не понимаю… что это на полу??? — Лиза спустила ноги с кровати и недоумённо воззрилась на разбросанный между кроватями огромный ворох вещей.

— Это чьи? — вертя поднятые с пола красные трусики-танго на пальце, строго спросил профессор Александров.

— Мои, — неожиданно засмущалась Лиза.

— Господи! А чего от них так тошнотворно селёдкой прёт? — отодвигая руку с трусиками от своего лица, возмутилась Ариша.

— Наверное, это из-за меня, — наконец и жизнерадостную Анну Валентиновну пробило на смущение, — Не поверите, сама удивляюсь, почему вся моя голова ею смердит, включая, кстати, и волосы…

— Пожалуй, трудно будет тебе обратно на башке Пизанскую башню соорудить, — Лиза обратила внимание на причёску Аннушки, — Напрасно ты поспешила волосы распустить! У нас, кроме фена с расчёской, ничего больше нету…

— Там изначально был Нотр-Дам де Пари! — Арина тоже стала задумчиво рассматривать Аннушку, — В Пизу башня переехала потом… после, кажется, пятого брудершафта…

— Да! Это я башню поломал! — с вызовом включился в разговор парикмахер-Вова, — Честно говоря, меня всегда подмывало… ну, знаете, такое неудержимое желание рушить домики на песке… Я рефлекторно воспользовался случаем!

— Хорошо, про архитектуру мне всё ясно, — перебил диспут профессор, — А вот почему на полу гора барахла и всё оно воняет селёдкой?

— Кажется, частично… — покраснел ректор, — я и к этому руку приложил… А что? Надо же было Аннушку как-то расположить с удобствами! Я поискал-поискал, а у вас запасного матраца нет! Тоже мне, хозяюшки!

— То есть, Вы вывернули на пол наш с Аришкой гардероб??? — возмущённо всхлипнула Лиза.

— Лизонька, не «Вы», а «ты»! — перебил её Вовка, — помилуй, к чему официоз, когда мы все тут, пусть и при галстуках, но в неглиже?

— Кстати, кто нам с тобой костюмы подвозить будет? — и снова профессор встрял в спор со своим настойчивым и совершенно неуместным сейчас прагматизмом.

— Нет, давайте про селёдку дослушаем! — Арина тоже решила вступить в спор, — Мне про эту непрошибаемую вонь очень интересно.

— Да! — взяла эстафетную палочку подружка, — Это как понимать? Раскидал наши вещи по комнате, чтобы Аннушке создать уют — это я понимаю. Но зачем ты селёдкой смазал мои трусы?! Что это ещё за извращение???

— Лизонька, извини, — зарделась Анна Валентиновна, — я, кажется, просто поелозила по твоей красоте вонючим лицом… Извини меня, пожалуйста!..

— По трусам — это ладно, — всхлипнула и затряслась в приступе смеха Ариша, — но как так случилось, что лицом ты, пардон, поелозила по всем-всем вещам? — она сморщила носик, принюхиваясь к лежащей на полу пелеринке, — Где, вообще, располагалась твоя смердящая голова? Я что-то никак не могу уяснить твоего расположения…

— Я, наверное, во сне искала позу поудобней… — видно было, что Аннушка сгорает от стыда, поэтому её оставили в покое.

Лиза сердито повернулась к сидящему рядом Вовке и с ясно различимой угрозой спросила:

— Хорошо, я понимаю про бардак и измазанные Аннушкиной головой шмотки! Но возникает другой вопрос! Кто Аннушку-то в селёдочном рассоле… обвалял? Там явно не на себя случайно вывернула, раз вонять начало с головы! Признавайся, что ты с ней делал?

Анна Валентиновна, сообразив, что её здесь никто не обвиняет, нахохлилась, потому что в этой ситуации пострадавшая сторона — именно она, и гневно воззрилась на шефа:

— Владимир Степанович! Как это понимать?! Чем Вы тут со мной практически бездыханной занимались?!

Видя, что гроза, кажется, неминуема, ректор в панике посмотрел на друга и пролепетал:

— Это не я! Аннушка, милая! Я тебя умоляю!!!

— Знаешь, Вов, вот честно, этого я от тебя не ожидал! — отказал Евгений Константинович в поддержке другу.

— Да почему сразу я-я-я??? Я честно ей пододвигал миску с салатом, а она, вон, селёдку предпочла!!! Имею в виду, в качестве снотворной подушки!!!

— То есть, ты сейчас хочешь сказать, что я… — Анна Валентиновна снова вернулась к брудершафтной раскованности.

— Утверждаю, угу, — виновато кивнул затравленный всеми Вовка, — Сначала Лизонька отрубилась и… слегла… А потом и ты… поддалась стадному чувству…

— Стадом, если честно, воняет сейчас из твоего рта, — Лиза попыталась перевести от себя стрелки…

— Так! Друзья мои! — в Аннушке снова проснулся авантюрист и она громко захлопала, — Призываю вернуться к моей рекомендации! Приводим себя в порядок и идём завершать праздник… куда-нибудь ещё… Я же вам о моём самом трагическом так и не рассказала…