Умереть от любви, или Пианино для господина Ш.

Глава 9 РЕСТОРАН «ЕВРОПА»

Без четверти одиннадцать Наталия входила в ресторан «Европа». В гардеробе она оставила плащ и в облегающем черном платье, в котором провела весь день, прошла в зал, который на этот раз был просто забит до отказа. Посетителей загнали сюда ветер, дождь и холод. Официантки в темно-синих платьицах и белых кружевных передничках разносили большие тяжелые подносы с металлическими судками, блюдами с чем-то вкусным, соленым и пряным. Пахло вином и духами. На сцене стояла Валентина и выводила песенку «Liberti». Возле нее столпились мужчины. Некоторые из них держали в руках смятые купюры, это было видно даже издалека. Что они собирались купить: песню или девушку?

Наталия стояла в растерянности посередине зала и не знала, куда же ей присесть: все столики были заняты. И вдруг она увидела человека, о котором сегодня уже думала. Он тоже увидел ее и жестом пригласил за свой столик.

– Александр Адольфович! Вот не ожидала. – Наталия поздоровалась за руку со своим бывшим учителем немецкого и подумала о том, что сегодня какой-то «немецкий» день.

Рейн постарел, поседел и располнел. На нем был светлый костюм с черной рубашкой и ярким, желто-синим галстуком. Красное лицо наполовину скрывали затемненные, грубой работы, очки в металлической оправе. Мокрые темно-красные губы говорили о его похотливости и невоздержанности… во всем. Наталия вдруг вспомнила, что рассказывали о нем девчонки в школе: он тискал своих учениц в темных школьных коридорах и частенько бывал под хмельком. «Нет, все-таки препротивная личность».

– Ты как здесь оказалась, Катюша? – спросил он, пытаясь положить руку ей на плечо. – Да еще и одна? – Он забыл, как ее зовут. Отлично.

– Вообще-то меня зовут Наташей. Я, если вы, конечно, помните, проучилась у вас всего ничего, а потом перевелась в английскую группу.

– Да какое это имеет теперь значение. – Рейн похлопал себя по животу и принялся теребить галстук. – Главное, что я тебя помню. А сколько ты у меня проучилась, не так важно.

– А вы-то сами с кем?

– Один. Жена от меня ушла к другому, а я, чтобы не проводить вечера в пустой квартире, где, кроме корки засохшего хлеба да ломтя сыра, ничего нет, приноровился ужинать здесь. Цены, правда, кусаются, ну да ничего. А ты кого-нибудь ждешь?

– Нет, – соврала она.

– Ну и правильно. Сейчас мы закажем шампанского и выпьем, согласна? – Она кивнула и повернулась к сцене. Музыка стихла, Валентина под шум нестройных хлопков подвыпивших мужчин уходила за кулисы. – Девушка – высший класс, не правда ли? – Рейн налил шампанского, которое принес официант, не знакомый Валентине (чему она весьма обрадовалась, поскольку не хотела дурацких вопросов со стороны своего визави), и причмокнул: – Хороша, ничего не скажешь. Бездна вкуса, я бы сказал.

– Да, ничего…

– Это для вас, женщин, ничего, а для меня, например, одно наслаждение смотреть на нее… и слушать, конечно. Она мне напоминает одного человека, одну женщину, с которой я был знаком много лет назад. Удивительно похожа.

– Александр Адольфович…

– Можно просто Александр. – Он манерно наклонил голову набок, словно отдавал таким образом честь (если она у него была, конечно).

– Хорошо, Александр. Вы, наверное, устали от постоянных просьб своих знакомых что-нибудь перевести. Я права?

– А в чем проблема? Вам нужно перевести текст с какого-нибудь пузырька или тюбика, миксера или утюга? Не стесняйтесь. Сделаю все в лучшем виде. И вы ошибаетесь, думая, что я нарасхват. Сейчас в моде англичане. А немцы в загоне. Поэтому буду рад помочь.

– Спасибо… Если вы действительно, как говорите, каждый вечер ужинаете здесь, то, быть может, завтра или послезавтра я принесу сюда вам запись одного разговора. Но это неточно, конечно. Если мне удастся ее заполучить…

– Пожалуйста, не стесняйтесь. Слушайте, а почему же вы не пьете?

– Я? – Она растерянно улыбнулась. – Я вообще-то за рулем.

– Вы на машине? Какая прелесть! Обожаю девушек на машинах, это так роскошно, это такая свобода передвижения в пространстве. Минуточку, давайте послушаем… Она сейчас споет свою коронную песню, «Умереть от любви» называется, Азнавура. У этой птички такое великолепное произношение, что кажется, будто попал в Париж. Нет, вы только посмотрите на нее! А волосы, глаза… Я, честно, завидую тому мужчине, который сегодня ночью будет держать ее в своих объятиях.

Наталия достала из сумки фотографию и положила на стол.

– Не узнаете? – спросила она и напряглась, ожидая, что сейчас, откуда ни возьмись, появится человек в маске и выстрелит в Рейна из пистолета с глушителем.

Но никто не появился. Рейн, повертев снимок в руках, воскликнул:

– Ба! Так это же я! В Москве, на Арбате.

– А кто рядом с вами? Не могу никак вспомнить.

– Да это же Андрей. Фамилию уже забыл. Мы с ним тогда ездили на встречу с Питером Фришем. Этот Андрей долгое время жил в Германии, служил в нашем представительстве по культурной части, не то в Берлине, не то в Бонне. Пройдоха еще тот. Красивый, на него бабы… пардон, женщины так и вешались. Но он был разборчивым и очень капризным. То ему не это, другое… Он как раз только приехал из-за границы, жил временно в Москве, в гостинице, и собирался зачем-то к нам. Я ему еще тогда говорил, что русская провинция – для поэтов и нищих прозаиков. Но он искал одного человека. Собственно, он и подошел ко мне тогда на пресс-конференции, когда увидел, что у меня на пиджаке карточка, на которой указан наш город. Он меня и водкой поил, и пивом, и даже в кабак сводил, в ЦДЛ.

– Ну и как, нашли ему этого человека? – Наталия делала вид – как, впрочем, и всегда, – что беседа интересует ее постольку поскольку, хотя на самом деле ловила каждое его слово.

– Мы с ним сюда вместе и прилетели. На самолете. Меня еще, помню, стошнило, потому что я перепил.

– И что же это был за человек?

– Маршал Жуков.

– Кто-о?!.

– Пошутил, ласточка, просто того мужика звали Жуковым, вернее, фамилия у него была, как у нашего маршала. И я, представьте, был с ним знаком. Он был, конечно, старше меня намного, но интересный мужик, всю войну прошел, до Берлина… Генерал, весь в орденах, но интеллигент, что среди военных большая редкость. Но это – мое сугубо личное мнение.

– А как его звали?

– Сергей Васильевич, кажется. Но я даже не столько его знал, как его сына, Вальку. Но его уже нет, царство ему небесное… – Рейн опьянел и уже еле ворочал языком. – Так вот этот Андрей, когда познакомился с Валькой, мы еще вместе пили, кажется, даже здесь, в этом ресторане… А он был со своей женой, Еленой. Если бы ты видела эту женщину… – Он в чувственном порыве поцеловал свою щепоть в знак наивысшего восхищения и вожделения. – Елена Прекрасная, слыхала? Вон видишь ту девку, которая поет, так вот: она мне ее постоянно напоминает. Я бы даже женился на ней.

– На ком, на Елене или этой девушке?

– Да на обеих. Я вообще люблю женщин, они такие слабые, беззащитные и так нуждаются в теплоте и ласке. А я знаешь какой ласковый? – Глаза у него увлажнились, он еще подлил себе шампанского.

– И что с этим Андреем стало? Он вернулся в Германию?

– Как же! Держи карман шире! Так у нас и выпустят. Ему повесили какую-то махинацию, что ли, или убийство, короче, вляпался он по самые уши. Увяз. Подставили его, наверно. Но это он мне так рассказывал, а на самом-то деле он же комитетчик. Самый настоящий. Молодой, несколько языков знает. Его быстро отпустили. Поговаривали некоторые общие знакомые, что на него положил глаз какой-то «голубой» оттуда… – Он поднял указательный палец кверху. – Но Андрей никогда не был «голубым». Это – белая кость. Словом, подержали его с месячишко и отпустили. Из Москвы пришло письмо, и его отпустили. Кажется, я начал заговариваться… Так вот, он влюбился в Ленку. Ночи проводил под ее окнами, а она, извините меня, замужем. За Валькой Жуковым.

– И что же произошло потом?

– А ничего. Она его видеть не хотела. Но потом я все чаще и чаще стал встречать их втроем. Гуляют по парку – втроем, идут в театр – тоже втроем. Я спрашивал Вальку: ты чего, мол, приваживаешь парня, а он мне и отвечает: «Он мне уже вот где», и – ребром ладони по горлу проводит. А Валька-то сам на номерном заводе работал, и там случилась какая-то авария, утечка. Я так думаю, что если бы не этот Андрей, то его бы посадили, а так… отделался понижением в должности.

– Они жили в их квартире втроем? – задала прямой вопрос Наталия и взяла в руки фужер якобы для того, чтобы выпить.

– Представь себе, да. Лена так ему и сказала: я рожу тебе ребенка только при условии, что Андрей будет жить с нами.

– Так она что же, влюбилась в него?

– Наверное. Он ведь красивый был, я же говорил, кажется.

– И что? Она родила кого-нибудь? Вы так интересно рассказываете, Александр…

– Да я вообще прирожденный рассказчик. Просто у меня нет аудитории, – вздохнул он. – А она родила, конечно, куда же ей было деваться? С жиру бесилась, ей-богу. Спала с двумя мужиками, из кровати в кровать прыгала, вот и допрыгалась.

– В каком смысле?

– Да они, кажется, вчетвером – Валька, она, Андрей и ребенок, которого она родила, – поехали в Крым или на Кавказ. Но не доехали. Разбились на машине. Все.

– Да вы что? Боже… – Наталия громко опустила на стол фужер и покачала головой: – Ну вот, испортили мне все настроение. Начали, что называется, за здравие, а кончили за упокой. И вы как будто даже рады, что они все погибли. И так ли уж все?

– Конечно, все. Это гаишники все темнили, что, мол, только два трупа нашли: мужчины и женщины, и что ребенок вроде бы жив остался. Это уже легенда. Но я в нее не верю. Андрей исчез, Валька тоже, Ленка тоже, и никакого ребенка не нашли. У нас же любят поговорить, напустить туману. Мистика… Послушай, а ты не хочешь поехать ко мне?

Наталия уронила вилку и выразительно посмотрела на Рейна:

– Да вы что, Александр Адольфович?

– Я же просил называть меня просто Александром.

– Мы так хорошо беседовали и вдруг…

– Вы не пожалеете. Я знаю, что нужно женщине, я сделаю вас счастливой. Ну хотя бы на несколько часов… У меня дома тепло, хорошо, в холодильнике…

– …корка сухого хлеба и ломтик сыру, так? Разве я похожа на мышку, которая питается этой гадостью?

– Нет, вы похожи на синий чулок, которому некому отдаться.

В его голосе Наталия уловила металл. «Самолюбие мужское взыграло».

– Это я-то похожа на синий чулок? – Она плеснула ему в лицо шампанским и встала из-за стола. – Мышь, моль, серость… – Покачивая бедрами, она обошла стол и подошла к администратору: – Послушайте, любезный, вон тот тип говорит, что вы строите ему глазки. Мы с ним поспорили: я сказала, что вы нормальный, а он считает, что вы без ума от него. Так кто же из нас прав?

Администратор, краснолицый крупный мужчина в белом пиджаке и белых брюках, удивленно вскинул брови:

– Саша так сказал? Да быть того не может. Вы, барышня, что-то путаете…

– Это я-то путаю? Ничего подобного. А теперь скажите, где тут у вас туалет, – заплетающимся языком проговорила Наталия, разыгрывая из себя пьяненькую.

– Вам плохо? Пойдемте, я вам покажу.

Он проводил ее и вернулся в зал, где его тотчас вызвал к себе Рейн. Показывая на залитую вином рубашку, он, пожимая плечами, пытался объяснить, что ничего особенного-то и не сказал, что алкоголь превращает женские мозги в соус бешамель; он и дальше бы распространялся на эту тему, но вошедшая в это время в зал Наталия уверенной походкой уже направлялась к столику.

– Ну все? Ты успокоился? – Она ласково потрепала Рейна по щеке и посмотрела на стоящего рядом администратора с таким видом, что тот поспешил отойти. – Вот так-то лучше.

– Я что-то не совсем понимаю, что происходит. Зачем ты плеснула мне в лицо шампанским?

– Чтобы немного привести вас в чувство. Чтобы охладить, разве не понятно? Я не собиралась устраивать скандал и тем более портить вашу рубашку. Это получилось само собой, поэтому прошу меня извинить.

Рейн поймал ее руку, которой она пыталась погладить его по голове, и поцеловал.

– Какая ты странная… Вроде и не пила, а так себя ведешь…

Ей было трудно объяснить ему всю гамму охвативших ее чувств, когда он пригласил ее к себе домой. От одной мысли о том, что он прикоснется к ней своими мокрыми толстыми губами, ее чуть не стошнило от отвращения. Поэтому она и плеснула шампанским. Меньше всего ее беспокоила мысль, что она обидела своего учителя. Однако, вспомнив, что он обещал ей помочь перевести разговор (которого, впрочем, может и не быть), она резко изменила свое поведение и теперь всем своим видом выказывала сожаление по поводу небольшого скандальчика. И сто раз уже пожалела о том, что наговорила бог знает что администратору. Как бы то ни было, но инцидент был исчерпан. Рейн подозвал официанта и попросил принести пирожные и кофе.

Наталия посмотрела на часы: было без четверти двенадцать. Бедный Логинов: при всем желании она уже не успеет приготовить ему ужин. А если он уже дома, что, конечно, маловероятно, то делает себе скромные бутерброды с сыром. И ждет ее. Слушая пение Валентины, которая теперь стояла на сцене в черном декольтированном платье, тоненькая, хрупкая, привлекательная для окружавших ее мужчин, смотревших на нее сквозь пелену алкогольного дурмана, Наталия вдруг заметила одного человека. Он сидел прямо возле сцены и не отрываясь тоже смотрел на Валентину. Но это был взгляд не похотливого мужчины, а человека, созерцающего саму красоту и совершенство. У него было одухотворенное бледное лицо. Лет под пятьдесят, одетый в элегантный серый костюм и голубую рубашку с красным галстуком, коротко стриженный и абсолютно седой, он то и дело подносил к губам чашку, скорее всего, с кофе и даже как будто волновался. У него был вид человека, много пережившего или перенесшего тяжелую болезнь. И все же такой тип мужчины привлекал Наталию. Она поймала себя на мысли, что этот мужчина мог бы себе позволить пригласить ее куда угодно. Но он по-своему влюблен в Валентину и никогда не посмотрит в сторону Наталии.

– Вот и ты заслушалась, – прошептал ей на ухо Рейн. – Ты кушай пирожные, они здесь всегда свежие.

Она с благодарностью посмотрела на него и улыбнулась. «Страшно одинокий человек, – пронеслось у нее в голове, – а ведь мужчина… А мужчине позволено первому подойти к женщине». Она никогда не понимала, как при таких правах, которые даны мужчинам, можно оставаться одиноким. Что ему мешает подойти к любой понравившейся ему женщине и пригласить ее сначала на танец, а потом и домой? Достаточно встретить умную женщину, которая будет способна понять его тоску и приласкать, как у обоих появится надежда стать счастливыми.

Наталия очнулась: песня закончилась. Валентина ушла. Похоже, ее время закончилось. Наталия поискала глазами официанта Валеру и подошла к нему. Он был занят уборкой столиков.

– Послушай, – сказала она, доставая из сумки пакет, – положи мне сюда, пожалуйста, десяток отбивных и четыре жареные курицы, хорошо? Доллары тебя устроят?

Валера, оставив поднос на одном из столиков, умчался на кухню. Вернулся через минуту с раздутым от горячего мяса пакетом, получил деньги, заговорщицки кивнул ей на прощание, подхватил поднос и, лавируя между столиками, удалился.

Наталия поджидала Валентину в гардеробе. Одетая, она то и дело поглядывала на лестницу, но шло время, а девушка все не показывалась. Наконец мелькнула чья-то тень, Наталия сделала несколько шагов навстречу, но увидела не Валентину, а того самого седого мужчину, на которого обратила внимание. Он не спеша спускался по лестнице, пока его взгляд не заметил стоящую в нескольких шагах от него Наталию. Он остановился и посмотрел на нее.

– Уже уходите? – спросил он так, словно они были знакомы и теперь вот он вышел, чтобы обменяться с ней ничего не значащими фразами. Просто так.

– Да, ухожу.

– Если хотите, я мог бы вас проводить. Вы не похожи на тех женщин, которые сюда приходят в поисках мужчины. Вы ведь здесь случайно?

– Нет, не случайно.

– Тогда почему же уходите одна? Вы кого-то ждете?

– Да.

– И кого же? – У него был низкий, чуть хрипловатый голос, который совершенно не подходил к его внешности, особенно к грустным и умным серым глазам.

– Вас, – неожиданно для себя проговорила Наталия, понимая, что сказала чистую правду: она действительно хотела увидеть его еще раз. Перед тем как расстаться навсегда. Она почему-то была уверена, что видит его первый и последний раз.

– Тогда пойдемте.

– Я не могу с вами пойти.

– Так, значит, вы ждали не только меня?

– Да. Но это не то, что вы думаете.

– Вы не можете знать, что я думаю. Но мне очень жаль. – Он помедлил некоторое время, затем подошел к ней поближе и посмотрел ей в глаза.

Наталия чувствовала, как его взгляд скользит по ее волосам, щеке, губам… Ему нравилось ее рассматривать. И оттого что она поняла это, ее бросило в жар. Когда он приблизился к ней еще плотнее, она зажмурила глаза и почувствовала его поцелуй на своем виске. Это было так нежно и изысканно, что она чуть было не призналась в том, что ждет не мужчину, а женщину. Ей захотелось оправдаться перед ним, чтобы он не принял ее за определенный тип женщины. Но она ничего не сказала. Она так и стояла с закрытыми глазами, пока не поняла, что он ушел.

Валентина выглядела уставшей. Наталия наблюдала за ней в зеркало. Машина мчалась по опустевшим в этот час улицам, лихо пересекая перекрестки с мигающими желтыми огнями, не несущими никакой ответственности за тех, кто, доверившись их теплому притягивающему свету, мог разбиться, столкнувшись с так же уверенно летящей откуда-то машиной.

– Ты так хорошо пела, – сказала Наталия, вспоминая стройную фигурку в черном на сцене. – Ты их загипнотизировала.

– Сегодня я задержалась, потому что разговаривала с директором. Я сказала, чтобы он мне удвоил ставку.

– И правильно сделала. Ну и что же он тебе ответил?

– Сказал, что у меня и так к концу вечера выходит кругленькая сумма наличными и что мне грех жаловаться, наоборот, он намекнул на то, что я должна бы с ним делиться.

– И что ты ему ответила?

– Что больше сюда не приду.

Наталия чуть не врезалась в столб от не-ожиданности. Но не столько от слов Валентины, сколько от того, что на дороге образовалась тонкая корка льда, которая на повороте чуть не сыграла с ними смертельную шутку.

– Ты это серьезно?

– Вполне. Я же действительно заработала сегодня больше четырехсот тысяч. Они сами придут за мной, если я им нужна. А если нет, то дня через три буду петь в «Москве». Ко мне сегодня приходил оттуда один человек. Поэтому я и затеяла разговор с директором: там мне пообещали в полтора раза больше.

– Ты хотя бы ужинала?

– Нет, мне ничего не хотелось. Только кофе выпила, и все.

– Но тебе же нужно восстанавливать силы.

– Спасибо, что ты приехала за мной. – Она сказала это шепотом, за которым Наталия почувствовала слезы. – Ты сделала фотографии?

– Да, – ответила она и вспомнила машину «скорой помощи», в которой исчезло тело убитой Татьяны Филимоновой. «Смерть порождает новую смерть».

– А я вспомнила еще одну подробность. Дядя говорил, что мои родители выехали в Евпаторию на белой «Волге», а в овраге-то нашли черную… И еще. На этой черной «Волге», как он сказал, были какие-то странные номера, принадлежала она якобы человеку, который подозревался в убийстве. В квартире моих родителей нашли множество отпечатков его пальцев. Дядя сказал, что все это ему удалось выяснить через своих близких знакомых, работающих в КГБ. Вот такая странная история.

– Послушай, а ведь ты мне ничего не рассказывала про Евпаторию. Он тебе не говорил, где они собирались остановиться?

– Говорил. У Кропоткиных. Он сказал, что если бы догадался позвонить им, то узнал бы о том, что мои родители погибли до его поездки в Индию. Ведь он был уверен, что они в Крыму.

– Но он не говорил, кто такие Кропоткины?

– Нет. Знакомые, наверное, какие-то.

– Очень ценная информация. Ну все, приехали. – Наталия повернулась к Валентине и посмотрела так, как смотрят на непослушных детей: – У меня к тебе просьба…

– Конечно. Какая?

– Пообещай мне, что поужинаешь с нами. У меня тут полный пакет еды.

– А я все думаю, откуда же так вкусно пахнет. – Она слабо улыбнулась: – Хорошо, я постараюсь.

Включив сигнализацию, Наталия отошла от машины и, задрав голову, посмотрела на свои окна:

– Смотри, он дома.

– Волнуется, наверное.