Умираю от любви

Мне было невероятно трудно смириться с тем, что я выбрал короткую соломинку. Необходимость оставаться в стороне, в то время как женщина, которую я люблю, и мужчины, которых я называю семьей, уходят в опасный мир, в котором нам едва удалось выжить, создала острые углы в моих линиях, над которыми мне пришлось работать весь день, чтобы сгладить. Чтобы справиться с этим, я использовал все средства успокоения и переориентации, которым меня когда-либо учили, но я все равно терпеть не могу бездействовать. С тех пор, как они ушли, я уже четыре раза обошел периметр, с каждым разом ускоряя шаг. Тщательная визуальная инвентаризация скрытой кладовой не заняла много времени, как и инвентаризация огромного дома на колесах. Даже после нескольких попыток заняться домашними делами, которые нужно было сделать, и нескольких неудачных попыток поиграть в различные видеоигры я все еще нервничаю.

Отношения, которые я пытаюсь наладить с Келси, будут становиться для меня препятствием за препятствием. Я хочу прижать ее к себе и никогда не выпускать из виду. Жажду успокоить глубокую боль, которую, знаю, она носит в себе, и помочь заполнить трещины, которые пробиваются сквозь ее силу, моей любовью. Я так сильно хочу ее, разумом, телом и сердцем, но также знаю, что есть опасность задушить ее в своем стремлении обладать ею. Я ясно увидел это за последние два дня, когда Дэв пытался оградить ее от опасности нашего мира. Она сопротивлялась и стремилась к тому, чтобы оставаться сильной, выжившей, какой ее сделал этот мир. Она такая способная во многих отношениях, и нам всем придется очень постараться, чтобы не стать властными и не контролировать ее в нашем желании обеспечить ее безопасность.

Ничто из этого знания не помогает справиться с тревогой и стрессом, которые я испытываю и буду испытывать до тех пор, пока не увижу ее и остальных в безопасности. Мне нужно на чем-то сосредоточиться, на чём-то интересном, чтобы перенаправить свои мысли и немного успокоиться. В конце концов я оказываюсь на кухне в землянке и собираю все ингредиенты, чтобы приготовить блюдо, в котором я преуспеваю, — гедза — японские клецки со свининой. Готовить это блюдо меня научили мои третьи приемные родители. Кенджи и Хина Ито взяли меня к себе, когда мне было двенадцать лет, и за те два года, что я прожил с ними, они полностью изменили мою жизнь. Я никогда раньше не был в такой спокойной, уравновешенной и тихой семье. Их постоянная поддержка и ободрение рассеяли хаос, царивший в моей голове.

Любовь Кенджи к математике и числам показала мне способ упорядочить свои мысли и чувства, сосредоточившись на числах и углах как на успокаивающем инструменте. Хина была опытным шеф-поваром и научила меня «силе пяти» и многим учениям Дзен. Приготовление сложных блюд с помощью Хины, требующих использования пяти чувств — вкуса, обоняния, осязания, зрения и слуха, — стало для меня еще одним способом сосредоточиться и обрести равновесие.

Те два года, проведенные с Ито, повлияли на мою жизнь сильнее, чем все те годы жестокого обращения, от которого я страдал при своих биологических родителях. Когда Кэндзи трагически погиб в автомобильной катастрофе, Хина решила вернуться в Японию, чтобы быть со своими взрослыми детьми и внуками. К тому времени мне было почти пятнадцать, и власти штата решили поместить меня в детский дом, а не в другую семью. Именно в этом детском доме я познакомился с Дэвом, Греем и Линком.

Я закрываю глаза, глубоко вздыхаю и начинаю. Во время последнего обхода по периметру я нарвал молодой капусты и достал из морозилки немного замороженного кабанчика. Замешивая и раскатывая тесто, я произношу пять фраз, которые произносят в некоторых храмах дзен перед едой.

— Я размышляю о работе, которая принесла мне эту пищу; позволь мне понять, откуда берется эта пища. Я размышляю о своих несовершенствах, о том, заслуживаю ли этого угощения. Позволь мне освободить свой разум от предпочтений и жадности. Я принимаю эту пищу как эффективное лекарство, помогающее поддерживать свое тело в добром здравии. Я принимаю эту пищу, чтобы выполнить свою задачу просветления.

Мое дыхание становится глубже, когда я сосредотачиваюсь на своих ощущениях. Я ощущаю пальцами мягкость теста, придавая ему форму. Пока варится начинка, ощущаю аромат свиного фарша, капусты и специй. Меня радует уникальная форма защипанных краев готовых пельменей. Я слышу шипение готовящегося блюда и ощущаю взрыв ароматов, когда пробую готовую гедза.

Когда отхожу от подноса с гедза, которые нужно будет разогреть только на ужин, когда остальные вернутся позже, я спокоен, сосредоточен и обоснован. Признаю, что не могу изменить то, что может случиться с людьми, которых я люблю, пока они находятся за забором. Я буду верить, что Келси сможет и будет заботиться о своей собственной безопасности, даже если я попытаюсь защитить ее любым способом, который она позволит, и я накормлю свою семью едой, которую приготовил для них, когда они вернутся. Я ставлю поднос с гедза в холодильник как раз в тот момент, когда на моем телефоне срабатывает сигнал, оповещая о том, что одна из дверей открыта. Я закрываю глаза и произношу короткую благодарственную молитву, а затем меняю выражение лица, чтобы подойти и поприветствовать их.

Келси появляется в поле зрения первой. Она все еще слишком далеко, чтобы я мог разглядеть ее лицо, но ее великолепные волосы сияют, как маяк, под лучами полуденного солнца, и мое сердце подпрыгивает в груди, когда я вижу, что она вернулась целой и невредимой. Стою и напряженно жду, пока не насчитаю еще три фигуры, появляющиеся в поле зрения позади нее, и медленно позволяю своим мышцам расслабиться. К тому времени, когда она оказывается в двадцати футах от меня, я понимаю, что что-то не так. На ее лице нет улыбки, вместо этого оно глубоко нахмурено. Я осматриваю ее тело в поисках повреждений, но вижу только пропитанную потом рубашку и влажные волосы, прилипшие к лицу и шее.

Как только она выходит во внутренний дворик, Дэв ускоряет шаг и кричит:

— Черт возьми, Келси, просто остановись и послушай минутку!

Грей добавляет:

— Ну же, Келлс, позволь нам объяснить!

Только Линк хранит молчание, но я вижу мрачное выражение на его лице, когда Келси поворачивается к ним лицом, стоя теперь всего в нескольких футах от меня.

— Отойдите и дайте мне немного гребаного пространства, — она рычит, вскидывает руку, останавливая движение, а затем поворачивается ко мне с огнем в глазах.

Я делаю шаг назад, слегка киваю, и пламя остывает, а ее лицо смягчается.

— Не ты, Оливер, а они. — она со вздохом вытирает рукой вспотевший лоб, и я тянусь к ее рюкзаку и помогаю ей его разгрузить.

— Как насчет душа и прохладительного напитка? — предлагаю я и, наконец, получаю улыбку, которую так долго ждал.

— Как насчет того, чтобы присоединиться ко мне? — она откидывается назад, а затем краснеет и отводит от меня взгляд.

А вот и моя девочка. Я беру ее за руку и тяну к среднему фургону. Если это будет мой первый раз с ней, то я хочу уединения, и если она хочет поделиться тем, что ее разозлило, она должна сделать это так, чтобы нас никто не подслушивал. Я придерживаю дверцу и смотрю, как она поднимается и исчезает в фургоне, а сам оглядываюсь на парней, вопросительно подняв брови. Дэв выглядит так, будто грызет ногти. На лице Грея написано разочарование, а на лице Линка — смирение.

Линк коротко кивает мне и тихо говорит:

— Мы облажались. У нее есть право злиться.

Я наблюдаю, как Дэв сдерживает ругательство и топает к дому Келси, Грей медленно следует за ним, а затем поворачивается к Линку, который потирает подбородок.

— Она… она потрясающий боец, а мы были идиотами. Мы так старались держать ее подальше от мертвых, вместо того чтобы убивать их. Все могло бы обернуться плохо, если бы она не умела так хорошо держать себя в руках, как сейчас. — он подходит ближе и еще больше понижает голос. — Я думаю, ей пришлось убить свою подругу. Наверное, Тару укусили, и у Келси не осталось выбора. Это сломило ее больше, чем то, что она так долго была одна.

Я вспоминаю все мелочи, которые она говорила или не говорила, но на которые намекала, и прихожу к тому же выводу. Наконец я киваю ему.

— Идите примите душ и поговорите с Дэвом. Если он будет продолжать в том же духе, то окончательно оттолкнет ее.

Я оставляю его наедине с этим и закрываю дверь, поворачиваясь, чтобы подняться по трем ступенькам на уровень ванной и спальни. Келси оставила дверь ванной открытой, и когда я замечаю кучу одежды на полу, у меня пересыхает во рту. Я вижу ее силуэт сквозь матовую дверцу душа и слышу плеск воды, стоя в маленькой комнате. Я ничего так не хочу, как раздеться и присоединиться к ней, но нервы берут надо мной верх, и я стою в нерешительности. Я брал на себя инициативу во время каждой встречи с ней, и теперь, когда наконец-то могу прикоснуться к ее прекрасному телу, я хочу, нет, мне нужно, чтобы она ясно дала понять, что это то, чего она хочет.

Дверь душа распахивается настежь, и я вижу ее — гладкую влажную кожу и восхитительные изгибы, к которым у меня просто руки чешутся прикоснуться. Она поворачивается в мою сторону, давая мне возможность рассмотреть ее обнаженное тело в полный рост, и у меня перехватывает дыхание от того, насколько сексуальна эта женщина.

— Ты… ты присоединишься ко мне? — нерешительно спрашивает она, и я слышу в ее тоне волнение, поэтому заставляю свои ноги стоять на месте, вместо того чтобы броситься вперед.

— Ты уверена? Уверена, что хочешь… меня? — я опускаю ту часть, где спрашиваю, не злится ли она просто на других и не хочет ли отплатить им сексом со мной, но она, должно быть, догадывается об этом, потому что хмурится и качает головой, выходит из душа и тянется к моей футболке, чтобы стянуть ее через голову.

— Я хочу тебя, Оливер. Хочу, чтобы твои губы коснулись моих. Чтобы твои руки ласкали каждую частичку меня. Хочу все, что связано с тобой. Пожалуйста, Оливер, будь со мной.

Когда ее пальцы тянутся к моему ремню, я не могу больше ждать и запускаю пальцы в ее мокрые волосы, наклоняя ее голову так, чтобы мои губы могли прижаться к ее губам. Тихий стон, который она издает, заставляет меня сбросить с себя штаны и боксеры и затащить ее в душ, пока мы оба не окажемся под струей воды. Я мог бы целовать ее всю оставшуюся жизнь и никогда не устану от этого, но есть еще так много всего, к чему я хочу прикоснуться и попробовать на вкус. Я прижимаю ее к стене и провожу губами вниз по ее шее и дальше, пока не добираюсь до ее грудей. Они идеальны, как и все остальное в ней, и я не могу не торопиться, обхватываю их ладонями, покрываю поцелуями всю их тяжесть, прежде чем, наконец, позволяю своему языку обвести маленькие сладкие розовые бутоны. С каждым движением моего языка и стонами, которые она издает, запутанные линии в моей голове разглаживаются. Это совершенно правильно. Это то, где я должен быть и что я должен делать.

Она выгибается навстречу мне, когда я посасываю и нежно покусываю ее соски, пока она утоляет свою потребность, а ее пальцы скользят по моим плечам и впиваются в них, в то время как ее бедра приподнимаются в поисках контакта. Когда она произносит мое имя как мольбу, мои колени опускаются на пол в душе, а руки скользят по задней поверхности ее бедер к попке, чтобы я мог притянуть ее сексуальный обнаженный холмик к своему рту. Все, чего я хочу, — это погрузиться глубоко в ее складочки и исследовать их, но я хочу, чтобы это длилось долго, поэтому крепко сжимаю ее бедра руками, позволяя лишь кончику языка раздвинуть ее щель. Едва заметные облизывания, которые едва проникают за губы вокруг ее клитора, заставляют ее прижиматься ко мне, пытаясь протолкнуть мой язык глубже, но я крепче сжимаю ее бедра и продолжаю неглубокие движения языком, пока она не начинает дрожать. Только тогда я продвигаюсь дальше и продолжаю свои движения, по-прежнему сжимая ее бедра вместе. Я хочу, чтобы она чувствовала каждую частичку моего языка на своей чувствительной плоти, чтобы каждое движение поднимало ее все выше.

Пальцы Келси крепко сжимают мой затылок, чтобы она могла попытаться прижаться к моему рту, и остатки самообладания покидают меня, когда я отпускаю ее бедра, чтобы раздвинуть их для лучшего доступа. Я закидываю одну ее ногу себе на плечо, полностью открывая ее для себя. Она такая влажная и готовая, что два моих пальца легко скользят внутрь нее, и она прижимается к ним бедрами, желая большего. Я не могу насытиться ее вкусом и ощущениями, поэтому, когда заворачиваю пальцы внутрь нее и прижимаюсь к ее бархатистым стенкам, мой язык скользит по каждой клеточке ее киски, наконец останавливаясь на набухшем комочке нервов, к которому она практически умоляет меня прикоснуться.

— Да! Да, черт возьми! Вот так… не останавливайся! Пожалуйста… еще! Ты заставишь меня кончить!

Мои губы сосут, а язык кружит и щелкает, в то время как пальцы не перестают входить и выходить из нее. Я чувствую, как приближаются первые толчки ее оргазма, и то, как ее влагалище сжимается вокруг моих пальцев, заставляет мой твердый, пульсирующий член дергаться от ревности. Я отчаянно хочу, чтобы она кончила мне в рот, поэтому я расплющиваю свой язык и ударяю по ее клитору быстрыми, твердыми, безжалостными движениями, пока она не выкрикивает мое имя и не сжимает мои пальцы, когда ее охватывает оргазм. Я начинаю нежно поглаживать языком, избегая самых чувствительных мест, пока она не расслабляется и не тянет меня за плечи, заставляя встать. Ее пальцы притягивают мое лицо к своему, и она целует меня медленно и глубоко. Когда она, наконец, прерывает поцелуй, ее глаза все еще полны желания, и она поворачивает нас в маленьком душе так, что я оказываюсь спиной к стене. Она переключает воду с прохладной на теплую и улыбается мне.

— Моя очередь.

Келси

Все мысли о гневе, с которым я вернулась домой, улетучиваются, когда теплая вода льется мне на спину, а мое тело пылает и гудит от удовольствия, которое только что доставил мне Оливер. Моя киска жаждет ощутить, как его твердость проникает в нее, но ожидание только сделает это еще слаще. Я хочу, в свою очередь, прикоснуться к этому горячему, сексуальному мужчине и попробовать его на вкус, а также посмотреть, смогу ли я немного ослабить его жесткий контроль. Он всегда так осторожен со мной, так нежен. Я хочу увидеть его грани, когда буду сводить его с ума. Его язык заставил меня кончить, и я хочу доставить ему такое же удовольствие в ответ, поэтому следую его примеру и поднимаюсь на цыпочки, чтобы пососать, поцеловать и облизать его сильную шею. Опускаюсь к его упругой груди, нахожу маленькие твердые соски и провожу по ним круговыми движениями, прежде чем прикусить их зубами. Его руки скользят вверх и вниз по моей спине, а его твердый член прижимается к моему животу. Я опускаюсь ниже и облизываю ложбинку между его прессом и бедром, это идеальный путь туда, где я хочу быть, когда опускаюсь перед ним на колени.

Когда я поднимаю глаза, чтобы встретиться с ним взглядом, его член находится в нескольких дюймах от моего рта, я вижу, что он смотрит на меня с обожанием, так что будет только справедливо, если я буду поклоняться ему в ответ. Мой язык высовывается и слизывает каплю предварительной спермы с головки его члена, заставляя его издать сдавленный звук. Я провожу губами по всей длине его члена, облизывая его, пока не доберусь до основания, а затем возвращаюсь к нему, пока не смогу просунуть его головку между своими губами. Провожу языком по его головке, а затем погружаю его немного глубже. Пальцы Оливера зарываются в мои волосы и нежно держат мою голову, но я хочу, чтобы он потерял контроль, поэтому смотрю на него сквозь ресницы и позволяю ему смотреть на меня, стоя перед ним на коленях и держа кончик его члена у себя во рту. Внезапно я меняю направление и беру его в рот полностью, до упора, и проглатываю, прижавшись к нему. В этот момент он громко стонет, а его пальцы сжимают мои волосы. Я придерживаюсь медленного, глубокого ритма, когда посасываю и облизываю его член, всегда заглатывая его настолько глубоко, насколько позволяет мое горло. На пятом прикосновении моего рта его бедра подаются вперед, вызывая во мне трепет. Я начинаю двигаться быстрее, а затем и его бедра, когда он обхватывает мою голову и начинает трахать мой рот. Я слышу, как он тяжело дышит с каждым толчком, и его пальцы сжимаются в моих волосах, когда он приближается к взрыву.

Я так возбуждена от того, как он реагирует на меня, от того, как заставляю его терять контроль, что меня наполняет жар, и я не могу удержаться, чтобы не застонать от желания рядом с его членом. Этот звук словно удар молнии пронзает его, и он двигается так быстро, что у меня кружится голова. Он отрывается от моих губ и отодвигает меня на мокрый пол, освобождая место. Я снова позволяю ему овладеть собой, когда он опускается на колени и откидывается назад, одновременно поднимая меня к себе на колени, так что я оказываюсь на нем верхом, и одним сильным толчком погружаюсь глубоко в себя. Задыхающийся, неразборчивый звук, похожий на крик дикого животного, вырывается у меня изо рта, когда он опирается одной рукой о стену позади меня, а другой удерживает меня у себя на коленях, в то время как проникает в мое тело.

Его темные глаза горят страстью, а челюсть крепко сжата, когда он рычит:

— Мне нужно почувствовать, как ты кончаешь на мой член. Мне нужно, чтобы ты сжалась вокруг меня, когда я наполню тебя. Мне нужно, чтобы ты кончила со мной, детка.

Я уже чувствую, как оргазм быстро нарастает с каждым сильным толчком, поэтому киваю головой, потому что не могу говорить из-за вырывающихся из меня стонов. Он трахает меня так, что его член попадает в это идеальное место внутри. Кульминация захлестывает меня с такой силой, что я впиваюсь ногтями в его плечи, чтобы удержаться на ногах, когда перед моим взором вспыхивают звезды, и волна за волной меня качает, даже когда я чувствую, как толчки Оливера становятся резкими, а затем, как он изливается в меня, выкрикивая мое имя.

Он крепко прижимает меня к себе, и я чувствую, как его губы покрывают поцелуями мои волосы. Когда он отстраняется, чтобы заглянуть мне в глаза, у меня перехватывает дыхание, а сердце просто переполняется любовью. Его большой палец касается моей нижней губы, и его голос становится хриплым, когда он говорит.

— Ты — все для меня. Я люблю тебя, Келси.

Эмоции переполняют меня, когда я прижимаюсь лбом к его лбу и шепчу:

— Я тоже тебя люблю. Я люблю тебя, Оливер.

В конце концов мы встаем с пола, и хотя вода снова стала прохладной, мы намыливаем друг друга, не торопясь исследовать наши тела еще тщательнее. Резервуар для воды наконец-то опустел, поэтому мы выключили его и вытерли друг друга полотенцами, прежде чем забраться на кровать королевских размеров, чтобы снова заняться любовью. На этот раз все происходит медленно и сладко, мы не торопимся, наслаждаясь друг другом. Довольные, мы оба засыпаем, обнявшись.

Остаток дня и всю ночь мы остаемся там одни, Оливер один раз вышел, чтобы принести мне смену чистой одежды и тарелку с самыми вкусными гедза со свининой. Он удивляет меня, рассказывая, что приготовил их с нуля, и пока мы пируем, он рассказывает мне о своем детстве и о трудностях, которые он преодолел, чтобы стать тем, кем является сегодня. Чем больше я узнаю об Оливере, тем больше влюбляюсь в него.

С набитыми животами мы уютно устраиваемся под одеялом, и я рассказываю историю своего детства, когда я жила с матерью-одиночкой, которая была больше пьяна, чем трезва, и которой нравилось обвинять меня во всех своих жизненных неудачах. Рассказываю ему об учителе естествознания, который подталкивал меня к тому, чтобы я училась лучше, работала усерднее, и который часами помогал мне заполнять заявки на получение стипендии, чтобы убедиться, что мое образование будет полностью профинансировано. Единственное, о чем я ему не рассказываю, — это о Таре и о том, как она и ее родители предложили мне безопасный, заботливый дом, куда я могла бы приезжать на все школьные каникулы. Это время с Оливером было волшебным, и какое-то время я не хочу думать о своей лучшей подруге и о том, как все это закончилось.

В ту ночь я крепко спала в его объятиях, и на этот раз кошмары, которые мучили меня, остались позади. На следующее утро он будит меня чашкой кофе и поцелуем, и я лениво потягиваюсь, ощущая приятную боль во всех нужных местах, а он снисходительно улыбается мне, даже покачивая головой.

— Знаешь, тебе придется поговорить с остальными.

Я надуваю губы и зарываюсь поглубже в одеяло.

— Келси, они знают, что облажались. По крайней мере, позволь им извиниться.

Я резко выдыхаю и сбрасываю одеяло, чтобы встать и принять кофе, который он протягивает мне. Сделав несколько больших глотков, я отдаю чашку обратно и начинаю одеваться, пристегивая кобуру и нож, чтобы позже забрать их с собой в землянку.

— Хорошо, но нам действительно нужно прийти к взаимопониманию по поводу повадок альфа-самцов и вычеркнуть эту чушь про маленькую леди, потому что со мной это просто не сработает… совсем. — я сверкаю глазами, заставляя его вскинуть руки в знак защиты.

— Ого! Прибереги свои пули для настоящих целей. — он вздыхает, тянет меня обратно, усаживая на край кровати, и берет мою руку в свои. — Я не собираюсь обещать, что не буду беспокоиться о тебе каждый раз, когда ты окажешься за пределами этих заборов, но я обещаю верить в твои способности позаботиться о себе. Не буду пытаться держать тебя взаперти, хотя мое альтер-эго мачо требует, чтобы я это сделал. — он поднимает наши соединенные руки и целует мои пальцы. — Любовь может свести мужчину с ума, детка. Постарайся помнить об этом, когда мы будем прижимать тебя слишком близко. Ты должна знать, что я не единственный, кто испытывает к тебе подобные чувства, верно?

Я опускаю голову и чувствую, как остатки моего гнева начинают угасать. Любовь может свести с ума, а ее потеря может сделать тебя еще безумнее. Я живое доказательство этого.

Держась за руки, мы пересекаем внутренний дворик, где на диванах расположились остальные трое. Сегодня пасмурно и дует ветер, поддерживая температуру на приемлемом уровне. Мрачный день подходит к выражению лиц Линка и Грейсона. Девин сохраняет свой обычный недовольный вид. Я сажусь напротив них, и Оливер относит мою пустую кружку в дом, чтобы наполнить ее. Я прикусываю губу, вглядываясь в их лица, но, поскольку никто из них ничего не говорит, я вздыхаю.

— Мне жаль, что я вчера сорвалась на вас, ребята. Я… мне нравится, что вы все хотите защитить меня. Правда. Но нам нужно прийти к компромиссу. Если… то, что происходит между нами, сработает, тогда мне нужно, чтобы вы все доверились мне. Я долгое время выживала в одиночку, прежде чем вы все оказались здесь. Вы все видели, что я могу справиться с мертвецами. Я не нуждаюсь в том, чтобы меня от них защищали. — снова вздыхаю и качаю головой. — Причина, по которой я вчера так разозлилась, не в том, что вы хотели защитить меня, а в том, что вы подвергли себя риску, делая это. Мне это не помогает. Если вас, любого из вас, укусят или вы умрете, потому что отвлеклись на мою безопасность… Я не смогу с этим жить. Это уничтожило бы меня. Поэтому, пожалуйста, работайте со мной над этим, а не против меня.

Линк наклоняется через разделяющее нас пространство и берет меня за руку.

— Мы облажались. Мы все знаем, что ты умеешь драться, Келлс, но когда мы увидели столько мертвых рядом с тобой, это вскружило нам голову и заставило перестать думать о чем-либо, кроме как о том, чтобы добраться до тебя и обеспечить твою безопасность, — его красивое, сильное лицо на секунду сморщилось, а затем снова стало твердым, когда он поднимает меня с места и сажает к себе на колени, зарываясь лицом в мои волосы. — Я люблю тебя. Влюблен в тебя, и мысль о том, что потеряю так скоро после того, как нашел, заставила меня замереть. — он отстраняет меня от себя, чтобы обхватить ладонями мое лицо. — Я не собираюсь извиняться за то, что хотел уберечь и защитить тебя. Но буду стараться изо всех сил, чтобы это снова не поглотило меня, не привело к безумию и опасности.

Я наклоняюсь и касаюсь губами его губ.

— Спасибо, Линк. — я отстраняюсь и выдыхаю: — Я тоже тебя люблю. — он прижимает меня к своей широкой груди и крепко держит, пока Грейсон не тянет меня через диван, чтобы заключить в свои объятия. Его губы накрывают мои, и этот обжигающий душу поцелуй свидетельствует о том, насколько сильны его чувства ко мне. Когда он, наконец, произносит это, у меня перехватывает дыхание.

— Келлс, я никогда не думал, что у меня будет шанс встретить кого-то, похожего на тебя, полюбить кого-то так, как я влюбился в тебя. Я согласен с Линком. Я постараюсь не быть таким властным, но ты просто должна знать, что мысль о том, чтобы потерять это, потерять тебя, невыносима… Мы четверо могли быть вместе с тех пор, как все это началось, но мы были и одиноки тоже. Ты заполнила наши разбитые сердца, Келлс. Я не хочу продолжать жить такой жизнью без тебя.

Я закрываю глаза, когда любовь захлестывает меня, и чувствую, как еще несколько трещин во мне начинают заполняться, когда я обнимаю его за шею.

— Я обещаю сделать все возможное, чтобы этого не случилось. Я люблю тебя, Грейсон.

Мы тихо сидим, держась друг за друга, пока Оливер не ставит перед нами на низкий столик по кружке свежего кофе. Как только я начинаю тянуться за ним, Дэвин вскакивает на ноги. По выражению его лица я не могу понять, о чем он думает, но его слова звучат отрывисто.

— Верно, ты супер крутой ниндзя, и обещаю не вставать у тебя на пути, когда ты в одиночку расправишься со всеми мертвецами. О, и мы не хотим, чтобы ты умирала, а ты не хочешь, чтобы мы умирали. Понял. Хорошо поговорили! — он произносит это саркастически, с оттенком горечи, а затем уходит, оставляя меня с открытым ртом, потрясенную его бессердечием.

— Дэв! Какого хрена, чувак? Оставь его! — выплевывает Грейсон, когда Линк поднимается на ноги, чтобы пойти за ним, но Оливер жестом останавливает его, разочарованно глядя в спину друга.

— Оставь его. Ты не сможешь достучаться до него, когда он в таком состоянии. — Оливер поворачивается, смотрит на меня и кивает. — Это было нечто большее, чем ты думаешь. Прости, но это не моя история. Все, что могу сказать, это то, что после восстания Дэв пережил нечто довольно мрачное и травмирующее, прежде чем мы нашли его. Он окружен стальной стеной, которая сдерживает все это. — он берет мой кофе и с грустным выражением лица протягивает его мне. — Если кто-то и сможет прорваться сквозь защиту, то только ты, Келси. Не разочаровывайся в нем, пожалуйста.

Я беру кофе, но мой взгляд возвращается к удаляющейся спине Дэвина, когда он исчезает в глубине сада.

ДЭвин

Мне нужно избавиться от кипящего во мне гнева, пока он не выплеснулся наружу и не ошпарил всех вокруг. Я хочу ее так чертовски сильно, что это причиняет постоянную боль, но если соединить двух сломленных людей, то не получится единого целого. Речь идет не только о том, чтобы защитить ее, но и о том, чтобы защитить и меня тоже. Келси настолько поглощена тем, что случилось с ее подругой, и тем, что она не может допустить, чтобы у нее на глазах умер еще один дорогой ей человек, что ни разу не подумала о том, что будет с нами, если она умрет. Как я могу позволить себе полюбить кого-то так, как я влюбляюсь в нее, если не могу поверить, что она останется жива? Как я могу жить, если ее призрак преследует меня так же, как преследует ее Тара? Меня и так окружает слишком много призраков.

Она носит Тару с собой, как защитное одеяло. Я знаю, что она видит ее и разговаривает с ней. Что, если она никогда не отпустит ее? Что, если однажды это станет невыносимым, и Келси, наконец, решит сдаться и быть со своей лучшей подругой? Вся эта история с выстрелом кому-то в голову? Я знаю, что она была вынуждена так поступить со своей подругой. Что-то пошло не так, и, возможно, она винит в этом себя, но Тару укусили, и Келси пришлось убить ее, когда она обратилась. Я просто знаю это, так же как почти уверен, что в какой-то момент, когда Келси была одна, она приставила пистолет к своему виску, чтобы попытаться присоединиться к ней. Я знаю, потому что сделал то же самое, черт возьми, после… после.

Так как же я могу доверить ей свое сердце, если она все еще так сильно привязана к Таре и, возможно, однажды сделает все, чтобы быть с ней? И что еще хуже, как я могу позволить ей любить меня, если я могу, наконец, сдаться и покончить со всем этим, чтобы упокоить свои собственные призраки? Меня вообще не должно было здесь быть. Я не должен был пережить те первые несколько дней, когда не смог спасти всех, за кого нес ответственность.

Я забираюсь на одну из защитных платформ и часами сижу, глядя на лес, в поисках ответов, в поисках пути, как нам с ней двигаться дальше, но не могу перестать кружить вокруг своей и ее травмы, когда ветер треплет мои волосы. Я, наконец, встаю и разминаю затекшее от долгого сидения на одном месте тело и замечаю ее вишневые волосы за линией забора, когда она входит и выходит из колышущейся кукурузы. Я сжимаю кулаки от того, как это неприятно — так сильно кого-то хотеть. Мне так многое нравится в этой женщине, но я не знаю, как освободиться от нашего груза, чтобы наконец заполучить ее. Я так близок к тому, чтобы просто сдаться и позволить картам выпасть, куда они пожелают, чтобы я мог урвать крошечный кусочек от пирога счастья, который она и мои братья готовят. Разве немного счастья не лучше, чем не иметь его вовсе?

Прежде чем я успеваю совершить этот прыжок, на моем телефоне срабатывает сигнализация, и я достаю его из заднего кармана и открываю приложение безопасности. На экране видно, что датчики давления сработали на участке в нескольких сотнях футов от того места, где я в последний раз видел Келси. Я поднимаю глаза от телефона и, конечно же, вижу, что она уже выбралась из кукурузы и бежит в ту сторону. Бежит навстречу опасности, даже не пытаясь дождаться, пока кто-нибудь из нас ее поддержит. Я стискиваю зубы и быстро открываю деревянную коробку, достаю нож и один из пистолетов с глушителем, соскальзываю по лестнице и пускаюсь бежать. Я выдавливаю из себя ругательство, когда вижу, как она исчезает за воротами вдалеке, и ускоряю шаг. Мне насрать, насколько она хороший боец. Это просто чертовски безрассудно — выходить на бой без чьей-либо поддержки.

Чем ближе я подхожу к воротам, через которые она прошла, тем легче мне слышать стоны по крайней мере двух зомби, которые зовут своих друзей на вечеринку. Я также начинаю улавливать звук чего-то хлопающего. Это похоже на хлопанье флага на ветру, только он издает более шуршащий звук. Я уже в нескольких шагах от ворот, когда замечаю, что мои братья бегут в моем направлении, но они все еще на приличном расстоянии, поэтому я не жду, пока она там одна. Я рывком открываю калитку и вхожу внутрь, ожидая, что Келси где-то рядом, выносит мертвых через внешний забор, но все, что я вижу, — пустое пространство, а высокая трава спокойно колышется. Ебать! Она перелезла через внешнюю ограду! Я мчусь между заборами, пока не замечаю очертания внешних ворот, с которых был сорван плющ, распахиваю их и выхожу наружу.

Я сразу замечаю ее примерно в двадцати футах слева от себя. У ее ног лежат три тела, когда она тянется к забору, чтобы вытащить белый пластиковый пакет для мусора, который зацепился за него и хлопает на ветру. Это именно то движение и шум, которые привлекли бы мертвых. Ей удается зацепить его и снять, и я наблюдаю, как она отворачивается от забора в мою сторону, и когда она засовывает скомканный пакет в карман, ее глаза встречаются с моими. Мне хочется придушить ее. Я хочу перекинуть ее через колено и отшлепать по ее сочной заднице до тех пор, пока она не пообещает, что больше никогда не подвергнет себя опасности, но я знаю, что она на это не согласится, поэтому ничего не говорю и просто смотрю на нее, ожидая, когда она вернется в дом. Я вижу, как она расправляет плечи и поджимает губы, словно тоже сдерживает себя, но затем я чувствую, как вся кровь отхлынула от моего лица, когда большая серая когтистая рука ложится ей на плечо.

Я застываю на месте, не в силах пошевелиться или окликнуть, когда мой худший страх расцветает прямо у меня на глазах. Она движется так быстро, что мне приходится моргать, чтобы не отстать, когда она поднимает руку и хватает зомби за плечо. Она поворачивается в сторону, выставляет навстречу ему бедро и переворачивает его, чтобы он приземлился на спину перед ней на земле. Одним быстрым движением ее нож выскальзывает из ножен, и она наносит удар, погружая его по рукоять в глаз монстра и глубоко в мозг. Она встает, оглядывается, чтобы проверить, нет ли чего еще, а затем проходит мимо меня через ворота. Не останавливаясь, как будто это была запоздалая мысль, она бросает через плечо: — Не забудь закрыть.

Когда она отходит еще дальше, я позволяю дыханию, которое сдерживал, вырваться наружу резким выдохом. Я обхватываю голову обеими руками и сжимаю ее, пытаясь заглушить громкий стук своего сердца, которое пульсирует в ней, а затем медленно возвращаюсь к воротам и запираю замок.

Келси

— Эй! Что это было? Ты в порядке? — спрашивает Линк, когда он, Оливер и Грейсон замедляют бег по направлению ко мне.

Я достаю пластиковый пакет и поднимаю его, чтобы они могли видеть.

— Он зацепился за верхушку забора и трепыхался на ветру. Идеальный аттракцион для зомби. Мне пришлось уложить нескольких, но это было не страшно, — говорю я им.

— Нет, ничего особенного для человека, который хочет умереть. Я снова провалился, но не волнуйся, принцесса, уверен, что твои люди будут горевать долго и упорно, когда твое желание, наконец, исполнится. — Дэв резко сплевывает в мою сторону, проходит мимо, даже не взглянув, и направляется обратно к отдыхающим.

Клянусь, моя рука тянется к пистолету в кобуре только для того, чтобы проверить и убедиться, что он надежно закреплен, а не потому, что я испытываю искушение выстрелить ему в задницу, потому что его голова так явно задрана. Я скрежещу зубами ему в спину, но жесткий тон Оливера заставляет меня резко повернуться к нему.

— Ты пошла туда одна?

Я закатываю глаза.

— Я была в полном порядке! Дэв просто ведет себя как придурок.

— Ты пошла туда одна? — он переспрашивает чуть более настойчиво. Я отвожу от него взгляд и прикусываю губу, видя, как застывают лица Линка и Грейсона.

— Мы должны верить, что ты сможешь принимать правильные решения и заботиться о себе, но тебе не обязательно принимать элементарные меры предосторожности и ждать буквально одну минуту, чтобы кто-то мог сопровождать и прикрывать спину? Так вот как это будет работать?

Оливер ждет, пока я закончу, но теперь я чувствую себя идиоткой, потому что он прав. Я лицемерка. Я даже не задумывалась о том, чтобы дождаться кого-то из них.

— Ты прав. Мне жаль. Мне следовало подождать, — говорю я тихим смущенным голосом.

Линк подходит и убирает прядь волос с моего лица.

— Келлс, если ты не хочешь, чтобы мы держали тебя взаперти, не давай нам повода думать, что это необходимо. Хорошо?

Я слегка киваю, смотрю на всех троих и говорю:

— Я не хочу умирать.

Они втроем заключают меня в групповые объятия, а затем отпускают, но Оливер пронзает меня таким взглядом, что я опускаю глаза.

— Если это правда, то ты должна пойти и сказать ему об этом. Тебе нужно уладить это с ним, Келси, иначе между вами будет только хуже.

Я стону от разочарования.

— Ух, ребята, а вы не могли бы просто отстранить меня от работы или наказать как-нибудь еще?

Я хотела пошутить, но выражение лиц Грея и Линка становится разгоряченным и голодным, из-за чего я пытаюсь отступить назад и чуть не спотыкаюсь о собственные ноги. Оливер поддерживает меня рукой, которая скользит вниз по моему телу и обхватывает мою попку, заставляя меня дернуться. Его взгляд скользит по моему телу, и я чувствую ответную пульсацию внутри, когда его тон становится более глубоким.

— Давай сделаем и то, и другое. Разберись с Дэвом, и мы вознаградим тебя, наказывая так, что ты потеряешь рассудок от удовольствия.

Они втроем придвигаются еще ближе ко мне, и Грейсон дергает меня за прядь волос.

— Три рта на твоем теле, Келлс.

Я с трудом сглатываю, когда моя киска увлажняется.

— Удовольствие в три раза больше, — обещает Линк, проводя большим пальцем по моей груди, между грудей.

Мое дыхание прерывается, когда я, спотыкаясь, отхожу от них и заикаюсь:

— Я… я… я поговорю с Дэвом. — я чуть не врезаюсь лицом в грядку с картофелем, когда бросаю последний взгляд через плечо на них и замечаю твердые выпуклости у них в штанах. Блядь, эти мужчины превратили меня в жаждущую, изнывающую от желания сучку!

Я спешу догнать Дэва, выкидывая все мысли о сексе из головы. Оливер прав. Нам нужно как-то разобраться с этим, иначе мы будем постоянно сталкиваться лбами. Я просто хотела бы знать, почему он ведет себя со мной так по-свински. Я никогда не делала ему ничего такого, из-за чего он был так резок со мной все время. Другие спокойно делились со мной своими опасениями, так почему же он так со мной разговаривает? Одно дело, когда он просто дразнит меня в непринужденной шутливой манере, но совсем другое, когда он ведет себя как придурок, когда серьезен. Я этого не заслуживаю, и я, черт возьми, покончу с этим!

К тому времени, как я догоняю его, снова начинаю злиться и подталкиваю его плечом сзади.

— В землянку, сейчас же! — рявкаю я на него.

Он издает резкий смешок и меняет направление, подстраиваясь под мой темп.

— Это должно быть здорово. Ты собираешься высказать мне еще одно свое мнение, принцесса? Как сучка влепишь мне пощечину за то, что я осмелился беспокоиться о тебе?

Я стискиваю зубы, чтобы удержать неприятную реплику при себе, пока мы не заходим в землянку, а затем продолжаю идти в спортзал. Возможно, лучше поговорить в звуконепроницаемой комнате. Когда он захлопывает за нами дверь, я резко поворачиваюсь к нему.

— Мне следовало подождать, прежде чем выходить. Прости.

Он отшатывается, не ожидая этого, но затем снова впивается в меня взглядом.

— Хорошо! Тебе, блядь, должно быть, чертовски жаль, но я сильно сомневаюсь, что это последний раз, когда ты совершаешь что-то безрассудное.

Я издаю сдавленный крик разочарования. Он даже не может принять чертовы извинения, не ведя себя как придурок. Я топаю прямо к нему и кричу:

— Ты такой гребаный мудак!

Он ухмыляется, а затем резко прижимает меня к себе и хватает за волосы, чтобы оттянуть мою голову назад. Его губы меньше чем в дюйме от моих, и я вижу ярость в его глазах, которая совпадает с моей, когда он выдавливает из себя:

— Никогда не говорил, что я не такой.

А потом наши губы соприкасаются, и мы целуемся, как дикари. Горячо и жестоко — это еще мягко сказано, когда наши языки встречаются в дуэли, а губы сжимаются так сильно, что стучат зубы, но ни один из нас не отступает ни на дюйм, когда мы изливаем друг на друга весь гнев, страх и отчаяние. Наши руки срывают одежду, пока его горячая кожа не прижимается к моей, а его рот не отрывается, чтобы пососать и прикусить мою шею.

— Я не хочу умирать! — я злюсь на него, даже когда мои руки скользят вниз по его телу, ощупывая каждый твердый бугорок.

Он снова громко смеется и опускается ниже, к моей груди.

— Тебе от меня не спрятаться. «Нравится — значит нравится», принцесса. А теперь заткнись.

Два твердых пальца проникают глубоко в меня, когда он прикусывает мой сосок. Этого достаточно, чтобы я кончила, и я сильно извиваюсь на его руке, пока он смеется. Я все еще не оправилась от внезапного оргазма, когда он прижимает меня к стене. Мои ноги обхватывают его за талию, и он входит в меня. Его член толще, чем у других, и это причиняет мне боль, которая только усиливает волны удовольствия, которые нарастают с каждым резким движением.

Когда он прижимает меня к стене, я покачиваю бедрами, встречая каждый его толчок. Его зубы обнажены, а твердые пальцы впиваются в мои бедра так сильно, что я понимаю: завтра у меня будут синяки, и от этого мне просто хочется поглубже вобрать его в себя. Я впиваюсь ногтями ему в спину, когда меня накрывает вторая волна оргазма, и когда моя киска в спазмах сжимается на его члене, я откидываю голову к стене. Его голова наклоняется вперед, и он откидывается назад настолько, чтобы видеть, как его член входит в меня, поэтому я сильнее выгибаю спину при его следующем толчке и чувствую, как он дергается и толкается глубже, когда его оргазм взрывается внутри меня.

Мы оба тяжело дышим, и он несколько минут прижимает меня к стене, но когда моя голова проясняется настолько, что я снова могу думать, я прижимаюсь к его груди, и он снова опускает мои ноги на пол. Его руки упираются в стену, удерживая меня, когда он смотрит мне в глаза. Я вижу, что ярость частично покинула их, но когда он весело ухмыляется, я чувствую, как мое раздражение снова вспыхивает. Дэв отталкивается от стены, самоуверенно кивает и уходит.

— Ничто так не проясняет спор, как хороший секс на почве ненависти.

Я бросаю злые взгляды на его обнаженную спину, пока нахожу свою футболку и натягиваю ее.

— Это ни черта не прояснило!

Он поворачивается и бросает мне полотенце, лежащее рядом со скамьей.

— Нет, но ты должна признать, что пара бурных оргазмов, несомненно, снимают напряжение.

В его голосе столько удовлетворения, что мне хочется врезать ему прямо по члену. Вместо этого я поворачиваюсь к нему спиной, приводя себя в порядок и натягивая шорты. Когда поворачиваюсь, он как раз одевается, поэтому я смотрю мимо него, но благодаря ряду зеркал мне открывается великолепный вид на его задницу. Я вздыхаю, когда он натягивает поверх нее джинсы, и ловлю себя на мысли, что хочу, чтобы между нами все было по-другому.

— Как я уже сказала, мне жаль, что отправилась туда без одного из вас. Я все еще привыкаю к тому, что не все делаю сама, — говорю я ему. — Обещаю быть более осведомленной о том, как мои действия влияют на всех вас. Но, Дэв, я не принцесса, как ты меня называешь. Ты не можешь запереть меня в башне и ожидать, что я буду довольна тем, что проживу там всю оставшуюся жизнь.

Он бросает на меня один из тех раздражающих взглядов с приподнятыми бровями, которые говорят, что все, что я только что сказала, было полной чушью.

— Господи боже мой! Почему тебе обязательно нужно быть таким? Почему ты не можешь просто быть как… — я захлопываю рот, так и не закончив нелепую фразу, которую чуть было не произнесла, но он обрывает меня.

— Как другие? Ты это хотела сказать? Почему я не могу быть таким, как другие, и просто… любить тебя?

Я зажмуриваю глаза, чтобы он не увидел правду, и сжимаю руки в кулаки, чтобы не рвать на себе волосы от отчаяния.

— Я не могу позволить себе испытывать такие чувства к тебе, Келси, потому что не могу доверять тебе в этом, и не могу доверять себе тоже. — впервые в его тоне нет злости или горечи, только грусть. Мои глаза распахиваются от удивления, и я подхожу ближе.

— Почему? Почему ты не можешь мне доверять и почему думаешь, что я хочу умереть? — тихо спрашиваю я.

Он пристально смотрит на меня несколько мгновений, словно пытаясь решить, стоит ли выкладывать мне все, а затем медленно начинает кивать.

— Это из-за Тары. Я не могу доверять тебе, потому что, по-моему, в глубине души ты еще не решила, хочешь ли остаться или уйти к ней. — у меня отвисает челюсть от этого взрыва, и я начинаю сердито качать головой. Выражение его лица меняется на понимающее. — Скажи мне, сколько раз ты приставляла пистолет к своей голове с тех пор, как она умерла.

Я задыхаюсь и смотрю мимо него на Тару, которая только что вошла.

— О, нет, он этого не делал! О чем, черт возьми, этот мудак думает…

— Прямо сейчас! Она только что появилась, не так ли? — спрашивает он.

Я перевожу взгляд с Тары на Дэва и обратно, когда в моей груди зарождаются первые приступы паники. Он знает… знает, что я сумасшедшая. Я не хочу, не хочу…

— Келси! Посмотри на меня! — лает он, и я перевожу взгляд на него, хотя на глаза наворачиваются слезы.

— Она приходит, когда ты не можешь справиться. Когда становится слишком тяжело, верно?

Я киваю, когда скатывается первая слезинка.

— Ты не позволяешь ей уйти, и не можешь забыть о том, что случилось, и это так сильно тебя гложет, что ты держишь ее здесь, пока не решишь, наберешься ли смелости пойти с ней. Келси, я не могу тебе доверять, потому что ты действительно можешь решить уйти, и тогда… к чему бы это привело меня?

Слезы текут ручьем, когда я оглядываюсь на свою лучшую подругу и наклоняю голову, спрашивая, правда ли это. Она делает глубокий вдох и поворачивается ко мне.

— Пора, детка. Расскажи ему, расскажи, что случилось. Первый шаг к тому, чтобы отпустить меня и начать новую жизнь.

Мое лицо искажается, когда меня пронзает глубокая боль, но я справляюсь с ней и начинаю говорить дрожащим голосом.

— Они не вернулись. Томми, Лиза, Райан — они не вернулись. Мы прождали целый день. Возможно, у них просто возникли проблемы с грузовиком или им пришлось где-то задержаться, поэтому мы подождали, но к середине второго дня Тара начала сходить с ума, и мы отправились на поиски. Мы несколько часов колесили по округе, но так и не нашли их. Не нашли даже грузовик. Мы продолжали искать все дальше и дальше, но у нас уже почти не осталось бензина, чтобы вернуться. Я пыталась, обещала ей, что мы вернемся и начнем все сначала на следующий день, но она не слушала. Она твердила, что еще один час, еще один город, пока я не засомневалась, успеем ли мы вернуться на оставшемся топливе. Наконец, я развернула машину и поехала обратно. Я до сих пор слышу, как она велит мне остановиться. Снова и снова. О Боже! Почему я остановилась?

— Потому что ты хотела попытаться успокоить меня. Ты хотела крепко обнять и пообещать, что мы их найдем. Ты пыталась быть хорошей подругой, — говорит она мне из угла спортзала, кивая, чтобы я продолжала.

Я быстро киваю в ответ, когда первые искры гнева начинают вытеснять осколки моей печали, и я даже не осознаю, что сейчас разговариваю с ней, а не с Дэвином.

— Да, я хотела это сделать, но ты мне не позволила, не так ли? Нет, ты просто выпрыгнула из грузовика и начала выкрикивать его имя! — я тычу пальцем в ее сторону. — Ты нарушила его гребаное правило номер один, Тара! Паника убьет тебя быстрее, чем смерть. Не теряй головы. Не становись мертвой. — я с горечью сплевываю.

Она кивает, и по ее щекам тоже текут слезы.

— Я не видела того, что был под машиной.

— Все верно! Ты, блядь, не заметила того, кто лежал под машиной, и тебя укусили, потому что ты потеряла голову и закричала, а потом мертвецы посыпались отовсюду, и ты, блядь, замерла.

— Продолжай. Расскажи ему, что произошло дальше.

Я снова перевожу взгляд на Дэвина, потрясенная тем, что на минуту забыла о его присутствии.

— Что было дальше, Келси? Выкладывай. Выкладывай все. — на его лице столько сочувствия и понимания, что я не выдерживаю и поворачиваюсь к Таре.

— Я отнесла ее обратно в грузовик, прежде чем к нам добрались остальные погибшие, и отвезла ее домой. Ничего другого мне не оставалось. Мы обе знали, что означал этот укус на ее лодыжке, поэтому я отвезла ее домой, и мы переждали. Укус был небольшой и далеко не жизненно важный, так что на лечение ушло много времени. Чертовски много времени. Достаточно долго, чтобы она смогла воздействовать на меня. «Я не хочу умирать как один из них. Я хочу умереть сама. Ты должна помочь мне, Келлс. Ты моя лучшая подруга. Мне нужно, чтобы ты это сделала. Я готова. Нет худа без добра, Келлс. Я буду со своими родителями и Райаном. Пожалуйста, сделай это для меня? Вот, я подержу его, все, что тебе нужно сделать, это нажать на курок. Я готова, я рада уйти. Сделай это, сделай, пожалуйста, Келси, сделай это!» — повторяю я слова, которые сказала мне Тара.

Я издаю самый громкий, самый полный боли рев, который когда-либо слышала, и кричу ей об этом, пока мой голос не срывается и не замирает, а затем я опускаюсь на колени, и все, что я могу выдавить, — это прерывистый шепот.

— А как же я, Тара? Где же была моя надежда? Где же было мое счастье? Потому что я не была готова и не хотела этого делать. Но ты продолжала настаивать, умолять, и тебе было все равно, что я останусь совсем одна. Тебя не волновало, что, сделав это, я разобьюсь на тысячу кусочков, потому что нет худа без добра. Ты давила, а я умоляла тебя остановиться, ты давила, и я злилась, ты давила, и я злилась, что ты так поступаешь со мной, и ты давила, и я … Я … Я нажала на… спусковой крючок.

Я больше не могу на нее смотреть, поэтому перевожу взгляд на Дэвина, мой голос становится грубым и хриплым.

— Я нажала на курок… в гневе. Я убила ее, и это было не из любви, чтобы прекратить ее страдания. Это потому, что она… она разбила мне сердце.

Он опускается передо мной на колени, берет меня за руки и крепко сжимает их, но я должна покончить с этим сейчас.

— Я так долго злилась, пока однажды не перестала. Я просто слишком устала, чтобы злиться, поэтому взяла пистолет и приставила его к своей голове, но рядом не было никого, кто мог бы сказать мне это сделать. Давить было не на кого, а потом появилась Тара и сказала мне прекратить это и пойти устроить девичник, потому что я нужна девочкам… что я и сделала.

Я чувствую себя опустошенной, как будто весь яд, который накапливался у меня внутри, выветрился. Я наклоняюсь вперед, чтобы прижаться лбом к его лбу, и крепко сжимаю его руки.

— Я не хочу уходить, Дэв. Мне не нужно уходить, потому что, в конце концов, у меня есть надежда. Вы. Ты, Оливер, Линк, и Грейсон, вы все — луч надежды, и я обещаю, что не уйду, обещаю, я выбираю вас.

Он откидывает мои волосы назад и заправляет их за уши.

— Я верю тебе. — и затем он притягивает меня к себе.

ДЭвин

Я сажаю ее к себе на колени и поворачиваю так, чтобы она прижалась спиной к моей груди, а затем крепко обнимаю ее. Эта женщина чертовски сильная, и она ни о чем не подозревает. То, что сделала Тара, было дерьмовым, эгоистичным поступком. Не в том, что она получила по заслугам, а в том, что подтолкнула Келси нажать на курок, и с тех пор Келси расплачивается за это. Она позволила чувству вины за случившееся поглотить ее… так же, как и меня. Надеюсь, что то, что она, наконец, выложит все, поможет ей начать исцеляться. Что бы я ей ни говорил, я влюблен в эту женщину, и ради нее должен попытаться обрести покой. Я жду, пока ее дыхание не успокоится и не прекратятся легкие толчки в груди, и тогда я испытываю к ней такое же доверие, какое она только что продемонстрировала мне, когда раскрывала свои тайны.

— Я был учителем английского в средней школе. Это было все, чем я когда-либо хотел заниматься. Видишь ли, у меня были дерьмовые родители, которые делали со мной ужасные вещи, и в итоге я оказался в приемной семье. В четырнадцать лет я был в детском доме. Там и встретил Оливера. Я был на плохом пути и, вероятно, попал бы в тюрьму, когда мне исполнилось восемнадцать, но был один учитель, мистер Хэндлин, который не оставлял меня в покое. Он оставался со мной, независимо от того, как сильно я огрызался или вел себя на уроке. Он поспорил со мной, что я не прочитаю и тридцати книг к концу учебного года, и если он проиграет пари, то купит мне новенький велосипед. Тогда я был упрямым маленьким засранцем, и мне хотелось утереть ему нос, а еще я очень хотел этот велосипед. Я заключил пари и прочитал тридцать его книг, а потом продолжил читать, и это изменило мою жизнь, он изменил мою жизнь. Я получил новый велосипед как раз к летним каникулам, но потом почти не ездил на нем, потому что был слишком занят чтением. После этого я захотел стать таким же учителем английского, как он, чтобы, возможно, однажды я смог сделать что-то подобное и изменить жизнь ребенка к лучшему. В тот день, когда все это началось, несколько учеников пришли с перемены со следами укусов. Они сказали, что какие-то взрослые преследовали детей и причиняли им боль, поэтому мы были закрыты. Никто в школе не знал, что происходит, но через час после начала карантина нас окружили родители, которые требовали своих детей. Это было безумие. Все были в панике, и множество окровавленных людей бегало по коридорам, пытаясь добраться до своих детей. Через несколько часов директор велел нам отвести оставшихся учеников в спортзал, чтобы они подождали, пока придут родители и заберут их. К этому времени в живых осталось двести, может быть, двести пятьдесят детей и по меньшей мере двадцать из них были… укушены.

Келси напрягается у меня на коленях и вырывается из моих объятий, чтобы повернуться ко мне лицом. По ее лицу текут слезы, глаза красные и опухшие, и она самая красивая женщина, которую я когда-либо видел.

Она берет мои руки в свои и тихо кивает.

— Расскажи мне.

Я смотрю ей в глаза и не хочу. Не хочу рассказывать, что произошло после этого. Я никогда не говорил об этом, никогда не рассказывал ребятам, как все это происходило. Как только я открываю рот, чтобы сказать ей, что не хочу, на меня обрушиваются видения того, что последует дальше, и все это просто начинает выплескиваться наружу.

— Больше никто не пришел, а было уже поздно, поэтому мы вытащили гимнастические коврики и наполовину выключили свет, чтобы они могли попытаться немного поспать. Сначала было много плача, но, в конце концов, все успокоились и заснули. Нас, учителей, оставалось всего пятеро, чтобы присматривать за ними, поэтому мы составили график дежурств посменно, чтобы кто-то бодрствовал всю ночь. Я дежурил с трех до шести, потому что все равно почти не спал. Около двух часов ночи меня разбудили стоны, а затем и крики. Сначала я подумал, что какие-то сумасшедшие каким-то образом проникли внутрь и напали, но все было намного хуже, и все произошло так быстро. Дети, которых укусили, умерли во сне и восстали, а мы были совершенно не готовы. Они просто разорвали спящих детей. Я… я пытался. Продолжал оттаскивать детей друг от друга, но было практически невозможно понять, кто на кого нападает. Повсюду было так много крови, и я не знал, к кому обратиться, кому помочь. В конце концов я просто схватил по одному ребенку в каждую руку и потащил их к трибунам, которые были сдвинуты, чтобы освободить место. Я поднял их на самый верх, оставил там, вне досягаемости, и нырнул обратно за другими. Мне удалось вывести еще шестерых детей в безопасное место, прежде чем за мной пришло слишком много погибших, поэтому я поднялся наверх вместе с детьми, которых мне удалось спасти, и наблюдал и слушал, как умирали мои ученики. Многие из них звали меня по имени, умоляя спасти их.

Я вырываю свои руки из ее, чтобы провести пальцами по волосам, которые падают мне на лицо, когда опускаю голову во время рассказа. Я дергаю за длинные пряди, чтобы боль помогла мне удержаться на поверхности бурлящих во мне эмоций, когда все, чего я действительно хочу, — это отпустить и утонуть, чтобы никогда больше не вспоминать об этом. Ее маленькие ручки гладят меня по бедрам, пытаясь утешить, но она молчит, позволяя мне действовать в моем собственном темпе. Я сдерживаю злые слезы, которые так и норовят пролиться, и говорю ровным голосом.

— Дети, которые были со мной на трибунах, плакали и кричали, но площадка была такой узкой, что я не мог добраться до них, не свалившись сам, поэтому просто пытался докричаться до них, что с нами все будет в порядке, что кто-нибудь придет за нами. И то, и другое было ложью. Ни с кем из них не было все в порядке, и на самом деле я вовсе не спасал их, потому что каждый из этих детей был укушен. Мне просто удалось продлить их ужас, пока мы сидели там часами, в то время как все больше и больше их одноклассников превращались в зомби, стонали и тянулись к нам. Один за другим эти бедные, запуганные дети погибали от инфекции. Умирая, они просто валились с ног, и малейший толчок отправлял их обратно в ожидающие руки, цепляющиеся за нас. Затем, спустя несколько минут, они снова поднимались и тоже начинали стонать и тянуться. Я подвел их. Мне не удалось спасти ни одного из них. Я подвел их всех, принцесса, и я до сих пор вижу их оскаленные мертвые лица каждый день. Я просидел там еще три дня, глядя на все эти маленькие лица, которые не спас, и запоминал каждого, пока не пришли другие и не спасли меня.

— Это не твоя вина, Дэвин. Ты не делал этого с ними. Это не твоя вина, — она пытается сказать мне это прерывающимся голосом. Где-то внутри меня образовалась пара трещин, но их так много, что это едва ли исправляет то, с чем я живу.

— С тех пор я трижды приставлял пистолет к своей голове, но каждый раз, когда пытаюсь положить этому конец, их призраки приходят и окружают меня, и я не чувствую, что имею право прекратить свои страдания. Я чувствую, что мне нужно остаться в живых, чтобы кто-нибудь помнил о них. Но что, если однажды я окажусь недостаточно сильным и, в конце концов, решу забыть о них и просто отпустить?

Келси обхватывает ладонями мое лицо и пристально смотрит на меня. Когда она говорит, на ее лице отражается любовь и сострадание, и я не могу поверить, что заслуживаю их.

— Что, если ты предпочтешь помнить о них и любить их, вместо того чтобы страдать? Вспомни, как они смеялись и кричали от счастья, играя на перемене. Вспомни, как сияли их лица, когда они получали хорошую оценку, или как они удивлялись и радовались, когда понимали что-то новое и интересное, чему ты их научил? Дэв, что, если они преследуют тебя, потому что хотят, чтобы ты помнил, кем они были, а не кем стали?

Я отшатываюсь при мысли об этом и зажмуриваю глаза. Все, что я видел с тех пор, как это началось, — страх, а затем голод, когда они потянулись ко мне. Я слышал их крики и плач и забывал о том, кто они такие. Я забыл, как заразительно смеялся Сет Макмиллен, и как он заставлял весь класс смеяться так, что даже я начинал улыбаться. Я забыл, как Аннабет, в очках с толстыми стеклами, прижимала свои книги к груди, когда читала что-то, что делало ее счастливой. Я забыл о Дженни, Вайолет и Бекки, которые на протяжении всего урока передавали друг другу записки и сдерживали смех, думая, что я их не услышу. Я забыл о том, как Томас, Гэвин и Макс устраивали шутливые битвы мстителей на детской площадке и как они играли в камень, ножницы, бумагу, чтобы узнать, кто в этот день станет Железным человеком. Когда я снова открываю глаза, они все сидят вокруг нас, уплетая яблочное пюре, их нетерпеливые лица обращены вверх, они ждут, когда я начну читать следующую главу «Гарри Поттера», «Котов-воителей» или любого другого романа, над которым мы работали.

Их счастливые лица, наконец, прорывают плотину, за которой я скрываю свою боль, и все это выплескивается наружу. Я не плакал с тех пор, как это случилось. Я бушевал, кричал и проклинал, но никогда не оплакивал прекрасных детей, о которых когда-то заботился и которым помог вырасти. Когда горячие, обильные слезы текут по моему лицу, а рыдания сотрясают мое тело, Келси обнимает меня и крепко прижимает к себе, в то время как каждая падающая слезинка заделывает еще одну трещину в моей душе.

Мой голос звучит хрипло, когда я зарываюсь лицом в ее волосы и шепчу: «Спасибо тебе».

Келси

Мы держимся друг за друга часами. Никаких разговоров, мы наговорили достаточно и поделились тем, чем нам нужно было поделиться — теперь просто держимся друг за друга, утешаемся друг другом, осмысливаем то, через что нам пришлось пройти.

Теперь, когда я озвучила это, сказала вслух о том, что произошло и что я чувствовала, чувствую, что стала на шаг или два ближе к тому, чтобы простить себя за то, что в гневе нажала на курок, и простить Тару за ту роль, которую она сыграла в том, что привело нас туда. Я знаю, что, если поделюсь этим с Дэвом, это не станет волшебным лекарством от всего безумия, которое живет в моей голове, но я уже чувствую себя легче, когда выплескиваю это наружу.

То, через что прошел Дэвин, боль, с которой он живет, невообразима для меня. У меня нет слов, чтобы рассказать о том, что произошло и как он так долго жил с чувством вины за это. Я так благодарна, что он открылся и поделился этим со мной. Видя Дэвина таким уязвимым и открытым, мне хочется прижимать его к себе так долго, как он позволит.

В какой-то момент Линк открывает дверь и заглядывает к нам. Выражение его лица смягчается, когда он видит, как Дэвин держится за меня, словно за спасательный круг, а я так же крепко прижимаюсь к нему. Его глаза полны любви, когда он, пятясь, выходит и тихо закрывает за собой дверь.

Некоторое время спустя Дэвин снова начинает говорить. Он рассказывает мне о детях, которых он учил. Забавные истории об их проделках и другие истории о тех, к кому долго искал подход и кого вдохновлял. Он называет мне имена и рассказывает, что особенного было в каждом из них, и я знаю, что это его способ показать мне, что он тоже собирается остаться. Остаться со мной и вспоминать прошлое без страданий, но с любовью.

Мы переходим на кухню, я готовлю нам простой ужин, который мы разделяем за столом из нержавеющей стали, сидя бок о бок на табуретках, и рассказываю ему хорошие истории о Таре и нашей жизни до того, как воскресли мертвые. Как только с остатками еды покончено и посуда вымыта, он тянет меня обратно в зал, и без слов наши тела сливаются воедино. Наша одежда тает, и на этот раз наши губы двигаются медленно, а руки нежно, когда мы исследуем друг друга. На этот раз, когда он наполняет меня, это происходит с нежностью, и его медленные, глубокие толчки такие же мощные, как и то безумие, которое мы разделили ранее у стены, но это сила другого рода. На этот раз, когда мы вместе достигаем вершины, нас толкают не разочарование и злость, а любовь.

— Ты моя, и я никогда не отпущу тебя, принцесса, — говорит он мне, когда мы возвращаемся с вершины. Я тоже не собираюсь его отпускать.

Остальные уступают нам место, когда мы, наконец, возвращаемся в лагерь на ночь, и я веду его к себе в постель, где мы обнимаем друг друга и спим всю ночь, опустошенные эмоциональным днем и в безопасности от наших призраков, которые наконец-то начинают исчезать.

Следующие несколько дней будут жаркими и солнечными, но до следующего сбора урожая еще неделя или две, поэтому мы находим другие способы занять себя.

Оливер учит меня готовить потрясающие гедза со свининой, и на этот раз мы делимся готовым продуктом с другими ребятами, а не едим их все сами.

Девин читает мне отрывки из любимой книги, которую он нашел в одном из ящиков, которые мы принесли из библиотеки, пока мы сидим на одеяле посреди сада.

Линк пытается научить меня играть в шахматы, но мы всегда заканчиваем тем, что начинаем целоваться, как подростки, в середине урока. Меня это устраивает, шахматы переоценивают, и я не могу насытиться его большим широким телом и тем, как нежно он меня целует.

Грейсон настаивает на том, что мне нужно совершенствовать свои игровые навыки, и пытается заинтересовать меня гоночными играми, но у меня просто нет к этому способностей, и я постоянно разбиваю свои машины. Думаю, ему нравится, когда я с отвращением отбрасываю свой джойстик, потому что это всегда заканчивается тем, что он отвлекает меня непристойными разговорами о сексе, которые в итоге воплощает в реальность. За этим милым мужчиной скрывается бог секса, и он скручивал мое тело, как крендель, и трахал меня всеми возможными способами, пока я молила о большем.

Проходят дни, и мы входим в ритм, я чувствую, что расслабляюсь и чувствую себя менее неловко, менее тревожно. Я чувствую себя счастливой, по-настоящему счастливой, как никогда раньше.

Я ставлю ведерко с яйцами на стол в кухне, беру тяжелую коробку, которую собираюсь подарить им в качестве угощения, и выключаю свет. Когда выхожу из землянки и возвращаюсь туда, где все ребята собрались во внутреннем дворике перед нашим кемпером, я не могу сдержать улыбку, расплывающуюся по моему лицу. Я люблю четырех мужчин. Я влюблена в четырех мужчин, и четверо мужчин любят меня в ответ.

— А, вот и наша девочка! — ласково говорит Грей, когда я присоединяюсь к ним.

Я с улыбкой ставлю коробку на кофейный столик.

— Итак, вы, ребята, всегда говорите о последней порции макарон с чили. Я раздобыла для вас коробку с готовыми блюдами, чтобы вам больше не пришлось ссориться из-за них. На складе осталось еще три упаковки. Если хотите, мы можем приготовить на ужин макароны с чили!

Все начинают смеяться, но я ловлю на себе взгляды, которыми обмениваются Грейсон и остальные, и это действует мне на нервы. Что-то здесь происходит. Я подозрительно прищуриваюсь в сторону Оливера, когда Грейсон усаживает меня к себе на колени, так что я прижимаюсь спиной к его груди. Его руки опускаются на мои обнаженные бедра и теребят подол короткого сарафана, который на мне надет. Его большие пальцы скользят под него и начинают поглаживать чувствительную кожу на внутренней поверхности бедер, когда Линк, Девин и Оливер подходят и встают перед нами.

— Что, э-э-что происходит, ребята? — спрашиваю я, когда Грейсон раздвигает мои ноги еще немного шире.

Оливер отвечает мне своим холодным спокойным тоном.

— Мы подумали, что пришло время для твоего наказания. Ты думала, мы забыли? Собиралась избежать нашего гнева?

У меня пересыхает во рту, когда я вспоминаю слова Линка и Грейсона, сказанные ранее.

— Три рта — в три раза больше удовольствия. — я перевожу взгляд с одного на другого, останавливаясь на ледяных голубых глазах Дэва, и он с вызовом поднимает брови, как раз в тот момент, когда Грейсон начинает целовать меня в шею и задирать юбку еще выше. Он хихикает, уткнувшись мне в кожу, когда моя задница прижимается к растущей выпуклости в его шортах.

— Обещаю, мы накажем тебя как следует и постараемся, чтобы ты запомнила. Мы собираемся показать тебе, как сильно мы тебя хотим и на что готовы пойти, чтобы ты была в безопасности, счастлива и получала удовольствие. А теперь раздвинь ноги, дорогая. Линк испытывает сильную жажду, которую утолит только твой сладкий мед.

Линк не дает мне возможности поступить так, как говорит Грей. Он опускается на колени и раздвигает меня пошире, пока Грей задирает мою юбку до конца, обнажая тонкий кусочек атласа, прикрывающий меня. Я уже чувствую, что трусики влажные, но Линк делает их еще более влажными, когда наклоняется и облизывает меня прямо сквозь них. Тонкая ткань не выдерживает его сильного широкого языка, и у меня вырывается громкий стон. Он продолжает облизывать меня, а я пытаюсь вогнать его глубже, но Грейсон крепко держит меня за бедра, прижимая к себе попку.

— Скажи ему, что тебе нужно, малыш. Скажи ему, чего ты хочешь.

Я с трудом сглатываю и опускаю голову ему на плечо, чтобы встретиться с горящими глазами Дэвина и Оливера.

— Убери! Мне нужно, чтобы ты снял их, п-пожалуйста!

Линк отстраняется и стягивает с меня промокшие трусики, а затем ждет, положив руки на мои раздвинутые колени.

— Продолжай, детка. Мы все твои. Скажи нам, чего ты хочешь, и мы сделаем все, что угодно. Все, что пожелаешь. Произнеси нужные слова, — охрипшим голосом говорит Грейсон, и меня охватывает трепет власти, когда мой клитор начинает пульсировать, требуя внимания. Я так чертовски возбуждена прямо сейчас, что меня наполняет новая уверенность. Я смотрю на мужчин, ожидающих, что я признаюсь в том, что хочу, чтобы они сделали с моим телом, и полностью принимаю это.

— Я хочу твой язык. Хочу, чтобы он был внутри меня, глубоко, — говорю я Линку, и сексуальная улыбка, появляющаяся на его губах, когда он опускается обратно к моей ожидающей киске, заставляет меня приподнять бедра навстречу его рту. Я пытаюсь сомкнуть ноги вокруг его головы, но Грейсон разводит их еще шире, когда язык Линка проникает в мое влагалище, заставляя меня вскрикнуть.

— Не-а-а. Мы хотим видеть. Посмотри, что это делает с Оливером и Дэвом.

Я отрываю взгляд от того, что происходит у меня между ног, и вижу, как Оливер и Дэвин поглаживают себя через шорты. При следующей мысли у меня слюнки текут, поэтому я продолжаю.

— Покажите мне. Вы оба, покажите мне, — приказываю я, и шорты падают на землю, а два члена сжимаются в кулаках. Я даже не узнаю свой голос, когда выкрикиваю: — Мои!

— Хорошая девочка, — шепчет Грейсон мне на ухо, одновременно прижимаясь своим твердым членом к моей заднице, в то время как язык Линка ласкает мою киску. — Ты хочешь, чтобы эти члены были внутри тебя, наполняли тебя?

Я со стоном отвечаю: «Да!» Они оба делают шаг вперед, и я притягиваю Оливера ближе, к себе, чтобы прикоснуться губами к его члену и потянуться к Дэвину, чтобы заменить его пальцы своими.

— Правильно, малыш. Заглатывай его член. — Грейсон стонет мне в ухо, когда я чувствую приближение кульминации. Линк стонет у меня между ног, и я приподнимаю бедра в ответ. Я отрываю губы от члена Оливера, чтобы переключиться на толстый ствол Дэва, когда Грейсон отталкивает голову Линка от моего влажного жара, как раз когда я собираюсь кончить.

— Черт, не останавливайтесь, — умоляю я. — Это что, часть наказания?

— Просто подожди, детка. Мы не можем допустить, чтобы твоя сладкая киска кончила, когда нечего сжимать. Позволь мне наполнить тебя, чтобы ты могла кончить на мой член.

Линк приподнимает мои бедра, чтобы Грейсон мог снять с себя шорты, а затем наклоняет меня вперед, чтобы его рот мог дотянуться до моего. Я чувствую вкус своего возбуждения на его губах и языке, и это делает меня еще более влажной. Грейсон пользуется моим положением, чтобы ввести в меня сзади свой твердый член, и я задыхаюсь и плачу, когда он делает в меня один толчок за другим. Линк прижимает меня к Грейсону, так, что я оседлываю его, как наездница, и снова опускается, чтобы поработать языком с моим клитором. Звуки, которые я издаю, настолько дикие, что я ожидаю сигнал тревоги, зомби в любую минуту навалятся на наши заборы.

Дэвин решает эту проблему, приближаясь ко мне и прижимаясь своей налившейся кровью головкой к моим губам, пока я не беру его в рот и не засасываю сильно и глубоко в горло. Оливер обходил меня с другой стороны и с помощью Грейсона задирает мне платье через голову. Пальцы Грейсона перекатывают один из моих набухших сосков, в то время как Оливер посасывает другой. Это слишком, слишком сильно, и я взрываюсь вокруг члена Грейсона и языка Линка. Мои крики заглушает твердый член Дэва у меня во рту.

— Господи, детка, ты так чертовски крепко сжимаешь меня, доишь мой член. Я не могу… Я так больше не выдержу. Черт, Келлс! — Грейсон стонет мне в затылок, когда резко входит в меня.

Дэв отодвигает его, чтобы он мог обхватить мою голову с обеих сторон, и быстро двигается, трахая меня в рот, пока я стону и снова достигаю кульминации. Я глотаю его соленую сперму, когда она попадает мне в горло, а затем откидываюсь на грудь Грейсона и пытаюсь отдышаться. Это чертовски сногсшибательно, и мне еще нужно доставить удовольствие двум моим мужчинам. Грейсон стонет, а моя киска сжимается при мысли о большем. Я хочу, чтобы это никогда не заканчивалось.

Линк без усилий снимает меня с колен Грейсона и переносит на второй диван. Он ставит меня на ноги достаточно надолго, чтобы лечь самому, а потом Оливер оказывается рядом, помогает мне оседлать Линка и целует меня, когда мои бедра начинают двигаться, и я нахожу ритм движения. Я держу одну руку на мускулистом бедре Линка позади себя, чтобы сохранить равновесие, а другой нахожу бархатистый ствол Оливера, чтобы погладить его, водя большим пальцем по головке при каждом поглаживании. Нарастающий жар внутри меня от того, как член Линка касается этого сладкого местечка внутри меня, угрожает захлестнуть меня с каждым движением моих бедер. Когда его рот накрывает мой, я не только чувствую, но и слышу, как Оливер стонет от удовольствия, когда я поглаживаю его член, и прерываю наш поцелуй.

— Я хочу, чтобы ты был у меня во рту. Позволь мне снова попробовать тебя на вкус, Оливер, — умоляю я.

Он запечатлевает на моих губах еще один страстный поцелуй, а затем вводит в меня свой член. Мы находим ритм, и вскоре все трое уже стонем, и, кажется, я вскрикиваю, уткнувшись в головку члена Оливера, когда пальцы Линка впиваются в мои бедра, и он начинает толкаться сильнее, пытаясь проникнуть в меня глубже. Оливер берет под контроль мою голову, чтобы двигать ею быстрее. Клянусь, мы все кончаем одновременно, когда Девин наклоняется со спинки дивана и посасывает одну из моих сисек. Когда Оливер и Девин отстраняются, я обмякаю и падаю на грудь Линка.

— С меня хватит. Умерла от оргазма — вот что будет написано в свидетельстве о смерти.

Грейсон опускается на колени рядом с диваном и убирает волосы с моего вспотевшего лица.

— Пока нет. Мы можем дать тебе гораздо больше. Мы только начали, Келлс.

У меня вырывается смешок, когда я сжимаюсь вокруг медленно размягчающегося члена Линка. Думаю, я все-таки могла бы кончить еще раз. Должно быть, он видит это в моих глазах, потому что его сильная, горячая рука скользит по моей обнаженной спине и между ягодицами, заставляя меня задыхаться от удовольствия. Когда он поднимает меня на руки, я обхватываю его ногами и оглядываюсь на мужчин, которые любят меня. Нет худа без добра. У меня с ними блестящее будущее.

Келси

Я прохожу вдоль забора с Оливером и Линком, осматривая последний осенний урожай кабачков и тыквы. Дует прохладный ветерок, заставляя меня поежиться, и я плотнее натягиваю свитер на маленький растущий бугорок живота. Оливер сжимает мою руку, когда я удовлетворенно вздыхаю. С пятью парами рук собирать урожай стало намного легче. Особенно для меня. Ребята заставили меня сократить нагрузку и ежедневно отдыхать. Я все жду прилива энергии, который, как пишут в книгах, я почувствую во втором триместре, но пока этого не происходит.

Линк подходит ко мне сзади и кладет свою большую руку мне на талию, чтобы положить на выпуклость, заставляя меня улыбнуться. Никто из нас не знает, кто отец ребенка, и никого это не волнует. Клянусь, это случилось в тот день, когда мы все впервые собрались вместе, так что я предпочитаю верить, что все четверо, невзирая ни на что, преодолели мои противозачаточные средства. Это будет самый любимый ребенок в этом мире. Пятеро родителей, которые будут любить, заботиться и защищать его всем, что у нас есть. Ребята уже поговаривают о расширении линии ограждения, чтобы создать большую защитную зону от мертвых, слышащих звуки играющих детей. Моя улыбка становится шире. У меня еще не родился этот малыш, а они уже говорят о большем.

Сначала я думаю, что это мое воображение, потому что просто думала об этом, но когда вижу, как Оливер и Линк замирают и поднимают головы, прислушиваясь, то я понимаю, что детский смех по ту сторону забора звучит на самом деле. Я указываю на ближайшие ворота, а затем прижимаю палец к губам, давая им понять, что нам следует соблюдать тишину. Мы только что прошли через ворота и оказались в промежутке между внутренним и внешним заборами, когда я услышала женский голос.

— Эмма, милая, тебе нужно постараться говорить тише, пожалуйста. Ты же знаешь, что мы должны скрывать свои голоса, чтобы зомби нас не нашли.

— Прости, мамочка! — я слышу громкий шепот, и это заставляет меня улыбнуться. Я указываю в ту сторону, куда направляются люди по ту сторону забора, и мы следуем за ними, прислушиваясь к их разговору.

— Дэвид, как думаешь, что находится по ту сторону этого забора? Мы должны проверить. Возможно, это место, где мы могли бы остановиться на некоторое время. Детям нужен перерыв.

— Или там может быть полно мертвецов, и мы окажемся в ловушке. Эй, Лукас, ты устал? Мама считает, что вам нужен перерыв.

— Нет, я в порядке, но Эмме, наверное, скоро понадобится, — говорит голос, звучащий намного моложе.

Я поворачиваюсь и смотрю на Оливера и Линка с выражением «Ну, что думаете?». Оливер достает свой телефон и быстро отправляет пару сообщений Дэвину и Грейсону, а затем показывает мне поднятые вверх большие пальцы. Линк пожимает плечами, а затем кивает, когда мы слышим хихиканье маленькой девочки с другой стороны забора. Забор скрипит, и мы все оглядываемся и видим, как кто-то цепляется за плющ, чтобы перелезть через него. Наконец я говорю, и это достаточно громко, чтобы меня услышали люди с другой стороны.

— Пожалуйста, не перелезайте через забор. Это приведет к срабатыванию сигнализации. Примерно в пятнадцати футах справа от вас есть калитка, я встречу вас там.

Следует долгая пауза, затем пальцы убираются, и женщина нерешительно спрашивает:

— Это безопасно?

Прежде чем я успеваю ответить, маленькая девочка прижимается к забору и громко шепчет:

— Там есть дети?

Я кладу обе руки на живот, и на моем лице появляется широчайшая улыбка, когда я отвечаю им обоим.

— Да, это безопасно, и детей пока нет, но один должен появиться примерно через четыре с половиной месяца.

Я слышу, как они отходят от забора и быстро переговариваются шепотом, но я не совсем понимаю, о чем. Дэв и Грейсон проскакивают через калитку во внутреннем заборе, которую мы оставили открытой, и я улыбаюсь и киваю, когда вижу, что они оба пришли с оружием. Никогда не помешает быть готовым, но я не думаю, что на этот раз оно нам понадобится.

— Хорошо, встретимся у ворот. — мы слышим, как мужчина говорит что-то через забор, и все подходим к нему. Я отступаю, пока Линк отпирает ворота и распахивает их настежь. Дэв и Грейсон стоят рядом с ним со своим оружием, на случай, если поблизости есть какие-нибудь мертвые бродяги. Это было новое правило, которое мы ввели для тех случаев, когда открывается внешний забор. Никто не должен выходить в одиночку или без прикрытия.

Когда забор открылся, я увидела мужчину и женщину, стоящих там с двумя детьми, спрятанными за ними. Из-за спины женщины выглядывают грязные светлые кудри и одинокий голубой глаз, поэтому я улыбаюсь и приглашаю их войти.

Оливер и Грейсон ведут семью обратно к внутреннему ограждению, Линк следует за ними. Дэв протягивает руку, чтобы закрыть внешние ворота, но краем глаза я замечаю, как что-то мелькает в открытых воротах, и я делаю глубокий вдох и хватаю Дэва за запястье, чтобы остановить его.

— Принцесса? В чем дело?

Она подходит к линии деревьев и останавливается, оглядываясь на меня через плечо со своей лучшей улыбкой.

— Пока, малышка, — говорит она и, подмигнув, исчезает в лесу.

Я смаргиваю слезы, которые не нужно проливать, и убираю руку с плеча Дэвина, чтобы он мог закрыть ворота.

— Ничего… Просто выпускаю призрака на свободу.

Его ледяные голубые глаза встречаются с моими, и на его лице появляется выражение понимания, прежде чем он обнимает меня за плечи и ведет обратно в наш дом.

Конец…

Правила выживания при зомби апокалипсисе Томми и Райана

Паника убьет быстрее, чем мертвецы. Не теряйте головы. Не становитесь мертвецами.

Сражайтесь с мертвецами только в крайнем случае — вместо этого попробуйте перенаправить их.

За грохотом оружия последуют новые зомби. Стреляйте из оружия без глушителя только в крайнем случае.

Драматизм приводит к отвлечению внимания. Отвлечения приводят к смерти.

Всегда имейте при себе нож. Патроны заканчиваются. Ножи не нужно перезаряжать.