Уроки нежности

Глава 19

ЭТЬЕН ОЛИВЬЕ ГОЙАР – сын монакского миллиардера Франсуа Гойара и британской аристократки Эмили Стоун. Родители в разводе, большую часть своего детства провел в Великобритании. Выпускник Итона. В прессе также говорится, что парень часто дрался на почве расизма, который нередко встречается в чопорном английском обществе.

Бенджамин Шнайдер Третий – наследник нескольких замков, его состояние сложно оценить; кто-то утверждает, что его семья даже богаче королевской. Про немецкие корни нет ни единого слова. Из того, что я поняла, Шнайдеры были большой семьей и их аристократическое прошлое связывает несколько европейских домов. Бенджамин – единственный ребенок в семье. Оно и видно… Тоже выпускник Итона и вхож во все закрытые клубы Англии.

И наконец, Уильям Маунтбеттен – кузен наследника английской короны. Единственный сын Георга Маунтбеттена, второго сына короля Англии. Что известно о нем? На него молится вся монархия. Так королевской семье рейтинг когда-то поднимал нелюдимый принц Кристиан, фотографий которого в прессе нет с две тысячи восемнадцатого года. Этот человек, должно быть, ниндзя, иначе как объяснить подобное. Зато теперь пресса отрывается на Уильяме. Видео, на котором он выходит на балкон Букингемского дворца, набрало свыше миллиарда просмотров. Я несколько раз пересмотрела эти короткие пятнадцать секунд. Стоило Маунтбеттену выйти, как толпа сошла с ума. Даже король Генрих XVIII не сразу понял причину и расхохотался, осознав, что все дело в его внуке. Таблоиды постоянно печатают фотографии Уильяма, в статьях пишут, что он любит и ценит в девушках, какую еду предпочитает; записи, где он говорит по-французски, наверняка являются достоянием английской монархии. Сумасшествие, которое миновало меня в маленьком Марселе, где я выживала и пыталась найти пути в лучшую жизнь. Примечательно: Уильям Маунтбеттен тоже выпускник Итона. Мне попадается статья из английского журнала «Сплетни, интриги, расследования».

– Читаешь что-то интересное, Ламботт? – звучит над моим ухом, и я резко закрываю крышку ноутбука, чудом не отбив себе пальцы.

Уильям стоит надо мной в голубом поло, верхние пуговицы небрежно расстегнуты. Короткие рукава обтягивают накачанные бицепсы, светлые волосы аккуратно уложены и блестят при дневном свете, льющемся из окон.

– Как ты вошла в библиотеку без меня? – Он с любопытством оглядывает меня.

Да, читать о нем до начала нашего урока было верхом глупости. Но любопытство победило.

– Меня впустил Этьен, – отзываюсь я и внимательно изучаю его реакцию на имя друга.

– Он, как всегда, самый добренький, – бормочет под нос Маунтбеттен и садится рядом.

У меня ощущение, что с его приходом часть кислорода покинула библиотеку.

– Вы же вроде лучшие друзья? – спрашиваю я.

– Ты что, в третьем классе? – раздраженно произносит он. – Раздаешь браслетики BFF?

– Мне кажется, ты не хочешь отвечать на этот вопрос и поэтому грубишь, – пожимаю я плечами.

– Нельзя верить всему, что написано обо мне в интернете. – Он взъерошивает волосы, нарушая идеальную джентльменскую укладку.

– Так вы не друзья? – Я приподнимаю бровь.

Уильям не смотрит на меня. Его плечи напряжены, а взгляд скользит по высоким книжным стеллажам.

– Друзья, – глухо отзывается он.

Я качаю головой:

– Значит, можно верить тому, что пишут в интернете?

Между нами повисает молчание.

– С чего такие выводы? – Он как бы спрашивает, чему еще из прочитанного я поверила.

– Ты встречался с Люси. – Я произношу это не как вопрос, а как факт.

Он наконец поворачивает голову в мою сторону. У меня перехватывает дыхание от его пристального взгляда.

– Я никогда не встречался с ней.

Сглатываю ком в горле. Отчего-то хочется спрятаться, но я набираюсь смелости и лепечу:

– Ты звал ее… – Спотыкаюсь на словах и едва слышно заканчиваю: – Во сне.

Он продолжает смотреть мне в глаза. Ощущение, что секунды тянутся необъяснимо долго.

– Не ходи поздно одна, – вдруг срывается с его губ.

– Прощу прощения? – переспрашиваю, ведь я, должно быть, неправильно его расслышала.

Уильям закрывает глаза и слегка качает головой. Не ходи поздно одна. Это звучало не как угроза. Скорее как тихая просьба. Но почему он сказал это?

– У меня для тебя кое-что есть. – Он достает из рюкзака небольшую коробку. – Откроешь?

Маунтбеттен застает меня врасплох.

– Ты так пытаешься поменять тему?

– Там перьевая ручка, – на выдохе произносит он и кладет коробку передо мной.

– Я бы купила сама. Зачем ты потратился? – произношу еле слышно.

Это всего лишь перьевая ручка. Но это подарок… и, быть может, проявление заботы. В моей жизни и того и другого было ничтожно мало.

– Просто… – он хмурится. – Давай заниматься. Ты подготовила, что я просил?

По выражению его лица я понимаю: он ничего не расскажет. Ни что имел в виду, когда велел не ходить ночью, ни зачем купил мне перьевую ручку. Мои руки дрожат, когда я лезу в сумку за листами.

– Я вчера выяснила, что в период революции французское общество разделилось на три группы: аристократия, буржуазия и простой народ… Примечательно, что третье сословие наиболее многочисленное и наименее привилегированное.

Уильям слушает и распаковывает для меня ручку:

– Чернила. – Он ставит пузырек передо мной. – Ручка.

Я тянусь к его ладони, чтобы забрать ее, и наши пальцы случайно соприкасаются.

– На какой дате мы остановились? – спрашивает он и отдергивает кисть.

Уверена, что дату он помнит, а вот близость со мной… Проглатываю обиду. Он наверняка купил мне ручку из жалости. Глупая Селин. Надумала себе всякого. Нужно сосредоточиться на учебе, а не жить в своих фантазиях. Потупив взгляд, отвечаю на его вопрос:

– Национальное собрание, двадцать шестое августа тысяча семьсот восемьдесят девятого года.

– Что там было принято?

– Декларация прав человека и гражданина, которая заложила основы современных прав и свобод.

– Правильно. А это значит, мы плавно подходим к… – Он задумчиво изучает свои записи. – В тысяча семьсот девяносто первом году была принята Конституция, которая ограничила власть короля и установила конституционную монархию.

Я выпрямляюсь на стуле, готовая вести конспект, но к нашему столу направляется грузная Башер. На ней строгий черный костюм и желтая рубашка, цвет которой сливается с цветом ее кожи. Злобное выражение ее лица точно не сулит мне ничего хорошего. Она подходит вплотную и упирается бедром в наш стол. Строгий взгляд маленьких глаз профессора скачет от меня к Уильяму.

– Надеюсь, в другие дни вы занимаетесь более живо, чем сегодня! Слежу за вами последние пять минут и, кроме гляделок, ничего не вижу! – гремит она.

Алый румянец разливается по моим щекам.

– Мы… мы…

– Тоже рады вас видеть, мадам, – заканчивает мой детский лепет Маунтбеттен. – И да, мы занимались.

– Вставай, и пойдем со мной! – Она смотрит на меня.

Неуклюже приподнимаюсь со стула:

– Я?

– Ты. – Башер тычет в меня пальцем. – Позанимаетесь позже.

Не понимаю, какая муха ее укусила.

Профессор сует мне в руку папку с бумагами.

– Сделали из меня курьера, – пыхтит она и вытирает выступивший под губой пот. – Отнеси это Клодит! – командует она и продолжает едва слышно возмущаться: – Будто у меня нет других дел, кроме как быть на побегушках…

Она отходит от нашего стола. И только я готова с облегчением выдохнуть, как Башер оборачивается и на всю библиотеку громко и отчетливо произносит:

– И хватит строить ему глазки! Спешу напомнить, вы прибыли сюда для учебы, Ламботт!

Взгляды всех присутствующих обращаются ко мне.

– Месье Маунтбеттен, попрошу вас пройти со мной. Возникли вопросы по вашей работе. – Башер поджимает губы. – И не нужно так смотреть на меня!

Я поворачиваю голову к Уильяму, и он действительно выглядит так, словно готов задушить ее голыми руками.

– Поторопитесь, Ламботт, – бросает напоследок Башер.

Я быстро прячу свои записи в сумку, смотрю на перьевую ручку.

– Там есть пенал, но ты никуда не уходишь. – Уильям ловит меня за руку. – Нам нужно позаниматься.

– Сделаем это позже?

– Библиотека сегодня работает до трех, – напоминает он.

– Тогда завтра?

– Вечером у меня в комнате, – произносит он тоном, не терпящим возражений.

– Нет, – ошарашенно шепчу я.

– Да, – твердо говорит он и ехидно добавляет: – Дорогу ты знаешь.

– Я не приду.

– Придешь, иначе Джоан Мак-Тоули узнает, что ты пропускаешь наши занятия. – Маунтбеттен встает со стула, кладет перьевую ручку в кожаный пенал и закидывает его мне в рюкзак.

Он сама невозмутимость. Я же до сих пор не могу поверить, что он купил мне ручку… Однако этот добрый жест никак не прощает его хамского поведения.

– Это шантаж!

– Ты абсолютно права.

С этими словами он следует к Башер, оставляя меня наедине с моим негодованием.

– Не стойте как истукан, Ламботт! – пыхтит, в свою очередь, преподавательница экономики, и я быстро выбегаю из библиотеки – до того, как она вновь скажет какую-нибудь гадость.

Сегодня весь день накрапывает дождь. Тучи такие низкие, что закрывают собой кончики высоких шпилей на башнях. У меня в руках голубая увесистая папка, которую возмущенно всучила мне Башер. Я пробегаю взглядом по надписи сбоку и замираю на месте.

Люси Ван дер Гардтс. Написано черным маркером печатными буквами. Я оглядываюсь по сторонам. Холодный ветер бьет в лицо, но на улице так пусто, будто в академии все вымерли. Маленькие капли оставляют разводы на пластиковой обложке. «Загляни туда, Селин!» – шепчет внутренний голос. Я крепко обхватываю папку и, прижав ее к груди, иду в противоположную от здания администрации сторону. Мне нужно узнать, что там. Пусть даже бюллетень об оценках. Что угодно. Да, я изучила ее соцсети, просмотрела множество статей в интернете. Но все, что мне известно, – у Люси была идеальная жизнь. Ей незачем было убивать себя. Мне нужна любая мелочь, связанная с Люси. В Сети нет ответов на волнующие меня вопросы. Какая невероятная случайность, что эта папка попала мне в руки.

Нужно спрятаться в туалете, и в нынешних обстоятельствах это не такая уж банальная идея. Забегаю в главное здание и несусь со всех ног. Часть учеников косо поглядывает на меня; видимо, на моем лице читаются нервозность и любопытство.

Дверь передо мной открывается, и я чудом не налетаю на Джоан Мак-Тоули.

– Ламботт? – Она выглядит удивленной. – Разве по расписанию у вас сейчас не урок с Уильямом?

Эта женщина знает обо всем в этих стенах?

– Мы перенесли на вечер, – лепечу я.

Конечно, из всех людей в академии на моем пути в этот самый момент должна была появиться она.

– Но ведь библиотека сегодня работает до трех. – Глаза профессора сужаются.

– Да, но мадам Башер попросила…

Мак-Тоули выставляет перед собой ладонь и обрывает меня:

– Мне неинтересно, о чем вас попросила дурочка Башер. Я и так вынуждена восполнять пробелы в ее образовании. – Джоан чуть ли не орет. – Вы в первый и последний раз пропускаете занятия с репетитором. – Переходить на французский и на «вы» в моменты злости – ее визитная карточка. Будто в подтверждение этого, она грозит мне указательным пальцем. – Вы поняли?

Я киваю и спешно отвечаю:

– Да-да!

Мак-Тоули закатывает глаза:

– Вы здесь уже больше месяца! Не лепечите, Селин. Акулы вокруг сожрут и не поперхнутся, станьте костью в их горле.

Она заходит в кабинет и, не оборачиваясь, громко хлопает дверью прямо перед моим носом. Я закрываю глаза и делаю три глубоких вдоха. Хоть бы она не заметила, что за папка у меня в руках! При ее внимательности это будет сущее везение.

До уборной остается всего пара шагов и один поворот. Одна часть меня упрекает за глупость, другая же считает, что знания – главный ключ к разгадке. И чем больше их у меня будет, тем быстрее я пойму, с чем именно имею дело.

В туалете никого нет. Тут мраморный пол и зеркала в позолоченных инкрустированных рамах. Пахнет розами. Запах очень едкий и резкий, как духи пожилых старушек. Я прячусь в кабинке и, опустив стульчак, присаживаюсь. Сердце от волнения готово выпрыгнуть из груди. Спокойно, Селин. Ты всего лишь заглянешь в папку. Ты ничего не воруешь, не портишь… Дрожащими руками я приоткрываю завесу тайны.

Титульная страница приводит меня в дрожь: «Отчет о психологическом состоянии Люси Ван дер Гардтс. Доктор Жан-Огюст Шапмель». Ты явно лезешь не в свое дело, шепчу я себе под нос. Следующая страница – QR CODE. «Видеозапись запрошенной вами сессии» – гласит маленькая надпись небрежным курсивом под значком. У меня пересыхает во рту. Я не позволяю себе испугаться и передумать. Не сейчас, когда я зашла так далеко. Резким движением достаю из кармана телефон и, открыв камеру, навожу ее на код.

– Скорее всего, там будет пароль, и ты все равно ничего не увидишь, – бормочу сама себе.

У меня замирает дыхание, когда браузер все-таки загружается и я оказываюсь на странице доктора Шапмеля. «Запись 29 апреля» – гласит название. Всего за неделю до самоубийства Люси. Никчемный видеоплеер загружается секунды три, прежде чем я вижу ее. Длинные рыжие волосы заплетены в косу, лицо без макияжа. Она выглядит моложе, точнее, более юной. Более естественной и приземленной, чем на фотографиях в своих соцсетях, и все такой же красивой. Сияющая кожа, глаза, волосы. Та самая красота, которая напоминает прекрасное раннее утро, рассвет и весну.

– Доктор, что именно вы хотите услышать? – произносит Люси мелодичным голосом.

Звук слишком громко разносится по кабинке, я резко нажимаю на паузу. Мне нужны наушники. Тянусь к своей потрепанной сумке и выуживаю запутанную пару. На распутывание времени нет, поэтому, кое-как дотянув шнур до разъема, нажимаю на «плей». Удары сердца заглушает голос Люси:

– Мне сложно дается понимание, что именно принадлежит мне. Вещи, дома, деньги – все это не мое.

– Но позвольте, – вмешивается врач, – отчего же вас посещают такие мысли?

– Меня ничего не посещает, я просто констатирую очевидное. Поэтому у меня нет привязанности, которую вы мне пытаетесь приписать.

– Дорогая Люси, я не пытаюсь вам ничего приписать. – Жан-Огюст замолкает и поправляет очки. – Я скорее хочу понять, почему вы решили, что разбить машину Уильяма – отличная идея. Зависть? Но вам могут купить такую же. Месть? – Врач внимательно изучает свою пациентку.

Она же расслабленно откидывается на спинку стула, зеленые глаза сверкают весельем.

– Вы так себе это представляете? Захотела «Астон Мартин» – получила?

Доктор неловко откашливается:

– Не знаю, как подобные траты происходят в вашей семье.

– Так это происходит в семье Бенджамина Шнайдера, – фыркает Люси. – В моей мне никто просто так ничего не дает, кроме… – замолкает она, прикусив пухлую нижнюю губу, – кроме дедушки. Но поверьте, мой отец тот еще ревнивый засранец. Он заставляет меня сожалеть о каждом дедушкином подарке.

Что-то необъяснимо болезненное слышится в ее голосе. Доктор Жан-Огюст оживляется:

– Можно подробнее?

– Дедушка любит меня больше, чем моего папочку. А папочка не устает сообщать, что все в доме, где я живу, принадлежит ему, все счета, деньги и все-все, включая моего любимого лабрадора Лео… Если честно, раньше было обидно, однако сейчас я уже приняла это. – Люси старается небрежно махнуть рукой, чтобы продемонстрировать собственное равнодушие, однако ей это плохо удается. Видно, что ей больно.

– Вы пробовали обсудить это с родителями?

– Обсуждать что-либо с моими родителями бессмысленно, – отрезает она.

– Но почему же? Если хотите, я мог бы пригласить их к нам на сессию…

– Исключено! – слишком громко и резко перебивает Люси доктора.

Тот задумчиво трет подбородок:

– Тогда вы можете сказать мне все то, что боитесь сказать им. Иногда важно выговориться.

– Я могу сказать вам: «Горите в аду»? – Люси прыскает со смеху, в то время как доктор выглядит обеспокоенным. – Только не смотрите на меня с такой жалостью. – Она закатывает глаза и перекидывает косу с левого плеча на правое. – Я уже решила, что буду делать.

– И что же? – Жан-Огюст озадаченно смотрит в пол.

– Сейчас я играю по правилам. Они хотят видеть идеальную версию Люси Ван дер Гардтс. Мне дают деньги за отличные оценки, поведение, нужные высказывания прессе. Правда, необходимо отчитываться за каждый цент, но и на этот счет у меня есть мысль.

Жан-Огюст записывает что-то в тетрадь:

– Быть может, вы могли бы попросить у родителей больше свободы? Вам двадцать один. Тот самый возраст, когда люди обретают независимость.

– Мой отец мгновенно представляет, как я трачу все деньги на распутную жизнь и альфонсов. – Люси весело хохочет, но смех ее наигранный и безжизненный. – К тому же, мне кажется, его маниакальный контроль ему нравится, и он ни за что от него не откажется.

– Но вы уже довольно взрослая девушка…

– Да, чеки от покупки прокладок я тоже фотографирую, – грубо отрезает она. – Поэтому, как вы понимаете, получить финансовую независимость и никогда более не разговаривать с отцом является единственно верным решением в данной ситуации.

– Рвать связи не всегда единственное решение… – Доктор поднимает голову и тревожно оглядывает юную печальную пациентку. – Все всегда можно обсудить.

– Доктор, я не могу себе кофе купить без разрешения. – Люси начинает заметно злиться. – О каком обсуждении вы говорите? Нет никакой логики или адекватности. Ему просто нравится издеваться надо мной.

– Кому? – Жан-Огюст несколько раз моргает.

– Моему отцу! – рявкает Люси. – Он смотритель моей тюрьмы.

– Люси, вы заблуждаетесь, вы не в тюрьме… Молодые люди склонны драматизировать.

Она перебивает:

– Я чувствую себя в постоянном заточении.

Люси говорит грубо, резко, упрямо. Она хмурится, будто ненавидит себя за то, что призналась в этом.

– Я уверен, что не все столь плохо, как вы себе представляете.

– Не надо делать вид, что знаете о моей жизни больше, чем я вам рассказываю. – Люси закатывает глаза и косится на настенные часы.

– У нас еще есть время, – отвечает ей доктор. – Знаете, если все и правда так плохо, то вы всегда можете попросить помощи у других…

– На что вы намекаете?

– У вас есть друзья. Неужели никто из них не может…

– Гойар, Маунтбеттен и Шнайдер? – Люси истерически смеется. – Вы хотите, чтобы я клянчила деньги у них?

Психолог выглядит оскорбленным такой постановкой вопроса:

– Нет, вы неправильно меня поняли. Я лишь хочу подчеркнуть, что вы отнюдь не в заточении и у вас есть варианты, как у каждого взрослого человека. И один из вариантов – попросить о помощи.

Люси качает головой.

– У таких, как они, не просят помощи, – тихо, но твердо произносит она. – Быть их должницей? Я девушка, доктор… А мы выплачиваем свои долги иначе. – По ее лицу пробегает тень.

Жан-Огюст шокированно смотрит на нее.

– Но не переживайте, я нашла выход и со всем справлюсь. – Она ухмыляется, и эта ухмылка не предвещает ничего хорошего.

– И все же, – откашлявшись, спрашивает психолог, – почему вы разбили машину Уильяма?

– Потому что он придурок.

На лице Люси появляется идеально красивая улыбка, жемчужные зубы сверкают, а полные губы соблазнительно приподнимаются.

Видео обрывается. Мой телефон выбрасывает из браузера. Пытаюсь перезагрузить страницу, но на экране загорается ошибка доступа. Я подскакиваю с места. От волнения в горле образуется ком. А что, если они поняли, что зашел тот, кто не должен был? А что, если они вычислят, что это было сделано с моего телефона? Дрожащими руками прячу его в сумку и пулей вылетаю за дверь. Необходимо как можно скорее избавиться от папки.

Я со всех ног бегу к зданию администрации. Капли дождя стали крупнее, и они больно бьют по лицу. Тяжелая дверь поддается не сразу, но я все-таки проскальзываю внутрь.

Клодит со скучающим видом надувает пузырь из жвачки и что-то лениво печатает в телефоне.

– Я… я… – спотыкаюсь на словах, от волнения все перед глазами начинает плыть.

– Что стряслось на этот раз, Ламботт?! – орет на весь коридор Де Са.

Я подпрыгиваю от неожиданности. Директриса стоит, скрестив руки на груди, и строго на меня смотрит. Морщины на высоком лбу стали глубже. Она словно постарела за последние дни, что я ее не видела.

– Папка! – на выдохе произношу я и протягиваю ее прямо ей в руки.

Она переводит недовольный взгляд на голубую папку. Де Са в ярости и не скрывает этого. Она пронзает Клодит взглядом, и секретарша мгновенно подскакивает со стула.

– Как эта папка у нее оказалась?! – Голос директрисы истерично звенит.

– Не знаю, – заикаясь, отвечает Клодит.

– А что ты вообще знаешь, безмозглая идиотка?! – Де Са резко вырывает папку из моих рук. – Кто дал ее тебе? – кричит она. – Вы ходите по краю, Селин! Складывается ощущение, что наше учебное заведение не для вас. – Она смотрит на меня взглядом, полным ненависти и… страха.

Последняя эмоция прорывается сквозь злую тираду нервным кусанием губ и дрожащими руками. Акулы… они готовы сожрать тебя… стань костью в их горле.

Я выпрямляю спину.

– Мадам Башер прервала наш репетиторский урок, – выдерживаю я паузу и смотрю ей в глаза, – с Уильямом Маунтбеттеном. – Сбрасываю эту бомбу, но делаю вид, что ничего особенного не сделала, и монотонно продолжаю: – Профессор попросила занести папку вам и, скажу честно, не была вежлива в выражениях. – Все внутри меня дрожит, когда я произношу это вслух, осознавая свою дерзость. – Чтобы это ни было, я ни при чем, – заканчиваю свою речь.

Мой голос звучит твердо – это голос человека, которому нечего скрывать. Хотя внутри меня все собралось в холодный узел страха и терзания. Но я знаю: это тот самый момент, когда я должна выстоять. Я не могу вылететь из академии.

– Ты открывала ее? – Маленькие глаза директрисы впиваются в мои.

Она больше не кричит. После того как я произнесла вслух то самое имя, ее пыл заметно поубавился. Магия вне Хогвартса. Вот что может сотворить одна фамилия.

Я делаю глубокий вдох. Сердце бьется с такой силой, что чудом еще не взорвалось. Секунды медленно тикают.

Я смотрю ей прямо в глаза и медленно качаю головой:

– Нет.

Ложь льется из меня уверенно и правдиво, это поистине удивительно. Я никогда не была человеком, который умеет врать. Мне с трудом даются все эти игры и притворства. Но, видимо, академия Делла Росса – особое место. Может, не зря на ее гербе змей. Тот самый змей-искуситель.

Де Са долгих десять секунд изучает меня, а после, тяжело вздохнув, кивает:

– Можешь идти, Ламботт.

Она не орет на меня, не угрожает и не смотрит пренебрежительно. Директриса просто меня отпускает.

Я впервые выиграла битву. Хитростью и обманом.