Утро в Нормандии

6

Непонятно было, сколько она уже тут лежит. Кейт обвела взглядом комнату и ничего не поняла. Хотя помещение, в котором она находилась, назвать комнатой можно было с большой натяжкой. Это напоминало кладовку. Или каморку. А может, автофургон… Но «коробочка» – так она мысленно окрестила свое пристанище, стояла на месте, и не похоже было, чтобы ее куда-то везли. Кейт лежала на широком жестком ложе, похожем на топчан. Пошевелить рукой или ногой не было никаких сил, она могла только водить взглядом вокруг себя.

Как это часто бывает, от всего пережитого и главное – от всего выпитого у Кейт совершенно отшибло память. Она не знала, где носила ее судьба, начиная примерно с того момента, когда она, кажется, поговорила с Жаном. А может, и не поговорила, может, это ей приснилось?

В маленькое квадратное окно ярко светило зимнее солнце. Похоже, она в Техасе… Хм. Это уже кое-что. Вокруг висели домотканые яркие ковры, расписанные индейским национальным рисунком, в углу стоял стол с какой-то емкостью и стаканом, крутящийся стул на колесиках, остальное пространство занимала ширма, опять же ручного производства, с плетеными боками, за которой Кейт уже больше ничего не видела. Вполне современные жалюзи наполовину закрывали окно. Вот и все.

– Это я что же, у индейцев, что ли? – Ей стало как-то не по себе: у них не очень любили жителей резерваций, но лично Кейт никогда с ними не сталкивалась и не была знакома. Она всегда по-детски представляла, что здесь живут в хижинах, до сих пор носят перья и набедренные повязки, ничегошеньки не зная о достижениях цивилизации.

Может, все-таки, это не поселение коренных жителей? Может, кто-то просто коллекционирует индейские ковры и живет в загородном маленьком домике… Присутствие современного офисного стула и жалюзи на окне немного бодрило ее, но не слишком проясняло положение. Вокруг было призрачно тихо.

– Вот так, – пробормотала Кейт себе од нос. – Вчера в Париже, сегодня – в хижине команчей!

Хотя, какое там «вчера» и «сегодня»? Она же не знает, какой сегодня день, сколько времени прошло с тех пор, как она… а что с ней, собственно, случилось?.. Ох, ну хоть бы кто-нибудь что-нибудь рассказал! Что же она так и будет лежать одна?

– Эй! Хелло! Есть тут живые или нет?

Кейт попыталась встать, но голова так сильно закружилась, что она рухнула на свое странное ложе, накрытое очередным национальным ковром, как подкошенная, и снова потеряла ориентацию в пространстве. Перед глазами все плыло. Она видела, как вошла женщина, старая и сморщенная, подошла к ней и, бормоча под нос что-то на непонятном языке, стала бесцеремонно складывать Кейт на место. Та попыталась возразить, но язык словно сковало параличом и мышцы перестали повиноваться. Старуха бросила ей через плечо уже по-американски:

– Спи! – И вышла из комнаты, где вместо двери висел один из многочисленных ковров, от которых, честно говоря, у Кейт уже болели глаза.

Она решила последовать совету старухи и провалилась в сон.

Ей снились кошмары. Она от кого-то убегала. Что-то черное, светящее фарами, наступало на нее, что-то тащило вниз, вниз, вниз по огромной широкой лестнице, которая вела, казалось, в преисподнюю. Она пыталась высвободиться от чьих-то цепких рук, тащивших ее по ступенькам, и подняться, она пыталась кричать и звать на помощь. Но рот не слушался и не открывался, из груди вырывался стон… Руки, тянувшие ее вниз, вдруг оказались руками Сандры и Барби. Она снова закричала. Но в этот раз у нее получилось, и кто-то потащил ее вверх, кто-то очень близкий и знакомый. Она не видела его лица, только по ощущениям помнила, что уже встречалась с этим человеком… И все продолжала кричать…

– Эй!

Кейт открыла глаза, тяжело дыша. Над ней склонилась старуха. Она была встревожена.

– Эй! Ты боишься темноты или снов?

– Какой темноты?

– Я не оставила у тебя света, когда уходила.

– А… солнце где? – Кейт посмотрела туда, где недавно было окно, и поняла: она проспала до ночи.

– Ты кричала. Звала его на помощь.

– Кого?

Старуха покачала головой и промолчала. Значит, она проснулась от этого кошмара, а старуха прибежала на ее крик.

– Вы кто?

– Ты все равно не запомнишь мое имя.

– Вы… я – в резервации?

Старуха кивнула. На вид ей было не меньше девяноста, лицо ее все состояло из морщин, по обе стороны от высокого лба, сдавленного у висков, красовались тоненькие косички.

И как она могла сомневаться! Конечно, она у индейцев! Не повезло, так не повезло. Неизвестно еще, что с ней случилось и сколько она тут лежит.

– Пить?

– Не откажусь.

Старуха принесла воды, которая показалась Кейт невероятно вкусной, и что-то на хлебе. Съев загадочный бутерброд, не спрашивая, на всякий случай, из чего он состоит, Кейт попыталась встать.

– Э, нет. Тебе рано.

– То есть как это – «рано»?

– В тебе очень много лекарства. Ты упадешь.

– Какого такого лекарства? – угрожающе спросила Кейт.

– Не бойся. Я им всех лечу. И никто не жаловался. А вот это, – старуха показала одноразовый шприц, – я сделала тебе, чтобы ты успокоилась и перестала метаться в бреду, когда тебя ко мне притащили.

– А… меня притащили?

Старуха улыбалась, обнажая частые, но совершенно желтые, как у мыши, зубы.

– Сама ты в таком виде и шагу не могла ступить.

– А что со мной было?

– Упала ты. С дороги катилась, наверное. У нас там камни большие… Ты потерпишь, если я буду курить?

Кейт сглотнула. Рассказ старухи действовал возбуждающе: захотелось вишневого табаку.

– Да я и сама не прочь.

Старуха, не выказывая ни малейшего удивления, вышла, потом вернулась с горстью какой-то травы, ловким движением соорудила две самокрутки и подала одну своей гостье.

– Это – что?

– Это хороший табак.

Кейт затянулась и закашлялась. Табак действительно был очень хороший. Но продирал до самого топчана, на котором сидела Кейт… Некоторое время они молчали. Кейт мучила слабость, и, так и не отважившись на вторую затяжку, она откинулась на постель.

Она страшилась задать главный вопрос: сколько времени провела здесь. Наверное, отец обзвонил все морги, и в Париже ждет Бернар. А она… Интересно, здесь есть хоть какие-нибудь признаки цивилизации? Отвечая на ее вопрос, в соседней комнате что-то запищало. Старуха проворно засеменила туда и вскоре вернулась с трубкой радиотелефона, в которую оживленно говорила что-то на своем языке. У Кейт пропал дар речи. Как же так? А где же набедренные повязки? Окончив бурный диалог, старуха проследила за безумным взглядом Кейт и жестом предложила ей воспользоваться телефоном.

– Только в другой штат звонить через двойной код.

– У! Вот это да! А я думала, что у вас ничего нет.

– Как же? Мы нормальные люди.

Кейт набирала номер родителей. На всякий случай поинтересовалась у старухи:

– Это Техас?

– Да.

– А сколько я тут лежу?

– Три дня.

– Сколько?!!

– Да, завтра утром будет трое суток.

– Папа! Папа! – заголосила она в трубку, услышав голос отца. – Я жива!!!

– А я думал, что ты мне с того света звонишь. С Новым годом, дочка!

– Папа, я…

– Ты, я смотрю, хорошо развлекаешься. И Париж тебя ничему не научил.

– А… как я развлекаюсь?

– Что, уже не помнишь?

– Не помню.

– Зато шериф надолго запомнит. Штраф за стекло в «Корифеях» с меня уже содрали. С бензоколонкой будем разбираться потом.

– А при чем тут стекло? Папа! Я чуть не умерла! Я в резервации!

Но отец не обращал внимания на то, что она говорила.

– Виски до добра не доведет, Кейт! Ты когда должна быть в Париже?

– Се… сегодня утром. Папа, я не могу, у меня голова кружится, я даже не могу встать.

– Не пей! Я же тебе говорил.

– Да я ничего не помню! – возмущенно вскричала она. – Мне надо в Париж, черт побери! У меня нет денег и документов!

– Вот что, Кейт. Знаем мы эти старые песни. Все, чем я могу тебе помочь, это хороший совет. С шерифом тебе лучше не встречаться. Он мечтает увидеть тебя в полицейском участке. Поэтому приходи вечерком домой, а я потихоньку отвезу тебя в Остин, до аэропорта. Может, он тебя и простит, когда приедешь на следующие каникулы.

Кейт вкрадчиво задала главный вопрос:

– Папа, а где Харли?

– Да забрал я его, забрал.

– А где он был?

– Где бросила, там и валялся. На южной дороге, конечно, где ж ему быть? Неподалеку от той бензоколонки.

– Да о какой бензоколонке ты говоришь?

– А о такой. Шериф утверждает, что ты разнесла половину дома у хозяина этой чертовой бензоколонки, помнишь Стенинга?

– Да.

– …Свалила два сарая и два крыльца. Ты чудом не взорвала все к чертовой матери!

– О-о-о! Папа, я не помню.

– Не удивительно после такого количества виски.

– Папа, я ничего не понимаю, я перезвоню тебе, когда соберусь домой. Пока.

Кейт повесила трубку. Разум отказывался что-либо осознавать, а память упрямо отказывалась ему помогать в этом. Как странно, неужели она натворила столько дел? А вообще это в ее стиле: ребята, наверно, только посмеялись бы вместе с ней. Жалко, она до них так и не доехала. А может – доехала, но не помнит…

А тут еще этот противный шериф. Он уже заочно достал Кейт в папиных рассказах. Чего он лезет, если они даже не знакомы, а она его никогда не видела!

Все время разговора старуха деликатно вышла, а потом вернулась с каким-то чаем, который отдавал крепким табаком, но Кейт была вынуждена выпить его под властным взором своей спасительницы. Удостоверившись, что в чашке не осталось ни капли, старуха исчезла в загадочном и совершенно неизмеримом для Кейт пространстве за полотняной дверью, пожелав девушке спокойной ночи. Сначала ей совсем не хотелось спать, но потом, видимо, подействовал чай, и она провалилась в сон. Причем не просто провалилась, ей показалось даже, что она падает, раскинув руки, как парашютист в пустоту, когда купол еще не раскрылся…

Ей приснилось все, что произошло тремя днями раньше, приснилось до малейших подробностей: от разговора с шерифом в баре до падения на камни. Причем во сне Кейт видела значительно больше, чем наяву. Она узнала наконец, что это была знакомая бензоколонка, которой они с ребятами часто пользовались. Ей бы вместо того, чтобы наматывать круги по двору несчастного Стенинга, надо было заправиться у него. И после этого спокойно удирать от шерифа… Теперь она отчетливо представила лица тех парней, которые подобрали ее на дороге, вспомнила каждый из камней, по которым катилась, выпрыгнув из машины. Она помнила, что ее нашли на рассвете мужчина и женщина, тоже, скорее всего, жители резервации, и, поспорив немного на непонятном языке, все-таки отнесли ее сюда, к этой старухе. Та поила ее каким-то вязким омерзительным лекарством, Кейт сопротивлялась, а старуха вливала и вливала в нее эту гадость…

А вот Жана она не помнила. То есть был у них разговор или нет, она не знала. Вот так, вчера еще что-то смутно представляла, а сегодня – нет. Но, бог ты мой, надо же было так напиться! Она и в юные-то годы, когда любила пошалить в компании хулиганистых одноклассников, такого себе не позволяла!

Проснувшись утром, вполне придя в себя и больше не чувствуя слабости, Кейт сидела на кровати, схватившись за голову руками, и раскачивалась из стороны в сторону от ужаса перед собственными подвигами. В таком виде ее застала старуха.

– Что с тобой? – Ее голос был встревожен и участлив.

– Я вспомнила, как попала сюда.

– А! – Старуха с облегчением вздохнула. – Голова не кружится?

– Нет. Только очень стыдно.

– Значит, выздоровела.

– А что у меня было?

– Какая разница? В больнице ты провалялась бы с таким не меньше двух недель.

– А почему у вас… четыре дня?

– Четвертый пошел. Это все лекарство, которое ты не хотела пить.

– А как оно называется?

– Это мой собственный рецепт. Ты все равно не сделаешь. – Старуха постоянно улыбалась всезнающей снисходительной улыбкой.

– Как я могу вас отблагодарить?

– Никак.

– А что мне делать? Мне нужно идти.

– Посиди до вечера. Мой внук тебя отвезет на машине, куда скажешь.

– У вас есть машина?

– Есть. Тебе ведь отец велел не приходить до вечера?

– А откуда вы…

Старуха опять показала свои зубы в улыбке:

– Да я не подслушивала, просто динамик в трубке очень сильный, а твой отец громко ругался.

Кейт ухмыльнулась, уже не удивляясь познаниям этой глубокой старухи. Казалось, та сочетала в себе мудрость своих предков и абсолютно современные навыки обращения с техникой. Кейт уже готова была, выйдя наконец-то из этой комнаты, увидеть компьютер с Интернетом.

Все утро она сидела, согнувшись, горестно подперев голову руками и поставив локти на колени. Волосы висели сосульками, кожа на голове чесалась.

– Я вся грязная! – с отвращением оглядев себя, проговорила Кейт. – Где у вас ванная?

– Нигде.

– Как это?

– В моем доме нет ванной. Хочешь, подожди до вечера – сходишь к моему внуку, там другой дом.

Вот тебе и набедренные повязки с луками и стрелами! Кейт взмолилась:

– Я могу хотя бы выйти из этой комнаты? Иначе – с ума сойду!

– Можешь, можешь. – Старуха тихо засмеялась. – Теперь уже не сойдешь.

– Почему вы так уверены? – спросила Кейт скорее из вежливости, потому что за цветастым ковром ее ждало разочарование: еще одна точно такая же комната, а за ней – третья.

– Потому что знаю.

Против такого ей нечего было возразить, и она поспешила в единственно возможный выход – дверной проем с еще одним ковром. И – о чудо! Наконец-то ее встретили свежий воздух и солнце.

Стоял прохладный зимний день. Не больше плюс десяти. Кейт накинула свою куртку на плечи и несколько минут дышала, закрыв глаза и подставив лицо косым солнечным лучам.

– Твоя голова похожа на солнце и на нашу землю. Это очень красиво!

Старуха улыбалась, глядя, как солнце играет в волосах Кейт. На улице индианка выглядела значительно моложе – лет на семьдесят пять. Кейт умиротворяло присутствие этой женщины, умиротворяла тишина вокруг, нарушаемая только редким движением грузовиков по дороге. Да, что бы там ни было, хорошие получились каникулы…

Но нужно ехать в Париж. Бернар там, наверное, на стенки лезет. Вечно она пропадает, только иногда предупреждает его, а иногда – нет. Кейт похлопала по карманам в поисках зажигалки, потому что ее снова потянуло курить. И вдруг замерла с правой рукой, опущенной во внутренний карман. Она даже нахмурилась, боясь верить своим ощущениям: неужели такие чудеса бывают? В этой куртке она прилетела, и вечером, когда уезжала кататься на мотоцикле, забыла выложить из карманов содержимое. Теперь одежда, конечно, в ужасном состоянии, но паспорт и все документы, по которым она может вернуться в Париж, – у нее с собой! Кейт, повизгивая, запрыгала на месте:

– Как хорошо, что я такая разгильдяйка!

А с другой стороны: ведь она миллион раз могла потерять документы, просто выронить… или ее могли обокрасть. И на восстановление ушел бы не один месяц! Вот это – настоящее везение, подумала она и поспешно зашарила по карманам, в поисках еще чего-нибудь неожиданно-приятного, например, денег… А вот их не было совсем. Ни единого цента! Кейт тяжко вздохнула: без денег билетов в аэропорту не выдают.

Несколько минут она озадаченно нарезала круги вокруг лабиринтообразного дома старухи, размышляя над дилеммой: съездить к отцу, рискуя попасться шерифу в лапы, или нет? Если она не поедет, может, он отстанет от папы со временем. Она совершеннолетняя, значит, родители не должны за нее отвечать. В кафе штраф заплачен, а со Стенингом отец сам разберется, они старые приятели. Все может быть очень гладко, если… если этот педантичный придурок не сцапает ее под залог за мелкое хулиганство. А может, и не мелкое? Там много статей можно приписать… Да, но где взять денег? Можно попросить папу приехать в аэропорт, но ей не хотелось делать крюк: до Остина отсюда ближе. Нет, ее родные – совсем никудышные конспираторы, с ними можно напороться…

Кейт было не внове скрываться из-за своих проделок, только раньше пострадавшими были всего лишь родители друзей или соседи, в крайнем случае – директор школы. Но полиция… Нет, такого не было. Кейт вздохнула, в пятый раз завернув за угол какой-то пристройки, из трубы которой валил черный дым, а из приоткрытой двери пахло чем-то вкусным. Она расхаживала вокруг дома, заставляя тело и мозг работать. Похоже, Техас влияет на нее. Она вспомнила себя в Париже и представила, какая она сейчас. Ей даже дурно стало: надо же было такую очаровательную девочку снова превратить в хулиганку…

– Сядь.

Старуха всегда появлялась внезапно, и Кейт вздрогнула, но повиновалась.

– Что тебе душу тянет? Деньги? Я тебе их дам.

– Да что вы! – Кейт округлила глаза: такой доброты она уже не ожидала, наверное, ни от кого на свете. Просто не верила, что это бывает. – Вы и так спасли мне жизнь, подарили здоровье, а теперь еще и денег предлагаете. Нет. Я не могу взять у вас.

– Ты боишься шерифа?

– Вообще-то… да. – Кейт давно догадалась, что от этой старухи невозможно спрятать мысли, даже если надеть капюшон.

– Правильно.

– Почему?

– У тебя могут быть проблемы.

– Что же мне делать? – Она совсем растерялась.

– Возьми денег. Я назову тебе номер моего счета, потом вернешь.

Кейт решила ничему не удивляться.

– А ваш внук…

– Отвезет тебя на самолет. Позвони в Остин, закажи билет. Завтра к утру будешь в своем Париже.

И, не совсем соображая, что говорит, Кейт ответила:

– Хорошо. Я сейчас позвоню.

Словно под гипнозом она зашла в дом, набрала номер аэропорта (у старухи был справочник!) и заказала билет на рейс в половине первого ночи. Можно было еще в девять, но ей вдруг захотелось побыть здесь подольше. К утру будешь в Париже… – старуха будто знала, что она возьмет билет именно на этот рейс. Странно, но Кейт уже немного привязалась к своей спасительнице, и теперь ее терзали смутные сомнения, что надо бы все-таки ее отблагодарить.

Она вышла из дома и твердо сказала:

– Я не уеду, пока вы не скажете, что я могу для вас сделать.

Старуха как будто ждала этой фразы. Она быстро смерила взглядом Кейт и сказала:

– Ты высокая. Прочисть мне трубу, а то дым из печки валит в кухню.

Кейт опешила.

– Но я… никогда еще не чистила… Хорошо. А чем чистить?

Старуха подала ей огромный ерш с жесткими железными «иголками» и показала, где нужно залезать на крышу пристройки. Делать там было нечего, так – разок другой провести ершом по трубе, чтобы пробить отверстие пошире. Но Кейт, совершенно не готовая освоить такую премудрость, перепачкалась в саже с головы до ног.

– Я мечтала стать байкером, – бормотала она себе под нос, яростно орудуя ершом в трубе, – мечтала окончить Сорбонну… Но стать заправским трубочистом – уж никак не входило в мои творческие планы…

– Пробила?

– Да.

– Слезай. Нечего там пачкаться. Внук потом дочистит как следует.

Кейт слезла. Хилая одежонка, которую ей дала старуха, чтобы не перепачкаться, предохраняла, конечно, кое-где от соприкосновения с трубой, но не спасла от сажи, которую Кейт умудрилась намазать даже на волосы. Старуха восхищенно отступила назад, разглядывая ее:

– Вот молодец! Спасибо тебе. Только ты грязная вся. Придется тебе почиститься.

– Но у вас же нет ванной, – с горечью в голосе сказала Кейт. Она уже не мечтала приехать в Париж чистой.

– Я почищу твои вещи. Снимай джинсы!

– Да не надо. Так долечу.

– На какой класс ты заказала билет?

– На первый… Ой…

– Поэтому снимай джинсы.

…Через двадцать минут, которые Кейт провела в благоухающей кухне, старуха принесла джинсы, вид которых был если не магазинный, то, во всяком случае, очень опрятный. Теперь они совсем не гармонировали с курткой и волосами.

– Спасибо вам. Как это у вас получается?

– Пойдем обедать.

Она покормила ее необычной похлебкой, от которой пахло грудинкой и еще чем-то очень вкусным. Сверху плавали ароматные сухарики. Кейт ничего в жизни вкуснее не ела!

– Да, здорово я встретила этот Новый год. Проспала его в бреду. Очнулась у вас. Научилась чистить трубу! Теперь вот поняла, что меня так вкусно никто еще не кормил. Даже мама.

Старуха улыбалась:

– Рада, что тебе нравится, вижу, что не врешь. А за Новый год не бойся. Ты его встретила как надо: убежала от своего прошлого. Видишь, какой трудный путь был у тебя? Но он закончился. Ты только не мсти никому.

Кейт вздрогнула:

– А откуда вы знаете?

– Да у тебя на глазах написано. Зря ты его любишь. Он снова предаст.

– Я…Я… Никого я не люблю.

– Ну да. Да.

Они помолчали. На небе вдруг начали сгущаться тучи. Торнадо вроде бы не ожидался, но на всякий случай они все убрали и переместились из кухни в дом. Там словно по мановению волшебной палочки появился чай на столе, и еще самокрутки.

Кейт все время казалось, что она должна задать старухе какой-то вопрос, но не могла вспомнить какой. Она мучительно напрягалась, но, сколько ни рылась в своей памяти, никак не могла его «поймать», он все время ускользал.

А в Париже сейчас слякоть… Жана нет, зато есть предательницы…

– Что ты маешься? Забудь своих подруг. Они тебе больше не подруги. Они и раньше от тебя много чего скрывали.

– Да вы что!

– Таких, как ты, легко предавать. Ты доверчивая, ты не умеешь хитрить и ты всегда на виду. Они завидовали тебе?

– Да.

– Из-за мужчин?

– Ну одна из них – да.

– А та, которая украла у тебя жениха?

Кейт еще раз поразилась широте старухиных познаний и честно ответила:

– Вообще-то мы всегда дразнили ее за недалекость ума.

– Она мечтает, чтобы ты ушла из университета.

– Что-о?

Кейт начала прохаживаться по «каморке», цокая каблуками. Старуха внимательно смотрела сквозь нее в стену. Кейт перехватила ее взгляд, но на стене не было ничего, кроме ковра.

– В детстве тебе попадало от родителей?

– Конечно! Я ведь дружила с мальчишками.

– А ты не думала, откуда взрослые все узнают?

– Они всегда откуда-то все знают лучше нас.

– Может, твои подруги им в этом помогали?..

Кейт вдруг захотелось задать старухе миллион вопросов, ее стало интересовать все прошлое, у нее словно открылись глаза, еще раз, снова, уже после всего пережитого: на подруг и на Жана. И она знала, что теперешние открытия намного страшнее того, что она уже увидела и простила в душе. Они не просто украли у нее жениха. Они жили рядом, будучи врагами, цепляясь за нее, как побеги плюща: присасываясь и выпивая все соки. Кейт металась по комнате, снова схватившись за голову. Она не знала, просто не знала, как такое можно простить. Все это время она была абсолютно одинока! А вместо подруг вокруг нее шипели и извивались две змеи!..

Когда она успокоилась, был уже глубокий вечер, и какой-то старичок пришел к ним в дом. Он недолго поговорил с хозяйкой и вышел, а старуха медленно повернулась к Кейт.

– Можно ехать. – Она сама как будто сожалела, что расстается с гостьей.

– Да? А что же ваш внук? Не пришел?

– Да это и есть внук.

Кейт инстинктивно кинулась смотреть в окно:

– Так он же… А вам сколько лет?

Старуха махнула рукой и рассмеялась.

– О-о. Последний раз, когда считала, было сто пять. А сейчас уж не вспомню.

Кейт восхищенно промолчала, потому что подобающих случаю комментариев у нее не нашлось. Да и внуку на вид было не меньше семидесяти пяти.

– Ну, до свидания, Кейт.

– До свидания?

– Нам еще доведется увидеться.

– Я что – опять?..

Старуха улыбнулась:

– Нет-нет, при лучших обстоятельствах.

– Как это?

– Ты придешь ко мне. Ладно, не думай об этом. Езжайте.

– Деньги я вышлю.

– Ты мне понравилась. Ты славная. А у меня никогда не было внучки и правнучки. Одни мальчишки в роду. Вырастают – женятся, рожают опять мальчишек!

– Вот это да!

Старуха обняла ее. Несколько сотен долларов, которые Кейт сжимала в кулачке вместе с бумажкой, на которой был написан номер счета и банк, придавали ей уверенность в том, что все происходящее – не сон.

– Спасибо вам большое за все! Но…

Стоя за порогом и машинально вглядываясь в рисунок ковров, среди которых она провела три тяжелых ночи, Кейт наконец вспомнила, какой вопрос ее мучил все это время, не давая покоя и постоянно ускользая из памяти.

– Ответьте мне: какое имя я кричала, когда мне снился тот кошмар?

– Бернар.

Медленно-медленно, как собака, которую что-то очень заинтересовало, Кейт склонила голову на бок, почти положив ее на плечо:

– Ка-ако-ое?

– Бернар, – повторила старуха, улыбаясь. – Езжай, Кейт. Все у тебя будет хорошо! Удачной дороги.