В ее постели

Глава 17

Эйтин пошевелилась. Она чувствовала тепло, покой, защищенность.

До тех пор, пока не увидела сон…

Она бежит сквозь туманное утро, яркие лучи восходящего солнца рассеивают мглу, пронзая ее слепящими осколками белого света. Свет обжигает глаза, почти ослепляет ее необычной яркостью. Она отчаянно ищет. Она должна найти Деймиана.

Мощные кони, облаченные в доспехи, выводятся на поле, и множество людей толпится вокруг, проходя мимо нее, обходя, натыкаясь на нее, оттесняя ее в сторону. Во сне у них нет лиц, хотя их страх, кажется, почти осязаемо висит в воздухе. Она толкается, протискивается мимо них, пытаясь добраться до Деймиана. Она должна найти Деймиана. Не дать ему погубить себя.

Затем она замечает его на дальнем конце поля. Несколько человек снова оказываются между ними, не обращая внимания на то, насколько отчаянно она пытается пробиться к нему. Их движение мешает ей пройти, сдерживает ее, и Эйтин лишь мельком удается увидеть высокого рыцаря. Она расталкивает беспечных людей, в ярости на тех, кто закрывает ей дорогу к нему. Наконец они расступаются и отходят в стороны, и она смотрит прекрасному рыцарю в лицо. Она не видит никого, кроме Деймиана Сент-Джайлза.

Этот особенный воин излучает какую-то первобытную жизненную силу – огонь Дракона Шеллона. Волосы на затылке шевелятся, когда Эйтин смотрит на него. Доспехи, прикрывающие верхние части рук и бедра, и нагрудник из темной стали, серые рубашка и накидка. Другой придет с цветом тумана. Ветер шевелит черные, волнистые волосы с примесью темного огня – знак того, в ком течет древняя кельтская кровь. Длинные, мягко завивающиеся вокруг ушей, они достают до латного воротника, прикрывающего затылок.

Затаив дыхание, Эйтин неотрывно смотрит в серо-зеленые глаза цвета туманных ущелий Глен-Шейна ранним утром. Он красив, нет – прекрасен. И она так любит его.

Он спокойно стоит, пока оруженосец застегивает металлический наколенник, прикрывающий колено и икру. Несмотря на тяжелую кольчугу и доспехи, отягощающие тело, Деймиан стоит с царственным достоинством среди оруженосцев, готовящих его к сражению. Глупец выглядит так, словно ему ни до чего на свете нет дела.

Он берет латные рукавицы у другого оруженосца, но не надевает их. Его взгляд остается сосредоточенным на приближающейся Эйтин. Протянув руку, Деймиан изящными пальцами берет ее за дрожащий подбородок и приподнимает его, не давая отвернуться от проницательного взгляда. Она с нежностью смотрит в изумительные глаза, обрамленные длинными ресницами, а они взирают на нее с властной, пронзительной проницательностью, которая недоступна простым смертным. Последний мужчина, которого она хотела бы иметь в качестве противника. Единственный мужчина, которого она когда-либо любила. Она смотрит в эти незабываемые глаза, мир сужается. Ничто больше не существует.

Есть только этот рыцарь в сером.

Челюсть у него сильная, квадратная. Красивый, чувственно изогнутый рот невероятно соблазнителен. Он может заставить ее позабыть все благие намерения и сдаться, не прося ничего взамен. Черный локон небрежно упал на высокий лоб, побуждая протянуть руку и убрать его.

Образы овладевают Эйтин, опаляют древним огнем, когда она касается Деймиана… ее ладони на обнаженной мускулистой груди, ощущения поцелуев этого прекрасного, сильного рыцаря. В тот же миг их сменяет ужасающее видение меча, пронзающего его тело даже сквозь пластину доспехов. Кровь пропитывает серую рубашку. Она струйкой вытекает изо рта, и жизненная сила меркнет в его прекрасных глазах.

В ужасе Эйтин отшатывается назад, собственный крик врывается в сознание.

Резко проснувшись, она села на кровати в потемневшей комнате, не в состоянии вспомнить, как попала сюда. Потребовалось несколько мгновений, прежде чем она вспомнила, что лишилась чувств у мусорной кучи, – не столько потеряла сознание, сколько была втянута в черную дыру предвидения. Она поежилась от того, что остатки видения – предсказания – были все еще слишком реальными. Что будет, если она не остановит Деймиана? Единственным, что удерживало бархатную черноту на расстоянии, был мерцающий свет свечи на столике у кровати.

Взгляд обшаривал темноту в поисках Деймиана. В спальне его не было. Комната казалась холодной и пустой.

Эйтин сидела, слушая болезненное биение своего сердца. Пребывая в цепких когтях своего пророческого сна, она едва не спрыгнула с кровати, чтобы бежать за Деймианом, затем до нее дошло, что еще темно. Ночь. Еще есть время, чтобы остановить его.

– Твой мужчина ушел. Я отослала его. Мужчины бесполезны, когда женщина теряет сознание. Яви им огнедышащее чудовище, которое нужно убить, и они спокойны, уравновешенны, хладнокровны. Дай им девушку, которая лишилась чувств, и они теряют присутствие духа и только путаются под ногами. – Старая Бесса вышла из тени, держа в руке кувшин. Она налила жидкость в маленькую миску, затем смочила в ней кусочек ткани. – Это приведет тебя в чувство. Положи тряпочку на лицо, а я пока приготовлю отвар, чтобы укрепить твою кровь. Ты должна лучше есть. Плод растет. Тебе надо давать ему питание, в котором он нуждается.

– Я бы ела больше, если бы из-за этого меня так ужасно не тошнило, – проворчала Эйтин.

– Это пройдет, когда вы оба придете к согласию. Мальчики всегда причиняют больше хлопот, как будто борются с матерью за господство с первого мгновения своего существования. – Бесса напевала какую-то монотонную мелодию, размешивая травы в чашке с водой. – Чем сильнее утренняя тошнота, чем сильнее и отважнее получится воин. Ты носишь сына, который однажды станет легендой.

При условии, что она остановит его отца, не даст ему погубить их всех. Холодная дрожь пробежала по позвоночнику.

– Бесса, можешь ты приготовить зелье забвения, как Уна?

Бесса усмехнулась:

– Так вот чем вы попотчевали этого красавчика? Уна высокого мнения о своем мастерстве заклинательницы, быть может, слишком высокого. При повторяющихся дозах это действует – какое-то время. Жизнь часто оказывается хитрее такого колдовства, поэтому оно, в лучшем случае, рискованно. Странные, случайные вещи вызывают осколки воспоминаний; чем больше таких кусочков преследуют человека, тем больше он силится вспомнить. Тот, в ком течет кровь древних кельтских друидов, непременно вспомнит, девочка. Не все и не сразу, но придет день, когда воспоминание вернется. Какая-то часть его будет казаться нереальной, просто осколками сна. Другие внезапно предстанут остро и ясно. Ты думаешь, он не вспомнит, когда увидит своего ребенка?

– Но Уна говорила, зелье не даст ему вспомнить. – Эйтин, все еще надеясь, цеплялась за соломинку.

Бесса с улыбкой кивнула.

– Если бы он больше никогда с тобой не встретился, да, ничто не вызвало бы эти обрывки воспоминаний. Но теперь ты перед ним, с ним. Ты не удерживаешь его на расстоянии, пускаешь в свою постель, не так ли? Ты похитила его, держала у себя, верно? Это ведь твои братья-оболтусы вместе со своим любимцем Эйнаром украли его из Гленроа в Майский праздник? Вы вернули его только тогда, когда люди Шеллона едва не обнаружили его в твоей постели. Ты сделала его своим пленником, использовала его тело, чтобы забеременеть. Хуже того, ты не особенно стыдишься этого, только боишься, что теперь это может открыться. Ты бесстыдная и грешная, Эйтин Огилви. Ты затеяла рискованную игру с богами и получила больше, чем рассчитывала.

– Ох, замолчи. Вы с Уной любите тыкать в меня палкой за опрометчивые поступки. Уна уверяла, что план удастся. Я поверила ей.

– Что ж, она сказала тебе правду, но ты услышала то, что хотела услышать. План удался. Ты получила желанного ребенка. Уна следует по пути того, чему суждено быть. Просто иногда этот путь не совсем такой, какой бы мы хотели.

– Ба, еще загадки. Я разберусь с тем, что касается Белтейна и того, что с ним связано, позже. Я подумала, что зелье забвения было бы самым быстрым способом справиться с вопросом предстоящего утра. Эвелинор сказала…

– Эвелинор? Когда? Она приходила сюда? – Бесса нахмурилась, глубоко потрясенная. – Я была… а, не важно, я старею. Мои возможности уже не так велики, как были когда-то. Требуется все больше сил, чтобы использовать ясновидение. То, что раньше давалось так легко, требует больше сосредоточенности.

– Ох, Бесса! – Эйтин так расстроилась, видя, как разволновалась Бесса из-за того, что не почувствовала приход Эвелинор.

– Забудь про мои неудачи. Расскажи мне о встрече с Эвелинор.

– Да, она встретила меня у мусорной кучи с мрачным пророчеством. Сказала, что Шеллон выйдет на поле чести, чтобы отомстить за свою жену. Только Рейвенхок захочет сразиться вместо него. Она сказала… что он умрет, если сделает это, хотя и убьет Пендегаста на последнем вздохе. – Всхлип вырвался из груди Эйтин. – Она предупредила, что если это произойдет, король Эдуард воспримет это как оскорбление. С огнем и мечом придет он и уничтожит оба наши глена.

Бесса попятилась, взмахнула рукой, сбив при этом картину.

– Ох, какая же я неуклюжая развалина.

Она присела на край кровати и морщинистой рукой обхватила щеку Эйтин. Больно было видеть, какая Бесса старая. Дни всех трех целительниц на земле уже сочтены. Эйтин не знала, что Шейны и Огилви будут делать с их уходом. Они являлись душой обоих кланов, жизненной силой их гленов.

– Ты можешь вспомнить слова Эвелинор?

– Она сказала, что Рейвенхок не должен сражаться вместо Шеллона. Если Шеллон будет сражаться за Тамлин, король Эдуард примет наказание как Божью волю. Я думаю, что Шеллон имеет право отнять жизнь Пендегаста в честном поединке. Деймиан – нет, хотя этот упрямец думает, что имеет. Он хочет избавить Шеллона от душевной боли. Хочет сохранить для Тамлин мужа, которого она любит.

– Ты могла бы сказать ему о ребенке, – предложила Бесса.

Тело Эйтин дернулось от подавленного всхлипа.

– Нет. Он уверен, что я лгу насчет брака с Гилкристом…

– Умный человек. Ты действительно лжешь.

– Братья сказали, он расспрашивал людей, желая выяснить, как все было на самом деле. Он может и про ребенка мне не поверить. Но даже если поверит, то возненавидит меня. Его уже однажды обманули…

– Моффет? Красивый паренек, оруженосец Шеллона? – спросила Бесса почти утверждающе.

Эйтин кивнула.

– Сент-Джайлз очень ожесточен. Что, если он откажется слушать меня и все равно будет сражаться? Что, если из-за того, что я скажу ему о ребенке, он не сможет сосредоточиться на поединке? То, что я расскажу, может замедлить его руку. Я могу убить его… – Она спрятала лицо в ладонях и заплакала. Наконец подняла полные слез глаза. – Что мне делать, Бесса?

– Самая сильная магия, которую использует любая женщина по отношению к мужчине, это ее тело. Ты имеешь возможность убедить своего храброго воина, подчинить его своей воле, и никакое зелье тебе не понадобится.

Эйтин взяла чашку, которую подала ей Бесса.

– Может быть, если бы он любил. Но он любит Тамлин, не меня.

– Ох, детка, ты, похоже, находишь беду за каждым поворотом. Ты слишком долго жила в тени Тамлин, сравнивала себя с ней и считаешь себя хуже. Ни один мужчина не может любить тебя, если он видел Тамлин, да? Что ж, это верно в случае с Шеллоном. Но это не означает, что так же обстоит дело и с его кузеном. Сент-Джайлз очень сильно похож на Шеллона. Задумывалась ли ты когда-нибудь, что он все эти годы тоже мысленно сравнивал себя с могущественным Драконом и тоже считает себя не таким достойным? Это делает вас похожими, верно, девочка? Ты ни в чем не уступаешь Тамлин. Не позволяй себе думать, что ты хуже. Ты хочешь этого Сент-Джайлза – борись за него. Обожги его своим особенным огнем, сделай его своим.

«Обожги его своим особенным огнем». Эти слова эхом звучали в ней, Эйтин смотрела, как Деймиан наносит удары по тренировочному чучелу. Взмах, удар, разворот. Меч звенел, когда Деймиан разрезал им воздух по дуге. Снова и снова. Убивая Пендегаста дюжину раз. Сотню. Это зрелище пугало Эйтин. На Деймиане не было ни рубашки, ни камзола. Мускулистая грудь блестела от пота. Эйтин тяжело сглотнула. Тело Деймиана показалось ей совершенным. Воин, готовящийся к сражению. Он ничего не видел, ничего не чувствовал, кроме своей целеустремленной сосредоточенности на подготовке к поединку.

Деймиан не почувствовал присутствия Эйтин. Он преградил ей путь в свое сознание, в свое сердце. Она для него не более чем теплое тело в темноте, созданное по образу и подобию женщины, которую он любит. Бледная замена. Завтра он будет сражаться за Тамлин. Даже зная, что поплатится жизнью, он все равно будет сражаться.

Горечь и боль переполняли ее. Как она сможет соперничать с этим?

Эйтин стояла в глубокой тени, наблюдая, плача безмолвными слезами. Как он прекрасен. Факелы были расположены по кругу площадки, позволяя ему отрабатывать удары на столбе со щитом. Все остальные уже поужинали и ушли отдыхать. Ночь была холодной, изо рта шел пар. Эйтин дрожала. Еще немного, и она рискует простудиться.

– Деймиан! – окликнула она его, но не удивилась, когда он продолжил наносить резкие колющие и рубящие удары по деревянному чучелу. – Деймиан! Ох, глупец несчастный.

Рискуя, что он может нанести удар прежде, чем обуздает свою убийственную сосредоточенность, Эйтин подошла к нему и положила ладонь на его голую руку. Он развернулся с поднятым мечом. Взгляд, направленный на нее, был таким холодным, лишенным какого бы то ни было чувства. Длинные ресницы дрогнули, когда до Деймиана дошло, что это всего лишь она. Какой-то странный проблеск чувств вспыхнул в его светлых глазах, но он быстро спрятал его за железным занавесом в своей душе. О чем он подумал, Эйтин не знала. На мгновение она испугалась, что он принял ее за Тамлин. В тени, с поднятым и надвинутым на лицо капюшоном накидки нетрудно было ошибиться.

Пока он не посмотрел Эйтин в лицо и не увидел веснушки, не заглянул в ее ореховые глаза вместо янтарных Тамлин. Храбрясь, Эйтин притворялась, что не в его власти растоптать ее нежную душу. Притворялась, но ничего у нее не вышло. Прикрыв глаза от подступающих слез, Эйтин вспомнила, что ее цель этой ночью – спасти его, спасти оба глена от страшной участи. Ее чувства не имели значения, слишком много было поставлено на карту.

– Час уже поздний. Вам лучше войти в дом, милорд. Здесь холодно, – мягко проговорила она.

Он упрямо выпятил подбородок.

– Я еще не хочу спать.

Когда он наконец отодвинул в сторону свой инстинкт убийцы, лицо его смягчилось.

– Как ты себя чувствуешь? Ты напугала меня, лишившись чувств. Старая Бесса выставила меня из комнаты. Сказала, что с меня пользы, как с чирья у нее на заднице.

– Со мной все в порядке. Просто слишком много потрясений в последнее время. – Она слабо улыбнулась. – Временами Бесса выражается довольно красочно.

Он ответил мимолетной улыбкой.

– А, это еще мягко сказано. Она пригрозила насыпать мне в эль какого-то порошка, от которого мой мужской орган усохнет, если я не перестану путаться под ногами.

– Тебе лучше зайти в дом. – Она протянула ему его серую шерстяную накидку. – Ночь очень холодная. Туман спускается на землю. Ты можешь заболеть.

Он покачал головой, затем беспокойно переложил рукоятку меча из одной руки в другую, мысленно отдаляясь от Эйтин.

– Мне надо продолжить. А ты иди. Не хочу, чтоб ты простудилась.

Она тоже могла быть упрямой.

– Я не уйду, пока ты не уйдешь.

– Там… – Он вздрогнул, осекся. Нож в сердце.

– Нет, я Эйтин, не Тамлин, хотя, я уверена, тебе бы хотелось, чтобы на моем месте была моя кузина.

– Просто в этот момент я думал о Тамлин, Эйтин. Я никогда не спутаю вас. Я вижу только различия, а не сходство, – заверил он.

Она натянуто рассмеялась.

– О, в этом я ничуть не сомневаюсь. Ты намерен сражаться завтра за честь Тамлин, не так ли?

Он кивнул, затем отвел глаза, не выдержав ее проницательного взгляда.

– Дурак! – огрызнулась она.

Деймиан вскинул голову, сердито посмотрев на нее.

– Я не дурак. Так должно быть. Джулиан ослаблен духом после смерти своего брата Максума. Его смерть… не была легкой, и это терзает Джулиана. После женитьбы на Тамлин он снова ожил. Но все равно я не уверен, что он по-настоящему готов снова взять в руки меч и убивать. Берик был…

Она кивнула, когда он не смог продолжать.

– Весть об этом разлетелась по Высокогорью как лесной пожар. Говорят, Эдуард прошел через город с огнем и мечом.

Деймиан кивнул.

– Звучит так просто – с огнем и мечом. Ты даже не представляешь. Три дня, Эйтин. Три дня и три ночи. Казалось, этому не будет конца. Убийство. Пожары. Крики. Вонь. Город, умирающий таким образом, – это жутко. – Он неотрывно смотрел на лезвие меча, словно видел кровь на его поверхности. – Подавление Уэльса было достаточно ужасно, но Берик – не что иное, как демонстрация мощи Плантагенета. Безумие. Мы разбили лагерь под Хаттоном. На рассвете первого дня Эдуард сам лично подъехал к воротам города. Он потребовал, чтобы защитники немедленно сдались. Глупые… надменные шотландцы отказались, крикнув, что они его не боятся и пусть делает что хочет. И он это сделал, Эйтин, сделал. Ты не можешь себе представить этот кошмар. Мужчины… женщины… дети умирали сотнями, тысячами. Так много, что их надо было хоронить в общих могилах. Большинство до сих пор гниют, хотя прошло уже несколько недель, – указ Эдуарда. Он приказал, чтобы разлагающиеся трупы оставили там, где они лежат, в качестве предостережения шотландцам.

Эйтин стало дурно. То же самое случится с Глен-Шейном и Глен-Эллахом, если ей не удастся остановить Деймиана.

– Тамлин не нуждается в рыцаре-защитнике, милорд. У нее есть муж. В поединке чести он будет непобедим, потому что является оружием правосудия вашего Бога. У вас же не будет этой защиты.

– Хватит, Эйтин. Я больше не желаю это обсуждать.

– Черт тебя побери, вся жизнь должна решаться тобой, не важно, на ком еще это отразится. Ты будешь сражаться, потому что любишь Тамлин. Ты нарушаешь ваши заповеди. «Не возжелай жены ближнего». Разве не так гласит одна из десяти заповедей? Ты идешь сражаться, потому что жена другого мужчины живет в твоем сердце, а потом ваш Бог отвернется от тебя. Ты умрешь. Поскольку ты будешь сражаться с запятнанной честью, эта долина и соседняя понесут за тебя наказание. Ярость вашего короля за это оскорбление обрушится на всех нас. Он покачал головой.

– Ты нездорова, Эйтин. Пожалуйста, возвращайся в свою постель, поспи. Скоро наступит рассвет, и это дело будет улажено, закончено. Тогда мы сможем поговорить о будущем…

– Не будет никакого будущего. Твоя самонадеянность навлечет месть Длинноногого. С огнем и мечом, милорд, с огнем и мечом. То, что случилось в Берике, повторится в Глен-Эллахе и Глен-Шейне. Твоя драгоценная Тамлин умрет, Рейвен и Ровена… даже я умру, хотя это тебе безразлично. – Слезы потекли по лицу, и Эйтин уже не могла даже думать, не то, что говорить. – Ты из-за своей любви обрекаешь на смерть нас всех. Из-за любви, которая грешна.

– Ты говоришь чепуху, Эйтин. – Он попытался обнять ее. – Идем, я отведу тебя в комнату. Тебе нехорошо.

Она выскользнула из-под его руки и набросилась на него:

– Разумеется, мне нехорошо, ты, болван! Ты не слушаешь. Ты не желаешь слушать. Ты умрешь.

Он схватил ее, прижал к своей груди, обнял, всхлипы сотрясали тело. Сильные, непреклонные руки держали крепко, несмотря на то, что Эйтин сопротивлялась. А потом ей уже не хотелось сопротивляться. Ей хотелось, чтобы он держал ее в своих объятиях всю ночь.

И оставался с ней, когда придет рассвет.