В ее постели

Глава 3

Эйтин с глухим стуком приземлилась на спину. Все произошло настолько быстро, что она даже не поняла, как это случилось. Мгновение назад она целовала его – ах, как она его целовала! – а в следующее шлепнулась на кровать. Воздух не покинул легкие, хотя кружение в мозгу от зелья Уны усилилось. Эйтин прикрыла глаза, чтобы остановить головокружение, затем медленно открыла их.

Великолепный незнакомец нависал над ней, опираясь коленями по обе стороны ее бедер, а ладони распластав у плеч, пригвоздив ее. Глаза Эйтин расширились, когда она почувствовала странный толчок у основания ног, и жар заструился по телу, когда она поняла, что это был за толчок.

Серо-зеленые глаза цвета ущелий Глен-Шейна в туманное утро сверлили ее с напряженностью, присущей хищникам. Таинственные неземные глаза, которые видели больше, чем простые смертные, проникали в ее душу с силой ясновидения. Длинные густые ресницы обрамляли их, в то время как густые эбеновые брови подчеркивали пронизывающий душу оттенок. Когда она заглянула в эти глаза, мир сузился. Все вокруг перестало существовать. Был лишь этот мужчина-воин такой красоты, что не описать словами.

Это смутило ее. Никогда еще она не встречала мужчину такой силы, буквально пульсирующей в нем. Никогда ни один мужчина не воздействовал так на ее разум, на ее тело. Так, что трудно было думать.

О, этот незнакомец и в самом деле совершенно особенный. Его красиво очерченные, чувственные губы могли дарить неотразимые улыбки. Улыбки, которые способны уговорить женщину сделать все, что он пожелает, без малейшего колебания. Челюсть его была мощной, свидетельствуя о том, что это человек великой силы и решимости, а высокие скулы служили уравновешивающим намеком на утонченность, смягчая надменные линии.

Привыкшая к аккуратной бородке и усам, которые носил Филан, и кустистым светлым бакенбардам Динсмора, Эйтин была довольна тем, что ее незнакомец чисто выбрит. Отсутствие растительности на лице позволяло как следует рассмотреть правильные, интригующие черты. Тронутая благоговейным трепетом, который незнакомец пробуждал в ее сердце, она подняла руку, чтобы погладить его щеку.

Волнистые черные волосы блестели в лунном свете, отливая темным золотом, – оттенок, присущий людям с пиктской кровью. Это заставило Эйтин вновь задуматься, англичанин он или шотландец. Три пряди упали наперед, и ее ладонь зудела от желания отвести их со лба.

Лицо незнакомца было греховным. Он был прекрасен. Внутренний голос шептал ей: кельтская кровь. Отмеченные высшими силами люди Шотландии, говорят, обладают такой привлекательностью, что простые смертные не могут устоять. Но в таком случае, значит, он шотландец?

В светлых глазах не отражалось никаких признаков того, что травы оказывают на него свое сильное действие. Явно сопротивляясь их влиянию, длинные ресницы захлопали, когда он попытался сосредоточить взгляд на ее лице.

– Где… как?.. – Одурманенный, его голос смолк.

Протянув руку, он большим пальцем обвел контуры ее губ. Рука дрожала, но Высшее Знание говорило ей, что это не от мандрагоры, которой братья напоили его, а от какой-то глубинной эмоции, сродни благоговению. Палец скользнул по губам, раздвигая их, погружаясь во влагу ее рта.

Широко распахнув глаза, она осторожно обвела его палец языком, наблюдая за реакцией, отражающейся в светлых глазах. Веки незнакомца были полуприкрыты, словно он упивался ощущением, стараясь удержать его в своем сознании. Убрав руку, он поднес палец к своему рту, затем втянул его и попробовал на вкус, наслаждаясь им так, как другой бы наслаждался вином.

Уна велела угостить его волшебной смесью – она обострит мозг и переборет летаргию, вызванную одурманивающим зельем. Эйтин привстала, потянувшись к горшочку у кровати, но он преградил ей путь левой рукой, показывая, что не намерен выпускать ее.

– Ш-ш… я только возьму вот это. – Она показала на стоящий на прикроватном столике горшочек.

Черные брови озадаченно поднялись, но незнакомец не сделал попытки остановить ее. Дрожащими пальцами она поднесла шелковистую мазь к его чувственным губам и медленно смазала их бальзамом. Он лизнул губы языком, пробуя травы – волшебство Уны. Затем удивил ее, втянув палец в рот и ритмично посасывая.

Тяжело сглотнув, Эйтин почувствовала, как дыхание сделалось поверхностным, неровным. Она вытащила палец и поднесла к своим губам.

Его лоб сморщился, явно от боли.

– Моя голова…

Ее рука дрожала, когда она потянулась к кубку, оставленному Уной.

– Вот. Выпей. Это облегчит боль.

Он вскинул свои черные брови почти с вызовом.

– Что это за зелье, которым ты потчуешь меня?

– Медовый эль.

– Эль? – Он сел на корточки, и его светлые глаза переместились на резной кубок, потом вновь на нее. Наконец он поднес рот к кубку и стал пить. Выпив половину, остановился.

– Пей. Тебе лучше выпить все, – сказала она.

Уголок его рта приподнялся в полуулыбке.

– Никаких полумер?

– Полумерами делу не поможешь.

– Мне не хотелось бы разочаровывать мою леди, оставив дело сделанным наполовину. – С едва заметным кивком он допил остатки эликсира Уны. Когда она поставила пустой кубок на столик, он в замешательстве окинул взглядом комнату:

– Как? Я не понимаю.

Эйтин остановила вопросы, приложив пальцы к его губам. С сияющими колдовскими глазами он поцеловал их, отчего трепет пробежал по позвоночнику.

– Не спрашивай ни о чем, прекрасный рыцарь, – посоветовала она. – Просто прими.

– Но…

– Никаких вопросов этой ночью… только волшебство Белтейна.

– Либо я пьян… либо сошел с ума, – последовал хриплый шепот, словно он говорил это скорее себе, чем ей. – А может, и то и другое.

Бледный лунный свет освещал интригующие черты воина. Причины, по которым она отправила братьев похитить мужчину, были настолько смешанными, что у Эйтин начиналось головокружение от одной лишь мысли о них и возможных последствиях. Тем не менее, глядя в это лицо, погруженное в полутени, она знала, что боги благословили ее его приходом.

– Разве это имеет значение? – Она положила дрожащие руки на мускулистые плечи, упиваясь их контурами, и какое-то глубокое томление по этому мужчине поднялось внутри ее.

Он криво улыбнулся:

– Разрази меня гром, если я знаю… если хочу знать.

Наклонившись вперед, он завладел ее губами, двигаясь с нежностью крыльев бабочки. Нажим был слишком легким. Обвив его шею руками, Эйтин выгнулась навстречу ему, стараясь поймать его вкус. Дрожа от желания.

Частично это страстное желание было вызвано зельем. И все же она была достаточно мудра, чтобы почувствовать, что основная причина – сам незнакомец. Словно созданный из ее самых сокровенных желаний, он ей нравился. О. как он ей нравился!

Внутри ее тела словно закручивалась тугая пружина, вызывая жар, жажду. Когда она сдалась перед его неотразимой магией, закружились яркие образы в сознании. Она увидела себя носящей его дитя, свое тело, располневшее от растущего внутри нее семени. Да, дело было вовсе не в напитке, а в незнакомце, ибо его чары гораздо сильнее любого волшебного зелья.

Пробудилась потребность любовного слияния, и обжигающее пламя, подгоняя, прокатилось по телу. Не имея опыта, Эйтин едва не запаниковала, желая всего сразу и не зная, с чего начать.

Погладив ладонью его кожу, она выдохнула:

– Покажи мне.

Он притянул ее к своей груди, давая почувствовать сильный, ритмичный стук сердца. Поцеловав волосы, прошептал с обнаженным отчаянием:

– Ты не сон… ты из плоти и крови. Скажи мне, что ты настоящая… о, прошу тебя… будь настоящей.

– Да, я настоящая.

Его ладони обхватили ее шею, большие пальцы легко поглаживали скулы.

– Тогда позволь мне боготворить тебя… как я очень давно мечтал сделать… я делал это сотни раз в своих самых сокровенных мечтах.

Он проложил дорожку поцелуев вдоль шеи, гладя ладонями плечи, затем спустившись ниже по обнаженным рукам. Потянувшись вниз, он нашел край рубашки. Медленно, мучительно медленно потянул ткань кверху, и мягкий, полупрозрачный материал заскользил по чувствительной плоти к бедрам, затем к талии, по груди, дразня заострившиеся соски до состояния невыразимой муки. Наконец он стащил рубашку через голову и отбросил в сторону, оставив Эйтин обнаженной.

Девичья скромность вспыхнула в ее сознании, побуждая прикрыть полные груди руками, спрятаться от его пожирающих глаз. Но любовный напиток Уны пылал в крови, все тело пульсировало от желаний и ощущений, о которых Эйтин никогда и не мечтала. Она хотела, чтобы эти светлые глаза смотрели на ее грудь, хотела, чтобы он взирал на нее с неприкрытым желанием. Не зная, как вести себя, она дрожала, боясь, что ему не понравится то, что он видит перед собой.

Почти не дыша, он просто смотрел на нее.

Страх охватил Эйтин. Она скрестила руки на груди и позволила волосам упасть на лицо, скрывая ее стыд, ее печаль от того, что она не нравится ему, не приводит его в такой же восторг, в какой он приводит ее. На сердце легла тяжесть, поднялась вверх по горлу и обратилась прозрачной слезинкой, заблестевшей в уголке глаза. Боже милостивый, она даже не может винить свои проклятые веснушки при этом тусклом свете!

Он приподнял ее лицо за подбородок, заставив встретиться взглядом. Палец поймал слезинку, стекавшую по щеке.

– Ты плачешь. Почему?

Она чуть заметно пожала плечами.

Он обхватил ее запястья, мягко разведя руки в стороны, убирая их с груди. Несколько мгновений он не шевелился. По выражению его лица она не могла понять, считает ли он ее недостаточно привлекательной.

Наконец он пробормотал:

– Прекрасная. О, какая прекрасная.

Ее грудь напряглась, став тяжелее, полнее. Положив руки на плечи, он осторожно провел ладонями вверх по стройной шее. Прикосновения его больших пальцев были такими легкими, такими нежными. Эйтин резко, судорожно вдохнула, обнаружив, что ей трудно дышать. Он улыбнулся, затем наклонился к ней и завладел губами.

Его губы были твердыми, теплыми и сухими, не мясистыми и влажными, как у Филана в его грубых попытках сорвать поцелуй. Ей хотелось закрыть глаза и наслаждаться пожаром, который незнакомец зажигал в ее теле, упиваться сладостью сидра и эля на его губах. Хотелось любоваться воином, видеть реакцию в его колдовских глазах. Причина, по которой он был здесь, с ней, давно оставила ее мысли. Она лишь хотела прикасаться к нему, ласкать его.

Его руки были прекрасны, твердые как гранит, явно ставшие такими в результате многих лет владения мечом и копьем, и в то же время не выглядели огромными и неуклюжими, как у Эйнара. Была в теле незнакомца какая-то гибкость, элегантность воина, которая ставила его над всеми мужчинами.

Прервав поцелуй, он глотнул воздуха, и его глаза отыскали ее глаза, словно он разговаривал с ее душой с помощью ясновидения. Его бледный взгляд говорил об обожании, любви, затаенном желании – эмоции, которые изумили Эйтин.

Подвижные губы вновь накрыли ее рот. Он целовал ее, обучая искусству наслаждения. Ее самообладание рассыпалось на мелкие осколки, а поцелуй все длился и длился. Эйтин почувствовала, как низкий стон эхом отозвался в ней, но не была уверена, исходил этот звук от нее или от него, впрочем, ей было все равно, поскольку он продолжал целовать ее.

Его тело исходило жаром, опаляя ее, выжигая клеймо, когда поцелуй углубился, сделался более требовательным. Язык прижался к сомкнутым губам. Он не принуждал ее открыться, хотя когда она вздохнула, ищущий язык ухватился за эту возможность, вонзившись внутрь, чтобы погладить ее язык, покружить вокруг него. Ощущение было странным, но она быстро научилась ритму, игре.

Эйтин вспомнила, как однажды Динсмор зажал ее в угол, когда она вышла из уборной, и попытался навязать поцелуй. Его язык был противным и мокрым, и у нее возникло ощущение, будто ей в рот засовывают кусок телячьей печени. Никакого сравнения. Этот незнакомец показывал ей, какими восхитительными, какими разными могут быть поцелуи.

Оставив ее задыхающейся, он прошелся губами вдоль скулы, затем спустился вниз по шее, задержавшись, чтобы омыть языком то местечко, где лихорадочно бился пульс. Сердце заколотилось о ребра, но Эйтин слышала и то, как гулко стучит его сердце в груди, и поняла, что сила этого волшебства между ними передается и ему.

Эйтин оставалась недвижима, встревоженная этим таинственным, магическим воздействием, которое он так легко оказывал на нее. И все равно что-то притягивало ее к нему, влекло инстинктами, старыми, как сам мир.

Соскользнув вниз по кровати, он притянул Эйтин под себя, и крепкий вес стальных мускулов воина вжал ее в постель. Тело приспособилось к его очертаниям, и ее округлая мягкость идеально слилась с его твердостью. Он был тяжелым, и все же Эйтин нашла, что наслаждается этим ощущением.

Его тело сдвинулось ниже, и в возрастающем желании губы с упоением сомкнулись на ее груди. Вначале язык скользнул вокруг твердой вершины соска, игриво полизывая его. Затем, втянув глубже, незнакомец стал посасывать его в ритме который эхом отозвался во всем теле. Ладонями стиснув его руки, она изогнулась ему навстречу, желая, жаждая всего этого.

На мгновение выпав из времени, он остановился, чтобы посмотреть на нее.

– Что-то не так? – спросила она, внезапно испугавшись, что он не возьмет ее.

Он отвел волосы с ее лица.

– Я хочу навсегда сохранить в памяти твой образ. Когда я постарею и поседею, то буду вызывать это воспоминание, возрождать это волшебство. Вспоминать тебя, такую прекрасную, с этими золотыми волосами, поцелованными огнем. Вспоминать, как я мечтал об этом столько долгих холодных лет.

Его пальцы подготавливали ее к своему вторжению. Он застонал, когда скользнул в нее пальцем, потом двумя. Ее бедра дернулись в ответ, когда он растянул ее тело.

– Ты такая тугая. Я не хочу причинить тебе боль. – Затем он стал медленно вводить и выводить пальцы, открывая, растягивая ее.

– Пожалуйста… – Она, казалось, не в силах была вымолвить больше ни слова.

Взяв руки Эйтин, он сплел ее пальцы со своими и прижал их к кровати у нее над головой, приноравливаясь к ее телу.

– Ты можешь почувствовать боль, когда я войду. Я бы предпочел, чтобы такой особенный момент не был омрачен болью. Но не бойся: наслаждение по другую сторону. Целуй меня, люби меня, владей мной, – прошептал он, напрягая мышцы бедер, а затем скользнул в нее. Он приостановился, когда наткнулся на преграду. Эйтин почувствовала, как, немного приподнявшись, он готовится, собираясь с силами, чтобы прорваться сквозь ее девственность.

– Подожди… – вскрикнула Эйтин.

– Подождать? – последовал сдавленный ответ.

– Да… ты должен высказать свое самое сокровенное желание.

Он повторял за ней, словно она говорила на непонятном языке:

– Желание?

– Да, о том, чего твоя душа желает больше всего.

Она поцеловала его в шею, молча прося богов, чтобы от их огненной страсти родился ребенок. Ребенок, который, согласно ее планам, должен защитить Лайонглен и Койнлер-Вуд… теперь она хочет этого ребенка.

Хочет его ребенка.

– Посмотри на меня, – хрипло приказал он. – Ты – мое желание. Я хочу видеть твои глаза, когда овладею тобой. Когда сделаю тебя своей.

Эйтин захлопала ресницами, уставившись в его скрытое полутенью лицо, пораженная убежденностью в его словах. В этом утверждении она услышала «навсегда». Ее сердце сжалось от осознания, что такое невозможно, как бы душа ни желала, ни стремилась к этому.

Она изумлялась тому, как горячая пульсирующая плоть толкалась, тыкалась в ее барьер. Величина была пугающей, но Эйтин вспомнила указания Уны дышать глубоко и медленно, расслабиться, пока тело не приноровится, чтобы принять в себя его плоть. Несомненно, это слияние было огненным волшебством. Сбитая с толку его колебанием, она почувствовала, как он отступил, но затем вошел резко и глубоко. Крик сорвался с ее губ, но он поймал его, целуя до тех пор, пока боль не отступила. Лежа неподвижно, Эйтин упивалась тем, как глубоко находится он теперь внутри ее, как соединены их тела.

Слегка приподнявшись, он вновь задвигался в ней, войдя еще глубже, заставив ее застонать от наслаждения и желания, а не от боли.

– Мое желание – быть с тобой, в тебе, владеть тобой, обладать тобой… всегда.

Ее прекрасный незнакомец установил ритм погружений, от которого она льнула к нему, вонзаясь ногтями ему в плечи Но потом и этого стало недостаточно. Она подхватила ритм, выгибаясь навстречу его яростным толчкам. Темп ускорялся, такой же дикий и неистовый, как летняя гроза.

Ее тело взорвалось снопом раскаленно-белых искр, едва не ослепив, когда незнакомец вовлек ее в огненный водоворот. Его тело напряглось, он задрожал, мука и наслаждение отразились на его таком прекрасном лице. Эйтин тесно прижималась к нему, пока обжигающий жар его семени вливался в ее тело.

Великолепие их слияния вызвало слезы у нее на глазах, и застенчиво и смиренно спрятала она лицо у него на груди. К ее удивлению, он еще не закончил. С самодовольной улыбкой он внезапно перевернул ее на живот. Эйтин была озадачена его намерением, но он начал прокладывать дорожку поцелуев вдоль позвоночника. Наклонился вперед, протянув руку к мази, и сильными, длинными поглаживаниями стал массировать ей спину, бедра, ноги. Чистейшее наслаждение. Большие пальцы пробежали по внутренней стороне бедер, затем, сводя с ума, очертили круги на мягкой плоти. Его ласки были одновременно расслабляющими и провоцирующими.

Перекатившись на спину, он потянул Эйтин за собой, усадив верхом. Потребовалось несколько мгновений, чтобы до нее дошло, чего он хочет от нее, а когда она поняла, то ухватилась за возможность быть хозяйкой положения. Во всяком случае, так она думала.

Его чувственный рот изогнулся в дьявольской усмешке, когда он одним мощным толчком вошел в нее. От полноты и напряженности этого движения Эйтин почувствовала, как рассыпается на мелкие осколки. Всполохи красок, вспышки звезд затопили ее сознание, переполняя до такой степени, что она едва не соскользнула в бархатное забвение.

– Сжалься, – выдохнула она.

– Ни за что. – Белые зубы сверкнули в лукавой усмешке, он приподнялся и обхватил ее руками, вонзаясь снова и снова. Каждый взрыв перерастал в другой, еще более ослепительный, и его сильное тело рывками заполняло ее, вонзаясь жестче, глубже, яростнее, и ей не оставалось ничего другого, кроме как подчиниться колдовскому призыву.

Не сдерживаясь, она отдавала все. Все, что он требовал, и даже больше того. Не только физическое освобождение… но и свое сердце. Не было никакого спасения от него, от пылких слов любви, которые он нашептывал ей, пуская в ход все свои чары.

Она, возможно, и сделала его своим пленником, но в ответ этот таинственный рыцарь пленил ее душу и сердце.

Тело Эйтин эхом отзывалось на горячую вибрацию их слияния. Все еще пульсируя, пылая от обоюдной страсти, она жаждала большего. Склонившись к сильной шее, она прильнула к нему, желая продлить эти ощущения. Это казалось таким правильным – чувствовать себя частью незнакомца.

Ни в одном из поучений Уны не было и намека на ту таинственную связь, которая зарождается между мужчиной и женщиной, на то, как быстро она станет тосковать по большему. Как это привяжет ее к нему. Теперь она понимала, почему женщины так охотно уступают ту небольшую власть, которую имеют над собственной жизнью, вверяя свою судьбу мужчинам.

Этот дар бесценный. Память о незнакомце она будет хранить как сокровище. Восторг охватывал ее при мысли, что будет еще шесть ночей, таких как эта.

Еще шесть.

Ее сердце сжалось. Всего лишь шесть. А потом он уйдет, вернется в свою жизнь. Жизнь, в которой нет места ни ей, ни ребенку, которого они создадут. Когда он уйдет, то унесет с собой частичку ее сердца. Ее души.

Как же она сможет отпустить его?

Существует ли в ее безумном замысле вероятность того, что он захочет остаться с ней? Глупые желания. И все же сердце безмолвно кричало: «Пусть будет так».

Вся Шотландия знала, как Марджори, графиня Каррик, сделала своим пленником Роберта Брюса, лорда Аннандейла. Аннандейл приехал, дабы засвидетельствовать свое почтение и сообщить леди об обстоятельствах смерти ее мужа на Святой Земле. Когда визит подошел к концу, Брюс был неожиданно окружен стражей графини. Они препроводили его обратно в замок, где она держала лорда в плену до тех пор, пока они не поженились. От этого союза родилось достаточно детей, чтобы предположить, что брак оказался счастливым.

Осмелится ли она сделать то же самое? Достанет ли ей смелости и дерзости, чтобы удержать его дольше времени, отведенного Уной для зачатия? Эта ночь стала следствием горячего желания самой управлять своей жизнью, обезопасить себя от мужчин, вознамерившихся использовать ее для своей материальной выгоды. Но сможет ли этот незнакомец остаться? Станет ли ее рыцарем и защитником? Разум говорил, что такое невозможно, но семена надежды уже проросли в сердце.

Он погладил ее волосы и, перекатившись на бок, привлек к себе и крепко обнял.

– Как давно… я люблю тебя. Я уже начал думать, что тебя не существует.

– Я существую.

Он говорил ей в волосы низким, тихим голосом:

– Ты мне снилась. Не каждую ночь. Закрывая глаза, я просил этот сон явиться снова. Даже когда не спал, я чувствовал тебя, желал тебя, жаждал быть рядом с тобой. Так долго, что я чуть не отказался от надежды найти тебя. А потом я увидел тебя, увидел, что ты живая, настоящая. Только я едва не умер, узнав, что ты никогда не будешь моей.

Эйтин не могла говорить, настолько была тронута его прочувствованными словами. Побочный эффект зелья, которое он выпил, заключается в том, что под влиянием напитка человек может говорить только искренне. Слова, которые он говорил, шли от самого сердца, где живет вся правда.

– Ты видел меня в снах? – Она затаила дыхание, надежда забурлила в ней. Возможно ли это? О, пожалуйста, пусть это будет правдой!

Он склонился над ней, чтобы удержать, убедиться, что она не ускользнет от него. Касаясь щекой ее скулы, он по-кошачьи тыкался носом в лицо Эйтин.

– С тех пор как стал рыцарем. Перед посвящением я провел ночь в раздумьях. Борясь с усталостью, я до поздней ночи молился Богу, чтобы наставлял меня на моем пути, помог стать истинным рыцарем, показал мою судьбу. В темноте мне явилось лицо, неясное, словно сотканное из тумана. Черты были почти неразличимы, и я так испугался, что едва не потерял нить видения. Но я видел глаза. Твои глаза. Тогда я понятия не имел, что означает твое появление. Позже ты явилась снова – когда я был ранен в битве, ты посетила меня. На этот раз мое видение было отчетливее. Я увидел твои золотистые волосы, мерцающие огненными искрами. Я думал, что могу умереть, а ты гладила мой лоб и говорила, что я не должен сдаваться. Я любил тебя, я всюду искал тебя. Ни один мужчина не может любить женщину так, как я люблю тебя.

Он поцеловал ее. Но это был не нежный поцелуй обожания, а поцелуй, полный страсти, порожденный огнем их слияния. Коленом он раздвинул ее бедра так, чтобы скользнуть на нее и в нее. Переплетя пальцы, поднял ее руки над головой. Она выгибалась навстречу ему, приспосабливая свое тело к его ритму, с готовностью встречая его толчки.

Совершенство их единения, осознание того, что их слияние освящено любовью, тронуло Эйтин настолько глубоко, что она не могла дышать. Он видел ее в снах! О, как это невероятно! Этот мужчина предназначен ей самой судьбой и богами.

Яростный натиск его тела привел обоих к ослепительному освобождению. То, что они достигли наслаждения одновременно, лишь усилило ощущение их принадлежности друг другу. О, эта ночь и в самом деле была полна чудес, больше, чем Эйтин могла пожелать.

Он осыпал дождем нежных поцелуев ее лицо, шепча между судорожными вдохами:

– Я люблю тебя… люблю… люблю…

С каждым признанием ее сердце билось все сильнее, все беспорядочнее от сознания того, что она тоже любит этого незнакомца. Они предназначены друг другу судьбой; вместе они смогут построить великое будущее.

– На веки вечные. Я всегда буду любить тебя… Тамлин. – Произнеся последнее слово, он погрузился в изнуренный сон.

Эйтин не могла вдохнуть, настолько сильной оказалась боль. Эйтин лежала оцепенев, и слезы катились по щекам. Как она могла забыть, что видела лицо Тамлин в его мыслях?

Опустошение прокатилось по телу, настолько сильное и болезненное, что Эйтин испугалась, как бы оно не раздавило ее. Ее прекрасный незнакомец любит кузину Тамлин! Он думает, что она – Тамлин!

Эйтин оттолкнула его от себя, свернувшись калачиком и глотая безмолвные слезы.

Слезы муки, оттого что его сердце навеки принадлежит другой.