В огне страсти

Глава 10

Возможность извиниться представилась Софи уже на следующий день. Все утро ушло на операции средней тяжести, или, как их называла Софи, операции, которые делаются «на одном дыхании». Они слишком тяжелы для того, чтобы их могли проводить хирурги из отделения по несчастным случаям, и в самый раз для хирурга такой квалификации, как Ян. Софи спустилась в столовую на обед, а когда возвращалась обратно, нашла его в кабинете.

— К нам поступил больной с многочисленными внутренними повреждениями, — сказал он. — Ему сейчас делают переливание крови. У бедняги разрыв почки и, я полагаю, поврежден кишечник — все-таки с крыши упал.

Софи понимающе кивнула.

— Справимся? — спокойно спросила она.

— Hemel, нет, конечно! — удивленный ее вопросом, воскликнул Ян. — Должен подойти профессор и осмотреть его, — он-то, конечно, справится. Мы ждем его с минуты на минуту. Ну, я, пожалуй, спущусь. Я позвоню, как только выясню что-нибудь поподробнее. А ты как — успеешь подготовиться? — с тревогой в голосе спросил он.

— Не беспокойся, все будет в порядке, — серьезно заверила его Софи.

Проследив, как Ян, важничая, прошел через вращающиеся двери, она неторопливо отправилась на инструктаж к сестрам перед предстоящей операцией. Она сделала все необходимые распоряжения и внимательно проконтролировала их выполнение. Только после этого позволила себе выйти из операционной.

Софи уже возвращалась обратно в кабинет, а о пациенте еще не было ни слуху ни духу. Никто так и не позвонил. Пока никого нет, она может засесть за словарь и выучить еще несколько голландских слов. Софи открыла дверь и вошла. Макс уже был там. Он сидел за столом и быстро что-то записывал в историю болезни. Софи повернула было обратно к двери, чтобы уйти. Заметив это, Макс оторвался на секунду от писанины.

— Не уходите, сестра.

Она присела на табурет и посмотрела на его склоненную над бумагами голову. Дай Бог, думала она, хватило бы сил выдержать все это.

— Почему вы так смотрите, Софи? — спросил он, не поднимая головы.

— Я… не… — Она хотела сказать, что вовсе не смотрит на него, но потом решила, что глупо врать по таким пустякам, и промолчала.

Она так ничего и не сказала, пока он писал. Наконец он положил ручку и откинулся на спинку стула, пристально глядя на Софи. Глаза его были ясными и блестящими, они никак не гармонировали с его лицом — усталым и помятым. Хотя Софи больше не хотелось просить у него прощения, что-то все равно подтолкнуло ее сделать это.

— На днях я была груба с вами, сэр. Простите меня, я не имела права так говорить с вами. Я…

Он поспешно ее прервал.

— Дорогая моя, ты имеешь право говорить все, что тебе вздумается, хотя, надо признать, у тебя семь пятниц на неделе — от тебя то холодом веет, то жаром пышет…

Софи ничего не сказала на это, потому что знала: так оно и есть, вспомнив, как за день до того, когда она сказала ему о своей ненависти, сделала ему комплимент, назвав хорошим и добрым человеком.

В тиши комнаты опять раздался голос Макса:

— Я полагаю, у вас есть определенные причины для столь резкой смены взглядов. — Он взял со стола ручку и продолжил: — Операцию начнем через пятнадцать минут, сестра. А пока будьте добры, свяжите меня с домом.

Она набрала номер его телефона и, услышав голос его дворецкого: «Годен слушает вас, сэр», передала ему трубку.

— Попросите его, пожалуйста, позвать к телефону Тинеке Ван-дер-Вийд. И узнайте, нашли ли они для пациента еще хоть литр крови его группы.

Выполнив просьбу, Софи опять передала ему трубку.

— Тинеке Ван-дер-Вийд ждет, доктор, еще один литр крови для пострадавшего уже в холодильнике.

— Хорошо. Не уходите, Софи, я буду говорить по-голландски.

Софи молча слушала, как нежно он разговаривает о чем-то с Тинеке.

Операция прошла на редкость удачно для такого случая — пациент оказался молодым, сильным мужчиной, а Макс, накануне не оперировавший, вероятно, так хорошо отдохнул, что теперь работа спорилась у него в руках. Когда операция закончилась и Софи предложила сделать перерыв и выпить чаю, она была не на шутку удивлена, услышав резкий, раздраженный голос Макса:

— Ты говоришь о чае, девочка? И это тогда, когда Тинеке ждет меня внизу? У меня нет времени распивать чаи!

Спокойное до этого лицо Софи исказилось от обиды и возмущения.

— Не смейте называть меня девочкой, — ответила она дрожащим от гнева голосом.

Он подошел уже почти к самой двери, но, услышав это, остановился и обернулся — на его лице появилась насмешливая улыбка.

— Не нравится? Я что-то не припомню, чтобы вы позволяли когда-нибудь называть себя иначе. Может быть, вы предпочитаете называться любимой?

На следующее утро, когда Софи отправилась с дядюшкой Джайлзом и тетей Верой бродить по Утрехту, ей было совсем нелегко найти оправдание своему изнуренному, мрачному виду.

Дядя Джайлз окинул племянницу добродушным критическим оком и откровенно сказал:

— Дорогая моя, ты никогда не была красавицей, пожалуй, только когда улыбалась, но сегодня ты выглядишь просто отвратительно. Я хочу серьезно поговорить об этом с Максом — он явно загнал тебя работой.

Софи, которая вовсе не обольщалась по поводу своей внешности, теперь была расстроена словами дяди. Она взяла его под руку и, как бы не принимая всерьез его замечания, сказала:

— Чепуха, дядя, Макс — очень внимательный человек. Просто я не спала сегодня — дело в том, что меня очень взволновал ваш неожиданный приезд.

Это объяснение вполне устроило тетю Веру, а после некоторого замешательства и дядю Джайлза. В Утрехте они уже бывали и раньше, а теперь хотели возобновить знакомство с его достопримечательностями. Всем почему-то вдруг захотелось посетить музей ван Варена. Музей находился в красивейшем здании в патрицианском стиле и располагал богатой коллекцией серебряных изделий и живописи. В музее Софи отстала от дяди с тетей, чтобы полюбоваться понравившимся экспонатом. Ее совсем не интересовали все эти натюрморты, которые так широко были здесь представлены. Да, небольшие портреты Лили, изображавшие безмятежно улыбающихся людей прошлых столетий, одетых в кружева, сатин и жемчуг, были ей гораздо ближе и понятнее, чем вся эта дичь, окруженная яблоками, апельсинами и бутылками вина, пусть даже мастерски выписанная и скомпонованная. Интересно, думала Софи, были ли и они несчастны? Возможно, и были, но разве заметно это по их лицам?

— Красиво, правда? — услышала она позади себя голос Макса. Он огляделся кругом, — кроме них, в зале больше никого не было, за исключением служителя музея, который стоял в арочном проеме и смотрел куда-то в сторону. — Похоже, подошло и мое время просить у вас прощения, — мягко начал он. — Я был в скверном настроении вчера и позволил себе излить на вас злость. Простите меня, Софи. — Не дождавшись ее ответа, он наклонился немного вперед и стал внимательно вглядываться в висящий перед ним портрет. — Она восхитительна, правда? Мне очень нравятся ее мышиные волосы, а вам?

Приведя свое дыхание в норму, Софи, не оборачиваясь на него, лаконично ответила:

— Да.

— Я прощен?

Софи опять не смогла устоять перед его обаянием и, ответив: «Да», подошла к другой картине. Макс, смеясь, продолжал:

— Моя милая… Софи, не убегай же от меня — я еще не покончил со всеми извинениями.

Она отвела глаза с картины и тут же увидела перед собой его лицо. Она покраснела, но самообладания не потеряла.

— Это непростительно, что я испортил тогда вам с Гарри вечер. Прошу, извините меня и за это, хотя, если бы ситуация снова повторилась, я поступил бы точно так же.

Глаза Софи в бахроме длинных ресниц широко раскрылись от изумления.

— Поступили бы точно так же?.. — Она замолчала, почувствовав, что голос ее начинает дрожать.

Налюбовавшись вдоволь Софи, Макс наконец сказал:

— Нам никогда не хватает времени, чтобы как следует поговорить, не так ли? Но это не продлится долго.

Подумав, что он намекает на ее приближающийся отъезд, она сухо сказала:

— Я уезжаю через неделю.

Он снова засмеялся:

— Я имел в виду совсем не это, хотя в этой связи я вспомнил кое о чем. Короче говоря, сестре Смид нужна еще одна неделя. Так вы останетесь? Я очень прошу вас, Софи.

Софи собралась ответить отказом, но почему-то сказала: «Хорошо». Она произнесла это таким кротким, смиренным голосом, что сама не узнала его. В знак примирения он пожал ей руку, и она счастливо улыбнулась. На какое-то мгновение Софи затмила своей красотой роковых женщин, портреты которых висели на стене, но то, что Макс сказал потом, свело вдруг на нет все произнесенное им ранее. Она была уничтожена.

— А теперь я должен идти: Тинеке ждет меня в машине. — Он улыбнулся, а Софи почувствовала, что от невыносимой муки сердце стало выплясывать на ее ребрах чечетку.

— Да, конечно, — сказала она тихим голосом. — До свидания. — Софи не обернулась, чтобы проследить за тем, как он будет уходить, — смотрела на картины. Постояв у стены после его ухода еще немного, Софи пошла разыскивать тетю и дядю.

Эта неделя пролетела для Софи очень быстро. Она провела ее в довольно напряженной работе и каждодневных экскурсиях по городу с тетей и дядей. Каждый день в больнице она виделась с Максом, который вел себя с ней по-дружески, хотя иногда Софи разбирало сомнение, а не смеется ли он над ней, — слишком уж не нравился ей в последнее время его юмор. Сначала она решила, что он просто устал, но потом передумала — нет, скорее всего, он чем-то обеспокоен. Его отношения с доктором ван Стином стали какими-то напряженными и натянутыми, и Софи гадала, не одна ли тревога гложет их. Однажды, правда, когда они с Максом остались вдвоем в кабинете анестезии, она осмелилась спросить о причине его беспокойства и была поражена тем, что услышала. Когда она задала ему этот вопрос, он пристально посмотрел на нее и медленно ответил:

— Я ждал счастья десять лет, и теперь, похоже, оно очень близко. А эти последние несколько дней… они были самыми трудными в моей жизни. — Его приятное, с легкими морщинками лицо расплылось в улыбке. — Вот и все.

Пока он говорил, Софи нервно теребила ключ, вставленный в один из цилиндров, потом стала легкомысленно поворачивать его из стороны в сторону. Увидев это, Макс поспешил пресечь такое беспечное обращение с дорогим оборудованием — он наклонился вперед, взял у нее ключи и тщательно закрыл цилиндр.

— Не подумайте только, что я сую нос не в свои дела, — сказала она наконец.

— Ну что вы, Софи. Хотя не такая совестливая, как вы, женщина уже давно бы сплетничала об этом по всем углам. Вы, должно быть, слышали разговоры, да?

— Да, — ответила Софи, не совсем понимая, что именно он имеет в виду. Ей хотелось побольше расспросить его об этом, но она не посмела.

В субботу за чаем Софи уже знала, что опоздает на вечер. Час назад она отпустила с дежурства сестру Виске с воспаленным горлом, с температурой под 38* и головной болью. Та готова была расплакаться от досады, что ее недомогание может сорвать Софи бал. Софи стряхнула градусник и, пытаясь успокоить сестру, сказала:

— Да плевать! Как будто это последний танцевальный вечер в моей жизни. Ничего такого не случится, если я немного опоздаю, как ты считаешь? В восемь часов придут сестры с ночного дежурства, тогда-то я и уйду. — Она весело улыбнулась. Ей очень не хотелось расстраивать по пустякам такую милую, добрую девушку, какой была сестра Виске.

Когда Софи вышла из операционной, было уже гораздо больше восьми. После пяти часов на долю Софи выпали еще две операции: ликвидация осложнений после удаления аппендикса и грыжи. Когда закончилась вторая операция, доктору ван Йонгу захотелось выпить кофе и поболтать. Он был так расположен к Софи, что она не посмела отказать ему.

Годен, терпеливо ожидавший ее в вестибюле больницы, проявил по отношению к ней сдержанность и сочувствие. Он уверил Софи в том, что Макс готов дожидаться ее прихода столько, сколько потребуется. Однако у Софи на сборы не было много времени, и уже через сорок минут она снова спустилась в вестибюль. Приняв ванну, переодевшись и собрав волосы в аккуратный пучок. Внизу она еще раз посмотрела на себя в зеркало: конечно, можно было бы и подольше повозиться с лицом, думала она. В конце концов Софи успокоила себя тем, что на вечере будет столько народу, что на нее никто и внимания не обратит. Не она будет там царицей бала. Софи усмехнулась: зачем же ей тратить тогда столько времени на приготовления? Взяв маленькую «вечернюю» сумочку и надев твидовое пальто, она заспешила за Годеном к машине.

Когда они подъехали к особняку Макса, Софи показалось, что в нем не было ни одного окна, в котором не горел бы свет. Такое впечатление, что музыка доносилась отовсюду… Софи хотелось подольше осмотреться, но Годен торопил ее. Введя Софи в дом, он перепоручил ее улыбающейся горничной, которая провела ее в спальню, где она еще никогда не была. Сняв пальто, Софи аккуратно положила его на шезлонг, уже заваленный горой различных мехов. Софи еще раз обвела губы помадой и припудрила свой маленький носик. Только после этого спустилась вниз, где снова возникший из небытия Годен распахнул перед ней огромные, инкрустированные деревянные двери, ведущие в гостиную. Там было полно танцующих, они парами скользили по отполированному блестящему полу. Где-то в углу, у камина, расположился маленький оркестрик, негромкая игра которого приятно оживляла обстановку. Уступы в стене представляли собой настоящие оазисы: там в напольных вазах пышно цвели всевозможные растения и цветы. К одному из оазисов и направилась Софи. Из гостей она пока никого не узнавала. Вдруг ей показалось, что на другом конце зала, у дверей, мелькнули фигуры ее тетушки и дядюшки, а с ними Макс и, вне всякого сомнения, Тинеке. Софи постеснялась пойти за ними и вместо этого спокойно опустилась на удобную софу, которая стояла в укромном местечке, и принялась поджидать их прибытия. Минут через десять она увидела красивую, начинающую седеть голову Макса, возвышающуюся над танцующими, — он направлялся прямо к ней. Подойдя, сказал довольно резко:

— Софи! Годен только что нашел меня. Я звонил в больницу, и мне сказали, что ты опоздаешь. Ты давно пребываешь здесь в одиночестве?

Софи подумала, что он обижен, и поспешила успокоить его:

— Только десять минут. Когда я вошла, вы отправились куда-то из гостиной, тогда я решила подождать вас здесь.

Макс опустился на кушетку рядом с ней. Увидев, что он улыбается, она вздохнула с облегчением.

— Какого черта вы не подошли к нам?

Софи смутилась:

— Я… я не совсем…

Он кивнул, как будто понял, что она ничего не скажет.

— Вы слишком робкая, да?

— Да, — нерешительно согласилась Софи.

Макс снова улыбнулся, и у Софи от этого дух захватило. Он пристально смотрел на нее, не давая ей отвернуться от него и будто лишая ее воли и голоса.

— Застенчивость идет вам, — ласково сказал он. — И все, что вы говорите и делаете, не перестает оставаться для меня загадкой.

Пока гостиная превратилась в сплошной танцующий вихрь, Софи тихо сидела в своем уголке. Люстра уподобилась сияющему солнцу, а лампочки — тысяче звезд. В душе у Софи царила полная неразбериха и какие только мысли не крутились сейчас в ее голове! Вдруг она опять услышала голос Макса:

— Пойдемте ужинать, вы, должно быть, сильно проголодались. — Эта фраза моментально опустила ее обратно на землю. Она посмотрела в его горящие глаза, послушно поднялась и сказала:

— Да-да, спасибо.

Вскоре Софи уже сидела в столовой за одним из многочисленных столиков и непринужденно болтала с тетей, дядей, Тинеке, Карелом, Аделаидой и Конрадом, в то время как Макс пошел распорядиться насчет еды. Ее ужин состоял из Bouchees Bohemienne[1], Terrine d'Anquille[2], Oeuf Nantua[3], мороженого «Мирабель» и petits fours[4], который Макс заботливо принес для нее.

Все это она запивала шампанским. На какое-то время ей показалось, что она заключена в ракушку счастья, закрытую для всех проблем и переживаний.

Софи зачерпнула ложечкой последний кусочек мороженого. Макс был тут как тут:

— Принести вам еще? Мне кажется, вам стоит подумать о клубничном мороженом.

— Нет, спасибо, — сказала она, вспомнив при этом о сандвичах и крепком чае, который они пили после пожара в маленьком кафе. Как будто прочитав ее мысли, Макс сказал:

— По крайней мере, вы не заснули на полпути. Она засмеялась, а дядя Джайлз вдруг сказал:

— Так-то лучше, Софи. С тех пор как мы с тетей приехали сюда, я еще ни разу не слышал, чтобы ты так смеялась.

Он встал из-за стола.

— А теперь иди и покажи мне, как танцуют эти ваши современные танцы.

— Нет-нет, только не джаз, — сказал Макс, — закажите лучше то, что вам по сердцу.

— Тогда пускай музыканты играют вальс, последний вальс. Я буду танцевать его с женой. Но думаю, в их репертуаре давно уже нет столь старомодных вещей.

— Почему же нет? Мы сейчас все устроим. А что, это неплохой предлог для тех мужчин, которые хотят потанцевать со своими любимыми.

Макс посмотрел на Софи, и она почувствовала, что предательский румянец в который раз заливает ее лицо. Чтобы больше не смущать девушку, он сказал, обращаясь к дяде:

— Пойдемте-ка, дядя Джайлз. Умираю как хочется танцевать.

Софи не испытывала недостатка в партнерах. Она неплохо двигалась, но еще лучше слушала. Поэтому довольно скоро, сама того не замечая, снискала себе в этом изысканном обществе скромную популярность — любители монологов так и липли к ней. Макс не приглашал ее танцевать. Он танцевал с кем угодно, только не с ней. Два раза или более того Софи видела, как он танцевал с Тинеке. Она разговаривала с Гарри и каким-то молодым человеком, чье имя была не в состоянии запомнить, когда к ней подошел Макс и сказал:

— А, вот вы где, София! А ну-ка, пошли со мной. — Он резко развернул ее к себе и раньше, чем она успела что-то сказать, потащил в круг танцующих. Когда они уже кружили в вальсе, Софи кратко сказала:

— А я собиралась пойти танцевать с Гарри, — и, не дав ему времени ничего ответить, прибавила: — Почему вы назвали меня Софией?

— Вы всегда были и останетесь для меня Софией. Это имя так же прекрасно, как и вы.

Она не осмелилась посмотреть на него. Конечно, он произнес какую-то нелепость: никто еще не говорил ей, что она прекрасна, а у нее и у самой хватало ума, чтобы понять, что для этого нет решительно никаких оснований. И тем не менее ей было очень приятно слышать такое от Макса.

— Софи, нам нужно поговорить, — сказал Макс мягко и повел ее через стеклянную дверь в оранжерею, которая шла по всему периметру дома.

В оранжерее буйно цвели растения и пахло весной. Чего здесь только не было: и бледно-желтые нарциссы, и гиацинты, и цикламены, и хризантемы — и во всем чувствовались здесь голландский стиль и голландская аккуратность. Софи хотелось побольше побыть в этом цветочном раю, но у Макса были другие намерения. Он провел ее через всю оранжерею до небольшой комнаты в самом удаленном уголке дома. Главной достопримечательностью этой комнатки была старомодная печка, вокруг которой стояли большие удобные стулья. Где-то в углу приткнулся массивный письменный стол с рабочим стулом с очень высокой спинкой. В комнате было множество полок, заваленных книгами, в то время как письменный стол оставался абсолютно пустым. Единственной роскошью можно было считать шикарный яркий ковер, покрывавший пол, и сервант, в котором поблескивала коллекция старинного серебра. Софи с любопытством огляделась.

— Здесь все такое значительное, — заключила она. — Это, должно быть, ваш рабочий кабинет?

Макс не ответил. Он взял ее за плечи и повернул к себе.

— София, — сказал он, — вы не бросите своего опекуна? — Его холодные голубые глаза — нет, уже не холодные — смотрели прямо в глаза Софи. — Вы забыли? Я — нет.

— Нет, я тоже не забыла, — будто очнулась она.

Едва она сказала это, как он привлек ее к себе и дважды поцеловал. Задыхаясь, она тихо проговорила:

— Макс, ах, Макс! — И опять замерла.

Дверь, возле которой они стояли, отворилась.

Макс неторопливо освободил Софи из своих объятий и обернулся. В дверях стояла Тинеке. Бледная как смерть, она пристально смотрела на них.

— Я должна была прийти, — сказала она нервным тоном, который тотчас перешел в рыдания. — Макс! — И она быстро заговорила по-голландски.

Макс молча выслушал Тинеке, что-то коротко ей ответил, потом обратился к Софи по-английски, едва глядя на нее:

— Софи, я все объясню вам позже.

Его голос звучал раздраженно и настоятельно. Ничего больше не сказав, он вышел за дверь вместе с Тинеке.

Почувствовав внезапный озноб, Софи села на стул, стоявший у печки. Ее голова была странно пуста. Может, так оно и лучше — не думать обо всем этом хоть какое-то время. Но вскоре она встала: ей необходимо было вернуться обратно в гостиную. Выйдя за дверь, которую Макс в спешке оставил приоткрытой, и пройдя через галерею, она оказалась перед изящной аркой, ведущей в вестибюль. Возле самых парадных дверей Софи увидела Макса и Тинеке, продолжающую заливаться слезами в его объятиях. Резко отвернувшись от них, чтобы сдержать слезы и, что еще хуже, нервный смех, душивший ее, она быстро вернулась назад. Пройдя через кабинет, вышла из него в оранжерею.

Наконец добралась до гостиной. За пять минут здесь ничего не изменилось. Стоило Софи войти в гостиную, как Аделаида и Конрад, до этого кружившие в вальсе, прекратили танцевать и подошли к ней. Софи насторожилась. Они отгородили ее от танцующих.

— Софи, — быстро проговорила Аделаида, — что случилось? Вам нездоровится?

На мертвенно-бледном лице Софи проступила едва заметная улыбка. Все, что она сейчас чувствовала, это одиночество и страшную опустошенность.

— Нет, благодарю вас, — учтиво ответила она, — ничего особенного.

Конрад задумчиво посмотрел на нее сквозь очки.

— Пойдемте танцевать, — предложил он.

— Я не… — начала было Софи и тут же замолчала, потому что у нее задрожали губы.

— Мне кажется, вам это не повредит, — спокойно произнес он. — Вот увидите, стоит вам только начать — и у вас тут же изменится настроение. — Он повернулся к жене. — Любовь моя, ты, кажется, давно уже мечтаешь поговорить с Тинеке Пеннинк, не так ли? — Они обменялись взглядами, и Конрад слегка улыбнулся.

— Вас что-то огорчило? — робко спросил он.

— Да… то есть нет. — Софи ощутила непреодолимое желание расплакаться. — Я… я… ах, у меня такая путаница в голове.

— Понимаю, — сказал он успокаивающе. — Не хотите поговорить со мной, чтобы облегчить душу?

— Нет… Видите ли, я и сама еще не все понимаю. Поэтому не могу сказать ничего определенного.

Он прошел с ней в танце до столовой, где угостил стаканчиком вина, который Софи послушно осушила. Через минуту-другую он сказал:

— Ну вот и хорошо. Не хотите, чтобы я отвез вас обратно в больницу? Все это, — он указал рукой на гостиную, — продлится до двух или трех часов ночи.

Софи изучающе смотрела на свой стакан.

— А могу я уехать до того, как Макс вернется сюда?

Конрад, похоже, не был удивлен.

— Естественно. Скажете всем, что устали. Теперь пойдемте попрощаемся с вашими тетушкой и дядюшкой, а потом я займусь машиной.

Они сделали так, как он предложил. Едва она успела попрощаться с родными и знакомыми, как вернулся Конрад. Присутствие Конрада успокаивало Софи, а его юмор разряжал обстановку. Она больше не увидит Джайлза и Веру, по крайней мере, до того, как вернется обратно в Англию, и это, к счастью, произойдет уже через какую-то неделю.

Наконец они совершили побег с бала, и Софи, полная молчаливой благодарности, села в его машину. По дороге в больницу Конрад завел беспредметный разговор, который не нуждался в ее участии. Когда они добрались до больницы, он проводил Софи до вестибюля и не ушел до тех пор, пока она не исчезла в коридоре, ведущем в покои сестер. Она разделась и легла в постель, думая о том, что сказал ей Конрад до того, как простился с ней: «Макс — один из самых старых моих друзей, но я не привык вмешиваться в его личную жизнь. И все же, я считаю, Софи, ты обязательно должна поговорить с ним о том, что тебя тревожит». Как раз этого она и не сделает никогда, в приступе гнева подумала Софи.

Если бы не сестра Виске со своим больным горлом, в воскресенье она могла бы поработать только полдня. К счастью, начальство предложило Софи подыскать себе замену в аварийном блоке. Она так и сделала. Утром операций не было, и Софи должна была бы этому радоваться; но вместо этого она загрузила себя массой всякой мелкой, подчас даже ненужной работы и к концу дежурства устала до такой степени, будто у нее был очень напряженный график. Не позавтракав утром, она кое-как что-то поклевала на обед и ушла в свою комнату. Пять минут спустя уже лежала на кровати, свернувшись клубочком. Надо попытаться немного поспать, думала Софи, тем более что вид ее вследствие бессонных ночей и пролитых слез оставлял желать лучшего.

Только она закрыла глаза и отогнала от себя возникшее перед нею побелевшее от злости лицо Макса, как услышала знакомый стук в дверь. Это была Яни. Просунув голову в дверь, она испуганно посмотрела на Софи:

— Как хорошо, что ты не спишь, Софи. Доктор ван Остервельд хочет поговорить с тобой и просит, чтобы ты как можно скорее спустилась к нему.

Софи сердито ответила:

— Скажи ему, что я и не подумаю спускаться.

Реакция Яни на столь откровенный ответ была мгновенной и резкой:

— Софи, нельзя так разговаривать с профессором: это очень грубо!

Софи пнула кулаком подушку.

— Еще бы! — согласилась она. — Ты хочешь, чтобы я написала это?

Но Яни вовсе не нуждалась в облегчении задания для себя — она была настроена самым решительным образом.

— Не нужно. Я все так прямо ему и передам.

Софи и глазом не успела моргнуть, как вернулась Яни.

— Он говорит, что если ты не спустишься, тогда поднимется он. — Она неуверенно посмотрела на Софи. — Но ему запрещено подниматься сюда — видишь ли, мужчины не имеют права входить в комнаты сестер.

Софи встала с постели.

— Ладно, спущусь, — сдалась она, хотя в том, как она надвинула на себя колпак, затянула пояс, застегнула манжеты, сбросила тапочки и влезла в свои черные туфельки, не нашлось бы и следа кротости. Не тратя больше времени на косметику, она второпях поблагодарила Яни за беспокойство и спустилась в вестибюль.

В центре вестибюля стоял Макс и наблюдал за тем, как она спускается. Софи подошла к нему и уставилась в точку, находящуюся чуть ниже его подбородка.

— Итак, вы хотели меня видеть, сэр?

— Да, черт возьми! — В его голосе слышалась какая-то скрытая свирепость. — Вы убежали с бала и не дали мне объясниться.

Она уставилась на его галстук — итальянский шелк приятного синего цвета.

— В этом нет необходимости, — сказала она нарочито веселым голосом. — И если это все… вы не возражаете, если я пойду?

— Нет, это не все, и я возражаю против вашего ухода, — ответил он теперь очень спокойно. — А вы сейчас же поедете ко мне домой. Мне необходимо поговорить с вами.

Как Софи ни старалась, сдержаться ей не удалось.

— Никуда я с вами не поеду и слушать вас не собираюсь! — раздраженно крикнула она.

С какого-то задания в вестибюль вернулся Ханс. Не спеша он зашел в свою будку. И хотя был довольно далеко от них, все прекрасно слышал. Макс взглянул на него, потом повернулся к Софи и вкрадчиво сказал:

— Моя дорогая девочка, если вы сейчас же не спуститесь по этим ступенькам и не сядете в машину, клянусь, я возьму вас на руки и сам донесу до нее.

Софи насторожилась.

— Вы не посмеете…

Она искоса взглянула на него и поняла, что сейчас он, пожалуй, способен на все. Хотя Ханс все слышал и видел, Макс именно так и поступит, с огорчением думала Софи. Решив, что возражать бесполезно, она повернулась и, пройдя с ним до дверей, вышла во двор, жестоко продуваемый всеми ветрами. На Софи было только легкое хлопчатобумажное платье, и она дрожала как осиновый лист.

По дороге в Хазис Макс не проронил ни слова. Только когда они вошли в прихожую, он, снимая пальто, бросил швейцару через плечо:

— Годен, будьте добры, проводите мисс Гринслейд в малую гостиную.

Он последовал за ней и, когда они вошли туда, сказал:

— Садитесь. — Он предложил это так нелюбезно, что она тут же отказалась, оставшись стоять, как телеграфный столб, около круглого стола из орехового дерева. Макс пожал плечами и, подойдя к камину, какое-то время молча смотрел на нее.

— София, я должен вам кое-что сказать.

Она оторвала глаза от стола, который до этого подвергла тщательному осмотру, и посмотрела на Макса:

— Не надо. Я уже говорила вам, что ничего не желаю слышать. Да и о чем, собственно, говорить-то? Я видела вас вместе тогда на вечере.

Макс прищурился:

— Неужели? Продолжайте, это становится интересно.

Он подошел к французскому окну, открыл его и впустил в комнату Джека и Мэг, которые, восторженно поприветствовав хозяина, подбежали к камину и распластались возле него, чтобы погреться. На Софи они не обратили ни малейшего внимания, будто ее и не было тут.

— Софи, я должен принести вам свои извинения за столь грубые манеры моих собак, — вежливо произнес он, подошел к камину, прислонился спиной к его теплой стенке и стал смотреть на Софи.

Вот тут-то терпению ее пришел конец. За последние дни она выслушала от него так много грубости, вынесла столько страданий и унижений, что теперь последствия этих душевных мук низверглись потоком слов, контролировать который у нее не было сил.

— Вы что, издеваетесь надо мной, называя меня Софией? Я ненавижу вас, как, впрочем, и себя за то, что поверила вам тем вечером. Еще больше презираю себя за то, что забыла о бедной Тинеке, — она рыдала на ваших руках, разрывая себе сердце. Хотя какое вам может быть до всего этого дело, если у вас нет сердца. Ах, обо мне не беспокойтесь! Кто я для вас такая? Не более чем медсестра без каких бы то ни было перспектив на будущее, да еще к тому же такая простушка-замарашка. Ну чем не законная добыча для таких, как вы… — Она прервалась на мгновение, увидев его бледное лицо и горящие от гнева глаза. Но ее гнев превосходил ярость Макса, и она продолжала: — Но Тинеке… как вы могли быть таким жестоким с ней? Этого я понять не могу. Вы самый настоящий прожигатель жизни — беспринципный, эгоистичный и самонадеянный, злоупотребляющий своими деньгами, именем и положением…

— Довольно! — Хотя голос его был достаточно мягким, холодок, который от него исходил, пронял ее до самых костей. — Вы сказали предостаточно, не нужно вдаваться в детали. Что касается меня, то не могу и не хочу заставлять вас выслушивать то, что хотел сказать. — Он потормошил Мэг кончиком модного ботинка и продолжал спокойным, хотя и угрожающим тоном: — Я запрещаю говорить вам подобные вещи в мой адрес.

Положив руку на стол, Софи стояла прямо и твердо, несмотря на то что у нее подкашивались ноги.

— Я буду говорить то, что захочу, — вызывающе возразила она. Потом замолчала, как только в комнату вошел Годен, который принес им чай. Поставив поднос на стол, тот сказал тихим голосом:

— Я подумал, сэр, мисс Гринслейд не откажется от чашечки чаю с дороги, вот я и позволил себе вольность не дожидаться вашего заказа. — Он по-отечески посмотрел на Софи и пробормотал: — Мисс, наша повариха хочет, чтобы вы отведали ее оладьев.

Его хозяину, однако, была чужда подобная забота о гостье. Макс небрежно махнул рукой и сказал:

— Мисс Гринслейд не хочет чаю, Годен. Она сейчас возвращается к себе в больницу. Может быть, ты приготовишь машину?

Они стояли в полной тишине, когда он ушел. Укротив свой гнев, Макс расслабился и немного успокоился. Софи стояла на том же месте. Гнев ее так же поутих, оставив после себя саднящее чувство усталости и безразличия. Хотя Софи и была в дурном расположении духа, она не смогла остаться равнодушной к запаху, исходившему от оладьев. Кроме оладьев, на столе лежали хлеб, масло и крошечное печенье. Каким подспорьем для нее сейчас была бы чашечка крепкого чая, ведь она сегодня не завтракала и почти не обедала. От всех этих запахов у Софи разыгрался аппетит.

Внезапно от камина послышался голос Макса:

— Вы голодны?

— Да, — просто ответила Софи.

Он посмотрел на свои часы и как можно ласковее сказал:

— Мне очень жаль, что вы не сможете остаться на чай. — Он стоял и смотрел на нее, молча ухмыляясь, склонив свою красивую голову набок, чтобы лучше видеть ее смущение.

Софи нервно сглотнула.

— Ненавижу вас, слышите? Ненавижу! Как бы мне хотелось сейчас уехать из Голландии, чтобы больше никогда с вами не встречаться!

Макс попытался приблизиться к ней, она резко отступила назад, но все было тщетно: он мертвой хваткой и довольно больно вцепился ей в плечи и неторопливо поцеловал. А поцеловав, так резко отпустил ее, что ей пришлось ухватиться за краешек стола, чтобы не упасть. Трясущейся рукой она машинально поправила колпак на голове и слабым голосом спросила:

— О Боже, зачем вы это сделали?

— Дорогая моя, разве не этого вы ожидали от прожигателя жизни, — стареющего прожигателя жизни? — прибавил он, издав короткий горький смешок.

Софи пристально посмотрела на него: перед ней был теперь совсем другой Макс — Макс, которого она не знала. Хотя он и смеялся, она видела: он все еще сердится. Некоторые вещи, которые она сегодня наговорила ему, теперь вдруг всплыли в ее сознании и казались ей ужасными и отвратительными. Страстное желание немедленно раскаяться было расстроено возвратившимся Годеном. Укоризненно посмотрев на нетронутый поднос, он сказал, что машина готова.

Софи развернулась, собравшись уходить. Она хотела попрощаться, но поняла, что если сделает это, то расплачется. Макс тоже ничего не сказал. Не оборачиваясь, она вышла за дверь.